Ранее (см. «О коммунизме и марксизме — 48») я уже обсудил с читателем ставшую крылатой фразу «Человек — это звучит гордо». И доказал, что хотя эта фраза принадлежит весьма сомнительному по своим качествам герою, носящему неслучайную фамилию Сатин, на самом деле речь идет об авторской позиции, вложенной в уста этого сомнительного персонажа.

Доказывая это, я предложил читателю осуществить внимательное прочтение поэмы Горького «Человек». Эта поэма является, как мы убедились, развернутым обоснованием всё той же фразы «Человек — это звучит гордо». И заметьте, никакого сомнительного Сатина. Горький от первого лица воспевает горделивость человеческую, фактически настаивая на том, что коммунизм — это вовсе не обилие бесплатных услуг и товаров народного потребления. Коммунизм — это когда слово «человек» действительно звучит гордо.

Подчеркну еще раз, что речь идет не о гордыне, а о гордости. А это диаметрально противоположные понятия.

Гордыня — это заносчивость, зачастую обильно сдобренная порождающим эту заносчивость комплексом неполноценности.

А гордость исключает заносчивость и буквально требует братского отношения к другим людям. Потому что реализация принципа «человек — это звучит гордо» как основополагающего и определяющего характер общества, культуры, науки и всего остального возможна, только если люди объединены в это самое братство. Иначе принцип «человек — это звучит гордо» нереализуем.

Каким бы могучим ни был отдельный индивидуум, его индивидуальная сила, скорее всего, будет беспощадно сломана суперсилой социума, намного превышающей силу любого отдельного человека. Совсем уж крайний вариант могущества отдельного человека может обернуться войной этого человека с обществом. Это может быть либо террористическая война, либо потуги на оседлание общества гением-эгоцентристом (изобретшим гиперболоид инженера Гарина, создавшим подводную лодку капитана Немо), либо наполеоновским покорением общества, при котором всесильный император одновременно подчиняется обществу и подчиняет его себе.

Кстати, все эти индивидуалистические затеи, основанные на противопоставлении могущества отдельного очень яркого человека серой рутине всегда более или менее механистичного социума, как раз и имеют прямое отношение к титанизму. Могучий индивидуализм и титанизм очень близки друг другу. Но в этом случае надо говорить, что гордо звучит не человек вообще, а некий могучий индивидуум, в сущности, претендующий на статус сверхчеловека. Ну, а там, где сверхчеловек, там где-то рядом и Титан. Кто восхвалял сверхчеловека, мы тоже знаем. Его восхвалял Фридрих Ницше. Не ставя знака равенства между Ницше и Гитлером, как это делают некоторые пропагандисты, мы не можем отрицать определенных перекличек между этим самым Ницше и взявшим его на вооружение фашизмом.

А раз так, то мы еще раз, рассмотрев проблему под другим углом зрения, убеждаемся в близости титанизма и фашизма, а значит, и в далекости титанизма от коммунизма. Кстати, одно из произведений американского писателя и общественного деятеля Теодора Драйзера (1871–1945) называлось «Титан».

Драйзер был очень близок к коммунистам. В июле 1945 года он вступил в компартию. Но это свое произведение — «Титан» — он написал задолго до этого вступления: в 1914 году. «Титан» — это вторая часть драйзеровской «Трилогии желания». Ее главный герой — Фрэнк Каупервуд, стремительно возносящийся американский сверхчеловек-олигарх.

Каупервуд яростно занимается бизнесом, садится в тюрьму, выходит из тюрьмы, преуспевает в спекуляциях, не чурается коррупции. Драйзер и любуется своим героем, и ужасается его деяниями. Впрочем, я здесь не хочу обсуждать творчество Драйзера. Я просто предлагаю читателю еще один ракурс, позволяющий оценить разницу между титанизмом и прометеизмом. Титан — это Фрэнк Каупервуд. А Прометей — это Карл Маркс, прямая противоположность и главный враг всего сообщества каупервудов.

Впрочем, необходимо оговорить, что титанизм возможен и в случае, если титаном становится не бизнесмен, а какой-нибудь яркий индивидуалист, обладающий высокой одаренностью или даже гениальностью. Эпоха Возрождения очень сильно замешана на титанизме таких гениев, как Микеланджело. И она, конечно же, приковывала к себе внимание коммунистов, того же наркома просвещения Луначарского, например. Но что именно приковывало внимание? Ренессансная многогранность личности, способность выдающихся представителей эпохи выйти за рамки узких профессий, стать гармоничной личностью. Утверждалось, что в эпоху Возрождения это являлось уделом выдающихся индивидуумов, подвергавшихся очень мощному давлению со стороны общества, а при коммунизме это станет уделом всех без исключения. А главной задачей коммунистического общества станет создание условий, при которых все будут такими гармоничными, соединенными прочными братскими узами людьми, вышедшими за рамки узкой специализации. Той самой специализации, которая для Маркса неминуемо порождает отчуждение.

Что является для Маркса главным источником отчуждения? Капитал? Полно! Разделение труда — вот что для Маркса является этим самым источником. Не преодолеешь разделение труда — не преодолеешь и отчуждение. А значит, никакого коммунизма не будет.

Вот коммунисты и всматривались в титанов Ренессанса. Мол, они же преодолевали разделение труда! Чем только не занимались ренессансные гении, причем с одинаковой гениальностью. Так вот, говорили коммунисты, то, что в эксплуататорском обществе, каковым было общество эпохи Возрождения, возможно только для отдельных гениев, то при коммунизме будет возможно для всех. Именно поэтому мы определяем коммунизм как раскрепощение и пробуждение высших творческих способностей в каждом человеке. А как его еще можно определить? Неужели как общественный строй, при котором все товары и услуги будут бесплатны? Ну будут они бесплатны — и что?

Итак, коммунизм приглядывался к определенным видам непрометеевского титанизма, готовился к борьбе с другими видами того же непрометеевского титанизма. Но сам он не титанизм, а прометеизм, который является, в общем-то, прямой антитезой титанизма.

Если в рамках титанизма гордость может быть системообразующим качеством отдельного выдающегося человека (либо хищника Каупервуда, либо творца Микеланджело), то в рамках прометеизма и коммунизма гордость является системообразующим качеством каждого человека и всего общества в целом.

А раз так, то мы вправе утверждать, что коммунизм — это общество, в котором главным системообразующим принципом является горьковское «человек — это звучит гордо».

Уже оговорив принципиальное отличие между благородной, любовной гордостью и злобной, ущербной горделивостью (гордыней), заявив тем самым, что системообразущим принципом коммунизма вовсе не является грех гордыни в его иудео-христианском понимании, мы также должны оговорить, что в той же иудео-христианской традиции говорится о предельной близости человека к богу. Вне зависимости от того, как трактуется фраза «человек — это венец творения», колоссальное возвышение богом человека очевидно.

Тут достаточно вспомнить всё, что сказано о человеческой свободе и ее отличии от свободы даже тех существ, которые обладают определенными преимуществами по отношению к человеку. Да и представление об обожении знаменует собой всё то же колоссальное возвышение человека. А значит, в данной традиции тоже реализуется принцип «человек — это звучит гордо». Конечно же, предельное утверждение принципа «человек — это звучит гордо» (еще раз подчеркну отличие гордости от горделивости и гордыни) возможно только в рамках таких течений, как горьковское богостроительство.

Мы уже обсуждали (смотри «О коммунизме и марксизме — 19») это самое богостроительство как историческое явление. Сейчас для нас важно, что если человек должен стать богом, то есть реализовать полностью всё дело божье, включая воскресение умерших, избавление материи от тленности, которая многими рассматривается как действие враждебного человеку и царству форм в целом второго закона термодинамики, — то гордость как системообразующее качество рода человеческого достигает апогея.

И тут вам что младогегельянцы, породившие Маркса и марксизм, что позитивная религия Огюста Конта, что религия человечества Людвига Фейербаха, что это самое богостроительство, предложенное рядом коммунистических теоретиков (Луначарский, Богданов, Горький, Базаров) и подробно обсуждавшееся в знаменитой школе («Первая Высшая социал-демократическая пропагандистско-агитаторская школа для рабочих») на Капри, которую Ленин назвал литераторским центром богостроительства. Богостроительство было оформлено в пределах РСДРП как некая группа «Вперед», которая сильно повлияла на Пролеткульт и была отторгнутая советскими коммунистами по причинам, которые надо обсуждать отдельно. Притом что итог такого отторжения очевиден — остывание Красного проекта, перерождение КПСС, распад СССР, стремительное сползание мира к новым, на этот раз глобальным формам всё того же фашизма.

Итак, настоящий коммунизм — это возведение принципа «человек — это звучит гордо» в ранг главного системообразующего, стержневого основополагающего принципа общественной жизни. Причем этот принцип при коммунизме должен быть реализован по отношению ко всем и каждому из живущих в коммунистическом обществе.

По сути — и это крайне важно понять — коммунизм не предлагает ничего кроме реализации этого принципа. Коммунизму глубоко наплевать, сколько видов бюстгальтеров и трусиков будет лежать на прилавках, сколь разнообразна будет какая-нибудь фурнитура, сколь упоительными будут формы каких-нибудь дорогих машин и сколько сортов сыра будет в магазинах. Повторяю еще раз, пока все не поймут, что коммунизму на это фундаментальным образом наплевать, коммунистические движения России и мира из глубочайшего маразма не выйдут!

Как только они трусливо отказываются от этого прямого и определенного «на-пле-вать», они вписываются в потребительство, теряют лицо, а значит, и историческую перспективу, деградируют, маразмируют и в итоге быстро отодвигаются в самый дальний угол исторической сцены — с тем, чтобы вскоре уйти с нее окончательно. Уступив, конечно, место фашизму. И не надо, основываясь на этом утверждении, говорить, что коммунизм — это голод или даже скудность.

При коммунизме должна быть здоровая и в меру разнообразная пища в достаточном для граждан количестве. Пища питательная, вкусная. И получаемая гражданами а) бесплатно, б) без очередей, которые постоянно вменяются в качестве главного бича советскому обществу.

При коммунизме каждому должна предоставляться опять же бесплатно и в достаточном количестве простая красивая одежда.

При коммунизме должен быть технический прогресс, основанный на прорывных идеях, открывающий фантастические новые перспективы для человечества. Прогресс стремительный и неуклонный.

Но, прошу прощения, при чем тут рынок? Рынок определит, на каких космических аппаратах мы будем осваивать ближний, средний и дальний космос? Рынок может определить, какие именно ненужные, а порой вредные прибабахи будут предложены потребителю в очередных айфонах и пр. Ну так этих потребительских фитюлек при коммунизме не будет и не должно быть. Хотите этого — целуйте прах у ног его величества Рынка со всеми вытекающими последствиями.

При коммунизме должно быть стремительное развитие медицины, образования, культуры. Но это сферы, не только не требующие рынка, но и не совместимые с ним. Потому что коммерциализация медицины, образования, культуры — это их смерть. И это все понимают.

При коммунизме вообще не должно быть потребительства. Коммунизм не один из вариантов этого потребительства, понимаете? Это антипотребительство!

Коммунизм каленым железом выжигает в людях всю гнусную, унылую, потребительскую похоть. И это — его главное благое свойство.

Поэтому на восклицание «Ах, вы не можете обеспечить триста сортов сыра и дикое количество модификаций разного рода товаров и товарчиков, услаждающих наши телеса!» настоящие коммунисты отвечают: «Да, мы это уничтожаем, и поэтому нам глубоко наплевать на ваш рынок, который вы безмерно превозносите по причине его способности множить все эти вариации на тему романа Золя «Дамское счастье», то есть модификации шмоток, призванные решить не сущностную человеческую проблему и даже не проблему удобства человеческой жизни, а нечто совсем другое». Что же именно?

(Продолжение следует.)