Сергей Кургинян

ИСЛАМ И РОССИЯ

Обсуждать проблему ислама – равно как и любую другую конфессиональную проблему – надо с предельной осторожностью. Ибо слишком легко поддаться одному из двух недопустимых соблазнов.

Первый – представить обсуждаемую конфессию как абсолютное благо. Этому соблазну легче всего поддаться человеку, который принадлежит к данной конфессии.

Второй – представить обсуждаемую конфессию как абсолютное зло. Этому соблазну легче всего поддаться человеку, который принадлежит к другой конфессии, нежели та, которая обсуждается, или не принадлежит ни к какой конфессии.

Поддавшись одному из этих двух соблазнов, мы обнулим проблему. Если конфессия, которую мы обсуждаем, – это абсолютное благо, то какая проблема? Государству будет тем лучше, чем больше будет этого блага. А если даже ему не будет лучше, то тем хуже для государства. Ведь оно-то не является абсолютным благом. А в лучшем случае является благом относительным. Почему бы, в конце концов, не принести относительное благо в жертву благу абсолютному?

Если конфессия, которую мы обсуждаем, это абсолютное зло, то проблемы опять-таки нет. Потому что абсолютное зло надо отторгнуть во что бы то ни стало. И именно в этом отторжении и состоит абсолютное благо. А дальше – все то же самое. Если абсолютное благо состоит в том, чтобы отторгнуть конфессию, то это надо сделать. Что? При этом рухнет государство? Но государство – это относительное благо, а отторжение абсолютного зла – это благо абсолютное. Относительное благо должно быть принесено в жертву благу абсолютному.

Но что значит не поддаться сразу двум соблазнам, которые я описал выше? Значит ли это – заявить, что государство и является абсолютным благом? Но разве можно так заявить? Государство – это средство, с помощью которого народ длит и развивает свое историческое предназначение. Назвав государство абсолютным благом, мы ставим его выше народа и истории. То есть впадаем в весьма губительное идолопоклонство.

Спросят: "А если для народа субъектом истории и создателем предназначения является тот источник, который рассматриваемая конфессия (опять же, неважно, какая) называет "высшим"? Как тогда этому народу выполнять предназначение в условиях, когда государство не соглашается назвать данный источник – высшим? Либо государство на это должно согласиться и стать конфессиональным, либо... Либо что?"

Вот перед нами и встал во весь рост вопрос, породивший великий проект "Модерн", – проект, в рамках которого реально живет сегодня не только Запад, но и почти весь Восток. Разве Китай и Индия не живут в рамках Модерна? Разве для них крах Модерна не будет непоправимой катастрофой?

Великие проекты не выдумываются людьми – даже самыми великими. И не даруются сверхчеловеческим началом, крайне важным для человека, принадлежащего к той или иной конфессии. Великие проекты являются ответом культуры на тот или иной очевидный и примитивный вопрос. Из разряда тех, которые называются "вопрос на засыпку". Вопрос задает история. А отвечает – культура.

Какой же вопрос задала история, породив проект "Модерн"? Вопрос был прост и беспощаден: "Что делать с феноменом светского человека? Что делать с самим этим феноменом и с конкретными людьми, заявляющими, что они не принадлежат ни к одной конфессии и в Бога не верят вообще?"

Сначала этот феномен игнорировали. А конкретных людей – карали. Например, сжигали на кострах.

Но оказалось, что феномен лишь разрастается. Что светских людей становится все больше. Что для сжигания их на кострах надо учредить разветвленную и накаленную оргструктуру, называемую инквизицией. Что поддержать накал в этой оргструктуре – невозможно. Что, начиная разветвляться, эта оргструктура создает проблемы для всех, включая породившую оргструктуру конфессию. Что отчуждение части человечества от конфессиональности как таковой сопровождается внутриконфессиональными перипетиями.

Хорошо говорить о Франции, цементируемой католической идентичностью, пока нет гугенотов. А когда они есть – то гражданская война неизбежна. То же самое – в Германии... И пошло, и поехало. А тут еще этот самый светский человек, будь он неладен. И всё в нем хорошо – и француз он, и живет столетиями на родной земле, и культуру родную любит, и говорит только по-французски... Да вот в Бога не верит. Ни в того, которого ему предлагает Лютер, ни в того, которого ему предлагает Римский Папа – ни в какого вообще. И что вы с ним прикажете делать, с подобным феноменом светского человека? Притом, что сначала о своей причастности к подобной феноменальности шепотом говорят отдельные люди, а потом о той же причастности начинают криком кричать миллионы и миллионы?

Ответом на вызов этого "крика миллионов" (а на самом деле сначала десятков миллионов, а потом сотен миллионов и миллиардов) как раз и стал проект "Модерн". В рамках которого культура так ответила на вызов:

"Хотите – верьте в Бога, хотите – нет! Хотите – верьте в этого Бога, хотите – в другого! Хотите – верьте в одну модификацию любезной вашему сердцу конфессии, а хотите – в другую. Мы создаем государство, которое уважает ваше право верить в любого Бога и любым образом.

Но только это ваше право мы от государства отделяем. Вы для нас не католики, не протестанты et cetera. Вы для нас французы. То есть люди, являющиеся гражданами нашего французского государства. Люди, рожденные на нашей французской земле. Люди, говорящие на нашем французском языке. Люди, движущиеся в нашем французском культурном мейнстриме. Люди, сопричастные нашему французскому этосу (в первом приближении – "нашим французским святым камням"). Люди, которые во все это включены, – для нас французы. И один француз для нас равен другому. К какой бы конфессии он ни принадлежал. А если он даже ни к какой конфессии не принадлежит – для нас это ничего не меняет. Он француз – и это главное. А все остальное – его личное дело".

Такой ответ, мучительно усваивавшийся человечеством, в итоге создал проект "Модерн", принятый большей частью человечества.

"Нельзя говорить "индусы", – предостерегали меня перед первой поездкой в Индию. – Надо говорить "индийцы". Индусы – это религия. А Индия – это поликонфессиональная страна, создавшая индийскую нацию".

Нация – это и есть общность, созданная на основе гражданства, языка, культуры, этоса и так далее. Американцы притворяются, что их нация создана лишь на основе гражданства. Это, безусловно, не так. Есть язык. Есть этос. Есть культура. И... если бы не было и других требований, то почему так остро стоял бы вопрос о том, где родился президент Обама – в Кении или в США? Но ведь этот вопрос стоит очень остро. Значит, и почва играет роль, и всё остальное. Включая всем известный принцип "Града на холме".

Государство, созданное проектом "Модерн", является очень сложным организмом. Но будучи сложным организмом, оно четко задано простым, двуединым основополагающим принципом – "нация плюс Модерн". Это не два разных принципа! Это именно один двуединый принцип. Нация создается Модерном. Но она, в свою очередь, является субъектом модернизации.

Крайне важно понять, что проект "Модерн" – это не проект "Просвещение". Что проект "Модерн" неизмеримо тоньше и сложнее проекта "Просвещение". Что в проекте "Просвещение" предполагается, что все люди, избыв конфессиональные заблуждения, станут светскими людьми. А в проект "Модерн" ничего подобного не предполагается. Что модернизация как гармонизация отношений между разумом и верой – это тенденция, задевающая в большей или меньшей степени все мировые конфессии.

Только поняв все это, можно правильно оценить, что именно предлагает конфессиям, пользующимся поддержкой у части нашего населения, проект России как правильного национального государства, подлинного национального государства. Подчеркивая правильность и подлинность – я хочу резко противопоставить оные извращениям, которые нам тоже подсовывают. Как я убежден – только с провокационно-разрушительными целями. Но ведь подсовывают! В этих извращениях национальное – путается с племенным.

Скажут: "Заменяя слово "этнос" словом "племя", Вы сознательно демонизируете определенный подход".

Отвечаю: ничего я не демонизирую! Просто я знаю, что такое "племя". И как от "рода" (определяемого на материнской или отцовской основе) через принцип обмена невест между родами и построения общины переходят к "племени". Я знаю также русское былинное и сказочное вопрошание: "Какого вы роду-племени?" Знаю, как на это отвечают: "Рода я такого-то, а племени такого-то". А вот внятный ответ на вопрос: "Какого вы этноса?" –вопрос, при котором можно будет сказать не о роде и племени, а о каком-то третьем начале, – я не знаю.

Скажут: "Вы не знаете, а Гумилев – знает".

Во-первых, ничего внятного Гумилев не говорит. Во-вторых, знаю точно, что он смеялся над своей теорией этногенеза. И в-третьих, хотите что-то строить на Гумилеве – стройте. Но лично мне заранее ясно, что обернется это просто хаосом. И ничем больше. И потому я в этом участвовать не буду.

Только по этим причинам я использую старомодное, но внятное понятие "племя". И вовсе не демонизирую желание современных людей формировать некие культурные общности на этой основе. Хотите называть ее "этнографической" – пожалуйста! Проводите праздники, создавайте кланы – это все делают. Но желание превратить подобные общности из культурных в политические чревато только созданием резерваций, этнографических заповедников, то бишь гетто. Хотите этого? Делайте это в союзе с теми, кому это нравится. Но с полной ответственностью за ликвидационный результат. Ибо иного быть не может.

Сделав такую необходимую оговорку, возвращаюсь к основной теме. И утверждаю, что государство русских, в котором русскими являются люди, проживающие на нашей земле, говорящие на нашем языке, имеющие наше гражданство, интегрированные в нашу культуру и этос, – нормально и возможно. Хотя, по ряду исторических причин, и оно не безыздержечно. Но государство русских, в котором русскими являются... даже не понимаю до конца, кто... Рода?.. Племена?.. Такое государство вообще невозможно. И вдвойне невозможно при наличии очевидных центробежных тенденций трайбового и субтрайбового характера. (Уже и сибиряки – не русские. Казаки – явно не русские. Поморы – не русские... Кто русские? Мне лично давно ясно, кто такие русские в этой концепции. Но я поберегу это знание, как говорится, для служебного пользования).

Итак, отбросим извращения – и всмотримся в суть. Человек говорит на русском языке, полностью интегрирован в нашу культуру и этос, является гражданином нашей страны и так далее... Он при этом исповедует ислам – и что? Это его личное дело. Он гражданин такого же национального государства, как Франция. А если еще точнее – то как Индия, где культурное, конфессиональное, племенное и прочее разнообразие, конечно, выше, чем во Франции.

Итак, этот наш гражданин исповедует ислам. А также лелеет, наряду с высшей национальной идентичностью, ту или иную племенную идентичность. И что в этом плохого? Ему для вероисповедания и для сохранения племенной идентичности даны все возможности. Даны же они индийским мусульманам или тамилам? Почему их не дать русским мусульманам или... кому угодно еще... русским татарам, русским чеченцам и так далее? Кто хочет – лелеет племенную идентичность, наряду с национальной. А кто не хочет – не лелеет. У человека, например, мать – одного роду-племени, отец – другого, а жена – третьего. Какую племенную идентичность будет лелеять его сын? Да какую хочет! Или никакую. Его личное дело.

Существование в рамках настоящего проекта "Модерн" совершенно не мешает России быть единым мощным государством, а также интегрировать в свой состав, на основе их добровольного волеизъявления, новые территории. У России есть гигантский нематериальный актив под названием "русский язык". Такого актива нет у европейцев. Что не останавливает их добровольную интеграцию в супергосударство. Нет единого европейского языка – а интеграция идет полным ходом. Роль же русского языка – не оспаривает никто в России. Даже те, кто проклинают Россию и требуют ее распада на части, делают это на русском языке.

Итак, ничто не мешает России быть страною правильного Модерна и при этом превращаться в могучий континент, подобно миллиардной Индии.

Ничто, за исключением некоторых частных, но существенных обстоятельств.

Обстоятельство #1 – нет модернизации в России. Нет, и всё тут! Даже сам призыв ею заняться (при том, что призывающие не всегда понимают, что это такое) означает, что ее нет. А что есть? Есть регресс, который зачат в конце 80-х годов прошлого века, шел вразнос при Ельцине и как-то стабилизирован – но не более того – Путиным. Наша власть (а в России сейчас всё, кроме власти, – это политически микроскопические величины) призывает к ненасильственной модернизации, путая насилие с мобилизацией.

Ничего плохого в ненасильственной (мягкой, демократической etc) модернизации нет. Обеими руками голосую и за эволюционность этой модернизации, и за ее бескровность. Кому нужна кровь ради крови и революция ради революции? Вот только регресс идет полным ходом. Ему наплевать на то, что кто-то хочет что-то эволюционно модернизировать – благородно, ненасильственно и бескровно. Усталые лица модернизаторов, усталый язык, используемый для реализации их (говорю без всякой иронии) благих намерений. Все это свидетельствует о том, что ввести страну в рамки проекта "Модерн" не удается. А значит, не удается и построить правильные отношения наших конфессий с государством.

Обстоятельство #2 – у проекта "Модерн" есть проблемы. Они носят не частный и не ситуативный характер. Этот проект "остывает". Его атакуют как постмодернистские, так и контрмодернистские силы. Если хотите, то мы вступаем в фазу войны с проектом "Модерн" как таковым. И эта фаза является второй фазой большой войны. Первой фазой этой войны была война с СССР и коммунизмом. Речь идет, подчеркиваю, о двух фазах одной войны.

Обстоятельство #3 – СССР не был вовлечен в проект "Модерн". СССР предлагал человечеству проект развития, альтернативный проекту "Модерн". Никто не хочет этого понять по-настоящему, но это именно так. И в советскости, и в коммунизме есть воля к развитию, как и в Модерне. Но это другая воля. В чем-то более накаленная. И, безусловно, взыскующая иного. Того самого утешения (то бишь религиозного или иного преодоления мортальности), отсутствие которого приводит к остыванию проекта "Модерн". Хотим ли мы отказаться от империи как сверхнационального интегративного бытия во имя бытия национального? Хотим ли и сможем ли? Ведь не зря возник СССР, не зря наши народы приняли этот принцип развития. Этот, а не соседний.

Обстоятельство #4 – в мире есть силы, которые не хотят принимать Модерн как один вариант развития и советизм как другой вариант развития. Эти силы в принципе не верят в развитие как благо. Противопоставляя этому что угодно – традиционализм, "золотой век", к которому надо вернуться, и так далее. Не будем демонизировать и эти силы. Аналитический дискурс, который я попытался предложить, вообще не предполагает демонизации чего-либо. "Почему верблюд не ест селедку?" – "Не хочет и не ест". Надо просто отдавать себе отчет в том, что это так. Что речь идет о силах, исповедующих либо постмодернизм, либо контрмодернизм. А также о том, что есть союз постмодернистов и контрмодернистских архаизаторов. Он уже очевиден.

Обстоятельство #5 – есть тайна ислама. Тайна, о которой надо говорить очень тактично. Но о которой нельзя не говорить. Может быть, для кого-нибудь из специалистов то, что я называю тайной, не является тайной. Но будучи хорошо знаком с разными исламоведческими школами мира, я таких специалистов не знаю. Тайна же эта заключается в следующем. Будучи в X –XIII веках учителем Запада в том, что касается культуры и развития, ислам затем начал отставать. Почему? Какие загадочные силы нажали на тормоз? Ведь эти силы не могли быть совсем чужды самому исламу?

Какие силы беспощадно уничтожают внутри ислама все, что дышит волей к развитию? Вновь подчеркиваю, что речь идет не об антиисламских силах, а о силах внутренних.

Не о борьбе с исламом надо говорить! Исламофобия – отвратительна, как и любая фобия. Надо всматриваться с процессы внутри определенной культуры и цивилизации. Всматриваясь – не демонизировать даже то, что кажется тебе враждебным. Но – не демонизируя ничего, отдавать себе отчет в том, что является враждебным, а что не является.

В исламе есть мощный контрмодернистский потенциал. Ислам никоим образом не сводится к этому потенциалу. Контрмодернистский потенциал есть отнюдь не только в исламе. Но кому-то хочется использовать гигантский энергетический потенциал накаленного ислама для контрмодернистских целей. Или для целей, находящихся на стыке контр- и постмодернизма.

Предположим, что победят эти силы. Как соединить желанный для них контрмодернистский мейнстрим с нашей государственностью в любой ее модификации? Я не вижу эффективных путей такого соединения. А предлагаемые (например, обязательную исламизацию всего российского населения, превращение России в халифат или Золотую орду etc) вряд ли стоит рассматривать. Ибо тут речь идет никак не об историческом компромиссе, а о том, что именуется "войною цивилизаций". Если мы говорим о чем-то другом (а я верю, что мы говорим о другом), то нам надо четко понимать, что именно внутри бесконечно уважаемой нами исламской конфессии созвучно идее нашего государства, а что несозвучно.