Люди, видящие свою задачу в том, чтобы наитупейшим образом повторять то, что им впаривает любое партийное начальство (КПРФовское в том числе), будут и сейчас утверждать с остекленелыми глазами, что в 2011 году боролись Путин и Зюганов. Но все остальные — правые, левые, центристы, либералы и невесть еще кто — прекрасно понимают, что боролись Путин и «медведевцы». И ставкой в борьбе были грязные выборы, которые породят превращение Москвы в Душанбе. Мол, при таком превращении можно выборы отменить, а премьера сделать и. о. президента. После чего закрутить гайки по-настоящему.

Я не фантазирую, а излагаю то, что говорилось фактически в открытую. Об этом теперь написано так много, что даже стыдно повторять.

В рамках этой игры могли реально осуществиться два сценария...

Сценарий N1. Стабилизатор под названием Путин, встроенный в тело коллективного Шурки Балаганова, был бы заменен на более слабый стабилизатор под названием Медведев. В силу чего Шурка распался бы на смерч и превратился в шуру не в 2017-м, а в 2012 году.

Сценарий N2. Стабилизатор под названием Путин был бы вынут. А новый (в любом случае гораздо более слабый) стабилизатор никто бы даже не успел вставить. Тогда Шурка превратился бы в шуру незамедлительно.

И почему я должен был это поддержать? Потому что я не люблю Шурку? Да я Шурку не «не люблю», я его ненавижу до судорог. Но еще больше я ненавижу шуру. И я не такой идиот, чтобы шарахаться от Шурки к шуре.

Я шуру ненавижу абсолютной ненавистью.

Во-первых, потому что она шура.

Во-вторых, потому что всё это тот же Шурка, превращенный в шуру. То есть Шурка в ухудшенном варианте.

В-третьих — и это главное — над этой шурой сразу же повиснут натовские вертолеты, а то и что-нибудь похлеще. Чай, не 1917 год! В одну и ту же воду войти дважды невозможно. Да и не нужно, раз первое вхождение закончилось тем, чем оно закончилось. То есть Шуркой Балагановым на десерт. Да еще и под горбачевско-ельцинским — то бишь ядрено-нэповским — соусом.

Мне скажут, что Шурка Балаганов всё допилит… Вот ведь, теперь и злосчастную РАН пилит… И ЖКХ пилит… Что остановиться Шурка не может. А значит, он всё равно превратится в прах, прах соберется в смерч, из смерча вынырнет шура, а из шуры — смерть.

Мне скажут, что итогом регресса является только смерть — абсолютная смерть народа, страны, смысла, истории и так далее.

Во-первых, эмоции в подобных страшных делах — наихудший советчик.

Во-вторых, такой процесс, как превращение Шурки в шуру, торопить могут только отпетые негодяи и циники. Этот процесс можно только сдерживать. И не из любви к Шурке, как вы понимаете. А из ненависти к шуре.

В-третьих, почти наверняка, Шурка все равно превратится в шуру.

Спросят: «И что Вы тогда будете делать?»

Отвечаю: «Я до последнего буду этот процесс сдерживать».

Спросят: «А когда он возобладает?»

Отвечаю: «Я останусь в России. И не абы как, а в качестве лидера достаточно плотной общественной организации. При этом я постараюсь сделать организацию настолько плотной, насколько это можно».

А на ликующее «то есть?», которое некоторые исторгнут из себя, услышав такой ответ, я отвечу: «Вы в очередной раз не обратили внимания на слово «почти». Я сказал, что почти наверняка Шурка превратится в шуру. Но «почти» наверняка это должно было произойти зимой 2011–2012-го. «Почти» наверняка это должно было произойти в 1996-м, когда к власти рвался Лебедь. «Почти» наверняка американцы должны были бомбить Сирию этим летом. Предельная концентрация человеческой воли, воли личной и коллективной, вполне может превращать «почти» в решающий политический фактор. Это и называется настоящая мобилизация (нелинейная и так далее)».

Нас почти что уничтожили, друзья и товарищи. Но именно почти. И потому имеющий уши да слышит, имеющий глаза да видит. Но чтобы обрести глаза, надо перестать жмуриться. Во всех смыслах этого слова — метафизическом, политическом, аналитическом и так далее. А потому продолжим исследование.

И дадим слово госпоже Латыниной, которая дала наиболее внятный ответ на вопрос о том, как именно РАН соотносится с Шуркой. А также… впрочем, сначала надо дать слово самой Латыниной. А потом, возможно, будет легче продолжить диалог с читателем, который с таким трудом перестал зажмуриваться.

Латынина в своей статье «РАН не реформируют, РАН унижают» («Новая газета», 20 сентября 2013 года) называет РАН старейшим и величайшим научным учреждением мира и сетует на то, что РАН «опускают». При этом Латынина забывает, как и подобает настоящей пропагандистке и политической интриганке, всё, что ей надо забыть. Она забывает, как ее подельник Чубайс откровенничал по поводу того, что реформаторы должны были разгромить поддержавшую их научно-техническую интеллигенцию. Она забывает двадцатилетнюю историю разложения РАН, она забывает и советскую историю возвышения академической науки. Она сознательно выводит за скобки вопрос о том, кто же именно создал это старейшее и величайшее научное учреждение мира. И, между прочим, в этой фразе «одно из старейших и величайших научных учреждений мира» уже содержится отнюдь не только похвала, но и тонкий оккупационный яд. РАН, видите ли, достояние мира, общечеловеческое, так сказать, достояние. Ах, ох, наука! — она ведь принадлежит человечеству!

Наука всегда так или иначе соотносится с народом и государством. Императорская академия наук была частью Российской Империи. Советская академия наук была частью СССР — советской красной империи. Для того чтобы ученые могли творить, народ должен был не просто затянуть пояса. Он должен был почти надорваться. И в этом смысле РАН принадлежит не только нынешнему народу России. РАН принадлежит мертвым. Крестьянам и крестьянкам, которые должны были раньше срока сходить в могилу, потому что их быт был соответствующим, но зато, гляди-тко, академгородки, роскошные академические квартиры, не менее роскошные академические дачи.

Отечественная наука не существует вне этого контекста. Она — дитя жертвы. Подчеркиваю: если бы у нее был другой генезис, если бы никто ничем не жертвовал ради того, чтобы она развивалась, к ней можно было бы относиться иначе. Но тогда бы мы с вами обсуждали датскую или английскую науку, а не нашу отечественную. Наша отечественная наука такова, какова она есть. И пора ученым перестать зажмуриваться и увидеть данную истину во всей ее красе, так сказать.

Пора им перестать отрываться, а то и противопоставлять себя народу, истории. Есть очень непростой фильм Михаила Ромма «Девять дней одного года». В нем выведены два типа ученых. Одного (главного героя Гусева) играет Баталов. Другого (друга Гусева и его антагониста) играет Смоктуновский. Уже выбор актеров определял многое. Смоктуновский и обаятелен, и умен. Баталов прежде всего обаятелен. Эпоха не позволяла Ромму развести Гусева и его антагониста Илью по разным сторонам баррикад. Илья даже что-то положительное изрекал по поводу коммунизма, восхищался Гусевым, помогал ему и так далее. Но уже было ясно, что, по большому счету, мирное сосуществование Гусева и Ильи возможно только в кино. Потому что для Гусева наука — это и творчество, и служение народу, а для Ильи это только творчество.

А только творчество невозможно ни в науке, ни в культуре. Это только кажется, что оно возможно. Патриотизм — тончайшая и сложнейшая вещь. То есть поначалу кажется, что куда как просто — любовь к Родине. А что такое Родина? Либо это нечто элементарное — ну, природа, нравы и не более того. Либо это особый сверхсложный портал, через который ты выходишь на все высшие смыслы. Ну так это именно такой портал и нечто большее.

Говоришь ты на русском языке. И никогда другие языки для тебя не станут равнозначными тому, на котором ты говоришь с младенчества. Родной язык — это невероятно мощная и сложная система воздействий, формирующая тебя. Родная культура — это ничуть не менее мощная и сложная система воздействий. А еще есть нечто сверхлингвистическое и сверхкультурное (а также сверхэтническое и так далее). И оно выводит тебя на портал, подключаясь к которому ты получаешь нечто и отключаясь от которого ты ничего не получаешь. И сколько ни зажмуривайся — рано или поздно придется открыть глаза и увидеть этот портал.

А также осознать его невероятную ценность. Хорошо бы его еще и полюбить, ибо только любовь делает портал полноценным. А любить его надо не потому, что он тебя к чему-то подключает, а просто так. Любят, между прочим, всегда просто так. Именно потому любовь находится по ту сторону интересов. Потому что интерес — это не просто так. А любовь — это просто так. И точка.

Но я здесь говорю и на языке любви, и на языке высших интересов. И утверждаю, что есть не только русская имперская по сути своей, культура, но и русская, и столь же имперская по сути своей, наука. Много раз говорил, что использую здесь слово «русская» так, как используют его американцы, называющие нас всех «рашн». Повторю это еще раз. А повторив, обращу внимание на то, что нацистские пакости разного рода включали в себя и особую пакость под названием «арийская наука». Эта арийская наука была абсолютной ахинеей. Но главное даже не в этом, а в том, что эта нацистская ахинея сработала в качестве запрета на обсуждение ключевой темы, темы подлинной (а не извращенной нацистами) связи между наукой и народом. Наука, конечно, едина. Но это сложное единство, внутри которого есть место специфическому. Немецкий ученый — это, конечно, ученый. Но это еще и немецкий ученый. Тип ментальности, тонкая ее структура — все это не может не сказаться на типе научной мысли.

И я очень хорошо понимаю, чем французская математика отличается от англо-саксонской. А уж физика — тем более. Есть русская наука — в том смысле, который я оговорил выше. И есть связь между наукой и народом, а также наукой и государством. Притом, что (повторяю невесть в который раз!) ГОСУДАРСТВО — ЭТО СРЕДСТВО, С ПОМОЩЬЮ КОТОРОГО НАРОД ДЛИТ И РАЗВИВАЕТ СВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ.

Установив всё это, продолжим читать Латынину. Воспев РАН как старейшее и величайшее научное учреждение мира и посетовав на то, как именно его опускают (да, именно опускают, ведь уголовники всегда опускают в зоне), Латынина начинает кокетничать, демонстрируя свою конспирологическую компетентность. Мол, все это произошло из-за того, что РАН обидела Михаила Ковальчука, не сделав его академиком. А Михаил Ковальчук — это брат Юрия Ковальчука, акционера банка «Россия» и члена кооператива «Озеро».

Далее Латынина говорит: «Впрочем, как всегда у питерских, главная часть реформы касается не понтов, а активов». Сразу возникает вопрос: «А не у питерских это как?» До 1999 года питерские не были во главе распилочного процесса. И что — не было распила?

Латыниной нужно поставить на место коллективного Шуры Балаганова всё что угодно — питерских, кооператив «Озеро», Михаила Ковальчука. Всё что угодно — лишь бы продолжалась игра в жмурки, и ее читатель не увидел Шуру Балаганова во всей его собирательной красе. Закон «Новой газеты» гласит: можно обвинять кого угодно, но только не класс.

Класс запрещено обвинять! Более того, любые обвинения (те самые обвинения кого угодно, о которых я сказал выше) нужны для того, чтобы вывести из-под удара класс. То есть этого совокупного Шурку Балаганова.

О, как комфортна эта позиция! Как она созвучна позиции восхитительного мудрого Запада! И как она одновременно с этим тупа, лжива, цинична, увертлива, аморальна. «Да и нет не говорите, черного и белого не называйте». Между тем всем понятно, что без четкого разграничения черного и белого, да и нет, базиса и надстройки, господствующего класса и отдельных фигур не может быть решен ни один вопрос нашей государственной и общественной жизни. Не может быть выставлен ни один приоритет. Не может быть сформирована ни одна честная стратегическая программа.

Так откуда же этот страх перед договариванием до конца? Этот липкий, постыдный страх, превращающий достойных людей в нюхающих и убегающих крыс? И не сродни ли этот страх фундаментальному желанию отделить Нагорную проповедь (то бишь всекритический дискурс, он же (подобие?) пародия на великое декартовское сомнение) от Голгофы (то бишь окончательного мировоззренческого выбора, неизбежно оборачивающегося действием, весьма опасным для твоего всяческого и одинаково жалкого благополучия)?

Желающим отделить Нагорную проповедь от Голгофы, то бишь приятную критическую негу от действия, сообщаем, что это в принципе невозможно. Или, точнее, возможно, но только ценой потери собственной — фундаментальной — человеческой сущности. Той сущности, потеряв которую, ты вдруг обнаруживаешь, что из несовершенного, но наделенного душой и разумом, судьбой и предназначением существа ты превращаешься в крысу. Человек или крыса? Душа или благополучие? Судьба или комфорт прозябания?

Выбирайте, пока не поздно, коллеги! Момент, когда история сделает выбор за вас, стремительно приближается.