Для Томсона предметом особого интереса является античная греческая демократическая революция. Руководствуясь марксистско-ленинской методологией, Томсон рассматривает любое государство, включая античную демократию, как организацию, используемую одним классом для насильственного подавления другого класса.

Античная демократия для Томсона — это диктатура рабовладельцев. Буржуазная демократия — это диктатура буржуазии. Оговаривая различие между двумя этими типами демократии («Рабы, полностью лишенные свободы, номинальной или реальной, в древнем обществе сами были товаром. Наемные рабочие буржуазного общества являются номинально свободными...»), Томсон обращает внимание читателя на то, что «несмотря на такое основное различие, эти два типа демократии (античная и буржуазная — С. К.) имеют известные общие черты, которые, хотя они и носят второстепенный характер, не должны быть отброшены на этом основании как незначительные».

Что же это за общие черты?

Томсон утверждает, что речь идет о трех общих чертах, благодаря наличию которых можно говорить о сходстве античной и буржуазной демократии.

Первая черта, обеспечивающая такое сходство, по Томсону, состоит в том, что «обе эти формы демократии были установлены под руководством нового класса, чье богатство имело своим источником промышленность и торговлю».

Вторая черта, обеспечивающая сходство античной и буржуазной демократии, на которую Томсон обращает внимание, состоит в том, что «новый класс (речь идет о классе, источник богатства которого — промышленность и торговля — С. К.) пользовался поддержкой крестьянства и встречал сопротивление со стороны наследственной земельной олигархии».

И, наконец, третья черта, позволяющая, как считает Томсон, проводить параллель между античной и буржуазной демократией, состоит в том, что «обе формы демократии были установлены в период, характеризующийся быстрым ростом товарного производства».

Далее Томсон в главе X своего исследования «Первые философы», озаглавленной «Демократическая революция», переходит от рассмотрения видов демократии и проведения параллелей между демократиями античной и буржуазной к рассмотрению демократической революции. Томсон утверждает, что демократическая революция в античном мире имела место только в Древней Греции. Он настаивает на том, что «в древнем мире она (демократическая революция — С. К.) больше нигде (кроме Древней Греции — С. К.) не имела места». Это очень сильное утверждение, позволяющее рассматривать Томсона не просто как историка, исследующего античность с применением марксистско-ленинской методологии, а как интеллектуала, способного и глубоко уважать марксистско-ленинскую методологию, и двигаться в ее русле, и развивать ее постольку, поскольку этого требует анализируемый им древнегреческий исторический материал.

Вдумаемся: если в древнем мире демократическая революция всё же была, а Томсон настаивает на том, что она имела место, и если демократическая революция в древнем мире произошла только в античной Греции, то это означает, что древний мир фундаментально неоднороден. Что одна, древнегреческая часть этого мира способна на осуществление такого крупного трансформационного эксцесса, как демократическая революция, а все остальные части древнего мира на осуществление такого трансформационного эксцесса категорически не способны.

Но это, в свою очередь, означает, что древнегреческий мир обладает, в отличие от всего остального древнего мира, определенной таинственной способностью к саморазвитию. Ведь именно там, где происходят крупнейшие трансформационные эксцессы, там и осуществляется саморазвитие. А поскольку кроме этого древнегреческий мир, по Томсону, оказался исключительным в плане способности перейти от мифа к науке (начальной формой которой, по Томсону, является натурфилософия), то древнегреческий мир вообще обладает фантастической исключительностью. Которая не может не передаться от древнегреческого мира некоему западному миру в целом.

Я не хочу здесь обсуждать, насколько тезис Томсона о такой исключительности древнегреческого мира, неумолимо превращающей именно этот мир в локомотив всемирно-исторического развития, укладывается в канонический марксизм-ленинизм. По мне — так полностью укладывается. Но кто-то скажет, что Маркс, Энгельс и Ленин не отстаивали с такой категоричностью исключительную способность Запада осуществлять саморазвитие с помощью великих трансформационных эксцессов, именуемых революциями.

При всей важности такого спора об отношении классиков марксизма-ленинизма к уникальной западной способности эксцессно-трансформационного саморазвития (которое не может не базироваться на уникальной западной способности к развитию самосознания), для нас сейчас намного важнее то, как Томсон описывает древнегреческую демократическую революцию.

Томсон пишет: «Под демократической революцией в Древней Греции (в древнем мире она больше нигде не имела места) мы понимаем переход государственной власти от земельной аристократии к новому купеческому классу. Выдвигались возражения, что этот термин является слишком неопределенным, поскольку он одинаково может быть применен как к буржуазной революции, так и к социалистической революции. Это верно, но не имеет большого значения. Потребность в более точном термине возникает из-за отсутствия отличительного названия для того, что в своей оценке древней Греции Энгельс называет новым классом «богатых промышленников или купцов». Следовательно, когда мы говорим о демократической революции, то следует понимать, что мы имеем в виду древних греков, которые, кроме всего прочего, имеют некоторые основания на приоритет в использовании этого термина, так как именно они и дали демократии это название».

Томсон утверждает, что демократической древнегреческой революции (в других частях древнего мира, подчеркнем еще раз, по Томсону, демократических революций не происходило) «предшествовала переходная фаза, известная под названием тирании».

Далее Томсон описывает три стадии развития процесса, который он называет древнегреческой демократической революцией.

Первая стадия — стабильное существование того старого уклада, для ломки которого осуществлялась обсуждаемая Томсоном древнегреческая демократическая революция. На этой стадии власть находится в руках олигархии или земельной аристократии. Мы уже обсуждали эту аристократию эвпатридов.

На второй стадии осуществляется переход от старого к новому укладу. Этот переход, согласно Томсону, подготавливает особая форма власти, именуемая «тирания». Таким образом, тирания вовсе не является укреплением стабильного существования старого уклада. Она прокладывает путь новому укладу, подрывая основания уклада старого.

И, наконец, на третьей стадии тиранию сменяет демократия, которая окончательно передает власть от класса земельных аристократов классу промышленников и купцов.

Описав эту последовательность, Томсон оговаривает, что полное ее развертывание имело место далеко не всегда.

Что всё, зачастую, осложнялось конфликтами между древнегреческими городами-государствами, а также конфликтом Древней Греции с Древней Персией.

И что только в Афинах данная последовательность, которую Томсон называет ходом событий, нашла «свое отражение с достаточной полнотой в форме связного и последовательного рассказа, и потому мы должны рассматривать историю этого города как нечто типичное в главных чертах для остальных городов».

Томсон предлагает читателю проследить рост демократического движения в Афинах и сопоставить этот рост с динамикой мышления афинян, воссоздав таким образом основные черты уникальной, по мнению Томсона, древнегреческой демократии вообще и столь же уникальной, по его мнению, древнегреческой демократической революции в частности.

Оговорив, что аттическую государственность традиционно связывают с царствованием легендарного Тесея, Томсон рассматривает формирование насильственной олигархии эвпатридов, которая всё больше и больше захватывала обрабатываемые земли в свои руки, утверждая, что на этот процесс никак особо не повлияло дорийское вторжение на территорию Пелопоннеса.

Вот, что Томсон пишет о наступлении эвпатридов на права всех остальных жителей Аттики: «Давая взаймы семена и припасы после неурожайного года, крупный землевладелец (имеется в виду эвпатрид — С. К.) становился кредитором мелкого земельного собственника, усиливая свое давление на него до тех пор, пока последний не оказывался в таком положении, что мог расплатиться только в том случае, если отказывался от личной свободы. Это было также время, когда племенные обычаи, связанные с убийством, претерпели изменения в интересах нового господствующего класса. В племенном обществе убийца был вынужден бежать и искать себе защиты на чужбине, где его принимали как беглеца, умоляющего о защите, и усыновляли. Однако теперь эвпатриды, которые передали старые родовые культы в руки наследственного жречества, ввели практику очищения, которое было модифицированной формой усыновления. <...> Таким образом, установив, что убийца должен был обращаться с просьбой к ним, они сохранили за собой полную свободу при рассмотрении дел о преступлениях, стимулы для которых всё время росли вместе с ростом частной собственности».

Томсон приводит один из примеров того, как осуществлялась растянутая во времени демократическая древнегреческая революция. Он пишет: «Около 632 года до н. э. один аристократ, по имени Килон, который был женат на дочери Феагена, тирана Мегары, пытался захватить власть в Афинах. Поскольку Феаген, по-видимому, был связан с торговлей шерстью, которой славилась Мегара, возможно, что также и Килон имел коммерческие интересы. Если это так, то афинские купцы были еще недостаточно сильны для того, чтобы успешно бороться с землевладельцами, так как попытка Килона оказалась неудачной. Хотя он прибег к защите святилища в храме Афины Полиады, он был убит по подстрекательству Мегакла, лидера Алкмеонидов (крупного эвпатрического семейства — С. К.). Семья Килона была приговорена к вечному изгнанию, но его приверженцы точно так же добились изгнания Алкмеонидов как осквернителей святыни».

То есть для Томсона в рассматриваемый период чаши весов колеблются, старый класс земельных аристократов-эвпатридов и новый торгово-промышленный класс атакуют друг друга с переменным успехом. Чуть позже, тем не менее, оформляется некий сдвиг в сторону победы нового класса. Томсон пишет: «Несколькими годами позднее эвпатриды опубликовали кодекс законов, составленный Драконом. И вероятно, это также было уступкой новому купеческому классу».

Дракон или Драконт — это один из древнейших законодателей Греции. Он родом из Афин. В 621 году до н. э. Дракон составил для Афинской республики первые писаные законы. Впоследствии эти законы были существенно трансформированы уже обсуждавшимся нами Солоном, который вовсе не отменил то, что было учреждено Драконом. Свод законов Дракона был так суров, что возникло крылатое выражение «драконовские меры».

Но на самом деле даже самые суровые законы Дракона уже не оформляли эвпатридский беспредел, а, вводя этот беспредел в некие рамки, создавали новый тип общественного устройства, плохо сочетаемый с беспредельной властью эвпатридов. Позже эту власть в существенной степени окоротил знаменитый Солон. И сделал он это, опираясь на законы Дракона.

В конце XIX века нашей эры (конкретно — в 1891 году) было обнаружено новое сочинение Аристотеля об афинской политии. В нем Аристотель отрекомендовывает Дракона как политического реформатора, признавшего политическую полноправность за всеми афинянами (что категорически не отвечало мировоззрению эвпатридов и их представлениям об иерархии и власти). Дракон, если верить Аристотелю, признал политическую полноправность за всеми афинянами, способными служить на собственном иждивении в тяжеловооруженных войсках. Он также создал народное собрание из 401 человека, ввел основные политические роли (ареопаг, архонты, стратеги, пританы), оговорил возможность жеребьевок в том, что касается распределения ролей, поделил граждан на классы по имуществу и по праву избираемости на должности.

Считается, что, наделяя политическим полноправием всех граждан Афин вне зависимости от их обладания тем или иным имущественным состоянием, а также от их происхождения, Солон только завершил дело Дракона. И что уже при Драконе натуральное хозяйство превратилось в хозяйство денежное, что привело к образованию зажиточного класса незнатных граждан, начавших наступление на эвпатридскую знать.

Удерживал ли Дракон некие возможности эвпатридов, идя на уступки, или он сделал первый шаг к прекращению господства эвпатридов — не ясно. Скорее речь шла и о том, и о другом одновременно.

Эвпатриды, делая время от времени более или менее удачные попытки возвращения к старому устройству, противопоставляли Дракона Солону. Но, скорее всего, прав Томсон, говорящий о том, что законы Дракона — это первая уступка, которую класс эвпатридов делает под нажимом нового торгово-купеческого класса.

Что же касается перехода от «времени Дракона к времени Солона», то Томсон описывает этот переход так: «В начале VI столетия до н. э. наступил первый кризис (речь идет о кризисе эвпатридской системы — С. К.). Крестьяне находились на грани восстания, требуя передела земли. Самому бедному из них разрешалось оставлять для себя только шестую часть своей продукции. Многие были вынуждены распродать всё и уехать за море в качестве нищих или рабов, в то время как другие были лишены своего дома на полях, которые некогда были их собственными. Эвпатриды понимали, что для предотвращения крестьянского восстания они должны достигнуть какого-то компромисса с купцами, которые, так же как и они, были обеспокоены возникшей угрозой частной собственности. Поэтому Солон из рода Кодридов, которые активно занимались торговлей, был облечен диктаторской властью. Если бы Солон был революционером, он мог бы объявить себя тираном (обратите внимание на это отождествление тирании и революции — С. К.); однако, разумеется, если бы он имел такое намерение, он не получил бы этого назначения. Эвпатриды знали своего человека».

Далее Томсон подробно описывает меры Солона, позволявшие избежать крестьянской демократической революции и полного разрушения эвпатридской системы. Меры эти достаточно радикальны.

Солон ослабил экономическое бремя давления на крестьянство, аннулировал неуплаченные долги, запретил обращать за долги в рабство. Но при этом Солон воспрепятствовал с помощью таких своих компромиссных действий исполнению крестьянского требования о полном переделе земли. Солон также ничего не сделал для ограничения ростовщического процента. Но он поддержал промышленность и торговлю, ввел официальный стандарт мер и весов, выпустил первую аттическую монету, обеспечил развитие древнейших и богатейших рудников, ставших основой афинского процветания и мощи. Солон также дал низшим классам возможность принимать участие в управлении государством, восстановив народное собрание.

И, наконец, Солон, как мы уже говорили, уничтожил привилегию эвпатридов быть архонтами по праву рождения. Этим он нанес сильнейший удар по эвпатридской системе, которую он отчасти спасал, а отчасти трансформировал — в интересах новых хозяев жизни.

(Продолжение следует.)