Мое особое внимание к фигуре М.М.Бахтина при обсуждении вопросов информационно-психологической войны обусловлено вовсе не предвзятостью и не «охотой на антисоветских философско-филологических ведьм». Я отношусь к книгам Бахтина совсем не так, как к разного рода банальным пасквилям на советскую эпоху. Бахтин очень талантливый и очень компетентный исследователь. Разработчик, а отчасти и создатель оригинального метода.

Оговорив это, хочу еще раз перечислить причины, по которым столь сосредоточенное внимание к фигуре Бахтина — правомочно.

Первая причина как раз и состоит в том, что Бахтин талантлив и компетентен. Потому что только очень талантливый человек мог создать столь масштабный системный план обрушения СССР, каковым стала так называемая перестройка.

Вторая причина состоит в том, что Бахтин не существует сам по себе. И если бы не особая роль в его судьбе фактически всесильного шефа КГБ СССР Ю. В. Андропова, явно имевшего весьма далеко идущие планы в той сфере, которую Фридрих Ницше назвал переоценкой ценностей, то особое внимание к Бахтину было бы явно избыточным вообще и особо избыточным, коль скоро темой является информационно-психологическая война.

Но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Связка Андропов–Бахтин существует. И по отношению к ней вполне справедливо процитировать знаменитое: «Мене, текел, фарес». Не погружаясь глубоко в подлинное значение этих слов, начертанных на стене во время пира Валтасара [по пророку Даниилу, слова эти означают: царство твое Бог исчислил (мене), ты взвешен на весах (текел), и твое царство разделяется (фарес)], я только хочу подчеркнуть следующее. Интерес ко всему, что связано с распадом СССР, в России не спадает, а нарастает. Новое поколение не проявляет к этому вопросу безразличие, а, напротив, в существенной своей части склонно интересоваться данной темой больше, чем текущими актуальными сюжетами. В рамках такого интереса фигура Андропова заняла свое место. Все, что связано с Андроповым, будет исчислено, взвешено на весах и так далее.

А поскольку могущество Андропова никак не было соразмерно его интеллектуальной изощренности и философской глубине, то особое внимание и впрямь сосредоточено на связке Бахтин–Андропов. Ибо у Бахтина было именно то, чего не доставало Андропову, — эта самая изощренность и глубина.

Третья причина — наличие у зарубежных разрушителей СССР (я имею в виду прежде всего ЦРУ, а также спецслужбы стран НАТО) вполне реальной концепции, согласно которой СССР надо разрушать как красную церковь.

Разработчики этой концепции настаивали на том, что реально существующая советская система во всех ее ипостасях (советская социальность, советская государственность и так далее) представляет собой особый сплав специфической красной церковности, олицетворяемой КПСС, и опирающейся на эту церковность государственности (СССР). И что этот сплав можно разрушить, только дискредитировав красную церковность (коммунизм, красный проект и все, что с ним связано).

Утверждалось, далее, что таким же сплавом иной церковности, католической, с иной — монархической — государственностью были системы, под которые вел подкоп Рабле, воспеваемый Бахтиным. Что Рабле не был кустарем-одиночкой. Что карнавальность — это главный инструмент такого подкопа. И что, обсуждая Рабле и карнавальность, Бахтин, по сути, обсуждал инструменты тотального обрушения советской системы, настаивая, что эту систему надо обрушать так же, как обрушали другие смысловые вертикали, включая ту, которую обрушал Рабле.

Никакой абстрактной конспирологичности в этом утверждении нет. Нами выявлены конкретные фигуры, разрабатывавшие эту концепцию на Западе. Мы показали, что эти фигуры обладали необходимыми возможностями. И, наконец, в ходе перестройки были реализованы все карнавально-раблезианские подходы к обрушению смысловых вертикалей и обществ, созданных вокруг таких вертикалей. То же самое теперь пытаются делать, осуществляя перестройку-2.

Кстати, я лично убеждена, что особо яростные атаки на С. Кургиняна в эпоху перестройки-1 были вызваны тем, что он в книге «Постперестройка» попытался обсудить восстановление, укрепление и достройку того, что можно очень условно назвать красной церковью. Разумеется, в светском варианте. Враги СССР понимали, что только такой подход для них опасен, и начали специфическую перестроечную охоту на Кургиняна. Очень похожую на ту, которая ведется теперь, в эпоху перестройки-2.

Четвертая причина — об особой роли Бахтина начали говорить не мы. Начал об этой роли говорить В. Кожинов, разговор подхватил и развил весьма специфический персонаж А. Байгушев, к разговору подключился, к прискорбию нашему, С. Кара-Мурза. А далее, что называется, «и пошло, и поехало». Не отреагировать на это мы не имеем права.

Пятая причина — нет Бахтина как такового. Есть некий круг, в который входит Бахтин. Круг, который наследует традицию, маркируемую именем Рабле. Притом, что корни этой традиции уходят в глубочайшую древность.

Есть еще много причин, объясняющих наше особое внимание к Бахтину. Но мне думается, что и этих пяти причин достаточно. Я не могла не напомнить читателю об этих пяти причинах, поскольку сейчас намерена продолжить то движение по следу Бахтина, которое временно было прекращено в связи со школой «Сути времени» в Александровском и последовавшими событиями.

Теперь пора продолжать прерванное движение.

Продолжая его, я напоминаю читателю, что мы, двигаясь по следу Бахтина, установили: в 60-е годы ХХ века красную идею фактически взяли в клещи.

С одной стороны, шестидесятники, сохраняя видимость левизны и готовности продолжать «дело Ильича» (противопоставляемого «ужасному Сталину»), под разговоры о необходимости «подновления» и «улучшения» марксизма последовательно и целенаправленно выхолащивали левое поле.

С другой стороны, псевдолевизне шестидесятников противостояли представители группы, к которой принадлежал Вадим Кожинов. Но данная группа вовсе не стремилась к отстаиванию и защите системообразующих красных смыслов. Напротив, она ненавидела эти смыслы еще более яростно, нежели шестидесятники, и жаждала не «улучшения» марксизма, а полного освобождения от него. Именно данная группа подняла Бахтина на знамена как «символ реставрации».

В статье Урнова «Вадим и Бахтин» есть такой выразительный пассаж: «Вернем, всё вернем!» — выкрикнул Вадим, обращаясь к немцу, хорошо говорившему по-русски, когда пришла пора дело ильичёво назад поворачивать…» Упомянутый немец, ехавший вместе с Кожиновым и Урновым на такси по Охотному ряду, «вслух и не без иронии прочитал новое название улицы: «Прос-пект Мар-кса». В ответ на это Кожинов и откликнулся задорным «всё вернем!»

Правда, в финальных строках статьи задорная нота сходит на нет: «Целую эпоху спустя, — пишет Урнов, — в телефонном разговоре уже через океан, спросил я Вадима: «Помнишь, ты сказал <…>, что вернём? Вот вернули. Так ты это себе представлял?» Пауза. А потом: «Это долгий разговор. Сразу не ответишь».

Нас сейчас не интересует, были ли удовлетворены результатом своих деяний те, кто взялся «дело ильичёво назад поворачивать». Нас интересует, что они конкретно понимали под «реставрацией», задумывая этот поворот.

В предыдущих статьях я уже описала байгушевские откровения по поводу не либерального, а совсем другого — «реставрационного» — заговора против СССР. И участия в этом заговоре нашей якобы советско-коммунистической номенклатуры, обязанной защищать вверенную ей страну. Номенклатуры, вставшей на тот путь, который в любой стране и во все времена назывался путем национальной измены. Заговор, по Байгушеву, осуществляла так называемая русская партия, стремившаяся свернуть красный коммунистический проект, поскольку он якобы был навязан стране чуждым ей «еврейским кагалом» (как я уже говорила, увязывание «красного начала» с «еврейским кагалом» и через это — противопоставление «левого» «русскому» — одно из ключевых направлений многолетней информационно-психологической войны против коммунистической системы).

Байгушев признает, что одновременно с красным проектом предполагалось «свернуть» и всю страну, взявшуюся этот проект реализовывать. СССР должен был исчезнуть вместе с советской властью, а освободившаяся от «случайных регионов» (то есть прибалтийских и большинства среднеазиатских республик) Россия — стать основой некоей православной Империи.

Анализ откровений Байгушева, осуществленный С. Кургиняном в статьях цикла «Кризис и другие», породил истерику врагов: мол, Байгушев — фигура ничтожная, и потому принимать во внимание озвученную им информацию нельзя.

Но ведь к Байгушеву все никоим образом не сводится! Описанный Байгушевым проект «православной Империи», даже если это всецело плод его фантазии, слишком уж напоминает один из этапов совсем другого проекта — проекта «вхождения в Европу». Данный проект долгие годы вынашивался частью советской элиты. Поскольку столь желанное для этой части элиты вхождение в Европу всего СССР (целиком) представлялось, в силу огромности территории Союза и разнородности его национального состава, маловероятным, отсечение ряда национальных окраин фактически становилось обязательным элементом проекта. И урезание территории СССР до размеров байгушевской «православной Империи» мыслилось как первый этап реализации программы вхождения в Европу. Руками «русской партии», таким образом, надо было отсечь «случайные» регионы, ибо без этого «балласта» впрыгнуть в европейский поезд было легче.

Реализовать проект вхождения в Европу породившая и продвигавшая его группа могла лишь в случае обрушения СССР. А чтобы обрушить СССР, необходимо было разрушить коммунистическую идеологию, уничтожив системообразующие красные смыслы. Вот Ю. В. Андропов, принадлежавший к указанной группе, и задействовал Бахтина как специалиста по разрушению вертикальных систем! (Технология разрушения одной такой системы — католической церкви — подробно описана Бахтиным в книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса»; к разрушению красной церкви такая технология была вполне применима).

Но что же это за группа?

Важным элементом данной группы был Отто Вильгельмович Куусинен. Именно он выпестовал Андропова. Куусинен известен, например, тем, что он — одна из немногих ключевых фигур Коминтерна, уцелевшая в период борьбы с троцкизмом. Борьба с троцкизмом (мы уже ранее говорили об этом) знаменовала собой радикальную смену курса в вопросе о мировой революции. Идея мировой революции была озвучена К. Марксом и Ф. Энгельсом еще в 1848 году в «Манифесте Коммунистической партии». Сразу же после Октябрьской революции 1917 года Троцкий провозгласил: «Надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены... Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу».

Сходную позицию занимал и Ленин, подчеркивавший, что «полная победа социалистической революции немыслима в одной стране, а требует самого активного сотрудничества, по меньшей мере, нескольких передовых стран…»

До середины 1920-х годов все теоретики и идеологи РКП(б) исходили именно из этой установки: победа социалистической революции в нескольких передовых странах есть необходимое условие победы социализма в СССР.

Однако к середине 1920-х годов стало очевидно, что рассчитывать на победу социалистической революции даже в одной, наиболее предрасположенной к этому стране — Германии — не приходится. И тогда в партии началась острейшая дискуссия о возможности построения социализма в отдельно взятой советской стране. Дискуссия эта завершилась победой сторонников такого подхода (данную линию проводил Сталин) и отказу от идеи мировой революции (эту идею до конца отстаивал Троцкий).

Победа линии Сталина и противостояние Сталина и Троцкого поставили Коминтерн (Коммунистический интернационал, объединивший коммунистические партии различных стран) в крайне тяжелое положение. Ибо вся деятельность этой международной организации, основанной в 1919 году по инициативе Ленина, строилась на том, что мировая революция — одна из конечных целей пролетарского движения. На эту цель работали легендарная разведка Коминтерна и другие коминтерновские структуры.

Переход на новые рельсы происходил болезненно. Многие видные деятели Коминтерна были репрессированы. Сделанная Сталиным в 1930-е годы ставка на «русский фактор» коснулась, в том числе, и деятельности Коминтерна. Начатый Сталиным диалог с элитными группами царской России, не уехавшими в эмиграцию (многие представители этих групп были арестованы на рубеже 1920-х–1930-х гг., в том числе по обвинению в «русском национализме», но затем возвращены к работе в качестве высокостатусных специалистов в различных областях науки, культуры и пр.), привел и к активному закрытому диалогу с белоэмигрантскими кругами, ибо они высоко оценили поворот Сталина. С опорой на белоэмигрантские круги была сформирована разведсеть, частично дублировавшая, а частично заменившая разведсеть Коминтерна.

Анализировать связку Андропов–Бахтин без анализа связки Куусинен–Андропов — бессмысленно. И потому мы продолжим обсуждение фигуры Куусинена в следующей статье.