С.Кургинян

"МИР И МЫ"

Доклад на июньском международном семинаре
"Россия, Индия, Израиль: стратегии развития"
(29 июня 2006 года)

Часть 1. О праве на обсуждение

Студенту легко рассуждать о судьбах мира.

Во-первых, у студента вообще нет статуса. Ни высокого, ни низкого - никакого.

Во-вторых, он молод. Он может предположить, что впоследствии будет вершителем судеб мира.

Студенту легко. Профессору намного труднее. У него уже есть статус. И одновременно, он видит над собой "социальный потолок". Кроме того, он немолод. Словом, у него есть все основания спросить себя: "А почему я обсуждаю нечто, находящееся за рамками предмета и статуса? Так поступают маргиналы. Но я не маргинал. И не хочу быть смешным.".

Так рождается основное препятствие на пути обсуждения так называемых "общих вопросов". Преодолевая это препятствие, я задаю вопрос: "Повлиял ли Римский клуб на судьбу мира, судьбу человечества?".

Я ведь не спрашиваю: ОПРЕДЕЛИЛ ЛИ Римский клуб судьбу мира. Я спрашиваю - ПОВЛИЯЛ ЛИ.

Я не хочу спорить о степени влияния, о качестве влияния. Признаем только, что без докладов Римскому клубу супругов Медоузов, Д.Форрестера, Э.Янча, Я.Тинбергена, Э.Пестеля, М.Месаровича, Э.Ласло, А.Печчеи - мир был бы немного другим. А признав это - сломаем самим таким признанием те профессорские статусные рамки, которые я уже обозначил в качестве главного препятствия на пути к обсуждению самых актуальных общих вопросов.

Сторонники теории заговора, конечно, скажут, что за спиной Римского клуба стояли всемогущие хозяева мира. Но мы-то не разделяем их паранойю. Мы знаем, что Римский клуб создал ушедший на пенсию крупный менеджер Аурелио Печчеи. Да, именно менеджер, а не финансовый мангат. На его идею откликнулось несколько десятков людей. Эти люди не были маргиналами. Но они не были и сверхвлиятельными фигурами. Они не были главами сверхдержав, хозяевами финансовых бирж и сырьевых корпораций. Они не были и носителями высшего официального интеллектуального статуса.

Параллельно с Римским клубом действовал, как вы, наверное, знаете, Совет нобелевских лауреатов. Но он-то ни на что не повлиял. А Римский клуб повлиял. Почему?

Мне кажется, что можно и нужно говорить о четырех основных причинах.

Первая причина состояла в том, что у Печчеи и его друзей не было никаких профессорских комплексов. Русская поговорка гласит: "Не боги горшки обжигают". Печчеи и его сподвижники не ссылались и не оглядывались ни на каких "богов". Они начали "обжигать горшки" сами. А "боги" в это как-то потом встроились.

Вторая причина состояла в том, что Печчеи и его сподвижники хотели "обжигать горшки". Они всерьез считали себя к этому призванными. Они не подменяли эту цель никакими суррогатами.

Короче - люди, сделавшие Римский клуб, были амбициозно целенаправлены, а не просто амбициозны. И - внутренне молоды.

Третья причина - время. К моменту создания Римского клуба всем стало ясно, что ни ООН, ни встречи на высшем уровне, ни громкие международные симпозиумы с необязательными и скучными докладами великих ученых - вообще ничего не могут. А угроза ядерной войны - нарастает. И дополняется целым рядом других угроз. Отнюдь не только экологических.

Тупик, повторяю, был уже ясен для всех. А поскольку что-то нужно было делать, то согласились испытать и такую странную социальную конструкцию, как этот самый Римский клуб.

Таковы три очевидные, нередко обсуждаемые и, как я убежден, отнюдь не самые главные причины успеха Римского клуба. Есть еще четвертая - главная и необсуждаемая причина. К ней и перехожу.

Римский клуб занялся не обсуждением имеющихся констант, а погружением этих констант в новую интеллектуальную среду. Говоря научным языком, он занялся не предметом, а контекстом. Займись он только предметом (или предметами), начни он новый интеллектуальный танец вокруг старых констант, он утонул бы в череде других более весомых и столь же бессмысленных начинаний.

Но он вышел за рамки имевшейся многоуровневой системы (рис.1)

Итак, до Римского клуба вся эта многоуровневая проблематика находилась в контекстуальном вакууме. Межуровневые связи, конечно, были. Но они были сугубо линейными. Сами проблемные контуры были жесткими и лишенными какой-либо имманентной открытости. Что сделал Римский клуб? Он поместил эти проблемы в достаточно агрессивный и одновременно питательный глобальный контекст. Что изменилось? И все - и ничего. Контекст оказал давление сразу на все проблемные уровни. Проблемы остались. Но они стали пластичными, а связи между проблемными уровнями приобрели хоть какую-то нелинейность (рис.2) .

Копии всегда отвратительны. Я никоим образом не призываю копировать Римский клуб. Кстати, он еще длит свое существование. И, поверьте, это сейчас достаточно унылая, бесцветная институция. Мир стал совершенно другим. А Римский клуб остался прежним. А значит, умер.

Копировать что-либо - и бесперспективно, и скучно. По-настоящему наследуется не форма и даже не содержание. По-настоящему наследуется вера в свои возможности. Колумб не копировал Одиссея. Он так же, как Одиссей, знал, что грань между возможным и невозможным весьма условна.

Я заговорил о Римском клубе лишь для того, чтобы пригласить в этот зал, за один стол с моими близкими друзьями и добрыми знакомыми еще одно действующее лицо - возможность невозможного. Путь она окажется с нами за одним столом. И поможет нам избежать бессмысленной профессорской сдержанности.

Изгоняю ли я, приглашая ее, дух прагматизма? Никоим образом. Общие разговоры бесплодны, если они не порождают конкретики. Общие разговоры должны давить на конкретику, по-новому высвечивать ее, обнаруживать в ней неочевидные слагаемые и уровни. Общие разговоры всегда должны вестись с оглядкой на деятельность, на влияние. Они должны рождать решения. Мой опыт показывает - решения возникают тогда, когда их хотят получить. Мне удавалось что-то решить с тремя-пятью единомышленниками. А рядом стояли влиятельнейшие люди, стонавшие по поводу того, что все кончено, и надо перебегать в лагерь победителя.

Часть 2. О методе обсуждения

Право обсуждать общие проблемы никто не дает. Его берут. Но общие проблемы не оторваны от частностей. Не противостоят им. Оторвать общее от частного очень просто. И очень скучно. Но ведь и частное в отрыве от общего обладает весьма сомнительной ценностью. Давайте на секунду задумаемся, откуда вообще взялось это противопоставление (рис.3).

Вы начали с общей проблемы А, переместились по общему полю в точку В, нашли там лифт в частное, спустились в точку С, переместились в D, нащупали лифт в общее, поднялись в Е, переместились в F, спустились в G... и так далее.

Казалось бы, это единственно правильный метод поиска решения. Правильный метод обсуждения проблем с ориентацией на такие решения. Но почему этот метод не всегда используется? Или, точнее, почти никогда не используется?

Для того, чтобы это понять, нужно лишь слегка модифицировать схему. Заменить в ней слова, которыми называются общее и частное. Если частное - это "технология", то общее - это что?

Со времен Канта, оказавшего решающее влияние на западное, а значит, и общемировое мышление, общее при подобной замене - это "методология". (рис.4) .

Итак, первый шаг - это низведение всего общего к методологии. Почему я называю это низведением? Потому что в докантовской и посткантовско-антикантовской традиции методология не является верхним этажом. Над ней есть онтология, над онтологией - метафизика (рис.5).

Кто-то скажет, что метафизика и онтология адресуют к нерациональному религиозному мышлению.

Во-первых, это категорически не так. И я чуть ниже это сжато проиллюстрирую.

А во-вторых, само по себе это не может быть решающим аргументом в ситуации, когда влиятельнейшие политические лидеры через слово апеллируют к высшей воле и трансцендентальному промыслу.

Что же касается обещанной иллюстрации, то она такова.

В эпоху СССР каждый генеральный секретарь ЦК КПСС начинал свой доклад определением содержания исторической эпохи, в пределах которой КПСС проводит данный курс. И это мне нравилось. Не хочу сказать, что мне все нравилось в докладах генеральных секретарей ЦК КПСС. Но это нравилось безусловно. Ибо в таком подходе читалась хоть какая-то (увы, слабеющая) воля к глобальной самостоятельности. Начинать так политический текст может только политический капитан, который сам рулит кораблем. Кстати, неважно, большим или малым. Важно, что он рулит сам.

В чем было содержание эпохи?

В переходе от капитализма к социализму. Этот переход предъявлялся как генеральная историческая тенденция. Поскольку СССР находился в социализме, а его противники - в капитализме, то эта генеральная историческая тенденция как бы наполняла историческим ветром паруса советского корабля.

Оставим здесь в стороне вопрос о правильности определения тенденции, о советскости корабля. Будем просто использовать такие аналитические метафоры, как "корабль", "тенденция", "исторический ветер".

И отдадим себе отчет в прагматическом значении этих общих адресаций. СССР оказывался прогрессивным (угадавшим историческую тенденцию), его враги - реакционными (сопротивляющимися исторической тенденции). Дальше можно было спускаться в пространство реальной идеологии. А оттуда - в абсолютную прагматику (рис.6).

На этом примере я показываю, что онтология отнюдь не обязательно связана с религией. И что онтологичность не исключает прагматичности.

Мне возразят, что так вел себя СССР. И потому проиграл.

Что ответить? Перед этим семинаром я решился прочитать главные американские политические документы (речи президентов и прочее). А также ключевые политические статьи. Я просмотрел достаточное количество телевизионных передач. И я могу утверждать, что с общих логических позиций США ведут себя так же.

То есть:

а) они рассуждают об исторических тенденциях (о содержании исторической эпохи),

b) они определяют содержание эпохи (да, мы живем не в эпоху перехода от капитализма к социализму! Но мы живем в эпоху перехода от тоталитаризма к демократии),

с) задав онтологию (содержание эпохи), они строят идеологию (ось добра и ось зла). При этом построение по логическим приемам эквивалентно советскому.

Ось добра - это то, что выражает "завтрашний день" в рамках заданной исторической тенденции. Завтрашний день связан с победой демократии.

Ось зла - это то, что выражает "вчерашний день" в рамках заданной исторической тенденции. Вчерашний день - это тоталитаризм.

К чему я все это говорю? К тому, что и СССР, и США, задавая разную онтологию (содержание исторической эпохи) и коренным образом расходясь в этом, апеллировали к одной метафизике - метафизике прогресса. С точки зрения этой метафизики, хорошее - это то, что собирает в свои паруса ветер истории. Хорошее - это прогрессивное. Это то, что помогает истории состояться, торопит историю, расчищает преграды на ее пути. То есть хорошее - это причастное к богу (я бы сказал - светскому богу), имя которого "История".

Плохое - это то, что идет против ветра истории. Это то, что ставит препятствия на пути истории. Это то, что цепляется за вчерашний день. Это то, что мешает богу - то есть является прислужником дьявола.

Что здесь важно? Что онтологии разные, а метафизика одна (рис.7).

Возможна ли другая метафизика? Безусловно, возможна! Для того же Платона (Платона вообще и особенно в прочтении Карла Поппера) история - это зло. Это отпадение от золотого века. И нужно сделать все возможное, чтобы не допустить этого отпадения. Чтобы сдержать, остановить историю. Для Гитлера это было именно так. А для Сталина (и еще больше для Ленина) все обстояло противоположным образом. То есть - налицо две полярные метафизики. И они совсем не канули в прошлое.

А связаны они не с тем, как идти по путям истории! Эти различия носят менее фундаментальный характер. Наиболее фундаментальные отличия связаны с тем, нужно ли идти по путям истории. Каков смысл и ценность истории. Вокруг этого идет настоящая борьба (рис.8).

Я много раз протестовал против отождествления коммунизма и фашизма. И не только с прагматических позиций. Моя страна под коммунистическим знаменем победила фашистское зло. Приравнивание означает обнуление моего исторического капитала. Это, конечно, важно. Но не к этому все сводится. Уравнивание коммунизма и фашизма разрушает архитектуру Мысли. Потому что исчезает разница между высшим, метафизическим этажом, и более низким - онтологическим. Разрушение архитектуры Мысли обязательно приведет к практическим ошибкам. Приведет в будущем или уже привело? Могу ли я спуститься с верхних этажей к прагматике? Безусловно, могу.

Часть 3. От права и метода - к предмету

Что такое, под этим углом зрения, победа ХАМАС в Палестине? Или хотя бы относительный успех "Братьев-мусульман" в Египте?

Очень бегло адресуюсь к определенной (прошу прощения за ее общеизвестность) конкретике.

В конце июня 2005 года Кондолиза Райс начала турне по странам Ближнего Востока.

18 июня 2005 года Райс посетила Израиль и Палестинскую автономию и провела переговоры с Махмудом Аббасом и Ариэлем Шароном. Райс заявила: "Безопасность Израиля очень важна для США." И дальше: "Мы поддерживаем программу одностороннего выхода из сектора Газа, которая улучшает ситуацию в регионе".

На переговорах с Аббасом Райс заявила, что США продолжают считать ХАМАС террористической организацией, однако "палестинские избиратели вольны голосовать за тех, за кого они считают нужным".

Мы считаем, что весь смысл визита Райс как раз и был в этом "однако". С общей точки зрения (к которой все, конечно же, не сводится), поведение Райс логично. Раз метафизики нет, и главное - онтология, а эта онтология описывается как переход человечества от тоталитаризма к демократии, то везде надо продвигать демократию. И тогда палестинские избиратели должны получить соответствующие возможности.

Какие возможности? Именно в день встречи Райс с Аббасом палестинский парламент подписал новый закон о выборах, предложенный президентом. Аббас этим подписал себе политический приговор.

В самом деле, согласно этому закону, число депутатов в законодательный орган Палестинской автономии было увеличено с 88 до 132. Причем одна половина из них должна избираться по партийным спискам, а другая по округам. Простые расчеты показывают, что продвижение ХАМАС в парламент оказалось не просто обеспечено. ОНО ОКАЗАЛОСЬ ОБЛЕГЧЕНО.

19 июня 2005 года Кондолиза Райс прибыла в Иорданию для встречи с королем Абдаллой II.

20 июня она провела в Египте переговоры с Хосни Мубараком и произнесла в Каирском Американском университете очень важную речь. В этой речи Райс прямо заявила: "Мы меняем курс". В какую же сторону?

Опять цитата из Райс: "Мы поддерживаем демократические устремления всех народов. Настало время отбросить все оправдания, сдерживающие тяжелую работу демократии".

В переводе на язык политической прагматики это означает, что не только ХАМАС в Палестине, но и "Братья-мусульмане" в Египте получают соответствующую скрытую легитимацию.

В ноябре 2005 года Кондолиза Райс приняла участие в урегулировании проблемного вопроса о передвижениях палестинцев через КПП "Рафах" на границе Египта и сектора Газа, где произошли волнения.

14 ноября 2005 года она неожиданно приехала в Иерусалим (хотя должна была лететь в Южную Корею) и затем после переговоров в Рамалле с М.Аббасом сообщила, что найдено "принципиальное решение" проблемы передвижения палестинцев через границу между Египтом и сектором Газа. Решение оказалось следующим.

Видеоматериалы, получаемые с КПП "Рафах", отныне должны просматривать на соседнем КПП не только израильтяне, но и палестинцы, а также представители ЕС. Помимо этого, а также планов строительства в секторе Газа аэропорта и морского порта, Израиль должен ликвидировать около 100 блокпостов на Западном берегу реки Иордан.

Заметим, что "принципиальное решение" было найдено через 4 дня после того, как в Египте (10 ноября 2005 года) прошел первый тур парламентских выборов. Фаворитом выборов считалась правящая Национал-демократическая партия (НДП), фактически руководимая сыном президента Х.Мубарака Гамалем. Однако уже в этот момент соцопросы показывали, что за "Братьев-мусульман" готовы голосовать до 44% избирателей.

Онтология перехода от тоталитаризма к демократии начала давать соответствующие практические плоды. Другое дело, что этому воспрепятствовали.

Накануне египетских выборов на участках происходили столкновения, имелись десятки раненых. "Аль-Джазира" сообщила об аресте 350 сторонников "Братьев-мусульман". В районы, подконтрольные этой организации, были направлены спецсилы безопасности. И все-таки при первом туре голосования "Братья-мусульмане" получили 34 места в парламенте.

Сразу после этого, 11 ноября, Кондолиза Райс прибыла в Ирак. Из соображений безопасности информация о визите не разглашалась.

20 ноября состоялся второй тур голосования в Египте, который добавил "Братьям-мусульманам" новые голоса.

На следующий же день, 21 ноября, в Израиле произошел политический кризис. Ариэль Шарон заявил о выходе из партии "Ликуд" и выдвинул требование о досрочном роспуске парламента. К кризису привел раскол в рядах правящей коалиции - из-за споров о завершенном в сентябре выводе еврейских поселений из сектора Газа.

25 ноября 2005 года израильская и палестинская стороны договорились об открытии КПП "Рафах" в секторе Газа. Впервые за 38 лет в Палестинской автономии открыта внешняя граница, которая позволяет палестинцам более свободно перемещаться на территорию Египта, где как раз вовремя состоялся успех "Братьев-мусульман".

В самом деле, 26 ноября "Братья-мусульмане" добиваются крупных успехов на парламентских выборах в Египте.

В этот день в результате дополнительного тура египетских выборов "Братья-мусульмане" получили еще 29 мест в парламенте. Таким образом, по общему итогу, на первом месте осталась правящая Национал-демократическая партия (197 мест), "Братья-мусульмане" получили в общей сложности 76 мест и вышли на второе место, а остальные партии и движения разделили 28 мест.

Триумф "Братьев-мусульман" мог бы быть еще более полным, если бы не "остаточный тоталитаризм" египетской власти, помешавший абсолютизации этой демократической онтологии.

В ходе дополнительного тура выборов произошли столкновения между сторонниками "Братьев-мусульман" и правящей Национально-демократической партией. В связи с этим проведены массовые аресты. По заявлениям "Братьев-мусульман", было арестовано 680 членов их движения.

Однако и на этом выборная эпопея в Египте не закончилась.

8 декабря 2005 года прошел еще один дополнительный тур. Этот последний день голосования был отмечен повсеместными столкновениями между избирателями, пытавшимися пробиться на участки и проголосовать за представителей оппозиции, и полицейскими, сопротивлявшимися их онтологическому стремлению. Что сделали США?

Они (видимо, с онтологических позиций) осудили действия египетских властей. То есть помогли "Братьям-мусульманам" еще раз.

9 декабря 2005 года в Египте были подведены окончательные итоги парламентских выборов. Правящая партия получила свои 73% мест. Движение "Братья-мусульмане" получило почти 20% мест и смогло, таким образом, создать единственную крупную оппозиционную фракцию. Демократическая онтология обернулась специфической метафизикой. И это еще не конец игры.

25 января 2006 года ХАМАС побеждает на парламентских выборах в Палестинской автономии и получает 76 мест в парламенте (окончательно - 74).

ХАМАС - это просто филиал "Братьев-мусульман". Программа "Братьев-мусульман" общеизвестна. Демократическая онтология? Мне кажется, что она налицо. Она подарена в Египте "Братьям-мусульманам" ("Мы поддерживаем демократические устремления всех народов. Настало время отбросить все оправдания, сдерживающие тяжелую работу демократии"). Работа и впрямь оказалась тяжелой. И эта же онтология подарена в Палестине, филиалу "Братьев-мусульман" под названием ХАМАС ("палестинские избиратели вольны голосовать за тех, за кого они считают нужным"). То есть за ХАМАС.

Остается уточнить, имеет ли место обрушение здания Мысли, или же это здание существенным образом перестроено. В этой связи - краткий аналитический экскурс.

ХАМАС активизировался в Палестине в момент, когда горбачевская перестройка лишила ФАТХ прежних советских подпиток. То есть процесс сдвинулся в сторону объективных интересов Израиля. Кто помешал этим воспользоваться?

Уж никак не СССР! Имея очень серьезные позиции в среде светских арабских националистов (как умеренных, так и радикальных), СССР не имел таких позиций в радикально-исламских организациях. А если и имел - то в виде малой доли в чужом пакете акций. Тогда кто же активизировал ХАМАС?

Мои израильские друзья указывают на какие-то неловкости в самих израильских спецслужбах, пытавшихся играть на противоречии ФАТХа и ХАМАС. Наверное, это имело место, но имело ли это решающее значение? Кое-кто в лагере американских республиканцев превращает эти неловкости израильских спецслужб (или их тактические маневры) в стратегию. "Мол, Израиль только и может, что спасать себя через исламскую радикализацию - то есть через усиление ХАМАС". Это, безусловно, неверно. Поскольку игнорирует очевидное. ХАМАС - часть "Братьев-мусульман". А "Братья-мусульмане" были созданы задолго до возникновения Израиля. Для чего? Как минимум, не для торжества прогрессистской метафизики, поскольку они ее категорически отрицают. Что, если они созданы с прямо противоположной целью? Пока это - лишь смелая гипотеза. Но не надо с порога ее отбрасывать.

Сводить все к тактике, к упрощенным схемам тут вряд ли стоит. Кстати, подобное низведение имеет общеизвестные гносеологические корни. Оно основано на превращении здания Мысли - в одноэтажный барак. За счет чегог? За счет отрыва технологии - и от методологии, и от онтологии, и тем более от метафизики.

Это чревато синдромом технологизма. Сначала провозглашается: "Мы люди практические, давайте что-нибудь сделаем". А потом говорится: "Вот, мы сделали, действия оказались небезупречными, давайте исправлять издержки действий с помощью нового действия. А вы что предлагаете? Общие рассуждения?". Снова действовать - значит, снова применять технологическую схему в отрыве от всего остального. А это уже синдром.

Почему я называю это синдромом? Потому что такое бегство от анализа должно иметь какие-то корни. И в общем-то понятно, какие. Прежде всего этот синдром не позволяет применить историко-аналитический метод. В нем нет места анализу роли ваххабитов в распаде Османской империи, роли радикального исламизма в борьбе с Российской империей и с СССР, роли этого же исламизма в борьбе с арабскими светскими режимами. А также с другими светскими режимами (например, с режимом шаха Ирана).

Острие радикального исламизма направлено, во-первых, на неудобные государства, а во-вторых, на ислам как таковой. Случайно ли это?

Никоим образом не абсолютизируя свои схематизмы, я тем не менее предлагаю рассмотреть происходящее под следующим углом зрения (рис.9).

Чем мотивированы государственные решения?

Национальным интересом как таковым.

Субнациональными (в том числе корыстно-корпоративными) факторами.

Грубыми ошибками.

И наконец, так называемыми "странными факторами".

Начну с национального интереса.

Если США бомбят Ирак для того, чтобы увеличить свое влияние в мире, то это - игра с позиций национальных интересов. США победили СССР в тяжелом противоборстве и имеют право на соответствующий "приз". Правда, такое право неотрывно связано с ответственностью, но это отдельная тема.

Если США бомбят Ирак потому, что нефтяные корпорации хотят повысить цену на нефть, то это игра с позиций субнациональных (корпоративных) интересов. Можно выделить и другие игры из того же разряда. Важно правильным образом интерпретировать происходящее. Важно также понимать, что влияние корпоративных игр достаточно сильно лимитировано. И все сводить к ним ни в коем случае нельзя. Хотя учитывать их абсолютно необходимо.

Если все не сводится к корпоративным играм (ценам на нефть или объемам наркоресурса) и не описывается в формате "увеличения национальной мощи", то что такое иракская игра?

Сразу же скажут, что это ошибка, грубый недоучет таких-то и таких-то обстоятельств. Конечно, это может иметь место. Но у этого тоже есть определенные лимиты. Американская элита - отнюдь не самая неинформированная. Она не могла не знать, что большинство населения Ирака - это шииты. Что иракские шииты тесно связаны с иранскими. И что Кум влияет в Ираке больше, чем московский Коминтерн в Германии или Венгрии 20-х годов. Она не могла не знать, что только свирепая власть Хусейна удерживала ирано-иракский баланс, а также суннитскую (то есть антииранскую) власть в Ираке. Начав бомбить Ирак, эта элита должна была понимать - последствиями будет исламская радикализация и иранизация атакуемого пространства. То есть усиление Ирана (в его наиболее радикальном качестве). Это и произошло.

Кроме того, согласитесь, есть какая-то странность в том, чтобы сначала бомбить, а потом предлагать демократически самоопределиться. Если не хочешь создать врага, то либо не бомбишь... А вместо этого подкупаешь, продвигаешь свой позитивный образ, создаешь новый уровень благосостояния и возможности для демократической победы проамериканских партий... Либо... либо не начинаешь демократическую игру на руинах. Пытаешься сначала превратить руины во что-то убедительное (план Маршалла в послевоенной Германии, план Макартура в послевоенной Японии). То есть проводишь авторитарную (хоть бы и оккупационную) модернизацию. А когда ее плоды налицо - медленно переходишь к выборам.

Но начать выборы в условиях неизжитого хаоса и в условиях шиитского большинства - можно только с тем, чтобы создать дополнительные возможности для Ирана. То есть строить и строить, расширять и расширять ОТСУТСТВУЮЩИЙ В КАЧЕСТВЕ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ ПОЛНОЦЕННОЙ СИЛЫ МЕГАОЧАГ РАДИКАЛЬНОГО ИСЛАМИЗМА.

Можно назвать это борьбой с глобальным джихадом. А можно - созданием субъекта глобального джихада. Может быть, для борьбы с этим субъектом. А может быть, и для чего-то другого. Для чего именно?

Первый удар по Ираку усилил радикальный Иран.

Второй удар по Ирану (если он состоится) еще усилит радикализацию и распространит ее на шатающийся Пакистан. Борьба с небольшим количеством ядерного оружия в Иране (радикально настроенной исламистской стране) превратит Пакистан в столь же (а может быть, и более) радикально-исламистское государство. И небольшое количество иранского ядерного оружия заменится серьезным количеством гораздо более совершенного пакистанского ядерного оружия.

Что здесь преобладает?

Слишком грубые ошибки? Полное отсутствие знаний и данных о ситуации? Я это исключаю.

Корпоративный интерес? Он очень велик! О его масштабе говорит то, что интегрируясь в проблемные действия на иракском и в перспективе иранском поле, США не атакуют Саудовскую Аравию. Хотя такая атака не приводит к иракским и иранским издержкам. И, казалось бы, дает колоссальные экономические и геополитические приобретения. Итак, корпоративный интерес очень важен. Но и он не исчерпывает происходящего.

Приобретения по части национального интереса (даже в самом грубом его понимании) тоже весьма сомнительны.

И тогда я обращаю внимание на последний, четвертый, "странный" фактор. Он не имеет ничего общего с мистикой. Он носит абсолютно рациональный характер. Есть тип мироустройства, а есть твои позиции в этом типе мироустройства (рис.10).

Часть 4. От предмета - к контексту

О каком переформатировании (гипотетическом, разумеется) может идти речь? На это нельзя ответить без возвращения к метафизике и онтологии. То есть без ответа на вопрос о том, каково историческое содержание эпохи. С нашей точки зрения (которую мы здесь только выскажем и не будем доказывать, ценя время собравшихся), есть два события, давшие толчок новой онтологии и новой метафизике.

Толчок новой онтологии дал распад СССР. Он вернул мир в действие законов капитализма. Коммунистический Китай не является коммунистическим постольку, поскольку он готов принять правила капитализма и убежден в своей способности выиграть, играя по этим правилам. А СССР декларировал (и не только декларировал) альтернативные правила. С исчезновением СССР капитализм стал всеобщим. И мир снова попал под действия закона неравномерности развития при империализме.

С точки зрения этого закона, Китай 2012 года - это Германия 1912 года. Это новая, стремительно развивающаяся, по сути капиталистическая страна. Завершение китайской модернизации проблематизирует успехи западного капитализма. Прежде всего потому, что Китай играет по западным правилам. Западный капиталист не понимает, почему ему нужно платить американскому или французскому рабочему несколько тысяч долларов или евро, когда есть китайский рабочий, который все то же самое может сделать за 10 процентов суммы. Миллиард китайцев живет на 10 долларов в месяц. Этот миллиард все время рвется к предоставленной пятистам миллионам китайцев возможности жить на 100-200 долларов в месяц. Китайская власть блюдет интересы западного капитала, воспитывает, лечит, учит китайского рабочего, держит его в строгости. Китайская культура дает дополнительные возможности, подпитывает китайское трудолюбие. Что может Запад (мир старого капитала) противопоставить Китаю (миру нового капитала) в рамках имеющегося формата?

Только то, что Антанта могла противопоставить Тройственному союзу перед Первой мировой войной. То есть военную силу. Военно-морскую силу в первую очередь. Военно-технологическую... Что еще?

В любом случае, это называется - война за позиции в рамках существующего миропорядка. Надо отдавать себе отчет в том, что эта война (в рассматриваемом мною сценарии) будет ядерной. А также - что это будет война за ресурсы. Ведь война, которую вела Германия в 1914-1918 годах, тоже была войной за ресурсы. Где расположены ресурсы, тоже понятно. Они расположены в России. От онтологии и общих вопросов я прямо провожу здесь линию, выводящую на очень прагматические вещи.

Но перед тем, как Юрий Бялый начнет эти вещи детально обсуждать, я укажу на еще одну общую проблему. Крах СССР - это одно. А крах коммунизма - другое. Крах СССР проблематизирует геополитическое равновесие, геоэкономическое равновесие. Крах коммунизма проблематизирует социокультурный источник равновесия - проект Модерн. И открывает (на метафизическом уровне) путь к далеко идущим переформатизациям. Что такое, с этой точки зрения, те же "Братья-мусульмане"? Это и инструмент социокультурной войны с неудобными странами, и нечто большее. Инструмент переформатизации. Создания формата, в котором можно выиграть. Если в формате Модерн выиграть уже нельзя.

Радикальный исламизм можно и нужно рассматривать под этим углом зрения. Не надо табуировать все сразу - с одной стороны, тему, с другой, подобный тип рассмотрения. Ведь речь идет и о враге ислама (поскольку ислам не чужд современности), и о враге всего Модерна, всей современности.

Радикальный исламизм, рассмотренный под этим углом зрения, исламизм культивируемый и наращиваемый (причем именно в варианте максимальной радикализации) - что это? Это оружие войны и чего-то большего. Тут речь идет уже не о конкуренции национальных интересов Запада (прежде всего США) и Китая. Не о конкуренции старого и нового капитала. То есть все это сохраняет значение. Но - в новом метафизическом контексте.

Китай остается здесь важнейшим геополитическим антагонистом. Но в этом сценарии предполагается возможность использовать против Китая не ядерное оружие, а рукотворную социокультурную бомбу радикального исламизма. Первые проработки в этом направлении состоялись в Средней Азии. И мы наблюдали их с близкого расстояния. Но дело даже не в этих частностях (хотя Политбюро КПК проявило по этому поводу беспрецедентное беспокойство). Дело, как ни странно, именно в метафизике.

Потому что метафизика современного мира опирается на идеал прогресса как цель истории.

Онтология - это вехи на пути к идеалу (содержание исторических эпох). Если идеал прогресса сохранен, то этот идеал (этот бог, так сказать) должен быть общедоступен. Можно затруднять доступ к богу, но нельзя этого бога приватизировать. Он не был приватизирован даже в колониальную эпоху, когда жесточайшие действия по отношению к колониальным народам оправдывались их приобщением к прогрессу.

Переформатировать мир - значит от метафизики всеобщего прогресса перейти к метафизике избирательного прогресса. Прогресс тогда должен потерять общедоступность и общезначимость. Большая часть мира должна быть отдана силам, которым чужды ценности прогресса. Если этих сил нет в готовом виде, то их надо выстроить с помощью определенных алгоритмов. Можно при этом подменить метафизику (прогресс) онтологией (политическая свобода). Если с помощью этой подмены в странах начнут утверждаться антипрогрессистские и антизападные большинства - то в рамках переформатирования это большой успех. Один из сценариев такого успеха - антипрогрессистский халифат для значительной части населения земного шара.

Другой сценарий - комбинация нескольких видов архаики, исламской но и не только. Притом что разные типы архаики будут воевать друг с другом. Это называется "управляемый хаос" или "новый мировой беспорядок". Против стран модернизации и прогресса будет применено тогда не ядерное, повторяю, а социокультурное оружие. Периферия мира окажется контрпрогрессисткой. Но и в ядре уже не сможет существовать прогресс. Потому что прогресс - это прогресс для всех. В принципе для всех - при любых ограничениях в сфере реального доступа. Отменить принцип - это значит резко изменить формат.

В ядре такого формата будет уже не модерн, а постмодерн. На периферии - не модерн, а архаика.

Этот сценарий тоже вполне возможен.

Часть 5. От контекста - к практической актуальности

Говорю ли я о мегафантазиях, антиутопиях или о чем-то реальном? С моей точки зрения, все так реально, что дальше некуда. И это прямо касается в том числе и нашего семинара. Индийские друзья участвуют в нем сравнительно недолго. Но с израильскими друзьями мы его ведем, начиная с 2001 года.

Постоянно дискутируемый вопрос - будет ли XXI век веком войны цивилизаций. Откуда возник этот вопрос? Он родился на руинах нью-йоркских башен 11 сентября 2001 года. Тогда кому-то казалось, что США будут вести с исламом (или радикальным исламизмом - преподносившимся как очевидная фигура политкорректности) столетнюю войну. Она и станет войной цивилизаций. Пафоса такой войны хватило не на сто лет, а на несколько месяцев. Президент Буш несколько раз сказал о крестовых походах и замолчал.

Все дальнейшее развивалось под флагом какой-то войны с терроризмом... Да, с глобальным терроризмом... Да, с терроризмом и экстремизмом... Если субъект войны - суть фигура умолчания, то что такое война? Возможна ли несуррогатная война при явной суррогатности используемой идеологии? И можно ли победить в суррогатной войне? И хочет ли кто-то этой победы? И что тут такое победа? Вот стратегические вопросы.

Увы, синдром технологизации привел к тому, что для мирового научного сообщества стратегическая (методологическая, онтологическая, метафизическая) повестка дня была подменена бесконечными обсуждениями контртеррористических суррогатов. Хотя в принципе ясно было, что обсуждать надо нечто совсем другое.

К 2005 году - начиная с событий в узбекском Андижане и кончая выборами в Палестине и Египте - "столетняя война" с исламом фактически закончилась. Попытка что-то подогреть в Иране имеет очевидные последствия. И эти последствия надо осмысливать, не перебирая технологические частности. Войны с исламом (конфликта цивилизаций) нет, потому что это не нужно. Было ли это нужно кому-то? Или эта нужность лишь имитировалась (а на деле не воевали, а наращивали потенциал радикального исламизма) - это важно. Но еще важнее другое.

Переход от якобы нужности этой войны к ее ненужности - это еще и переход к нужности других войн. А значит, к другим приоритетам, другим союзам. Если радикальный исламизм в новых войнах станет союзником, то кто станет врагом, кто станет лишним?

Политические метаморфозы в Израиле и многое другое - находятся в прямой связи с этим. И только игнорирование реальной интеллектуальной многоэтажности при рассмотрении аналитических проблем позволяет избежать признания несомненного. Но тогда это уже синдром, который надо избыть как можно скорее.

Нам всем придется жить в другом мире. Не в мире, где врагом Запада является ислам (радикальный ислам, салафитский ислам - как хотите). А в мире, где этим врагом Запада становятся (внимание!) незападные страны, идущие по пути Модерна и прогресса. А также сам Модерн в его общечеловеческом наполнении. Если в его формате нельзя выиграть, то надо менять формат.

Начнется все с Китая, но им не кончится.

Уже сегодня российская политика представляет собой яростную сшибку элит ШОСа, начинающих переходить под китайский патронаж, и элит, сохраняющих надежды на Запад. Возможность радикального перехода от одной геополитики, в которой функции миропроектирования делегируются США, к другой геополитике, в которой эти функции передаются Китаю, - меня крайне беспокоит. И не потому, что я хочу сохранить статус-кво. Как мы видим, это невозможно.

Но прежде чем кидаться из крайности в крайность, нужно перейти от делегирования кому-то функций миропроектирования - к миропроектной субъектности. То есть к способности самим осуществлять функции миропроектирования. Что невозможно без восстановления той интеллектуальной полноты, которой я посвятил свой доклад.

Россия - большой корабль. Конечно, меньший, чем СССР. Но все равно большой. А ведь дело не в массивности корабля, а в желании обладать полнотой в том, что касается возможностей стратегического управления его движением.

Все интеллектуальные конструкции, которые здесь представлены - часть подобной попытки вернуть управленческую полноту России.

Вернув это - надо суметь этим распорядиться. Распорядиться этим нельзя, не имея союзников. Союзников - в чем? Вот открытый вопрос. Нельзя ответить на него без тщательной проработки имеющихся метафизических, онтологических, системных проблем, которые я здесь обозначил. Разумеется, нельзя такую проработку отрывать от прагматики. Но нельзя и абсолютизировать технологии - схемы, частные решения, прагматику. Это тоже ведет в тупик. Таково наше видение ситуации.

Мы это видение никоим образом не абсолютизируем. Мы просто делимся им с теми, кто, как нам кажется, тоже заинтересован в одном - в этой полноте управления своими национальными кораблями. У нас нет желания проектировать курсы чужих кораблей. Мы только хотим для себя и для них этой полноты управления, этой интеллектуальной полноты и вытекающей из нее (а без нее невозможной) стратегической суверенности. Мы верим и знаем, что такая полнота, при абсолютном примате национальных интересов над чем-либо другим, сделает нас союзниками. А если и не сделает - то все равно придаст миру большую устойчивость. Возможно ли это за счет таких скромных усилий? Тут я жду мнения других участников, адресую их к моим начальным рассмотрениям самого феномена (а не деятельности) Римского клуба.

И благодарю за внимание.