Публикации в СМИ

Темы публикаций
Авторы

Журнал "Россия XXI"
Альманах "Школа Целостного Анализа"
Видеосюжеты
Стенограммы «Судов времени»
Суть времени
Исторический процесс
Смысл игры

Смерть ради смерти
Автор(ы): М. Мамиконян
Дата публикации: 26.08.2010
Источник: Книга "Радикальный ислам"
No:

Мария Мамиконян, руководитель отдела идеологии и культуры МОФ-ЭТЦ

СМЕРТЬ РАДИ СМЕРТИ

Танатофилия как мост между пост- и контрмодернизмом

Введение

Колониальные захваты, осуществляемые европейскими странами в течение нескольких веков, требовали разной легитимации в зависимости от того, какова была история и культура захватываемой страны.

Одно дело, если колониальный захват осуществлялся в стране, лишенной развитой древней культуры. То есть того, что позволило бы захваченным народам заявлять о своем культурном преимуществе, утверждать, что они обладали атрибутами развитой цивилизации еще тогда, когда захватчики пребывали в состоянии варварства. Поскольку, например, ряд африканских народов и впрямь не обладал на момент колониального захвата развитой культурой, эти народы оказались идеологически беззащитными перед доводами культурного превосходства, выдвигаемыми колонизаторами. Их историческая неразвитость хоть в какой-то степени позволяла колонизаторам настаивать на своем праве избавлять колонизируемых от дикости и приобщать их к цивилизации.

Другое дело, когда захвату подвергались страны, обладавшие древней культурой и своеобразным правом культурного первородства. К числу таковых явным образом относились, например, Индия и Китай. Для легитимации своего права на захват подобных территорий колонизаторы должны были применить совсем другие идеологемы. И утверждать, что хотя колонизируемые ими страны и обладают древними культурами, но эти культуры, в отличие от западной, несут в себе некоторые пороки, препятствующие движению носителей культур к высшей цели. Высшей целью провозглашалось построение царства разума, в котором техника и наука дадут рациональному человеку, избавленному воспитанием и правильной организацией общества от пороков и предрассудков, фактически неограниченные возможности.

Достигнуть этой цели позволяет проект «Модерн», опирающийся на прогресс и гуманизм. Проект, рожденный именно западной цивилизацией. Почему именно ею? В силу ее сопричастности особым формам человеческой культуры! Открытым именно Западом еще в античные времена. И развиваемым именно Западом на протяжении многих столетий. Задача остальных культур и народов – приобщиться к проекту «Модерн» или путем его буквального копирования (вестернизация), или путем копирования с учетом своих культурных предпосылок (модернизация). Именно содействие такому приобщению один из певцов колониализма Редьярд Киплинг называл «бременем белых».

Соответственно антиколониальное движение на начальном этапе выстраивалось вокруг идеологемы самобытности, «почвенности», наличия культурного первородства: «Как смеют эти бледнолицые дикари попирать наши древнейшие культуры!» Бороться с таким антиколониальным движением завоевателям было достаточно просто. Настолько просто, что колониальные администрации и разведки пестовали удобные им идеологемы и практики «туземцев-почвенников».

Однако со временем – как минимум к середине XIX века – в колонизируемых странах стали зарождаться и развиваться другие идеологемы и практики борьбы с колониализмом.

Согласно им, местные элиты и политики уже освоили принесенный им белыми дар, приобщились к западной цивилизации и получили право на такое же обустройство жизни, которое осуществили сами западные страны. В какой-то степени апелляция к своему культурному наследию была свойственна и этим колониальным движениям, но она носила совершенно другой характер. И в целом сводилась к знаменитой формуле «традиция и прогресс». То есть новый тип национальных движений присягнул идеологии Модерна, признал западное ноу-хау под названием «прогресс и гуманизм», западные принципы политической и экономической организации жизни, но оговорил при этом (а) свое право самостоятельно реализовывать эти принципы в жизни своего народа и (б) сочетать эти принципы с культурным наследием своего народа.

Во второй половине XX века крах колониализма привел к триумфу именно таких местных политических сил. Именно они в последующем и вывели свои страны на новые горизонты развития.

Однако Запад далеко не всегда с восторгом наблюдал за тем, как освобождавшиеся от колониальной зависимости народы приобщаются к Модерну и превращаются в потенциальных конкурентов самого Запада. Восторга он не испытывал даже тогда, когда освобождавшиеся от колониальной зависимости народы шли по пути прямого копирования Запада, то есть вестернизации. Еще более острой и негативной была реакция на освобождение колониальных стран, когда эти страны соединяли западные достижения со своей культурной спецификой (например, в случае шахского Ирана). То есть занимались не вестернизацией, а модернизацией.

Западу – а если точнее, то определенным западным элитам, стремившимся любой ценой сохранить свое влияние в бывших колониях, – были гораздо более симпатичны местные элиты, пытавшиеся построить на обломках доминионов архаические (феодальные или даже дофеодальные) общества. Несколько упрощая, можно сказать, что именно в этом и состояла суть пресловутой политики неоколониализма. Необходимость борьбы с советским влиянием в странах, освобождающихся от колониальной зависимости, замутняла эту суть разного рода маневрами, выдаваемыми Западом за его содействие подлинной модернизации освобождающихся стран – в противовес тому, что Запад называл советской псевдомодернизацией.

Однако еще накануне и тем более после распада СССР обнаружился подлинный смысл преференций, предоставляемых Западом странам третьего мира. Состоял он в том, чтобы строящиеся общества оставались неразвитыми, а значит, зависимыми от Запада. Безальтернативность подобных преференций (а что еще могло обеспечить влияние Запада в данных странах в постколониальный период?) была столь велика, что Запад проявлял готовность поддержать даже предельно антизападное (то есть провозглашающее джихад «западному шайтану») почвенничество в бывших колониях. Об этом говорит и поддержка определенными политическими элитами «Братьев-мусульман» в Египте, а также Хомейни в Иране и Зия-уль-Хака в Пакистане.

По сути, неоколониализм стал своего рода огромной естественной лабораторией, в которой Запад учился взращивать нужный ему формат агрессивного Контрмодерна в странах третьего мира. Именно в лоне этой естественной лаборатории сформировался Контрмодерн, ставший броским антагонистом как западного Модерна, так и Модерна в развивающихся странах. Выскажем предположение, что броскость и даже крикливость этого противостояния были призваны затушевать подлинные отношения между частью западных элит и контрмодернистскими силами в развивающихся странах, ведомость тех автохтонных элит, которые Запад использовал для подавления ненужного ему Модерна в пределах третьего мира.

Параллельно с этими процессами шел и еще один процесс, касающийся сугубо самого западного мира. Речь – о проблематизации основных принципов Модерна, осуществлявшейся, как минимум, с начала 60-х годов XX века. Ей подвергалась не только идея нести «бремя белых» (развивать третий мир), но и в целом необходимость неуклонного развития человечества. Явный перелом в умонастроениях Запада маркируется созданием Римского клуба и обнародованием его кредо – доклада «Пределы роста» [1].

Выдвигая благородные идеи экологического спасения человечества, Римский клуб впервые после Мальтуса и представителей его школы поставил вопрос о необходимости развития всего человечества по той модели, которую использовал для своего развития Запад. Был задан вопрос, сможет ли человечество вообще существовать, если все оно разовьется до западного уровня, а значит, примет западные жизненные стандарты, западный уровень потребления, прежде всего потребления продуктов питания и энергии. Римский клуб обратил внимание на рост населения Земли и предложил думающей его части перемножить стандарты потребления западных стран на будущую численность этого человечества. Сопоставив возникающие при этом траты ресурсов с их реальными запасами на земном шаре, Римский клуб сделал однозначный вывод: нельзя развивать человечество, не решая проблему демографической коррекции и не оглядываясь на нагрузки, задаваемые планете Земля неограниченным развитием человечества. Все эти «нельзя», как минимум, ставили под вопрос, а на самом деле отменяли цели Модерна, ценности Модерна, не задавая других, совместимых с развитием. Тем самым проблематизировалось развитие как таковое.

Можно предположить, что данные идеи, по сути, конечно же, неомальтузианские, сыграли существенную роль в изменении вектора культурного развития, в том числе и самого Запада. Того изменения, которое явно фиксируется в европейской (и американской, разумеется) культуре где-то с последней четверти XX века, но возникло, конечно, ранее. Мы имеем в виду ускоренное формирование нового – постмодернистского – культурного мейнстрима.

Безусловно, постмодернизм уже существовал как течение в философии и искусстве, но с определенного момента он «пошел в наступление» и к нынешнему времени почти вытеснил проект «Модерн» с занимаемых им ранее позиций. Во всяком случае, серьезно потеснил. И вышел из ниши, отведенной философским или эстетическим течениям, в область реальной политики (но об этом чуть ниже).

Таким образом, на сегодняшний день уже невозможно говорить о наличии лишь двух крупных моделей бытия, условно двух полюсов – мира Модерна и мира Контрмодерна. Поскольку западный мир уже не сводится к одному Модерну, необходимо перейти к трехполюсной модели: «Контрмодерн – Модерн – Постмодерн». И анализировать эту модель.

Но для начала оговорим, почему так важно зафиксировать наличие третьего компонента – Постмодерна – и исследовать его отличительные черты.

Постмодерн, отказываясь от Модерна с его приоритетом прогресса и гуманизма, объявляя его пройденным этапом, казалось бы, открывает широкие возможности для сосуществования различных цивилизационных установок, парадигм существования, укладов. Но он же фактически подводит черту под всяким развитием в пределах данных множеств, отрицает необходимость движения, изменения, то есть по большому счету самое жизнь. (Что, заметим, опосредованно способствует решению в западном мире той проблемы, которая была проартикулирована Римским клубом.)

Постмодернистские идеи, завоевывая все большую популярность, уже к концу XX века сформировали совершенно новую картину мира. Эта новая картина мира активно внедряется в сознание посредством культуры и, прежде всего, масс-культуры. Важнейшее направление постмодернистского «штурма и натиска» связано с атакой на ценности, давно выработанные человечеством и, казалось бы, непререкаемые. На основные табу. И что особенно важно – на саму идею Жизни как противовеса Смерти.

Данный «культурный» феномен был трагически осознаваем покойным папой Иоанном Павлом II, который назвал происходящее на Западе победой «культуры смерти» и фактически состоявшимся концом христианства [2]. Этот термин – «культура смерти» – введенный понтификом, чрезвычайно существен для нашего исследования, поскольку, утверждаем мы, насаждение «культуры смерти» присуще отнюдь не только современному Западу, но в не меньшей степени, хотя и по-другому, – современному Востоку. Точнее, наиболее радикально настроенной части того, что мы называем в рассматриваемой нами модели полюсом Контрмодерна. Добавим, что это совершенно новое состояние традиционных культур, несвойственное им, противоречащее самой сути понятия «традиция».

Наиболее ярким примером такого нововведения можно считать явление женского и детского суицидального терроризма, развившееся в последнее десятилетие на Ближнем Востоке. Объяснить данное явление, рассматривая, например, палестинское общество как общество контрмодернистское, традиционное, оградившее себя от влияний извне, нет никакой возможности. Поэтому тут следует, на наш взгляд, говорить об уже работающем в «теле традиционализма» вирусе, о сознательном его привнесении. И имя этого вируса все то же – Постмодерн. Что мы и постараемся доказать ниже. Но для начала рассмотрим основные приметы постмодернистского переформатирования Запада, дабы понять объем явления, тип и содержание связанных с ним тенденций.

Танатофилия для Запада

Постмодерн, активно действующий как «могильщик» общества классического Модерна, не торопится оформлять себя таковым доктринально. В результате часто постмодернизм ошибочно считают всего лишь культурным течением. На деле же это давно уже всеобъемлющее явление в западной жизни, принципиальнейшим образом воздействующее на психологический и социальный портрет современного общества. Данное явление, хоть и ускользает от внятного называния, тем не менее может быть проанализированно «феноменологически», то есть через рассмотрение ряда поясняющих примеров.

Если для Модерна базовыми являются понятия «прогресс» и «гуманизм», то Постмодерн не только отрицает прогресс, но и по сути своей последовательно антигуманистичен. Можно утверждать, что сегодня наиболее серьезное деформирующее давление на личность западного человека осуществляется через навязывание переоценки извечной оппозиции Жизнь – Смерть. В классическом (да, собственно, единственно возможном для продолжения жизни!) варианте Жизнь – это добро, Смерть – зло. Однако если приглядеться к культурным тенденциям, то легко увидеть, как ставятся под сомнение позитив, связанный с жизнью, и негатив, связанный со смертью. Впору говорить чуть ли не об инверсии данных понятий. Это чисто постмодернистская тенденция. Данная инверсия (можно сказать и «перверсия», ведь постмодернизм очень любит играть перверсиями) транслируется различными способами как сознанию, так и подсознанию западного человека. Массовая культура – а именно она формирует образы и эталоны, –  рассматривая жизнь в ее все более примитивных, лишенных духовных черт проявлениях, раскачивает потребительские вожделения, а цели и ценности редуцирует до простейших гедонистических. При столь «брутальном» подходе вопрос о смысле жизни уже не находит ответа. Неудивительно, что растет статистика самоубийств, особенно так называемых «беспричинных».

Но – и это тоже существенно – имеет место и скрытая пропаганда суицида. Мортальные тенденции поощряются. Различными способами. Это, прежде всего, создание и продвижение молодежных депрессивных субкультур. Например, весьма значим вклад в дело пропаганды самоубийства молодежной субкультуры под названием «готы», с ее культовыми рок-группами. Психоделический рок, сатаническая атрибутика, кладбищенская символика, вампирический имидж, а главное, тексты песен весьма разрушительно действуют на подростковую психику. Данная субкультура, зародившись в конце 70-х, до сих пор одна из наиболее модных, она имеет массу юных фанатов во всех странах.

Другая депрессивная молодежная субкультура – «эмо» («эмоциональные»). Ее юные последователи упиваются страданием и тоже стремятся к смерти, к самоубийству. В Интернете существует немало сайтов, откровенно ориентированных на пропаганду суицида и дающих рекомендации посетителям по осуществлению оного. Много и молодежных чатов, на которых сомневающиеся вступают в контакт с «единомышленниками», организуют что-то вроде «клубов по интересам», получают поддержку, конкретные советы. Статистика самоубийств, особенно среди молодежи, стала резко расти с начала 2000-х годов. Россия, заметим, занимает по числу самоубийств одно из ведущих мест.

Отдельной, активно разрабатываемой темой в последнее время стала эвтаназия. Желательность принятия закона о «легкой смерти» обсуждают во многих странах, кое-где он принят. Доходит дело и до публичного обсуждения в прессе допустимости инфантицида – убийства «неполноценных» новорожденных. Что существеннейшим образом сдвигает всю «гуманистическую рамку» и откровенно попахивает фашизмом. Специалисты подчеркивают, что позитивное отношение к проблеме эвтаназии прямо координируется с приоритетом в обществе понятия «комфортная жизнь».

На раскрутку темы эвтаназии в киноиндустрии брошены крупные средства и солидные творческие силы. В одном только 2004 г. были премированы и долго шли широким экраном сразу два «эвтаназийных» фильма – «Малышка на миллион» (четыре «Оскара» и два «Золотых глобуса») и «Море внутри» («Оскар», «Гранпри» в Венеции, «Золотой глобус», 14 премий «Гойя» и т.д.). Если первый фильм, очевидно продвигая эвтаназийную тему, делает ставку на психологическую убедительность играющих в нем актеров (актеров действительно хороших), то со вторым все сложнее. «Море внутри» снято одним из наиболее талантливых современных режиссеров испанцем Алехандро Аменабаром. Этот фильм, принадлежа серьезному искусству, одновременно является и откровенно заказным, рекламным. Но, что очень важно, это уже не реклама эвтаназии, это фактически напрямую – реклама Смерти. Герою фильма (которого играет крупный актер), хотя он и парализован, «объективно» умирать незачем – он жизнерадостен, активен, нужен многим, в него влюбляются женщины и т.д. Но он сам говорит, что его необъяснимо тянет к смерти. К смерти как чему-то прекрасному. Наделение смерти чертами притягательной «возлюбленной», тяга к ней – танатофилия – очень существенный ракурс в рассматриваемой нами проблеме общей культурной диверсии.

Второе крупное направление культурной диверсии – это работа по снятию основных табу. Тех, что были выработаны еще на заре формирования человеческих сообществ. В том числе и наиболее значимого табу на каннибализм. Тема каннибализма модна и в постмодернистской литературе, и в кинематографе.

Примеров много. Наиболее яркий – всем известная серия фильмов о Ганнибале Лекторе («Молчание ягнят», «Ганнибал», «Красный дракон», «Ганнибал: восхождение»). Фильмов, в которые вложены огромные деньги и которые дали огромный же кассовый успех. Это добротные режиссерские и актерские работы, это все возможные премии и это... массированная террористическая атака на само существо человека. Причем изощренный психологический террор, осуществленный талантливыми создателями кинообразов, настолько вызывающ, нагл, уверен в своей безнаказанности, что европейский человек ничего не смог противопоставить этой атаке. Более того, поддержал ее рассуждениями о «праве личности», «свободе от догм» и т.д.

Параллельно с данной культурной тенденцией – и, разумеется, под ее воздействием! – развивается сама реальность. В 2002 году в Германии, в Роттенбурге 42-летний программист А.Майвес съел – по взаимному согласию – своего любовника, инженера фирмы Siemens. Деталь – вначале трапеза была совместной (инженер отведал собственной плоти). Майвес, размещавший открыто на гейсайтах объявления для желающих быть съеденными, впоследствии утверждал на процессе, что откликнулось немало желающих, но только один в результате «пошел до конца», а также, что в стране не менее семисот его единомышленников-каннибалов. Первоначальный срок, полученный Майвесом, был восемь с половиной лет, так как он всего лишь «выполнил волю съеденного», то есть (внимание!), по утверждению защиты, «осуществил незаконную эвтаназию». Позже, убоявшись заразительного примера, суд все же сумел квалифицировать произошедшее как умышленное убийство, и срок стал пожизненным [3].

За решеткой каннибал занялся написанием мемуаров, психологическим консультированием следователей (буквально повторяя сюжет фильма «Ганнибал»), а также тяжбами с создателями фильмов и музыкальных хитов, нарушающими его авторские права. Потом он устроил очередную сенсацию, став принципиальным вегетарианцем и организовав в тюрьме секцию «зеленых». Он тут же оказался на знамени Партии зеленых, то есть в центре политической востребованности [4].

Во всем этом, на наш взгляд, существенна не столько сама история чрезвычайного извращения, чрезвычайного отклонения от нормы, а то, как именно в ходе разворачивания данной истории норма все больше и больше смещается. Так факт преступания табу, становясь лакомым сюжетом для организации все новых шоу (и самим преступником, и профессионалами шоу-индустрии), наращивает снежный ком социальной патологии.

«Культурный дериват» истории «роттенбургского каннибала» – четыре (!) полнометражных фильма и множество быстро ставших «культовыми» песен и альбомов как известных андеграундных групп, в том числе упоминавшихся выше «готов», так и столпов коммерческого рока, у одного из которых, культовой группы Rammstein, Майвес отсудил аж пять с половиной миллионов. Что, заметим, дает представление об объеме популярности данной темы, пущенной в шоу-прокат. Один из «жизненных дериватов» – сходный случай в той же Германии (и в той же возрастной и социальной группе): 41-летний декоратор пригласил к себе для секса и последующего расчленения 33-летнего учителя музыки. Лёгкие этого учителя достались коту... [5]

В России еще в 90-е годы тема каннибализма стала смаковаться «либерально-демократической» прессой, а в 2007 году оказалась освещена на основном государственном канале телевидения: в прайм-тайм был показан документальный фильм о современных российских людоедах. Фильм явно нарушал все запреты на фактическую пропаганду преступной жестокости. Причем запреты не только нравственные, но и уголовные. Предсказать ответную реакцию в виде случаев каннибализма в определенных сегментах достаточно криминализованного российского общества не составляло труда.

И такие случаи действительно участились. Наиболее чудовищный произошел в 2009 году в Санкт-Петербурге. Два девятнадцатилетних «гота» расчленили и съели свою знакомую – старшеклассницу, поклонницу субкультуры «эмо». Молодые люди не были психически больными. Они объяснили, что убили девочку из «идейных разногласий» и поскольку она сама этого хотела, а съели часть органов, поскольку «проголодались». Данная история имела в обществе аномально короткий и в чем-то игривый резонанс и никак не повлияла на осмысление ситуации в целом.

Еще один вариант наблюдаемого на Западе растабуирования запретов – некрофилия. Здесь нынешняя культура также говорит свое разрешающее слово. Показательный факт: канадский фильм «Поцелованная» (1996 г.) о юной некрофилке, которая не может преодолеть тягу к соитию с трупами, был снят на гранты канадского правительства. Несмотря на протесты религиозных «правых», он получил 8 национальных премий и 2 международные.

Но, пожалуй, наиболее ярким случаем апологетики «культуры смерти» стала деятельность скандально известного во всем мире доктора Гюнтера фон Хагенса, иначе именуемого «Доктор Смерть». Сей «ученый-патологоанатом» консервирует особым способом трупы и создает на их основе инсталляции, составившие галерею под названием «Мир тела». Экспонаты представлены в разных позах, с ободранной кожей, разрезанные на несколько вертикальных частей, либо с акцентировкой отдельных органов. Доктор утверждает, что это искусство, и к тому же – познавательно.

Заметим, доктор по-своему прав. Ведь он всего лишь до конца реализует (и именно буквально) суть постмодернистской философии и суть постмодернистского метода, каковые состоят (а) в терминальном заигрывании с темой смерти и (б) в расчленении любых целостностей (неважно, будь то слово, идея, культура, человеческая личность, вообще форма).

В экспозициях фон Хагенса трупы «живут» полноценной жизнью: играют в шахматы, прыгают с шестом, катаются на лошадях, держат собственную кожу, подобно модному плащу, на руке. Еще недавно основным шокирующим экспонатом было вскрытое тело беременной женщины с ребенком в утробе, теперь же предмет ужаса и восхищения – инсталляция из мужского и женского препарированных тел, имитирующих сексуальный акт. Следует признать, в этом главном экспонате новой экспозиции – «Цикл жизни» [6] – постмодернистский танатофильский мессидж доведен действительно до предельной внятности.

Не менее внятна, на наш взгляд, прямая преемственность специфического «искусства» «доктора Смерти». Новаторская идея использовать человеческие трупы с целью дизайна в XX веке уже кое-кого посещала. Перчатки и абажуры из человеческой кожи, инкрустированный череп как украшение на столе и так далее – это уже предлагали нацисты. И тоже экспонировали. Но тех «эстетов», что называется, «не поняли», и «экспонаты» были предъявлены в Нюрнберге как одно из сильнейших доказательств античеловеческой сущности фашизма. Спустя же полвека (с 1995 года) шоу «Миры тела» благополучно, несмотря на регулярные протесты традиционных конфессий, ездит по всему миру, побывало даже в Израиле. С ним ознакомились уже более 30 миллионов человек, в том числе дети. Что показывает, какую огромную дистанцию преодолело «цивилизованное человечество» на пути к «толерантности». А также ставит вопрос: могло ли это произойти естественным путем, без специальных и сосредоточенных усилий по сдвиганию норм, без чьей-то воли к переформатированию человечества? В любом случае, зафиксируем, что нормы уже принципиальным образом сдвинуты.

Еще один образчик некрофилического шоу – так сказать, в режиме «он-лайн» – предлагает в настоящий момент английское телевидение. Новый, активно рекламируемый BBC [7] проект 4-го канала будет состоять в длительном показе стадий умирания безнадежно больного человека, его агонии и последующего бальзамирования трупа. Еще раз подчеркнем: в мире Модерна, несмотря на его секулярность, подобное настойчивое стремление перевести смерть в жанр шоу абсолютно невозможно. Смерть для человека Модерна – дело серьезное, хоть по-иному, чем у религиозного человека, но весьма серьезное. И, безусловно, интимное. Творцы же Постмодерна не случайно бьют как раз по наиболее интимным и сущностным (то есть собственно человеческим) сторонам жизни.

Последовательное осуществление постмодернистской декомпозиции «высокого», в целом смыслов, в целом человеческого и, как результат, самое Жизни, дало плоды. Человек современного западного общества уже столкнулся с ситуацией почти тотального обессмысливания жизни, он страдает пониженной чувствительностью к злу, крови и насилию при все нарастающей эксплуатации этих образов современной масс-культурой. Психологи все чаще фиксируют синдром стирания грани между реальностью и вымыслом.

Это и многое другое оказалось отличной почвой для возникновения нового (и тоже активно раскручиваемого шоу-индустрией) феномена, который можно назвать «смерть ради смерти». Возвеличивание смерти как таковой, стремление к ней, как к momento de verdad, «моменту истины», изысканно вводимое режиссерамиэстетами в ткань фильмов, адресованных интеллектуальной аудитории, проводятся проще, но с убойной силой в продукции, рассчитанной на массового молодежного потребителя. Как пример можно привести фильмы «Королевская битва» и «Королевская битва-2», триумфально прокатившиеся в начале 2000-х по мировым экранам.

Оба фильма о подростках и для подростков. Первый снят известным японским режиссером Кинджи Фукасаку, второй – продолжение – снят после его смерти сыном. Сюжет в том, что школьники, вывезенные на некий остров, должны убивать друг друга, дабы не быть убитыми или мгновенно взорванными за ослушание создателями правил некой навязанной им, чудовищной игры. Несмотря на изобилие кровавых сцен, первый фильм в каком-то смысле гуманистичен, поскольку нравственную победу одерживают и спасаются двое подростков, не принявших правил игры.

Между первым и вторым фильмами большая – и весьма показательная – смысловая разница. Пафос «Королевской битвы-2» уже совсем иной. Насилия, крови и зверства в нем в десять раз больше, чем в первом фильме, но главное – в сюжете и замысле нет какой-либо попытки осмысления режиссером происходящего (безумия мира, предложившего «правила выживания») – неважно, с точки ли зрения человека Модерна, либо Традиции. Что, повторим, все-таки было в фильме Кинджи Фукасаку. В фильме Фукасаку-младшего дети (включая совсем-совсем маленьких) охвачены подлинным восторгом убийства и смерти. В том числе собственной смерти. Основная мысль: жизнь коротка и самое сладостное мгновение – это смерть! Умереть ребенком – что может быть прекраснее! Только короткая жизнь дает ощущение остроты! Финальные сцены развертываются в Афганистане, который представлен буквально как «блаженная страна» детей-террористов. Фильм стал культовым у подростков по всему миру.

Фильм «Королевская битва-2» оказался вызывающе откровенной проговоркой. Однозначно и крайне доходчиво, в пропагандистско-клиповой манере, он продемонстрировал грубую склейку двух активно моделируемых явлений – западного и восточного вариантов танатофилии.

Пропаганду смерти «непрямыми» способами мы уже обсуждали выше. Но, разумеется, есть и прямые. Прежде всего, героизация террористов-смертников в кино. На эту тему снято множество фильмов. В том числе известная кинокартина индийского режиссера Сантоша Севана «Террористка» (1999 г.). В основе сюжета история убийства Раджива Ганди юной тамильской террористкой. Коллизия фильма построена вокруг того, что девушка вдруг узнает о своей беременности. Начинается внутренняя борьба между инстинктом жизни и решимостью умереть. Финал фильма как бы оставляет вопрос открытым. Зритель может сам его додумать. В момент, когда террористка с цветочными гирляндами в руках подбегает к тому, которого она должна взорвать, фильм обрывается. Мы видим только роскошный фейерверк взметнувшихся к небу лепестков. Возможно, западный обыватель увидит в этом красивом финале хеппи-энд – торжество любви и жизни, отказ девушки от теракта. Но совершенно иначе данная сцена трактуется в террористической среде. «Террористка» – классическое учебное пособие по психологической подготовке новобранцев в террористических организациях. Торжество праведной смерти, торжество духа над телом – именно такой пафос прочитывают в последнем кадре и вкладывают в сознание будущих террористов их инструкторы.

Перед тем, как перейти к рассмотрению второй составной части мирового постмодернистского процесса, а именно, к качественным изменениям мира Контрмодерна, еще один пример, характеризующий сегодняшнее состояние того, что еще недавно было миром Модерна. Сюжет касается напрямую темы террора. В 2004 году, конкретно 11 сентября, в самом центре Москвы, в Большом зале Дома Союзов (заметим, кстати, одном из символов ушедшей советской эпохи), должна была состояться премьера очередного громкого шоу, с дальнейшим его прокатом в Лондоне и других столицах мира. Шоу-проект представлял собой концерт некоей эстрадной исполнительницы по имени НАТО (артистический псевдоним), оформленный как... террористический акт. Дата – знаковая, билеты на концерт – имитация авиационных, певица – в черном, с прорезью для глаз, в облачении мусульманской террористки-смертницы, песни (часть на арабском) – соответствующего содержания. Все это вместе должно было к тому же отсылать к свежей еще в памяти москвичей ситуации с захватом театрально145 концертного здания на Дубровке (теракт в октябре 2002 года) во время спектакля «Норд-Ост», унесшего жизни 130 человек.

По стечению обстоятельств, за несколько дней до широко разрекламированного «концерта-теракта», 1 сентября 2004 года, произошел отнюдь не «игровой» захват школы в Беслане. На фоне этой чудовищной свежей трагедии, в дни траура, данное конкретное постмодернистское действо в Москве было сочтено неуместным и отменено властями города. Однако обратим внимание: замысел устроителей довольно точно отражал и развивал генеральное направление, в котором идет работа с современным западным обществом. Это общество, давно уже названное «обществом спектакля» (термин введен культурологом Ги Дебором в его книге «La Société du spectacle», 1967 г. [8]), все дальше двигают по пути кардинальных подмен. Оно все более склонно воспринимать предельно страшные вызовы реальности лишь как повод для шоу и получать удовольствие от насилия над собой. Лишь небольшая и сравнительно молодая часть подобного общества способна соблазняться идеей «побыть террористом-смертником» (вариант культовой «Королевской битвы-2»). Для подавляющей части западного общества оказывается более приемлемым упоение ролью «жертвы террориста» (вариант шоу-проекта «концерт-теракт»). Хотя и первое, и второе, безусловно, составные элементы единого социального «спецзаказа».

Закончив этот беглый обзор ситуации на территории, считающейся по инерции вотчиной Модерна, посмотрим, как обстоят дела на противоположном контрмодернистском «полюсе».

Танатофилия для Востока

Казалось бы, угасающей культуре Запада, культуре побеждающего Постмодерна, противостоит нравственно здоровый, религиозный, верный своей традиции мусульманский Восток. Казалось бы, имеющиеся издержки радикального исламизма (к каковым относится беспокоящий «цивилизованный» мир терроризм) следует списать на ту нетерпимую для человека традиции, в частности правоверного мусульманина, ситуацию, которая описана нами выше. «Контрмодерн – против Модерна, смутировавшего до состояния Постмодерна» – вот идеальная формула, к которой хотели бы свести суть проблемы идеологи Контрмодерна. Так ли это на самом деле?

Оговорим еще раз, что не считаем черты, проявившиеся в радикальном исламизме (а говорить мы хотим именно о нем), имманентно присущими исламу как религии. Оговорив, рассмотрим то новое, что несет в себе феномен радикального исламизма.

Это, прежде всего, новые формы борьбы за собственную (исламского мира) религиозную идентичность. Ничего плохого в этом самом по себе нет. Общества, в том числе традиционные, если они живые, должны же как-то учитывать меняющуюся ситуацию вокруг них. Частично меняются и практики, которые поддерживают неизменными основополагающие религиозные идеологемы. При этом допустимая грань их изменений в классическом традиционном обществе проходит там, где изменение практик еще позволяет сохранить неизменными идеологемы.

В отличие от классического традиционного общества, современные контрмодернистские образования обязаны соотносить себя с внешней нетрадиционной средой. Причем средой, не просто основательно модернизированной, но и существенно сдвигающейся в сторону Постмодерна (см. выше). В силу этого современные контрмодернистские образования занимаются вовсе не воспроизводством нормальной Традиции, а достаточно произвольным конструированием какой-то «наидревнейшей, утерянной Традиции», носителями и защитниками которой они себя объявляют. На деле это позволяет достаточно вольно интерпретировать не только практики, но и религиозные идеологемы. И – в силу уже оговоренного конструирования – оно неизбежно оказывается вовлеченным в постмодернистский поток. Потому что – и это очень важно подчеркнуть – любое конструирование немедленно вовлекает конструирующего в этот самый постмодернистский поток. Постмодернизму глубоко наплевать, что именно конструируется – архаика или ультрасовременность. Все виды конструирования для него равноценны. Главное, чтобы имело место произвольное, а значит, не чуждое иронии конструирование, а не серьезное отношение к тому, что связано с исторической преемственностью и историей вообще. Постмодернизм боготворит суррогатные идентичности, с удовольствием их создает, не проводя различий между типами суррогатов.

«Новыми формами борьбы за идентичность» в случае ислама оказался, во-первых, суицидальный терроризм – явление более чем спорное с религиозной точки зрения. И одобряемое отнюдь не большинством исламских авторитетов, но, как известно, лишь отдельными шейхами, приравнявшими данный вид терроризма не к самоубийству, а к воинской священной смерти – шахаде. Ислам же традиционный (особенно в суннитской версии) отвергает суицидальный террор, поскольку в нем человек, как и во всяком самоубийстве, посягает на право одного лишь Аллаха распоряжаться жизнью правоверного.

Во-вторых, в суицидальный терроризм оказались вовлечены женщины и даже дети. Это обстоятельство менее всего укладывается в какую бы то ни было традиционалистскую доктрину. И тем не менее оно имеет место быть. Задаваясь вопросом, что такое реальный Контрмодерн, рассмотрим внимательнее ситуацию с женским и детским суицидальным террором. Поскольку это наиболее показательный кластер.

В исламском мире с конца XX века женский суицидальный террор постепенно переходит из экзотики в «норму» ведения террористической войны. Что объяснимо с точки зрения прагматики, поскольку женщине легче, не вызывая подозрений, проникать на территорию противника, но что, безусловно, входит в конфликт с массой ограничений, существующих для женщин в традиционном исламском обществе.

Прежде чем начать использовать шахидок, палестинский ХАМАС, например, должен был преодолеть целый ряд внутренних запретов. До сих пор продолжается спор религиозных авторитетов о допустимости участия женщин в джихаде с точки зрения Корана. Но и чисто «бытовые» обстоятельства затрудняют для террористических организаций привлечение женщин к делу террора. Например, нежелание компрометировать будущую шахидку (и, что, может быть, еще важнее, свое движение) в глазах традиционного общества несоблюдением важного правила: женщина не должна находиться в сообществе мужчин (а как ее иначе инструктировать?) без близкого родственника. То есть проблемы существуют, и не только религиозного характера.

Первой женщиной-шахидкой в арабском мире считается Саная Мехайдали из Сирийской народной социалистической партии, которая в 1985 году взорвала в Ливане автомобиль, наполненный взрывчаткой. Однако реальный отсчет женского шахидизма следует вести с 2002 года, когда палестинка Вафа Идрис взорвалась на улице в Иерусалиме. Раскрутка ее образа как героини в моло148 дежной и подростковой среде привела к тому, что уже в течение следующих двух лет палестинки совершили 8 суицидальных терактов. К этому надо добавить, что в израильских тюрьмах сидят еще 60 несостоявшихся смертниц. Цифра 68 – совсем не маленькая. Следует отдать должное работе израильских спецслужб, но и признать с сожалением, что нынешняя раскрутка популярности шахидизма в Палестинской автономии (ПА) обещает им все больший и больший объем работы.

К настоящему времени отношение в палестинском обществе к данному явлению, как показывают опросы, более чем позитивно. О желании совершить теракт сообщают многие молодые женщины и девочки-подростки. Заметим, что в случае женщин не работает примитивное объяснение мотива шахида как желания попасть в рай, где его ожидают 72 гурии. Что же работает?

Да, в общем-то, нормальные человеческие мотивы, существующие у всякого участника национально-освободительного движения: патриотизм, разогретый до предела протест (идеологический, религиозный) против узурпации внешней силой права общности жить по своим законам... У женщин-мусульманок – еще и потребность в признании себя обществом как личности (через героический поступок, ставящий их в один ряд с мужчинами). Однако, кроме таких, повторяем, общих побудительных причин, есть в феномене быстро набирающего в мусульманской среде темп женского шахидизма и специфические черты.

Например, недавно в ПА возникло новое понятие – «невесташахидка». То есть, на самом деле, естественно, «невеста Смерти». Что указывает на зыбкость еще одного, казалось бы, непререкаемого в традиционном обществе авторитета – института брака и материнства. В подобном словосочетании слышится сознательный подрыв основного – и охраняемого всяким биологическим, не только человеческим сообществом! – инстинкта, инстинкта продолжения рода. Что, конечно, наводит на размышления. Особенно после рассмотренных нами примеров «совмещения несовместимого» в постмодернистской атаке на западное общество Модерна, задействующей некрофильскую эстетику («любовь трупов» и так далее). «Невеста-шахидка»... зачем такой образ в обществе Традиции? «Невеста-шахидка»... как это похоже на «тягу к смерти как к чему-то прекрасному»! Все это – из известного постмодернистского танатического инструментария.

Заметим, абсолютно противоречащее Корану понятие «невеста-шахидка» в Палестине никто и не стремится как-либо обосновать с религиозной точки зрения. Оно вбрасывается именно как идеолого-лингвистический конструкт, не требующий никаких разъяснений.

Но продолжим вглядываться в процесс радикализации ислама. И в его специфическую новизну.

Насильная вербовка шахидов на Ближнем Востоке как в Палестинской автономии, так и в Ираке не практикуется. Она просто не нужна. Добровольцев уже сейчас слишком много. А на подходе следующее поколение. Оно таково, что следует признать: нешуточная обеспокоенность Израиля абсолютно обоснована. Сегодняшние палестинские дети – это поколение, выращиваемое для определенного типа самопожертвования. Сосредоточенная работа, которую ведет ХАМАС среди детей, включая самых маленьких, таит в себе серьезнейшие опасности (рис. 1). Речь не о летних лагерях, где подростков учат обращаться с оружием и ориентируют на героическую смерть во имя Палестины. Такая практика характерна для любого национально-освободительного движения. Она универсальна, общепонятна и не требует обсуждения. Речь о том, что с весьма нежного возраста палестинских детей ориентируют не на что-нибудь «традиционно-героическое» – готовность к подвигу, к гибели на войне или (Рис. 1) в освободительной борьбе; их ориентируют конкретно на суицидальный терроризм. Это серьезная, крайне опасная специфика.

Например, по телеканалу ХАМАС крутят для малышей сюжет о реальной женщине-шахидке, оставившей в 2004 году двоих детей и пошедшей взрывать израильский блок-пост. Дети-сироты (точнее, изображающие их юные актеры) поют песенку про то, как им одиноко без мамы и, что раз уж она не может вернуться к ним, значит, им надо идти к ней на небеса – тоже стать мучениками. Песенка становится популярной, ее исполняют на всех концертах. Это что? Это отнюдь не воспитание «в духе уважения к подвигу отцов» (в данном случае – матерей), с расчетом на естественную реакцию «а вот когда я вырасту...». А формирование у детей младшего дошкольного возраста устойчивого комплекса влечения к смерти.

Другой скандально известный телеролик, время от времени возникающий на палестинском телевидении, несмотря на запрет, – мультфильм, в котором мальчик Мухаммад аль Дура (опять же лицо реальное), погибший во время интифады и сразу же героизированный, рассказывает детям, что есть специальные небеса для детей-шахидов и на них чудесная «игровая площадка» с чертовым колесом и прочими аттракционами. Сюжет, также явно рассчитанный не столько на выработку героического сознания у этих детей, сколько на формирование в их подсознании уже сейчас комплекса влечения к смерти. На адаптацию к смерти и стремление к быстрейшему ее достижению.

Цель подобных упражнений – в глубинном подрыве детской психики, позволяющем вырастить человека-аномалию, человека, лишенного страха смерти, – а ведь вне этого онтологического страха и, соответственно, вне способности его преодолеть нет и человека! – вырастить буквально «живую бомбу». То, что авторы данного «ноу-хау» нарушают традиционное отношение к детям как к одной из высших для людских сообществ ценностей, увы, не приходится и обсуждать. Причем в случае Палестины действительно есть основания говорить о готовности сжечь генофонд во имя «дела ислама».

Вот отрывок из интервью, которое в июне 2002 года дали две 11-летние девочки палестинскому телевидению.

Ведущий: Ты говорила, что Шахада – это прекрасно. Как ты думаешь, Шахада – это действительно хорошо?

Девочка 1: Шахада очень, очень прекрасна. Все люди мечтают о Шахаде. Что может быть лучше, чем рай?

Ведущий: А что лучше? Мир и полноправие для палестинского народа или Шахада?

Девочка 1: Шахада. Я получу все свои права после того, как стану шахидкой...

Девочка 2: Конечно, Шахада – это очень хорошо, потому что нам не нужен этот мир, нам нужна загробная жизнь. Мы получим выгоду не от этой жизни, а от загробной... Палестинские дети приобщились к мысли о том, что (смерть) – это Шахада и что умереть шахидом – это прекрасно. Каждый палестинский ребенок, в возрасте, скажем, 12-ти лет говорит: «О, Боже, я бы хотел стать шахидом» [9].

А вот слова из так называемой «песни Мухаммада аль Дуру» – наиболее любимой сегодня песни палестинских детей.

Как приятно благоуханье шахидов!

Как приятно благоуханье земли,

Утоляющей жажду потоками крови,

Истекающей из юного тела!

Как приятно благоуханье земли!

Мальчик закричал: «О, отец, до встречи.

До встречи, отец.

Я пойду бесстрашно, не плача.

Как приятно благоуханье шахидов!

Я пойду к своему месту в раю.

Как приятно благоуханье шахидов!

Я пойду, о, отец, к своему месту в раю.

До встречи, отец!» [10].

Казалось бы, и в словах девочек о рае как высшей цели, перед которой меркнут все радости земные, и в этой песне мы сталкиваемся с традиционным проявлением религиозного чувства, естественного для верующих – и мусульман, и христиан. Разве что с предельным проявлением этого чувства, странноватым у детей, да еще в массовом выражении. Но можно сказать, что религиозный экстаз «не знает возраста», найти этому подтверждения можно в истории войн за веру и т.д. Однако – нисколько не ставя под сомнение искренность и истовость веры палестинских детей в необходимость шахады для достижения рая! – посмотрим на текст внимательнее. Что означают строчки: «Как приятно благоуханье земли, утоляющей жажду потоками крови, истекающей из юного тела!»?

Какое это имеет отношение к исламу и его религиозной доктрине? При чем тут «земля, утоляющая жажду потоками крови»? Да еще и истекающей из юного тела?

Не очевидно ли, что мы здесь имеем дело отнюдь не с исламом, а, по минимуму, с технологами-постмодернистами, бойко пекущими агитационные «пирожки», даже не заботясь о соответствии той религиозной системе, которую им довелось представлять. По большому же счету, данный текст, ловко подмешивая к исламской религиозной образности совершенно иную и чуждую ему, подменяет высокую устремленность человека ислама к Всевышнему экстатическим хтоническим культом. Фраза «земля, утоляющая жажду кровью», отсылает прямиком к культу Кибелы. Или к другим вариантам соития с «низшей» сущностью, которых было немало. Где-то эти культы отправляют до сих пор, в их первозданном виде. (Но, повторяем, не в исламе, не в монотеистических религиях.) А где-то, в каких-то «лабораториях», их выводят как вирус, приживляя к дереву традиционной религии. Именно так возникают злокачественные новообразования агрессивного и тупикового Контрмодерна.

Итак, зафиксируем, что и здесь, в исламской цивилизации, как и в европейском цивилизационном поле, мы наблюдаем определенную атаку на саму идею жизни. Мы видим продвижение идеи смерти как высшего блаженства. Но даже «тип» этого блаженства отсылает нас к неким макабрическим вариантам, а не к религиозной классике, присущей той и другой цивилизациям, что крайне существенно! Зафиксировав этот промежуточный вывод, вернемся к рассмотрению фактов.

Как известно, терроризм смертников, в том числе женщин и детей, сейчас чрезвычайно высок в Ираке. Вербовку детей-мучеников ведет «Аль-Каида». Есть и совершенно новое явление – приезд в Ирак для совершения терактов-самоубийств женщин-европеек. Наиболее нашумевшая история о 38-летней бельгийке Мюрель Дегок [11], вышедшей замуж за мусульманина и принесшей себя в жертву Аллаху.

Не менее примечательный случай: одна из неудавшихся шахидок-немок собиралась взорваться вместе с годовалым ребенком (поскольку справедливо считала, что при подходе к месту теракта женщина с ребенком вызовет меньше подозрений).

Существует созданный ХАМАС специальный детский сайт, ведущий на арабском языке пропагандистскую работу, рассчитанную в том числе и на живущих в Европе и США подростков [12].

Вербовка желающих из Европы отправиться в Ирак, дабы стать «живыми бомбами», их выход на инструкторов свободно осуществляется через известные в террористической среде интернет-сайты. Что, правда, позволяет и отслеживать такие контакты.

Причины тенденции ясны: очевидная утрата смыслов в западном обществе потребления при остающейся потребности в оных, обретение нового смысла в исламе, желание доказать себе наличие нового сильного духовного содержания.

Еще один регион, где радикальный ислам активно применяет тактику шахидизма, – Россия. В ходе двух чеченских войн вербовка женщин для суицидального террора была буквально поставлена на поток. Это так называемые «черные вдовы».

В порядке важного уточнения к данному сюжету следует сказать о побудительных мотивах в суицидальном терроризме. Может быть задействовано три уровня мотиваций. Самый внешний и респектабельный – это то, о чем обычно террористы говорят: патриотизм, идеология, религия... То есть то, что вырабатывается и жестко контролируется сознанием.

Следующий уровень мотиваций – связанный с психотипом (его хорошо выявляют при вербовке и работе инструкторы).

И наиболее глубинный уровень – находящийся под спудом всяческих запретов. Название «черные вдовы» довольно точно выявляет специфику чеченского суицидального терроризма. Она в фактическом отсутствии религиозного мотива при наличии социального – абсолютной безнадежности будущего для молодой женщины, потерявшей мужа и отданной (иногда даже проданной) родственниками вербовщикам, которые в Чечне (в отличие от Палестины) не слишком-то церемонятся. И применяют весьма грубые методы работы с «кандидатками в шахидки». Те, после которых семья, кавказское общество, их попросту не примет. Не идеология или вера, а именно ощущение социальной обреченности оказывается мотивом для теракта.

В Москве чеченскими женщинами-смертницами было совершено семь взрывов с большим количеством погибших. Четыре из них – в метро, два – в гражданских самолетах, один – на рок-концерте. Один – предотвращен. Несколько взрывов – в других городах. Впечатляющая цифра: в захвате чеченскими террористами театрального здания на Дубровке в Москве в 2002 году из 40 террористов – 19 (!) были женщины, и именно они были с поясами шахидов. Две женщины-террористки участвовали и в самом чудовищном из терактов – захвате школы в Беслане в 2004 году.

При всем росте женского терроризма, который наблюдается в исламских регионах – Палестине, Ираке, Чечне – это не сравнимо с тем, что происходило в течение последних десятилетий на Шри-Ланке. Там возник, безусловно, особый и не во всех аспектах исследованный феномен. Поражает чрезвычайно высокий процент женщин и детей, участвовавших в террористической войне «Тигров освобождения Тамил-Илама». По доступной нам статистике, в ходе многолетней партизанской войны женщины совершили 40% от общего количества терактов. Это очень высокая цифра, особенно учитывая масштаб применения смертников. (Только в 1987–2000 гг. движение «Тигры освобождения Тамил-Илама» (LTTE) осуществило 168 операций с использованием 292 смертников.) [13]

Само по себе принудительное массовое рекрутирование женщин и детей на подконтрольных «тиграм» территориях не объясняет данного феномена. Очевидно, что имеет место и применение наркотиков, и спецтехнологий, воздействующих на глубинные пласты подсознания, ради включения особого типа бесстрашия и аномальной жестокости. Причем подобная вовлеченность женщин и детей в суицидально-террористическую деятельность свидетельствует о результативности этих технологий при работе именно с данным контингентом. Мы имеем в виду возможность формирования у детей изначально антиценностного сознания и легкость раскачки у женщин «хтонического» начала.

Могут сказать, что с партизанской войной на Шри-Ланке покончено, что движение «Тигры освобождения Тамил-Илама» разгромлено и весь этот ужас в прошлом. Но вряд ли может рассосаться бесследно такое мощное движение, столько лет ведшее большую террористическую войну. Не могут поменять профессию супербоевики. Нет никаких видимых оснований для утери привлекательности сепаратистских идей и их героизируемых носителей. Значит, все это еще будет востребовано. Будет востребован и в чем-то уникальный опыт LTTE по организации и подготовке в массовом количестве террористов-смертников. Будут востребованы и конкретные технологии, позволяющие работать на снятие высших личностных структур психики. На обеспечение доступа к наиболее архаическим «программам».

Если на нечто есть спрос, то оно не пропадет втуне.

Спрос же – в этом убеждаешься при рассмотрении сегодняшних общемировых культурных тенденций – будет на то, что и далее сможет двигать общества по «обратной спирали».

Заключение

Итак, танатофилия на Западе, исламистский вариант танатофилии (шахидизм) и этнически окрашенный ее вариант («Тигры освобождения Тамил-Илама») – явления глубоко связанные. И – глубоко рукотворные.

В каждом из этих явлений мы видим наличие и использование глубинных психологических механизмов, пробуждающих волю к смерти. Есть основания говорить о почти открытом проявлении в современном мире фашистских и гностических тенденций.

Предлагаем следующую модель происходящего как проблему, явленную через разнокачественные, но связанные внутренней логикой события (рис. 2).

Первый уровень наблюдаемой проблемы – суицидальный терроризм как таковой.

Второй уровень проблемы – место темы суицида в культуре.

Третий уровень – влечение к смерти (танатофилия) как запускаемый глубинный психический процесс.

Эти три уровня очевидно связаны между собой. Суицидальный терроризм сопровождает и раскручивает «культуру смерти», волю к смерти. Он призван сформировать новые нормы в обществе. Но (!) новые нормы создают только тогда, когда хотят осуществить новый большой Проект.

 

Примечания

1. Meadows Donella H., Meadows Dennis L. Randers Jorgen and Behrens III William W. The Limits to growth: A report for the Club of Rome’s Project on the Predicament of Mankind. N.Y.: Universe Books, 1972.

2. Baumann P. The Pope vs. the Culture of Death // The New York Times. 8.10.2005.

3. Naughton Philippe and agencies. German cannibal jailed for live after retrial // The Times. 9.05.2006.

4. Hall A. World’s most infamous cannibal becomes a vegetarian // The Daily Mail. 20.11.2007.

5. Cannibalism copycat who kept a man in his fridge // The Times. 4.05.2005.

6. Kiefer P. Von, Weingartner C. Dr. Tod zeigt Leichensex in Berlin // Die Bild. 05.05.09.

7. Channel 4 seeks terminally ill patient to be embalmed. BBC News. 11.01.2010. http://news.bbc.co.uk/2/hi/entertainment/8453000.stm

8. Debord G. La Société du spectacle. Paris: Editions champ libre, 1971.

9. Kids seek Shahada Martyrdom for Allah // Palestinian Media Watch. 01.06.2002. http://palwatch.org/main.aspx?fi=111&fld_id=111&doc_id=446

10. Palestinian children taught paradise is reward for martyrdom // Palestinian Media Watch. 28.06.2006. http://palwatch.org/main.aspx?fi=111&fld_id=111&doc_id=1180

11. Dupont G. Le récit du parcours de la kamikaze belge! // La Derniеre Heure. 01.12.2005.

12. http://www.al-fateh.net; см. также интервью Тафлика Хамида (бывшего члена «Исламского джихада»): 22-летие «Хамас»: методы современной подготовки террористов-смертников // Радио Свобода. 15.12.2009. http://www.svobodanews.ru/content/transcript/1905465.html

13. Арас Д. Терроризм вчера, сегодня и навеки. Баку: SADA, 2003. C. 38.

 




Вверх
   29-07-2013 14:00
Отставка после зачистки// Прокурор Подмосковья подал рапорт об увольнении по внутриведомственным обстоятельствам [Коммерсант]
Эдварда Сноудена могут отправить в центр временного размещения за пределы Москвы [Коммерсант]
Roshen не получала официального уведомления о запрете поставок конфет в Россию [Коммерсант]
Германский промышленный концерн Siemens может отправить в отставку генерального директора Петера Лешера за четыре года до окончания срока действия его контракта. На днях Siemens вновь выпустил предупреждение о снижении прибыли, и это уже пятое предупреждение… [Коммерсант]
Главу Siemens могут отправить в отставку// Компания вновь выпустила предупреждение о снижении прибыли [Коммерсант]
Dollar under pressure as central bank meetings loom [Reuters]
EU's Ashton heads to Egypt for crisis talks [The Jerusalem Post]
Dollar slips as Japan stocks skid [The Sydney Morning Herald]
Something fishy going on as Putin claims massive pike catch [The Sydney Morning Herald]
Russian blogosphere not buying story of Putin's big fish catch [The Sydney Morning Herald]


Markets

 Курсы валют Курсы валют
US$ (ЦБ) (0,000)
EUR (ЦБ) (0,000)
РТС (0,000)