Путь странника ведет к цели, и потому он не может быть бесконечным. Но порой он оказывается огромным по своей протяженности. При такой огромности пути странник не впадает в отчаяние потому, что он движется не просто к окончательной цели. То есть он, прежде всего, движется именно к ней и ни на секунду не забывает о целенаправленности своего движения. Но при этом на пути странника есть определенные вехи, они же — стоянки.

Я уже обещал читателю, что мы приближаемся к очередной такой стоянке. И что, оказавшись на привале, мы узнаем что-то новое. Кстати, странник на каждой из своих стоянок делает подобные привалы. Ему ведь надо отдохнуть, набраться сил, воодушевить себя на преодоление грядущих препятствий. Когда речь идет об обычном странствии, то странник на обычных привалах обычным образом отдыхает, готовит пищу, организует ночлег. А когда речь идет о странствиях интеллектуальных — таких, как наше, — то странник на интеллектуальных привалах позволяет себе определенную свободу размышлений на самые разные общие темы. Ну, например, о результатах, полученных им на пройденном пути. О сущности этого пути. И так далее.

На очередном интеллектуальном привале мы, прежде всего, задаем себе вопрос о правомочности включения работ Лафарга в список канонических марксистских произведений. И убеждаемся, что такое включение работ Лафарга в марксистский классический канон ничуть не менее правомочно, чем включение в классический христианский канон работ Блаженного Августина или Иоанна Златоуста. Мы убеждаемся далее, что Лафарг должен быть включен именно в классический марксистский канон. Потому что внутри марксизма есть и так называемый ревизионизм, и разного рода неомарксизм. Ну так вот, мы убеждаемся, что Лафарг не ревизионист от марксизма, что он не неомарксист. Он — марксистский классик особого рода.

Тут для нас важно и то, что Лафарг именно классик, и то, что он классик особого рода. Но никаких оснований считать Лафарга менее авторитетным классиком марксизма, чем Энгельс, у нас нет. И в этом мы тоже убеждаемся на интеллектуальном привале.

Далее, мы убеждаемся, что этот мар­ксистский классик определенным образом трактует марксистскую традицию. В статье Ленина «Карл Маркс» написано, что «Маркс явился продолжателем и гениальным завершителем трех главных идейных течений XIX века, принадлежащих трем наиболее передовым странам человечества: классический немецкой философии, классической английской политической экономии и французского социализма в связи с французскими революционными учениями вообще».

Никто не собирается подвергать ревизии это очень точное определение политика и философа, сделавшего для марксизма ничуть не меньше, чем сам Маркс, а может быть, даже и несколько больше. Кем был бы Маркс без Ленина? Великим философом, которого цитируют разного рода профессора? Одним из идеологов так называемого международного рабочего движения? И только?

Мне возразят, что и это совсем не мало. Но мы же понимаем, что благодаря Ленину и Великой Октябрьской социалистической революции Маркс стал не просто великим философом или крупнейшим идеологом безжалостно эксплуатируемых классов. Благодаря Ленину и Великой Октябрьской социалистической революции Маркс стал создателем исторического проекта, реализованного на практике. Точно такими же создателями исторических проектов были Моисей, Христос, Магомет, Будда... А также так называемые просветители (Вольтер, Дидро, Даламбер и другие), создавшие исторический проект, воплотившийся в ходе Великой Французской революции.

Итак, Ленин а) сделал для марксизма не меньше, чем Маркс, б) внес, помимо практической, свою огромную теоретическую лепту в марксистский, коммунистический, красный исторический проект. Ни Робеспьер, ни Марат такой теоретической лепты в исторический проект Просвещения (или проект Модерн), как мы понимаем, не внесли.

И, наконец, в) Ленин почитал и понимал Маркса.

Только что названных а), б), в) вполне достаточно для того, чтобы мы приняли в качестве канонического ленинское определение того, какова именно традиция, из которой вырос марксизм.

Если бы вы спросили любого мало-мальски добросовестного студента советского высшего учебного заведения о том, какова традиция, из которой вырос марксизм, этот студент вам ответил бы: немецкая классическая философия, английская классическая политическая экономия и французский социализм.

А кто такой сегодняшний «плазменный марксист», упрекающий «Суть времени» в том, что она неверна марксизму? Это вчерашний мало-мальски добросовестный студент советского высшего учебного заведения. Причем чаще всего не гуманитарного, а естественно-научного. Или технического.

В Советском Союзе вузами назывались высшие учебные заведения нетехнического профиля. А высшие учебные заведения технического профиля назывались втузами. Нынешние «плазменные марксисты», ратующие за чистоту марксизма, — это в основном воспитанники именно втузов. Причем из числа тех, которые внимательно слушали преподавателей, читавших три обществоведческих курса, обязательных для втуза.

Первым из таких курсов была история КПСС (как пелось в советское время, «я читаю «Историю партии» и много других интересных книг»). Были предприняты огромные усилия, чтобы сделать интереснейшую историю КПСС предельно неинтересной. Но определенные студенты втузов интересовались ею. И многое выучивали наизусть.

Вторым из таких курсов были совмещенные диамат и истмат. Диамат (сокращение от «диалектический материализм») — это упрощенный вариант философии, именуемой а) материалистической, б) диалектической.

Истмат (сокращение от «исторический материализм») — это упрощенный вариант философии истории.

Третьим из таких курсов был научный коммунизм. Тут-то начиналась уже не просто скука, а скука смертная. Но опять же определенная (к сожалению, очень малая) часть студентов втузов терпела и научный коммунизм, утверждала, что он ей интересен. И тоже что-то заучивала наизусть.

Эта определенная часть студентов втузов ходила также в разного рода лектории, в том числе общественный университет марксизма-ленинизма. И там ей всю ту же скуку излагали более подробно. И опять же эта часть студентов втузов внимала тем, кто излагал ей эту скуку, с определенным благоговением. Я всегда к этим студентам втузов относился хорошо. Но сам не мог влиться в их ряды, потому что, происходя из гуманитарной семьи (отец — историк, мать — филолог), я был «испорчен» иной гуманитарной научностью где-нибудь лет с пяти–семи.

По этому поводу возникали определенные курьезы. Один из которых здесь на привале считаю возможным сообщить тем, кто согласился странствовать со мною в поисках настоящей марксистской коммунистической традиции.

Поскольку я очень ценю дружбу, а мой ближайший тогдашний друг, оказавшийся ближайшим другом на всю жизнь, хотел поступить в геолого-разведочный институт, то я тоже туда поступил. Были и другие основания (нежелание пользоваться авторитетом своих родителей для поступления на истфак или филфак, желание странствовать не интеллектуально, а реально, физиологическое отвращение к «интеллектуальной молодежи», поступавшей на мехмат или физфак МГУ, и так далее). Но главным мотивом была, как ни странно, дружба. Не только не жалею о том, что она привела меня в геолого-разведочный институт (МГРИ). Если какие-то силы вели меня каким-то путем, то они сделали правильно, приведя меня в МГРИ. Это было фактически единственное место, где я мог стать самим собой.

Придя в МГРИ, который втузом не был, но в плане преподавания гуманитарных дисциплин ничем от втуза не отличался, я стал спорить с педагогом по общественно-научным дисциплинам, человеком средних мыслительных способностей, но далеко не худшим из тех, кто населял кафедры общественных наук. Человек этот был инвалидом войны (он потерял на ней глаз), и я всегда стремился дискутировать с ним деликатно. Но вскоре оказалось, что эти мои дискуссии с данным преподавателем становятся серьезным событием общеинститутской жизни. Это встревожило заведующего кафедрой общественных наук МГРИ. И он решил положить конец моему разнузданному гуманитарному поведению.

Он пришел на одно из занятий и спросил меня, что Ленин в своей работе «Чествуя Герцена» говорит «в-восьмых». Современному читателю непонятно, что это значит. Но существовали хрестоматии по марксизму-ленинизму. Те самые, которые вдохновляют сегодняшних наших «плазменных марксистов» и вдохновляли тогдашних ретивых студентов, искренне стремившихся приобщиться к марксизму-ленинизму. В хрестоматиях статьи классиков излагались в виде пунктов — во-первых, во-вторых, и так далее. Так легче было заучивать. Я ответил заведующему кафедрой, что в данной работе Ленина нет «во-первых, во-вторых» и так далее. Надменный профессор, ничем не отличавшийся от какого-нибудь заштатного немецкого или итальянского теолога XVI века, заявил мне, что я не знаю первоисточников и не имею права дискутировать. У меня тогда еще была прямая зрительная память, резко обострявшаяся в момент, когда мне бросали вызов.

У меня перед глазами встала статья Ленина «Чествуя Герцена» (кстати сказать, прекрасно написанная). Я начал ее читать подряд и прочитал от начала до конца, благо она достаточно короткая. Студенческая аудитория взорвалась аплодисментами. Шел 1967 год. Профессор оказался в сложном положении. Он объявил перерыв и в перерыве стал меня увещевать: мол, не соблазняйте малых сих, мы знаем ваших отца и мать, если вам надо так изгаляться — идите на философский факультет МГУ или в какое-нибудь другое аналогичное место. Вечером того же дня мой отец, которому позвонил этот профессор, сказал: «Я помог тому, кто у вас ведет занятия, защитить кандидатскую. Он — ветеран войны, инвалид. Ты зачем над ним издеваешься, обсуждаешь какого-то Лафарга? Другого места найти не можешь? Это же, прости меня, пижонством попахивает».

Я внял упрекам отца. И с тех пор, каюсь, не обсуждал Лафарга. А также источники и составные части марксизма. А также марксистскую традицию и так далее. Начал я всё это обсуждать потому, что дух того профессора, которому нажаловался в 1967 году мой преподаватель истории партии, оказался очень живуч и авторитетен для сегодняшней, совсем уже безграмотной, но очень тянущейся к марксизму молодежи. Традицию «плазменного» прочтения марксизма эта молодежь получает от тех студентов советских вузов и втузов, которые с упоением слушали моего тогдашнего преподавателя по истории партии. И уж тем более — его начальника, самого завкафедрой общественных наук.

Молодежь 1967 года впитала всю ортодоксию марксизма-ленинизма той эпохи и теперь начинает выдавать эту упрощенную ортодоксию в своем еще более упрощенном варианте молодежи 2010-х годов. В том числе и той, которая пришла в движение «Суть времени».

Эта молодежь, затравленная авторитетными для нее представителями бывшей молодежи (она же — молодежь-1967), бомбардирующими нынешнюю молодежь цитатами якобы из Маркса, а на самом деле — из советских хрестоматий по марксизму-ленинизму, смотрит на меня и спрашивает: «Как же нам быть? Мы и к Вам хорошо относимся, и марксизм-ленинизм хотим отстаивать. А нам настоящие знатоки марксизма-ленинизма говорят, что Вы весьма далеки от оного».

Настоящие знатоки — это даже не тогдашние педагоги, гнившие на кафедрах общественных наук и требовавшие, чтобы им отвечали, что было тогда-то сказано «в-восьмых». Они, в развитие моих именований, должны быть названы настоящими знатоками-1967. А настоящие знатоки-2010 — это те студенты, которые тянулись в 1967 году (или в другие сходные годы) к тогдашним настоящим знатокам. Что-то у них позаимствовали (конечно же, в той мере, в какой у них можно было хоть что-то заимствовать). Потом это как-то переварили (отдельный вопрос — как именно). А потом что-то вспомнили через несколько десятков лет. И начали талдычить всё, что с тех пор застряло в их памяти, выдавая это за марксизм-ленинизм.

Возможно, что мое описание не охватывает всех случаев. Но даже если речь идет о чем-то другом, например, о людях, которые знали труды Маркса (одного из таких «плазменных марксистов», знавших Маркса, я недавно встретил), то немногое меняется. Потому что эти немногие люди того времени, оказавшись в наше время верны марксизму-ленинизму (честь и хвала им за это), очень сильно сдали. А даже в то время, когда они еще так не сдали, ей-же-ей, немногое они понимали в настоящей марксистской традиции.

А теперь они понимают еще меньше. При этом кто-то из них уже стал донельзя двусмысленным и впаривает нынешней молодежи со страниц фундаменталистских коммунистических газет разного рода ерунду, сочетая это с прямой пропиской в США (знаю, что говорю). А остальные, которые наперечет, повторяю, очень сдали, так сдали, что дальше некуда. А кто меньше сдал, тот больше скурвился. И будучи ранее достаточно ортодоксальным членом КПСС, начал теперь проклинать Маркса за то, что тот как еврей не уважал русских [при том, что а) Маркс русских не просто уважал — он восхищался ими, и б) какое это имеет значение с точки зрения марксистских идей? — может быть, Маркс еще чем-нибудь нехорошим занимался в быту, это тоже обсуждать будем?].

Ну, и как же всё же быть с марксистской традицией? Ведь это сегодня вопрос нашей национальной судьбы. Да и судьбы гуманизма в XXI столетии.

(Продолжение следует.)