Мы продолжаем рассматривать сюжет об «извлечении Бахтина из забвения», сравнивая рассказы различных «свидетелей» об одном и том же событии — как в фильме «Расёмон».

Начнем с эпизода, касающегося попытки издать книгу Бахтина о Достоевском в Италии. Что говорит об этой попытке исследователь творчества Бахтина И. Попова? И что — В. Кожинов?

Частично их свидетельства совпадают. Конкретно, оба они указывают, что туринское издательство «Эйнауди» в лице своего сотрудника Витторио Страда подписало в 1961 году официальный договор с Бахтиным о публикации его книги. В соответствии с договором, Бахтин в течение нескольких месяцев трудился над «итальянской версией», перерабатывая собственную книгу о Достоевском, изданную в СССР в 1929 году.

На этом совпадения заканчиваются. Добавим, что Попова уточняет: договор был заключен через советское агентство «Международная книга». Кожинов же упоминает «Международную книгу» как-то невнятно. Но, тем не менее, не отрицает факта участия «Международной книги» в этой истории.

А вот дальше в версиях Поповой и Кожинова начинаются существенные расхождения. Но прежде чем приступить к их обсуждению, хотелось бы прокомментировать вышесказанное.

Вам не кажется странной готовность советской стороны «распахнуть окно в мир» перед Бахтиным (а чем еще является официальное подписание договора между Бахтиным и «Эйнауди» через агентство «Международная книга»)? Вопрос ведь не только в том, что Бахтин — фигура «идеологически сомнительная». Но и в том, что Страда — тоже фигура «идеологически сомнительная». Как это могло получиться, что две «сомнительности» вдруг получили режим полного благоприятствования?

Я обещала читателю по возможности не вводить в оборот новые сюжеты — иначе мы так никогда и не сведем их в целостную картину, не соберем пазл. Но без каких-то пояснений, пусть самых кратких, все же не обойтись.

Витторио Страда — итальянский славист, хорошо изучивший русский язык, — начал сотрудничать с издательством «Эйнауди» задолго до 1961 года. Еще в 1955 году он перевел для «Эйнауди» с русского на итальянский повесть В. Некрасова «В родном городе». А в 1956 году — в «атмосфере надежд», возникшей в связи с осуждением «культа личности» Сталина (так сказано в биографии Страда, опубликованной в сборнике «Vittorio» в 2005 году), — вступил в компартию Италии. В том же 1956 году Страда написал несколько статей, посвященных литературе «оттепели», где критически отозвался об официальной советской идеологии — как можно понять по контексту, уже хрущевской, а не сталинской. И продемонстрировал симпатию к тем советским авторам, которые обсуждали необходимость обновления этой идеологии.

Летом 1957 года Страда, прибыв в Москву в рамках Всемирного фестиваля молодежи и студентов, дважды встретился с Б. Пастернаком. Заметим, что Пастернак находился в то время под самым бдительным «присмотром». Дело в том, что в 1957 году итальянский издатель Джанджакомо Фельтринелли (как и Страда, член компартии Италии) заявил, что готов опубликовать в своей стране роман Пастернака «Доктор Живаго». Отметим, что копия рукописи Пастернака попала к нему в обход официальных советских каналов (ряд источников утверждает, что Пастернак передал копию итальянскому журналисту Серджо д’Анджело, который вывез ее и предоставил в распоряжение Фельтринелли еще в 1956 году). После заявления Фельтринелли разразился скандал. И Пастернак направил Фельтринелли телеграмму с требованием остановить издание книги.

Так вот, побывав на находящейся «под присмотром» даче Пастернака в августе 1957 года, Страда получил от него поручение передать Фельтринелли, что телеграмму о запрете на издательство романа принимать во внимание не следует, поскольку он, Пастернак, вынужден был отправить ее под давлением властей; на самом же деле, Пастернак хочет, чтобы роман был издан. Выступив в роли связного (которого почему-то никто не остановил), Страда сообщил Фельтринелли о разрешении Пастернака на издание романа.

Вопреки давлению компартии Италии — на которую, в свою очередь, оказывала давление КПСС — в ноябре 1957-го книга была опубликована в Милане. Фельтринелли стал, таким образом, первым издателем «Доктора Живаго». И был исключен за это из рядов итальянских коммунистов.

А вот Страду (хотя его роль, конечно же, несоизмерима с ролью Фельтринелли) Итальянская компартия (ИКП) почему-то не только не наказала, но, напротив, приложила максимум усилий, чтобы он был принят в аспирантуру МГУ. И его — невзирая на соучастие в пастернаковской истории — приняли! Хотя, как сказано в уже упомянутой биографии Страды, «советское начальство», запомнившее Страду еще по статьям 1956 года (критическим по отношению к официальной советской идеологии), пыталось этому противодействовать.

Но, стало быть, нашлись среди «советского начальства» те, у кого хватило влияния, чтобы преодолеть это противодействие. И выполнить просьбу итальянских коммунистических собратьев, ходатайствовавших за Страду — а надо думать, ходатайствовали не те, кто изгонял из компартии Фельтринелли... По меньшей мере, мы можем зафиксировать, что, вопреки генеральной линии на осуждение действий Пастернака–Фельтринелли, и в недрах КПСС, и в недрах ИКП были группы, оказывавшие поддержку тем, кто отклонился от этой линии.

Однако в 1961 году Страда, не доучившись, был вынужден оставить аспирантуру: его не допустили к защите диссертации, обвинив в ревизионизме и антиленинизме. Следует ли из этого, что верх в конце концов взяли те, кто изначально противодействовал его зачислению? Или причина, по которой Страда был вынужден покинуть аспирантуру, иная?

Как бы то ни было, но и пастернаковская история, и вынужденный отъезд в Италию, казалось бы, должны были осложнить дальнейшее взаимодействие В. Страды с СССР. Но не тут-то было! Вернувшись в Италию, «идеологически сомнительный», с официальной советской точки зрения, Страда вновь начинает сотрудничать с «Эйнауди» и преспокойно ведет официальные переговоры с «идеологически сомнительным», с официальной советской точки зрения, Бахтиным через агентство «Международная книга»...

Кстати, а что такое агентство «Международная книга» (о котором так внятно говорит Попова и так невнятно — Кожинов)? Крупное всесоюзное внешнеторговое объединение, осуществлявшее экспортно-импортные торговые операции с книгами, периодикой, аудио-, а в более позднюю эпоху и видеопродукцией. То есть структура, находившаяся в силу своей внешнеторговой специфики под пристальным контролем советского государства — в частности, спецслужб. Очевидно, что «сама собой», без влиятельной поддержки, идея Страды об издании книги Бахтина в Италии никогда не дошла бы до стадии официальных переговоров.

Означает ли это, что данную идею поддержали в СССР и Италии те же самые группы, что помогли Страде «выйти сухим» из пастернаковской истории и даже поступить в аспирантуру МГУ? Что эти группы взаимодействовали между собой — то есть между ними существовал «мост»?

Означает ли это — с учетом утверждения Кожинова о том, что именно он подкинул Страде данную идею — что Кожинов принадлежал к советской части этого «моста» и действовал «от имени и по поручению»? Или что «мостовики» использовали энергию романтично настроенного молодого литературоведа, направляя ее в своих целях? (О романтизме как литературном течении в связи с фигурой Кожинова нам еще предстоит поговорить отдельно.)

Ясно одно: не Кожинов дал с советской стороны отмашку на официальную подготовку книги Бахтина к изданию на Западе. Такая функция сотруднику ИМЛИ не по плечу. Это сделал кто-то гораздо более влиятельный. Зафиксируем это — и перейдем, наконец, к противоречиям между версией Поповой и версией Кожинова.

Как указывает Попова (см. ее работу «Меннипова сатира» как термин Бахтина»), по договору с «Эйнауди» Бахтин должен был предоставить рукопись своей книги в сентябре 1961 года. Однако в срок он не уложился — «в действительности работа продолжалась в течение всего 1961 года, после чего готовая рукопись была передана в агентство «Международная книга», через которое велись официальные переговоры с итальянским издательством; 5 января 1962 года рукопись поступила в Главлит, а затем была отправлена в Турин».

Таким образом, в течение целого года большому кругу лиц было известно, что книга Бахтина будет издана не в СССР, а в Италии. И нет никаких сведений о том, чтобы кто-то проявлял по этому поводу беспокойство.

В течение того же 1961 года Кожинов, как рассказывает он сам, пытался обсуждать издание книги Бахтина в «Советском писателе», но дело застопорилось из-за Лесючевского, о чем мы говорили в предыдущей статье. Но, опять-таки, нет никаких сведений и о том, чтобы «Международная книга» хоть в какой-то степени увязывала издание книги в Италии с изданием книги в СССР.

А теперь обратимся к версии Кожинова (см. текст его выступления в МГУ на «Пятничном вечере» авторского коллектива журнала «Русский переплет»). В отличие от Поповой, сюжет о передаче рукописи Бахтина за рубеж (который перерастает далее в сюжет о собственной триумфальной победе над Лесючевским) преподнесен Кожиновым как дерзкая авантюра. Якобы в 1962 году Кожинов «пробрался к директору издательского агентства (имеется в виду «Международная книга») и напугал его, сказал, что рукопись Бахтина находится уже в Италии. (Она и правда была в Италии.) Мол, ее там издадут, и будет вторая история с Пастернаком…».

Но чем, собственно говоря, можно было напугать директора? Тем, что какая-то версия рукописи Бахтина передана в Италию в обход «Международной книги»? Кожинов неоднократно упоминал о том, что бахтинскую рукопись доставил в Турин лично Витторио Страда. Если Страда официально уполномочен издательством «Эйнауди» на переговоры с Бахтиным и «Международной книгой», то почему, собственно, он не мог быть передаточным звеном? Предположим, что Страда действовал в обход норм, которых придерживалась «Международная книга»... Зачем ему это? Чтобы спровоцировать международный скандал? А как тогда работать дальше с другими советскими писателями (он ведь отнюдь не только с Бахтиным имел дело)?

А зачем все это Бахтину — человеку осторожному, явно не желающему вляпываться ни в какие «истории», если его книгу и так, без всякого скандала, собираются издать в Италии? Кожинов не понимает, что он, сообщая директору о том, что условия договора с «Международной книгой» нарушены, подводит Бахтина под монастырь?

И, наконец, причем тут Пастернак? Власти всячески противодействовали выходу книги Пастернака за рубежом, и роман «Доктор Живаго» был издан в Италии «контрабандным» способом. Переговоры же о выходе в Италии книги Бахтина носили совершенно официальный характер.

Но дослушаем Кожинова: «Представьте себе, этот высокопоставленный чиновник очень испугался и спросил меня, что же делать. На что я сказал, что книга Бахтина сейчас лежит в издательстве «Советский писатель» без движения... Он тут же вызвал секретаршу, велел перепечатать на бланке».

Дальше, по словам Кожинова, события развивались стремительно: письмо из «Международной книги» срочно полетело в издательство «Советский писатель». Получив письмо, глава издательства Лесючевский немедленно передал рукопись Бахтина в редакцию вместе с рекомендательным письмом Федина–Рюрикова (о нем я рассказывала в прошлой статье). И в марте 1962 года Бахтин приступил к переработке книги уже для издательства «Советский писатель»…

Стоп! Давайте все-таки вернемся к реальности. Объединением «Международная книга» руководили в те годы люди, ничуть не менее многоопытные и матерые, чем тот же Лесючевский. Представить себе, чтобы к директору «Международной книги» запросто зашел с улицы («пробрался») молодой сотрудник ИМЛИ, начал его шантажировать, не имея реальной почвы для шантажа, да еще и добился своей цели… Что за хлестаковщина!

Но тогда должен быть некто, кто помог установить официальный контакт между Страдой и Бахтиным — и одновременно хлопотал о выходе книги Бахтина в СССР, «обрабатывая» Лесючевского… (Вопрос о том, почему итальянское издание в итоге так и не было осуществлено в 1962 году, в чем Кожинов запоздало упрекнул Страду: мол, не осознали итальянцы в то время масштаб русского мыслителя, — явно не сводится к фигуре Бахтина. И вообще, кожиновское заявление о том, что Страда не издал вовремя книгу Бахтина, не вполне корректно. Дело в том, что «Эйнауди» собиралось выпустить собрание сочинений Достоевского. По замыслу, в первый том этого собрания — в качестве развернутого предисловия к нему — должны были войти работы двух авторов: М. Бахтина и Л. Гроссмана. Но по какой-то причине не состоялось все издание, а не только бахтинско-гроссмановское предисловие к нему.)

Зачем Кожинов присваивает себе все лавры «извлекателя Бахтина из забвения»? Чтобы не называть имена своих влиятельных доброжелателей? Но для многих участников описываемых событий — того же Д. Урнова — эти имена (во всяком случае, некоторые из них) вовсе не являлись тайной… Со свидетельства Урнова я и начну следующую статью.