Культ Единого бога в Древнем Египте... Борьба религиозных направлений, в которой зарождался в Новое время (или же берёг себя с древнейших времен) некий домарксистский, а потом и марксистский коммунизм с его апелляциями к прометеевской традиции... Увы, советский марксизм и коммунизм в его хрестоматийно-ортодоксальном варианте яростно чурался всего, что я только что перечислил. И категорически отказывался рассматривать эти тонкости как часть своей — пусть даже только историософской — традиции.

Что же касается традиции метафизической, то при одном упоминании о чем-нибудь подобном (пусть даже и с оговоркой, что между метафизичностью и религиозностью нет знака тождества) раздавалось яростное ортодоксально-марксистское рычание: мол, мы — воинствующие атеисты, и не лезьте к нам с этой «реакционной галиматьей».

К нам — это к кому? Это ведь принципиальный вопрос! Одно дело — когда к вам (сегодня — просто странным людям, цепляющимся за марксистскую псевдоортодоксию, а вчера — работникам ЦК КПСС, отвечающим за идеологическое окормление народа) лезет какой-то Кургинян. И начинает предлагать обсуждать орфизм как одну из традиций, имеющих, пусть и очень косвенное, отношение к коммунизму. Тут вы, естественно, встаете на дыбы. Сегодня — с использованием крохотных и никого не интересующих возможностей. А в предшествующую эпоху — с использованием таких возможностей, что о-го-го! Использовались эти возможности напропалую: те, кто ими располагал, ничем не брезговали.

Ту проблематику, с которой я сейчас знакомлю читателя, мы неоднократно обсуждали в конце 80-х годов XX века с Побиском Георгиевичем Кузнецовым — советским ученым, последним из генеральных конструкторов СССР (была такая категория управленцев), специалистом по системам целевого управления и планирования.

Побиск Георгиевич был настоящим коммунистом и марксистом. И именно по этой причине его лабораторию, занимавшуюся всего лишь стратегическо-управленческой проблематикой, в 1970 году ликвидировали. А против Побиска Георгиевича возбудили уголовное дело и поместили его в клинику Института им. В. П. Сербского. В клинику Сербского... вот ведь твари! — более спокойного, уравновешенного, трезвого человека, чем Побиск Георгиевич, трудно было отыскать.

За Побиска Георгиевича заступились академики... Они направили письмо аж съезду КПСС. Добить Побиска Георгиевича не удалось, но те его разработки, которые могли бы внести хоть какую-то лепту в избавление позднесоветской коммунистическо-марксистской идеологии от того жалкого краха, который повлек за собой чудовищные глобальные последствия, были беспощадно подавлены. И это при том, что о научной значимости работ Побиска Георгиевича заявили, причем официально, направив бумагу в соответствующие инстанции, сразу три ведущих советских академика: В. М. Глушков, В. С. Семенихин и В. Г. Афанасьев. В этой бумаге было сказано, что «П .Г. Кузнецов обладает способностью использовать при решении сложных научных проблем в одних областях знания аппарат других наук, зачастую очень удаленных. Это затрудняет немедленное и широкое восприятие, признание и реализацию его идей, но это же и является ценным в научном исследовании, так как именно такой широкий синтез способствует прокладыванию новых путей в науке».

В этой важной для нас оценке, которую в 1975 году дали работам П. Г. Кузнецова очень авторитетные и высокостатусные советские ученые, содержится и нечто, напрямую имеющее отношение к идеологии: «Работы П. Г. Кузнецова отличаются принципиальным партийным подходом и основаны на глубоком знании и умелом использовании марксистско-ленинской методологии».

Как мы видим, тогдашняя, имевшая возможности, псевдоортодоксальная марксистская сволочь использовала эти возможности для того, чтобы беспощадно расправиться с человеком, который был виновен а) в том, что привлекал к решению проблем данные из очень многих наук, зачастую далеких от той конкретной сферы, где произрастала проблема, и б) широко использовал марксистско-ленинскую методологию, которой владел по-настоящему. Было еще и некое в), за которое пострадал Побиск Георгиевич. Он неоднократно утверждал, что является продолжателем дела философа Николая Федорова.

Федорова мы еще обсудим в связи с прометеизмом и коммунистическо-марксистской проблематикой в целом. Здесь же мне просто хотелось привести современному читателю некий исторический пример того, как именно расправлялись псевдоортодоксальные представители коммунистическо-марксистского советского официоза с людьми, свято верившими и страстно любившими СССР, коммунизм, марксизм. И готовыми, трепетно относясь к Марксу и его последователям, скромно и непритязательно развивать марксистско-коммунистическое учение.

Можно приводить и другие примеры того же самого. Но пример с Побиском Георгиевичем (чье имя расшифровывается как «поколение борцов и строителей коммунизма») для меня важен, потому что именно желание Кузнецова привлекать для решения тех или иных проблем знания из научных сфер, находящихся в сложном и неочевидном соотношении с решаемыми проблемами, вызывало тупую ярость псевдоортодоксов и сосредоточенную умную ненависть врагов марксизма и коммунизма.

Страшнее всего, конечно, была эта тупая ярость крайне неумных, а иногда и двусмысленных людей, которым по каким-то причинам система вверила свою святая святых — идеологию. Теперь, не имея тогдашних возможностей, беснуются по поводу чужих разработок еще более тупые и совсем необразованные наследники тех псевдоортодоксов. Но ведь при всей важности той тупой ярости лиц, облеченных возможностями и готовых использовать эти возможности сколь угодно подло, имело место и нечто другое, тонкое, изощренное. Не так уж трудно обнаружить, чьи негласные решения привели Побиска Георгиевича в институт им. В. П. Сербского, потому что в ту эпоху в этот институт приводили решения одной инстанции — КГБ СССР.

Но мне бы не хотелось сейчас перенаправлять внимание читателя на то, какие именно враги и идиоты гробили всё, что позволяло спасти марксистско-коммунистическую идеологию, а значит и страну. При всей важности этого вопроса, я на данном этапе исследования имею возможность только очень коротко обсудить его с читателем. Подчеркнув, прежде всего, враждебность для лиц, готовых удушить в объятьях марксизм и коммунизм, всяческой широты, любого желания привлечь к решению идеологических проблем материал, не имеющий, по мнению таких душителей, прямого отношения к делу. Например, орфизм. Ну какое он имеет отношение к коммунизму и марксизму? Для новых удушителей — никакого. А для зятя Маркса и одного из ведущих марксистов и коммунистов той эпохи, в которую данное идеологическое направление завоевывало умы сотен миллионов людей — прямое.

Не Кургинян, а Лафарг обсуждает подробно орфизм, причем именно в связи с его значением для всего, что связано с древним прометеизмом, веками и тысячелетиями хранимым человечеством для того, чтобы в новое время вдруг явиться людям в новом — коммунистическо-марксистском обличии.

Вот что пишет Поль Лафарг о марксизме в своей работе «Миф о Прометее»: «Эсхилу, гражданину Элевсина и одному из посвященных в мистерии Деметры, — он обвинялся в разоблачениях их тайн, — были известны воспоминания о матриархальной эпохе, которые жрицы хранили и объясняли посвященным». Предложите без разъяснений этот лафарговский текст молодым людям нашей эпохи, которым опивки тупой марксистской ортодоксии впаривают свои глупости, при том, что молодежь рвется к чему-то связанному с той великой традицией. Ни один из нынешних молодых людей, заинтересованных в марксизме и коммунизме, просто не поймет этого лафарговского текста — нагромождения непонятных ему слов. Какой-то Элевсин... Не скажу: «Какой-то Эсхил»... Какие-то мистерии какой-то Деметры... Какие-то обвинения какого-то Эсхила в том, что он раскрыл какие-то тайны. Зять Маркса это пишет, понимаете? Любимый зять Маркса, почитаемый Лениным. Это пишет один из классиков аутентичного, то бишь настоящего, марксизма. Человек, который этот марксизм обсуждал с Марксом. Который у Маркса учился напрямую.

В церкви есть такое понятие — апостолы. В узком смысле, это относится к двенадцати непосредственным ученикам Христа. Их суждения считаются особо авторитетными, потому что они напрямую общались с Учителем и постигали нечто в рамках этого прямого контакта. Лафарг в этом смысле — один из марксистских апостолов. Он долгими вечерами сидел с Марксом и обсуждал с ним всё это: Элевсин, Деметру, таинства... Но ведь Лафарг пишет не только это. Сказав о жрицах, которые хранили и объясняли посвященным, включая Эсхила, тайны мистерий Деметры, Лафарг развивает тему: «Воззвание Прометея к «божественному Эфиру, который струит общий для всех свет» («Прометей» ст. 88 и 1082), как кажется, доказывает, что, подобно другим философам и поэтам своего времени, Эсхил был членом секты орфиков, которая ввела метафизическое понятие божества. Культ матриархальных богинь, — который во избежание преследования раньше ушел в подполье, — теперь утвердился при свете дня и вступил в открытую борьбу с официальной религией патриархата... Эсхил жестоко нападает на Зевса, «тирана Олимпа», и на выскочек — «новых богов». Гесиод питал к ним не больше уважения, но звание чужестранца обязывало его к осторожности;... Конечно, Эсхил мог себе позволить больше свободы по отношению к патриархальным богам, не только потому, что пользовался правами гражданства, но еще и потому, что в его эпоху разложение патриархальной семьи двинулось вперед по сравнению с временем Гесиода. В то время как патриархальная семья разлагалась, а боги ее лишились уважения, — древние богини возрождались к новой жизни, воскресала вера в душу и в ее бессмертие. И именно потому, что многочисленные мистерии первобытных богинь, — которые исподволь повсюду вновь появлялись на белый свет, — сохранили идею души, они именно поэтому и стали популярными, подготовили путь для христианства».

Если бы я процитировал Лафарга, не обсудив перед этим с читателем и Гесиода, и Эсхила, и Элевсин, и Деметру, и многое другое (включая эвпатридов, чье ущемление было частью разложения патриархальной семьи, о котором говорит Лафарг), то его строки, которые я только что привел, были бы просто абракадаброй. А теперь они ею не являются. Кстати, я уже обращал внимание читателя на то, что к концепции Поля Лафарга с огромным уважением относится такой авторитет, как А. Ф. Лосев.

Если мы умеем извлекать уроки из трагических событий прошлого (а не умеющему извлекать эти уроки — грош цена), то та дорога, по которой мы пойдем, исследуя коммунизм и марксизм, будет дорогой Лафарга, а не дорогой тех, кто, задушив всё живое в опекаемой ими идеологии, затем побежал в постсоветские банковские и иные структуры оказывать посильную помощь или же просто начал, спиваясь, выть на луну. Даже не покаявшись при этом в разного рода пакостях, подобно тем, которые были совершены с П. Г. Кузнецовым и другими настоящими ревнителями живого марксизма.

Идя по дороге Лафарга, мы продолжим обсуждение орфизма. И просто пожмем плечами, когда последователи тех, кто удушил в объятьях марксизм советской эпохи, начнут судачить по поводу несоответствия наших обсуждений заявленной марксистско-коммунистической теме.

Лафарг считал, что соответствие есть. А ведь когда надо не просто двигаться в русле традиции, а воскрешать ее после поражения, то широта взгляда — единственное воскрешающее снадобье. Итак, Орфей.

Тот же Павсаний, с суждениями которого мы перестали знакомиться для того, чтобы заняться так называемой «сверкой часов» (то бишь проблемой соответствия обсуждаемой нами проблематики заявленной теме), говорит о том, что гимны Орфея пели Ликомиды при совершении таинств. Ликомиды — это древнегреческий жреческий род, основателем которого является Ликомид, стремившийся вновь возвысить разрушенную Аркадию. А поскольку темы наидревнейшей Аркадии и пеласгов связаны воедино, то древность и масштабность культа Орфея становится очевидной.

Орфизм, безусловно, является учением, утверждающим, что люди равны вне зависимости от того, к какому сословию они принадлежат, ибо все люди обладают двумя природами: высшей и низшей. И их задача — очистить высшую природу от низшей. Каждый, кто эту задачу выполнит — вне зависимости от того, каково его сословное положение, — окажется спасен. А каждый, кто не выполнит, тем самым погубит себя. Тут есть опять же перекличка с христианством.

Согласно орфикам, Гомер и Гесиод, будучи намного моложе Орфея, были по этой причине дальше от богов. Вот почему орфики придавали текстам Орфея особый священный смысл. Мы уже установили, что реальные тексты, якобы принадлежащие Орфею, собрал уже обсуждавшийся нами Ономакрит, которому это поручил Писистрат. Но Ономакрит собирал тексты. А когда именно и кем именно они были написаны, неизвестно. Зато известно, что в этих текстах говорится о том, что избывающее грех титанов человечество является как бы третьим по счету родом людей.

Что первый — золотой — род возник при Фанесе, которого мы уже обсудили.

Второй — серебряный — род возник при Кроносе.

А третий, в котором сосуществует титаническое и дионисийское начало, возник в результате кощунственного убийства Загрея и всего, что за этим последовало.

Орфизм был в существенной степени воспринят и пифагорейцами с их дуализмом тела и души, и последователями Платона, а также самим Платоном, обсуждавшим в своих «Законах» соединение в людях злой титанической природы и благого дионисийского начала.

Популярность орфизма, который проповедовали странствующие жрецы, очевидным образом связана с борьбой между аристократией и демократией, между эвпатридами и крестьянами, которых они довели до полного отчаяния. Так, по крайней мере, считает Лосев, которого трудно упрекнуть в исповедовании марксистского классового подхода. Он же настаивает на том, что мифологические представления орфиков гораздо древнее, что они существовали в крито-минойскую эпоху, существенно связаны с культами умирающих и воскресающих богов Древнего Востока. И, наконец, он же настаивает на том, что орфизм серьезно повлиял на христианство. Что христианство использовало орфизм. И что одновременно с этим орфизм в Средние века послужил почвой для самых разных ересей и сект.

(Продолжение следует.)