Мораль и политика всегда находились в непростых соотношениях. Существует не очень афишируемое, но очень твердое суждение, что чем выше ранг политика, тем сложнее счеты этого политика с моралью. Любое другое мнение квалифицируется сторонниками указанного суждения как дилетантизм, наивность, благоглупость, и даже что-то вроде романтического юродствования. Что на это возразить? И впрямь было бы наивно предполагать, что мораль и политика совместимы в той простой и столь желанной для нас всех форме, когда политик верит серьезно и непосредственно в свою миссию нести людям, обществу, стране декларируемые им с трибун и экранов телевизоров моральные ценности.

Но в каком-то смысле столь же наивно вообще игнорировать наличие неких соотношений между моралью и политикой. Да, только совсем наивный человек может верить в моральность политики. Но проповедь политического имморализма – это тоже удел вовсе не высокого профессионала высшего класса. Это экстаз вошедшего в политику новичка, заново открывающего для себя очевидные вещи. Это он, новичок этот, упивается фантастическим открытием – надо же, в политике все непросто, в ней хитрят, в ней нет друзей, а есть интересы. Тот же, кто был по-настоящему бит в политике, кто понял, что там почем, кто ознакомился не только с алгеброй и арифметикой, но и с высшей математикой – тот знает, что сложность соотношения политики и морали вовсе не может быть сведена к тупому имморализму политики.

Без неких идеальных начал, в том числе и моральных, начал, которым сам ты веришь и которым готов служить – не соберешь настоящую команду. Тем более не выстроишь настоящую партию. За колесницей успеха побегут многие. Но при первой же неудаче – предадут. Наполеону, кажется, говорили: "Смотрите, мон женераль, как Вас приветствует народ!" И что он отвечал на это? "Они также ликовали бы, если бы меня вели на эшафот." Тут есть ложное отождествление толпы, быдла и народа как высшего суверена истории. Но тут есть и правда. Горькая правда тех, кто собирает под свои знамена людей, поклоняющихся успеху.

Идеальное и мораль как часть идеального жестко предопределяют возможность и невозможность создания настоящей партии, настоящей команды единомышленников. За деньги этого не купишь. В частности, потому, что купленное сразу же перекупят другие – те, кто даст больше. За деньги вообще много чего не купишь из того, что нужно для подлинной власти. И непонимание этого обстоятельства делает беспомощным и амбициозным одновременно все наше "легендарное" банковское сообщество.

Высокий градус морали, высокий градус идеального вообще нужны для создания партии и команды, способной к серьезным свершениям, к мобилизационным усилиям, к самопожертвованию, наконец. Без подобной партии и команды политик-одиночка, этот заложник успеха, этот раб популярности, не способен реализовать крупный исторический проект. Мало того, выведя себя из поля морального и системы высших ценностей, сам этот одиночка, будь он семи пядей во лбу, никогда не станет скульптором истории, архитектором народной судьбы. Не станет уже потому, что одновременно с подобным выведением (и эйфорией огромных возможностей, рождаемых таким выведением) этот одиночка вообще перестанет понимать, что такое миссия вообще и его миссия, в частности. А это те крылья, которые, однажды будучи подрезанными, уже никогда не позволят взлететь по-настоящему. И лебедя не будет. А будет гусь, хлопающий крыльями на сельской обочине малой политики и обещающий своим собратьям: "Вот сейчас полечу!"

Служение идеальному и морали – пусть затаенное и сложно сопрягаемое с аморальным, циничным – единственная возможность сохранить иммунитет против эрозии крупных целей, масштабных устремлений, воли к действительному свершению. Нет идеального и морали – "бабки", упоение успехом, иллюзия вседозволенности растлят политика и подрежут ему крылья раньше, чем он куда-то взлетит. Не в этом ли составная часть красноярского соблазна? Не здесь ли низменный, но убийственно точный по отношению к нашей подлой действительности расчет, который лег в основу красноярского эксперимента? По крайней мере, нельзя полностью игнорировать этот расчет, эту анатомию цинизма, анализируя случившееся.

И все же я не стал бы начинать анализ с данного обстоятельства, если бы не карма каждого аналитика, предлагающего схемы и модели осмысления, адекватные нынешней скверной реальности. Беда в том, что адекватный анализ этой скверной реальности не может не быть описанием циников и циничности. А подобное описание само по себе множит цинизм во всех его разновидностях. В том числе и в преобладающей – "пофигительской". "Что, все так гадко? — спросят меня. — Ну, так и гори они огнем! Нам все по фигу!"

Вот почему в аналитическом прологе я решил рассмотреть то, что к цинизму не сводится. Но дальше-то приходится анализировать "цинику в собственном соку".

Чем является красноярский эксперимент в рамках подобной (доминирующей сегодня) "собственно-сочной" циники? С этой точки зрения мы присутствуем на определенных политических торгах. На некоем аукционе, политическом Сотби. Наиболее ясно это стало после того, как в очередной раз было заявлено, и не кем-нибудь, а пресс-секретарем президента РФ, что Б.Ельцин, вполне возможно, будет баллотироваться в 2000 году. В самом этом заявлении, поразившем общество и вызвавшем многочисленные ахи и охи по поводу морали, я ничего особо циничного не вижу. В ближайшем окружении президента нет консолидированной позиции по поводу того, избираться ли Ельцину. Ельцин пока к ближайшему окружению прислушивается. В любом случае, он понимает, что выбираться должен не один, а с командой. Причем с командой мощной и преданной. Тут не заставишь присягнуть. Заставишь – как присягнули, так и предадут. Тут нужно, чтобы созрела ситуация. Вот Ельцин и занят проблемой подобного созревания. Занят со свойственной ему во всем, что касается власти, терпеливостью и решительностью.

Но выборы 2000 года в РФ – это лишь один из способов для Ельцина сохранить власть. Является ли этот способ оптимальным – президент еще не решил. Он не выбрал до конца способ решения властной проблемы. Но он точно знает, что решать проблему своей власти на период после 2000 года он будет. Что у него нет выхода, кроме как эту проблему решать достаточно эффективно (вновь подчеркну – тем или иным путем). И вряд ли есть по этому поводу разногласия в том, что мы именуем близким окружением. А если такие разногласия и возникнут, то это будет только значить, что близкое окружение станет бывшим близким окружением. И ничего более. Предложите Ельцину тот или иной способ сохранения власти. И он выберет наилучший способ. Предложите тех или иных партнеров по делу сохранения власти – он выберет самых эффективных партнеров и выберет безошибочно. Предложите ему отдать власть – и он откажется. А авторы подобного предложения перейдут в соответствующий разряд. Это очень естественно для человека, состоящего из власти, сотканного из нее. И это вдвойне естественно в ситуации, когда трудно уйти из власти, сохранив совокупность элитных позиций. А потеряв эти позиции, можно вместе с ними потерять и все остальное. Жизнь в том числе. И в этом вопросе нет и не может быть субъекта гарантии. Все гарантии после потери власти не стоят ломаного гроша.

Много говорят о феномене Дэн Сяопина. Улицы полны уже не только "бонапартами", как ранее, но и "дэн сяопинами", мелкими, средними и крупными. Открою секрет полишинеля. Дэн Сяопин смог уйти и остаться по одной единственной причине: он руководил "Красным драконом", китайским субъектом политики и параполитики. Он руководил еще до назначения на высший государственный пост. Он взошел на государственный пост, поскольку ситуация была критической, и пришлось (да, именно пришлось!) сочетать государственную и элитно-властную функцию в одно лице. И он ушел с государственного поста, поскольку ситуация стала менее критической (плюс возрастные ограничения, которые никого не минуют). И уйдя, он остался и назначил преемника...

Несколько месяцев назад Борис Абрамович Березовский в своем ярком выступлении по НТВ сообщил, что главная его задача – обеспечить преемственность власти... Мне в связи с этим вспомнилась одна беседа с очень пожилым и высокопоставленным китайским политиком. Я затронул в беседе имя Сталина, и этот политик отреагировал. "А, Сталин, — сказал он. – Да, Сталин многие проблемы решил... Кроме одной. Он не обеспечил преемственность власти. А мы эту проблему решили. У нас великий Дэн Сяопин стал преемником великого Мао Цзедуна, великий Цзянь Цземинь стал преемником великого Дэн Сяопина..." Политик помолчал, отсутствующий взгляд вдруг сосредоточился на мне, и я увидел, как выцветшие от старости до безжизненной белизны глаза вдруг стали ярко-голубыми (что это такое, знает любой режиссер). Политик сказал, глядя мне прямо в глаза: "Мы не знаем, кто будет следующим, но мы знаем, что этот следующий будет великим и будет преемником... Ибо..." Он еще помолчал. Глаза вспыхнули совсем ярко, и он завершил мысль: "Ибо таково веление Поднебесной".

Если Борис Абрамович действительно хочет решить поставленную задачу обеспечения преемственности власти – пусть он построит в России субъект преемственности. Подобный тому, который выстрадал Китай. Этот "Красный дракон", реализующий преемственность, исходя из веления Поднебесной.

Первые шаги в этом направлении можно было сделать после письма 13-ти. Что там дракон – хоть высший элитный клуб-то тогда еще можно было создать! Но это не было реализовано. Тогда о какой денсяопиновской преемственности может идти речь? В условиях, когда власть в России по-прежнему первична по отношению ко всему остальному, в том числе и к отношениям собственности? Последнее, кстати, мы вскоре отнаблюдаем в рамках красноярского эксперимента. Вряд ли кто-нибудь сомневается, что "серые" и "черные" деньги, стоящие за Лебедем, впрочем, как и любые другие деньги, лежащие в основе его успеха, не захотят получить десять тысяч процентов на вложенный в его политическую кампанию капитал. И вряд ли мы считаем, что этим деньгам будет в этом отказано. В преддверии будущих политических баталий!

А раз мы в этом не сомневаемся, то первый стратегический смысл, который можно извлечь из эпопеи с Лебедем на данном ее этапе, достаточно очевиден. Политическая власть в нынешней России и ее фундамент – делатели политиков и политики – показывают через выборы Лебедя, что они первичны. Что власть, господа собственники, — это вам не хухры-мухры! Это не что-то, во что не надо вкладываться! Что ваше желание снизить цену на властный, собственно политический товар (мол, мы уже прихватили собственность, и вы теперь не отнимите) – "зело мерзостно" и неадекватно. Что по-прежнему на первом месте в России стоит власть. И что эта власть, когда надо, кого хошь как надо ограбит. За милую душу!

Выборы Лебедя – это общий интерес всей корпорации политиков и "технологов" (делателей политики и политиков). Эта корпорация в Красноярске – кого "опустила"? Да тех самых капиталистов, от имени коих все еще говорят главные политические технологи. Держатели информационного и интеллектуального оружия еще раз показали – они на первом месте. Цена на их услуги выше цены на любые другие услуги. Роль их – первична. Кто на втором месте? Те, кого приводят к власти с помощью этого оружия. Политики то есть. Им, может быть, и обидно, что они на втором месте, а не на первом. Но если вдуматься – все-таки на втором! А не на третьем и не на десятом! Быть вторыми, быть в лидирующей группе отрыва по цене услуг и по значимости – в этом общий интерес делателей политики и проводимых ими в политику боссов.

Да, я описываю вещи, выведенные за рамки всякой морали. Но не я их вывел за эти рамки. А описывать вещи надо такими, каковы они есть. И когда я говорю о цинизме – я вовсе не имею в виду желание того или иного политика сохраниться у власти. Это живое, конечно, насыщенное властным эгоизмом, но человечески понятное желание. Цинизм начинается там, где политик исчезает как собственно человеческое (сколь угодно далекое от идеальности) начало – с его целями, стремлениями, волевыми флюидами, формирующими вокруг себя поля действительных приверженцев, историческими планами, ощущением предназначения, в конце концов.

Превратить все это в обычный товар – такой же, как акции нефтяного концерна, и считать такое превращение естественным – вот что такое цинизм. Я не в порядке осуждения даже говорю. А в порядке констатации. Цинизм – это всегда ампутация в человеке той или иной части его человечности. Цинизм в политике – это ампутация в политике человеческого содержания. Которое, еще раз подчеркну, в политике есть. Есть безусловно и непременно постольку, поскольку речь идет о разновидности человеческого исторического творчества, каковым действительная политика и является.

В Красноярске "играли Лебедя". И в этом был цинизм. Ибо "играние" Лебедя и ампутация в Лебеде какого-либо действительно политического содержания – это одно и то же. И как бы скверно я ни относился к Лебедю, смотреть на это было... больно? Нет, не то! Стыдно? Опять не то. В общем, даже и не важно, как это охарактеризовать. Важно, что в подобном смотрении был предельный человеческий дискомфорт. Тот дискомфорт, который всегда наличествует в случае, если прямо на твоих глазах из сколь угодно плохого человека делают "просто товар"... и даже хуже. Тему для игровых вариаций.

Представьте себе аукцион. На аукционе есть покупатель. И есть продавцы конкурирующих товаров. Сражающиеся за то, чтобы покупатель купил именно их товар по максимально высокой цене. Кто покупатель? После размышлений Ястржембского по поводу возможности выборов Ельцина почти нет сомнений в том, что покупатель – Ельцин Борис Николаевич. Он и никто другой. Кто продавцы? Лебедь и Зубов? Вот уж нет! Всмотритесь внимательно, и вы увидите, что продавцы – это Березовский и Лужков. Они и никто более! Что есть товар? Наверное, это Лебедь? Опять же нет! Товар – это выборные возможности. Это возможности "играть такого-то" и выиграть. Березовский "играл" на повышение Лебедя и выиграл. Лужков играл на понижение Лебедя и проиграл. Березовский получил высокую цену – очень важный пост, существенные позиции для Рыбкина. Но – и острастку, чтобы не зарывался. Почему получил так много? Да потому, что зарекомендовал себя эффективным в подобном игрании. Почему получил острастку? Чтобы другого не вздумал играть. А то можно и в космос улететь, понимаешь.

Лужков получил звание почетного строителя. И открытую дверь для контактов с перспективой на будущее. Почему получил так мало? Да потому, что оказался неэффективен в подобном игрании! Проиграл! Почему что-то получил? Потому, что еще не вечер! Игра не последняя! И конкуренция на рынке товара "политических деланий" будет обостряться. Поймет Лужков, в чем задача и сумеет повысить эффективность – покупатель будет адекватен. И повысит цену.

Кто же в этой ситуации Лебедь? Не покупатель, не продавец, не товар даже. Кто тогда? Представьте себе – стол, на котором выставляют товары при аукционе. Подиум, на котором демонстрируются красоты продаваемого. В том-то и изощренность наблюдаемой нами ситуации. Точнее, в этом первая, начальная изощренность. Есть и вторая. Подобное "играем такого-то" возможно, только если общества нет. Если общество – это не мрамор и гранит для исторического ваятеля, а пластилин для быстрых поделок, которые тут же плавятся в условиях минимального поднятия исторической температуры. Политическим технологам кажется, что наиболее высокую цену их технологии имеют в отсутствие общества. И потому это отсутствие выгодно. Но это не так. Полное отсутствие общества полностью девальвирует власть. Нет общества – нет армии, ибо никто не будет умирать ради "играния такого-то". Нет государства, ибо государство – это всегда тяжелая ноша, и никто не будет волочить эту ношу в условиях, когда политика низводится до обыкновенной биржи. Спекулятивной? Конечно. Но еще хуже, что виртуальной! Мгновенно меняющей все конъюнктурные показатели. Биржи вторичных (а то и третичных) ценных бумаг. Общество слагают люди. Занимаясь ампутацией человеческого, нельзя одновременно собирать общество.

Нет общества – ждите парада Басаева на Красной площади. Ждите истребления себя другим обществом. Таков закон жизни. Сначала в Чечне убили высших офицеров ключевого управления Генштаба. Ноль реакции. Затем захватили в заложники представителя президента. Ноль действительной реакции! Пена слов. Дальше? Захватят вице-премьера, премьера, кого-нибудь из ближнего окружения. Почему нет?

Единственное, чего я здесь не понимаю – о какой преемственности власти идет речь? Мучаюсь, пытаюсь постигнуть глубину идеи и мощь комбинации. Но ничего не получается. А получается – акробатика над бездной. Со вполне понятным концом.

И последнее. Конечно, интересно разбирать пируэты в этой захватывающей акробатике. Интересно просчитывать скачки конъюнктуры на виртуальной бирже. Но уж очень бы хотелось, чтобы это происходило в какой-нибудь другой стране, имеющей к тебе меньшее отношение. И вот тогда интеллектуальный кайф был бы полным и окончательным.