4 декабря — Китай заявил, что понимает возражения России против планов расширения НАТО на Восток.
5 декабря — Минобороны США передало корпорации "Боинг" заказ стоимостью в 63 миллиона долларов на производство 74 зенитных ракетных комплексов "Стингер" для Тайваня.
11 декабря — В Вашингтон с официальным визитом впервые с 1989 года прибыл министр обороны Китая Чи Хаотянь.
14 декабря — Россия и КНР подписали соглашение о военном сотрудничестве. Сумма контрактов с КНР может достигнуть нескольких миллиардов долларов.



Судя по всему, мы являемся свидетелями начала процесса серьезного улучшения американо-китайских отношений. Причем наиболее примечательно то, что его инициатором выступили именно США. Сами американские аналитики новое содержание китайской политики Вашингтона трактуют ни много ни мало как отказ от традиционной "стратегии сдерживания" и переход к более тесному сотрудничеству. И дают следующее объяснение: Китай сейчас единственная страна, способная подорвать внешнюю политику США и внести осложнения даже во внутриполитическую обстановку — хотя бы в силу зависимости американского рынка дешевых товаров от китайской продукции.
Конечно, в такой трактовке есть большая доля лукавства — дескать, Китай настолько мощная страна, что может нанести непоправимый урон, вот поэтому США идут ему на всевозможные уступки и хотят наладить пошатнувшиеся отношения. Впрочем, отношения двух стран сегодня действительно оставляют желать много лучшего. В области торговли между ними идет затяжная война, хотя трения, тем не менее, удается как-то улаживать. В области прав человека, к которой США относятся с большим трепетом, китайцы подчеркнуто пренебрежительны и даже само понятие диссидентства поставили вне закона. В военно-политической сфере США подозревают Китай то в оказании помощи Пакистану в сооружении ядерного реактора, производящего плутоний, то в экспорте компонентов к баллистической ракете М-11 (если не самой ракеты).
КНР, в свою очередь, упрекает США в масштабных поставках оружия Тайваню, а то, что США угрожали Китаю авианосцами весной этого года, было охарактеризовано как кульминация "политики гегемонистского вмешательства во внутренние дела". Так обстоят дела на уровне дипломатии. Неофициальные же отношения между двумя странами еще хуже. Влиятельная в руководстве КНР военная группировка прямо заявляет, что китайский МИД "низкопоклонствует" перед Америкой, а нынешнее руководство Пекина в целом считается наиболее антиамериканским со времени восстановления контактов Никсоном в 1972 году.
Учитывая эту непростую ситуацию, госсекретарь Кристофер во время своей поездки в Пекин пообещал Китаю содействие США по двум важнейшим для него проблемам: ускорению принятия КНР во Всемирную торговую организацию (ВТО) и созданию благоприятных условий для перехода Гонконга под суверенитет Китая в будущем году. А визит китайского министра обороны в Соединенные Штаты проходил с подчеркнутым соблюдением всех полагающихся по протоколу знаков внимания: с почетным караулом у трапа самолета и торжественными артиллерийскими залпами.
И все-таки — неужели дело действительно объясняется всего лишь страхом США перед неудержимо набирающей мощь новой азиатской сверхдержавой? По всей видимости, это не так. При внимательном взгляде на то, что в США определяют как перспективные геополитические концепции на XXI век, подобное объяснение придется отбросить как слишком простое и уже в силу этого — неверное.
В докладе "Американские национальные интересы" (подготовленном в июле 1996 года комиссией из видных республиканцев и демократов) в перечне жизненно важных интересов США присутствует "предотвращение появления враждебного гегемона в Европе или в Азии". Что же в этом отношении есть Китай в региональном и глобальном аспектах?
В сфере глобальной геополитики США после победы в "холодной войне", распада экономически довольно мощной системы соцстран и последующего радикального изменения соотношения мировых сил в их пользу поставили перед собой задачу, которая прежде казалась отнесенной в далекую перспективу. Речь идет о выстраивании конкретных механизмов, с помощью которых США могли бы диктовать свою экономическую и военно-политическую волю всему миру. Для этого выстраивания Китай в его нынешнем виде является помехой. И, как ни странно, помехой прежде всего идеологической.
В 50-60-е годы среди соцстран сложились три экономические модели, сочетавшие плановую экономику и рынок — югославская (с преобладанием рыночного элемента), китайская (в которой план и рынок находились в относительной гармонии) и советская (с преобладанием плана над рынком). Сумев разрушить в СССР плановое управление экономикой, Запад на неопределенно долгий срок нейтрализовал промышленную мощь России, а либеральными политическими реформами привязал ее к своей политической системе. Взяв под контроль с помощью Дейтонских соглашений послевоенную ситуацию в Югославии, Запад сумел лишить будущего социалистические элементы ее экономики. И лишь Китай, нарастивший в 70-е годы энергию рыночных реформ и сохраняющий одновременно командные высоты в плановой экономике, избежал гибельного водоворота, образовавшегося на месте ушедшей на дно социалистической системы.
Если судьба России и бывших соцстран Европы, с точки зрения Запада, определена — они вовлечены в вечную и бесперспективную гонку за западным уровнем жизни — то Китай (пусть где-то в 20-х годах будущего века) может стать грозным идеолого-экономическим соперником. Кроме того, именно Китай в политико-силовом плане готов занять в мировом распределении сил то место, которое до "холодной войны" занимал СССР. И тогда с идеей монополярного мира можно проститься, а прощаться "очень не хочется". Вот США и ищут ответ на китайский вызов, упаковывая этот ответ в комплиментарную оболочку.
Но для адекватного ответа глобальному китайскому вызову США все же имеют некоторый временной ресурс. А вот региональный аспект того же китайского вызова требует незамедлительного ответа. Благодаря динамизму своего экономического роста, военно-политической мощи и всепроникающему влиянию своей диаспоры Китай уже однозначно стал лидером в АТР. Не в последнюю очередь из-за противодействия Китая оборачивались неудачей попытки США формировать в Азиатском регионе свою экономическую политику. Поэтому США и предприняли активные шаги по принятию КНР в Организацию Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества — и теперь дают гарантии принятия во Всемирную торговую организацию. Все вместе это дает им возможность воздействовать на стратегию своего конкурента в нескольких планах:
. ввести китайскую торговлю в унифицированную (американскую) систему торговых нормативов, то есть взять под контроль экспортно-импортные потоки,
. увеличить доступ для иностранного капитала и обеспечить ему успешное функционирование на территории КНР,
. блокировать возможность создания Китаем чисто восточно-азиатской экономической ассоциации, неизбежно направленной против западного экономического центра силы.
Конечно, эти американские планы встречают противодействие и Китая, и "новых азиатских тигров". Так, навязываемые им стандартные западные правила и нормативы торговли члены АТЭС расценивают как игру "в незнакомый им американский футбол с заверениями, что это просто, поскольку поле для всех одинаково ровное". В то же время в АТР Китаю удается снимать у стран региона традиционные антикитайские опасения. Так, премьер-министр Малайзии Махатхир заявил, что страны Восточной Азии не должны считать, будто Китай представляет угрозу для их безопасности.
Энергичная китайская диаспора не миновала даже собственную территорию США. Избрание губернатором штата Вашингтон на выборах 5 ноября китайца Ло Цзяхуэя в американской политической прессе было с кривой усмешкой расценено как казус. Однако если это казус, то "казус белли". Расположенный на тихоокеанском побережье Сиэтл — столица штата — не только играет большую роль в американо-китайских экономических связях, но и является воротами китайской иммиграции. Еще более знаменательно заявление нового губернатора: "В XXI веке мы, выходцы из Китая, должны иметь более широкое влияние в Соединенных Штатах, чем в уходящем XX веке".
Однако у региональной проблемы есть еще один "глобально-региональный" ракурс, не сводимый к лидерству Китая в АТР. КНР становится лидером стран "третьего мира", то есть, по американской терминологии, "враждебным гегемоном". В противовес этой угрозе США и планируют мягкий блокирующий ответ, предполагающий всемерное усиление контактов с КНР, что позволит им нейтрализовать как консолидацию стран "третьего мира" вокруг Китая, так и возможность военно-политического союза Китая, России и Индии — азиатских стран-лидеров, обладающих ядерным оружием.
Таким образом, совершенно очевидно, что резкая смена курса на сближение с КНР — не следствие "страха" перед конкурентом, а попытка "приручить" своего "главного геостратегического соперника XXI века", соблазняя его некими гипотетическими шансами вступить, пусть извилистым путем, в клуб держав — "устроителей мира".
Однако, при всех экономических и политических авансах со стороны Запада, у Китая нет реальных шансов стать частью жестко централизованной западной системы управления миром хотя бы потому, что, в отличие от России, ресурсные и демографические параметры Китая делают невозможным его использование в качестве источника жизнеобеспечения Запада. Проще говоря, все свое сырье Китай потребляет сам и даже все более нуждается в его импорте (кстати, это же относится и к Индии).
Россия, так же как США, считает Китай сверхдержавой XXI века и проявляет к нему повышенное внимание. КНР стал четвертой страной, для сотрудничества с которой создана специальная комиссия на уровне премьер-министров. Но ни уровень реальных торгово-экономических контактов, ни, тем более, уровень идеологического взаимопонимания пока не дают оснований говорить о каких-то стратегических достижениях в российско-китайском диалоге на высшем уровне. Достаточно двойственным представляется решение российско-китайской территориальной проблемы, даже учитывая достигнутую после визита Примакова договоренность о сокращении вооруженных сил по обе стороны границы. Хотя последние шаги для преодоления спада в торговле, как ожидается, доведут рост товарооборота до 7,5 миллиардов долларов, по сравнению с объемом торговли с США (50 миллиардов), это крайне мало. Кроме того, доминирует-то в этой сумме "обоюдоострая" (как мы знаем по российско-германскому диалогу 20-х годов) продажа вооружений.
Что же касается гораздо более значительного политического смысла российско-китайского сотрудничества, то России прежде всего предстоит определить собственный глобальный подход к этой проблеме с учетом далекой перспективы. Объективно Китаю, России, Индии — азиатским государствам-лидерам — для сохранения своей целостности в ситуации коллективного напора стран "большой семерки" необходима политика все более тесного взаимодействия. Однако на деле это означает жесткую неуступчивость в стратегических международных вопросах, которую, кстати, проявляет Китай и к которой Россия не готова ни экономически, ни политически, ни в смысле самосознания своей элиты. И все-таки, — готовы мы к решению этой проблемы или нет — она встает перед Россией во всей своей грозной неотвратимости с той же скоростью, с какой приближается к ее границам блок НАТО, отделяются от нее субъекты федерации и разваливается ее армия. Так что в известном смысле именно от России зависит, станут ли янки и китайцы "дружить против нее", причем всерьез и надолго.

Ю. БАРДАХЧИЕВ