Начнем с самого значимого в рассмотренный период — мировой ценовой нефтяной игры и связанных с ней событий и сюжетов.

Глубинное содержание этой ценовой игры последних полутора лет адресует сразу к нескольким мир-экономическим и геополитическим проблемам.

С точки зрения мир-экономики при низких ценах объективные рентабельные мировые запасы нефти существенно снижаются, прежде всего за счет регионов со сложными условиями добычи и большим "плечом" транспортировки на мировые рынки. Так, для ряда районов мира (прибрежные и шельфовые месторождения с "легкими" нефтями и высокими дебитами скважин, а также низкой стоимостью рабочей силы) себестоимость добычи составляет менее 2 долл./барр., а цена доставки потребителям (наиболее дешевой, танкерной) — примерно столько же или даже меньше. А для большинства внутриконтинентальных регионов (со сложными условиями добычи, тяжелыми, вязкими, химически агрессивными нефтями и необходимостью прокачивать сырье за несколько тысяч километров, да еще затем для предъявления конечному потребителю переваливать ее в танкеры) — и себестоимость извлечения в 2—3 раза выше, и цена доставки — тоже. Примеры здесь — Россия, Каспий, внутренние районы Африки.

Также низкорентабельными оказываются и проекты добычи в регионах с очень высокой стоимостью рабочей силы и не слишком благоприятными горно-геологическими условиями. Примеры — Северное море, некоторые штаты США, часть месторождений Латинской Америки.

По указанным причинам в "демпинговые" периоды мирового нефтяного рынка производители, контролирующие внутриконтинентальную и "дорогую" нефть, теряют позиции на рынках и уступают их владельцам более дешевого сырья, и прежде всего — нефтяным монархиям Персидского залива и тем компаниям, которые сумели получить право добычи в наиболее "благоприятных" высокорентабельных зонах мира. То есть демпинг здесь, как и всегда и везде, — средство кардинального изменения "географического рельефа" мировой нефтедобычи, а заодно — средство олигопольного вытеснения конкурентов и передела рынков в том самом стиле, который давно обрисован экономическими классиками и писателями — от К.Маркса до Т.Драйзера.

Но одновременно при демпинге доходы падают у всех без исключения нефтепроизводителей и большинства переработчиков. То есть нефтяной демпинг в более широком смысле — средство опускания отрасли в целом в иерархии концентров мир-экономики!

А если цены поднимаются и удерживаются на достаточно высоком уровне, норма рентабельности становится вполне сравнимой с наиболее благоприятными регионами мира и в самых удаленных внутриконтинентальных районах, и в мелких и низкодебитных месторождениях. Тогда оказывается выгодно разведывать и добывать и собственную американскую нефть в тех местах, где при демпинге на нее никто не обращает внимания, и инвестировать в каспийские или африканские проекты, и входить на условиях соглашений о разделе продукции (СРП) в Россию или Казахстан.

Но тогда острота конкурентной борьбы между нефтепроизводителями снижается (открытых рыночных ниш много), а сами они получают возможность наращивать норму прибыли и расширять вложение этой прибыли в другие отрасли. А одновременно, за счет наращивания энергетической компоненты в совокупных затратах на производство, снижается норма прибыли у потребителей энергии, их доходы и возможности падают. И вновь происходит перераспределение позиций отраслей и корпоративных ниш в мир-экономической иерархии!

Однако в динамике повышений и понижений нефтяных цен происходит не только это. Падение цен приводит к обострению конкуренции за сбыт между производителями, что вызывает сначала несоблюдение картельных соглашений, а затем и фактическое разрушение картелей. А это далее создает "замкнутый круг": наращивание предложения с целью сохранить совокупный доход — снижение цен — наращивание предложения — снижение цен. И "опускание" отрасли (и стран, где она доминирует) в существующей мир-экономической иерархии, и нарастание разрыва между концентрами мир-экономики. Именно с учетом понимания действия этого механизма высокотехнологические отрасли всячески приветствуют предельное дробление бизнеса у поставщиков сырья и обострение между ними конкуренции. А сырьевики, напротив, как мы видели, суперолигополизируются, противодействуя этому процессу.

В частности, именно на падение нефтяных цен в 1998 г. эксперты прежде всего "списывают" то обстоятельство, что у крупнейших стран-потребителей нефти на Западе темпы инфляции упали почти на 0,5%, а темпы роста возросли на 0,2%, невзирая на потерю части рынков высокотехнологической продукции в результате азиатского и латиноамериканского кризисов. И, значит, здесь налицо движение вверх по "лестнице" иерархии мир-экономических концентров.

Причем главным механизмом такого перераспределения "энергетической ренты" является для стран Запада, наряду с падением цен на энергоносители, повышение импортных пошлин на сырье, что дает крупные поступления в госбюджеты. В частности, в Европе средняя доля импортных пошлин в цене реализуемых на внутреннем рынке нефтепродуктов достигает 60%! И понятно, что в таком перераспределении доходов "страдательной стороной" является в первую очередь страна-нефтеэкспортер. Она при сокращении валютных экспортных поступлений вынуждена сокращать импорт не только товаров, но и новых технологий, а также все внутренние инвестиции. То есть двигаться вниз в иерархии мир-экономических концентров.

Заметим, что данный механизм "межконцентровой сепарации" в мир-экономической архитектуре действует не только в отношении собственно нефти. Примерно то же самое происходит и по большинству других сырьевых товаров — основных предметов экспорта "третьего мира". И именно и прежде всего в результате работы описанного механизма возрастает тот самый углубляющийся разрыв в развитии (сперва экономическом, но далее технологическом, социокультурном и пр.) между странами и их регионами — лидерами и аутсайдерами, — который адресует к концепциям "разделенного" или "многоэтажного" человечества.

А в геополитическом смысле снижение мировых цен на нефть делает для "первого мира", то есть системы "ядра" мир-экономики, почти безальтернативным использование дешевых (единственно рентабельных для компаний, то есть непосредственных рыночных агентов) энергоресурсов "богатых" регионов. И в этот момент резко растет геоэкономическая цена Персидского залива, Магриба, Западной Африки, Сахалина. И наращивается активность конструкторов архитектуры единой (в этом варианте другой просто нельзя допустить!) мир-экономики. И прирастает геоэкономическая зависимость от "ядра" тех стран-субъектов, которые фактически живут на нефтяные доходы. Так, Саудовская Аравия получает за счет нефти 90% валютных поступлений, Иран — 86%, Венесуэла — 89%, Нигерия — 97%, Алжир и Ангола — свыше 90%. Для России это обстоятельство также крайне важно: 41% стоимости ее экспорта приходится на нефть, газ и уголь.

Но одновременно с этим падает такая же геоэкономическая цена Каспия, внутренней Африки, Центральной Азии, Поволжья или российской Сибири! И для субъектов мировой геополитики, отстаивающих единство мир-экономической конструкции, возникает проблема восстановления "инструментального" баланса между геоэкономикой и геополитикой. За счет чего, если, кроме энергоресурсов, заинтересовать в этих регионах крупнейших корпоративных рыночных субъектов почти нечем? Либо за счет прекращения ценового нефтяного демпинга ...либо за счет собственной геополитической активности государственных субъектов мир-экономического "ядра" в других, неэкономических, сферах — политической, инфраструктурной, конфликтной, военной, сфере спецопераций!

То есть доминирование геоэкономики ослабевает, но нарастает доминирование геополитики. Что мы и наблюдаем во всем мире. Если из Косово нельзя вывозить редкие земли или хром — туда надо завозить наркодельцов, радикальный ислам и боевиков Усамы бен Ладена. Если из Анголы или с Каспия оказывается невыгодно вывозить нефть — туда начинают завозить пушки! И срочно создавать трансрегиональные военно-политические блоки вроде ГУУАМ, и обещать инвестиции в проект "ТРАСЕКА", и пытаться любой ценой заменить нефтетранзит — газовым транзитом. Потому что — геополитическая цена!

А повышение сырьевых (прежде всего нефтяных, поскольку к ним "привязаны" цены на большинство других энергоресурсов) цен приводит к другим геоэкономическим и геополитическим моделям и конфигурациям. Нарастание интереса сырьевых компаний к менее привлекательным, но рентабельным в этих условиях, прежде всего отечественным, ресурсам усиливает позиции сторонников изоляционизма и полуизоляционизма, а также архитекторов "полицентричной" геоэкономической и геополитической системы.

Восстановление рентабельности сырьевых проектов в инфраструктурно далеких от потребителя и "тяжелых" по условиям производства регионах мира расширяет сырьевой базис мира и делает менее острой проблему ресурсных дефицитов. А инструментарий ТНК и ТНБ позволяет в то же время не выпустить эти "дальние" ресурсы" из-под контроля архитекторов мир-экономических "ядер" и восстановить именно геоэкономическими средствами относительно устойчивые мир-экономические иерархии. И пусть они соревнуются в сфере мир-экономической эффективности, и пусть вступают в конфликты на стыках "цивилизационных плит", и пусть их будет "много хороших и разных". Поскольку одна — американская — все равно окажется "более равной", чем остальные, в силу превосходства в технологиях, финансовой, промышленной, военной и политической силе.

А позже можно будет и другие варианты "разруливания" ситуации придумать. Время, несмотря на пессимистические прогнозы, еще есть: разведанные запасы нефти в мире около 250 млрд. тонн, а ежегодная мировая добыча — лишь примерно 3,6 млрд. тонн. Но из них Северная Америка потребляет почти 1 млрд. тонн в год, а добывает лишь около 12%. Главная добыча и запасы — на Ближнем Востоке (более трети мировых), почему о ситуации там США столь сильно и беспокоятся.

Однако в сфере газа ситуация, по крайней мере в Европе, а в какой-то мере и в Евразии, иная. Здесь действия всего нескольких крупнейших корпораций, объективным лидером которых по своей добывающей и экспортной мощности является "Газпром", в ближайшее время способны стать определяющими не только для экономики гигантских макрорегионов, но и для их политики. Совсем не случайно уже по меньшей мере три года в мировых экономических изданиях фигурирует в отношении Европы словосочетание "сидит на газовой игле России". И не случайно те же три года со стороны международных (прежде всего американских) собеседников России в финансово-экономическом диалоге нарастают требования уничтожить (демонополизировать) этого "монстра", этого "ужасного супермонополиста".

И совершенно понятно, что именно сейчас, когда союз "Газпрома" с "ЭНИ", "Рургазом", "Винтерсхалл" грозит превратить существующую систему газоснабжения Европы и части Ближнего Востока (включая Турцию, Сирию и Израиль!!!) в аналог бывшей "Единой системы газоснабжения СССР", и мощность политического воздействия таких проектов, и острота противодействий их реализации будут нарастать. Потому, что цена реализации или нереализации — по сути, крайне высокая степень практической ВЛАСТИ на континенте.

А здесь возможности США "ломать игру" гораздо ниже. Хотя бы потому, что в России сосредоточено около 50 трлн. м³ разведанных запасов газа — более трети мировых запасов. И при этом Европа получает из РФ около 130 млрд. м³ газа в год — три четверти своих импортных потребностей, которые к тому же непрерывно растут и через 10 лет, по экспертным оценкам, могут удвоиться. Так что драться за свои энергопроектные варианты Европа и "Газпром" будут вместе и отчаянно, и вряд ли "Шелл", входящая в число крупнейших акционеров "Рургаза", сможет всерьез "вставлять палки в колеса" этим проектам в англо-саксонских интересах.

Но это значит, что останавливать такие проекты будут пытаться опять-таки вовсе не на геоэкономическом, а геополитическом и, не исключено, военном, поле. В Югославии, Белоруссии (через которую пойдет проект Ямал — Европа), Украине и Молдавии (через которые идет весь нынешний европейский транзит "Газпрома"), в Болгарии (где планируется пустить Трансбалканскую трубу), Алжире, Египте, Израиле, Сирии, Турции (где пойдет южная ветка "Европейского газового кольца"). Но также в Туркмении и Закавказье, откуда можно предложить Анкаре атнироссийскую и антиевропейскую газовую альтернативу, и в Иране, который в этом смысле тоже может быть при определенных условиях подключен к данной игре. И, в конце концов, не исключено, и в Южной России, через которую должен выйти в Турцию "Голубой поток", и в Сибири и на Сахалине, откуда планируется снабжать газом чуть не весь регион АТР...

На фоне описанных сценариев возможных энергетических игр и войн мирового масштаба события в собственно российском ТЭКе (за немногими исключениями в лице "Газпрома", РАО ЕЭС, отчасти "ЛУКойла" и еще двух — трех экономических субъектов) выглядят достаточно мелкими, а ситуация — достаточно тревожной. Уже пять лет (с 1994 г.) в стране наблюдается отрицательный прирост балансовых запасов большинства полезных ископаемых, то есть объемы добычи превышают объемы разведки. При этом ситуацию вовсе нельзя считать в этом смысле критической: страна располагает 34% мирового газа, 30% мирового угля, 13% мировой нефти!

Но во все это надо вкладывать деньги, которых нет. И именно ситуация безденежья (заметим, связанная прежде всего с беспрецедентным в мире по масштабам "приватизационным" разрушением большинства экономических инвестиционных возможностей, а также сопровождающим его крупным и мелким воровством) привела к тому, что почти единственные деньги, которые входят в развитие российского ТЭКа, — деньги иностранные. На это крайне опасное обстоятельство накладываются "привходящие", прежде всего "кланово-политические", мотивы нарастающей борьбы за власть, которые не позволяют эффективно использовать даже те (опять-таки заметим, все еще немалые) ресурсы, которые приносит энергоэкспорт.

А отсюда следуют все главные наши "энергетические" беды. И кризис добычи и переработки сырья, и фактическая передача компаний нерезидентам за валютные долги, и неуклюжие и разрушительные "танцы" вокруг Национальной нефтяной компании и закона о СРП. И неэффективная саморазрушительная драка вокруг вариантов экспортных транзитных коммуникаций, и еще более саморазрушительная судебная, криминальная, компроматная межклановая война. И нарастающий процесс фактического захвата и передела российского энергокомплекса между "грандами" мирового ТЭКа. И (отметим отдельно) еще не слишком проявленная, но заметно нарастающая и в перспективе очень опасная конкурентная борьба главных скелетных экономических и инфраструктурных опор России, "Газпрома" и РАО ЕЭС, за то, что будет главным экспортным ресурсом страны — газ либо электроэнергия.

В заключение подчеркнем, что, как показано выше, сегодняшние мировые ставки в энергетической войне слишком велики, а масштабы войны слишком тотальны для того, чтобы можно было отсидеться от ее последствий за заборами национальных границ. Заборы — уже под сомнением и в силу реальных процессов глобализации, и в силу откровенно продемонстрированных в Югославии намерений крупнейших мировых игроков заново делить мир. И если российские элиты (которые в подавляющем большинстве своем самым непосредственным образом связаны с ТЭКом, то есть с достаточно высоким местом в концентрах мир-экономики) срочно не осознают эти обстоятельства, их междуусобную "дележку" вскоре прекратят самым грубым образом.

А "делить" дальше будут уже другие, и вовсе не сообразуясь с интересами этих элит или Государства Российского. Делить — опуская, видимо, и наши (не понявшие суть дела и серьезность ситуации) "элиты", и их государство — в "периферийный капитализм". Если к тому времени в иерархии будущей мир-экономики не появится чего-нибудь еще хуже...