Поль Лафарг — пламенный ортодоксальный марксист и блестящий религиовед. Его познания в религиоведении произвели глубокое впечатление даже на таких далеких от марксизма религиоведов и философов, как А. Ф. Лосев. Исследуя образ Прометея в разные эпохи, Лосев в своей работе «Проблема символа и реалистическое искусство» с большим уважением излагает точку зрения Поля Лафарга, ссылается на Лафарга как на высокий религиоведческий авторитет.

Я уже сообщил читателю о том, что Институт философии Академии наук СССР в 1937 году издал сборник статей Лафарга, назвав этот сборник «Религия и капитал». В сборнике — несколько глубоких, развернутых статей. Любому, кто эти статьи внимательно прочитал, очевидно, что нельзя понять содержание одной статьи, не зная, что написано в других. И что тем самым — вне зависимости от воли Лафарга — эти статьи являются главами одной книги.

Считаю необходимым во избежание различного рода недоразумений и кривотолков оговорить отсутствие у Лафарга а) каких-либо намерений выявить скрытую метафизику Маркса; и б) попытаться создать внутри марксизма какую-то свою метафизику. Лафарг убежден в том, что марксизм — это научный атеизм. Он сам твердо верит в атеизм (говорю о вере, ибо убежден, что атеизм — это тоже вера).

Лафарг очень тонок, умен, эрудирован, он широко мыслящий человек. Но он, конечно же, не Маркс. Он — один из верных последователей Маркса, не более того, но и не менее.

Как и Маркс, Лафарг понимает, сколь перспективен для коммунистов такой герой, как Прометей. Прометей и восстает против Зевса, и огонь с небес людям передает, и, обладая пророческим даром, дает прогноз, согласно которому Зевс будет свергнут.

Но Маркс, в отличие от Лафарга, не может перестать размышлять об источниках развития как такового: для Маркса выявление источников развития человеческого общества — это еще не всё, ему надо понять, почему развивается неживая материя, почему развивается вселенная и так далее.

Маркс — ответственный исследователь, стремящийся и к глубине разработки той темы, которую он взялся исследовать, и к обоснованности проводимого исследования, и к безупречности в изложении его результатов. Это видно по тому, как он работает над «Капиталом». Маркс понимает: стоит ему только начать исследовать, подобно Гегелю, природу развития как такового, его утянет в сторону от решения актуальных общественно-политических вопросов. Он понимает, что присущие ему научная добросовестность, стремление дойти до самой сути в постижении исследуемого предмета и литературная требовательность навсегда прикуют его к исследованию развития как такового. И что тогда он не исполнит свой долг перед историей, перед порабощенными низами, перед человечеством. Поэтому Маркс жестко самоограничивается, как бы заявляя: «Исследовать буду только капитал».

Но одно дело — исследовать, а другое дело — размышлять. Будучи одним из немногих настоящих философов своего времени, Маркс не может запретить себе размышлять по поводу развития как такового. И эти его размышления, не оформляясь в отдельные исследовательские труды (повторяю, Маркс, самоограничиваясь, просто запретил себе оформление подобных трудов), время от времени проникают в ткань произведений Маркса, не посвященных исследованию проблем развития как такового.

Люди, не слишком понимающие, что такое философия как способ жизни и чем такая философия отличается от профессиональных философических разработок, считают марксистскую диалектику философией развития всего и вся. Здесь я не намерен объяснять очевидное людям, лишенным органа, с помощью которого осуществляется подлинно философское размышление или имеющим этот орган в зачаточном состоянии. Только скажу, что наличие этого органа в развитом состоянии — это и проклятие, и дар. И что в каком-то смысле речь идет об особой философской вере, весьма далекой от любой канонической религиозности. Я не хочу заниматься Лафаргом подробно. И не берусь обсуждать степень развитости у Лафарга этого органа. Я просто понимаю, что у Маркса он был развит до предела. В отличие, как я считаю, и от Энгельса, и от Лафарга, и от многих других преданных и глубоких марксистов.

Маркс просто не может не быть метафизичным, потому что любой философ, то есть человек с сильно развитым органом, который я только что обсудил, — метафизичен. А Лафарг может не быть метафизичен. Но он от этого не перестает быть и интересен вообще, и крайне важен для понимания скрытой метафизики Маркса. Потому что он весьма эрудированный и тонкий религиовед, определенным образом развивающий марксизм. Да, он, конечно же, не развивает его в метафизическом направлении. Но, развивая марксизм в совсем других направлениях, Лафарг трансформирует марксистскую систему как таковую. А эта трансформация, помимо воли Лафарга и вопреки его конкретным ценностным ориентациям, позволяет выявлять именно неявную метафизическую сущность марксизма.

Нет никаких неумолимых закономерностей, согласно которым определенная осведомленность в тонкой гуманитарной проблематике (религиоведческой, антропологической, культурологической и так далее) должна породить ту или иную скрытую или явную религиозность. Исследователь может быть очень тонок, очень осведомлен в вопросах религиоведения, антропологии, культурологии — и оставаться атеистом. Возможно, что Лафарг — это именно тот случай. Но такие случаи очень редки. Поэтому нельзя утверждать, что Лафарг обладает собственной неявной метафизичностью, стесняясь ее, считая ее несовместимой с ролью продолжателя дела Маркса и хранителя марксистских традиций.

Но кое-что, включая смерть Лафарга, поразившую Ленина, говорит о том, что Лафарг, будучи человеком очень тонким и крайне эрудированным в сложных гуманитарных вопросах, человеком, выяснявшим отношения со смертью, человеком, делавшим далекоидущие жизненные выборы, имел свой собственный, не афишируемый мировоззренческий вектор, который принято называть «символом веры». Нельзя так тщательно заниматься религиоведческой проблематикой, так подробно изучать религиозные авторитеты, так сильно переживать смертную проблематику — и никак не обзаводиться своим символом веры. В том числе и соотносясь с античностью — впитывая ее в себя, перерабатывая и так далее.

Но я предлагаю заняться теми идеями Лафарга, которые придают бóльшую сложность марксизму как системе, не неся в себе при этом никакой альтернативы той упрямой атеистичности, которая была свойственна эпохе Лафарга. О каких же идеях идет речь?

К сожалению, запрос молодежи на марксизм удовлетворяют у нас либо люди старшего поколения, знакомые с марксизмом по хрестоматиям, либо публицисты, марксизма вообще не знающие, либо люди, потерявшие совесть и выполняющие заказ (например, на обнаружение у Маркса этакой, знаете ли, русофобии).

Люди старшего поколения, знакомые с марксизмом по хрестоматиям, обсуждают исторический процесс в рамках известной упрощенной модели. Согласно этой модели, было первобытное человечество (иногда даже говорят о первобытном коммунизме), находившееся на низшей, первой фазе человеческого развития. Потом человечество перешло во вторую фазу развития — фазу рабовладения, первобытнообщинную формацию сменила формация рабовладельческая. На третьей фазе ее сменила феодальная формация. На четвертой — капиталистическая. А на пятой капиталистическую формацию должна сменить коммунистическая. В советскую эпоху не только инженеры или ученые-естествоиспытатели, но и гуманитарии, питаясь теми или иными хрестоматиями и максимум максиморум на скорую руку перелистывая перед экзаменами первоисточники, знали про это. И называли это историческим материализмом.

Для тех, кто хотел знать больше, существовали разного рода лектории, вечерние школы (Университеты марксизма-ленинизма) и так далее. Но те, кто их посещал, никакого качественно нового знания по поводу так называемого истмата не получали. И даже те, кто шел по партийной линии и заканчивал Высшую партийную школу, тоже никаких качественно новых знаний не получали. Получали эти знания люди, собиравшиеся не на диссидентских, а на марксистских кухнях, которые по своему устройству (как политическому, так и психологическому) были вполне сродни диссидентским.

Какое-то количество философов, работавших на соответствующих кафедрах и в Академии наук, конечно же, читали литературу, позволяющую уточнить картину, качественно усложнить представления. Но этих философов было совсем мало. А когда настала пора, и им надо было защитить коммунистическую идеологию, объясняя обществу, что она на самом деле намного сложнее тех комиксов, которые преподносились в хрестоматиях как истина в последней инстанции, эти люди позорно испугались и ушли в разного рода башни из слоновой кости. Или же спились. Знаю точно, о чем говорю.

Кроме того, в момент острой идеологической борьбы вокруг коммунизма, марксизма и его отдельных слагаемых кое-кому казалось, что ничего не надо усложнять. Что речь идет о передаче некоей упрощенной правды тем широким общественным группам, которые в состоянии защитить ее как выборными, так и иными способами. Чем это кончилось, мы все видели.

После распада СССР и демонтажа коммунизма защищать марксизм и коммунизм стали совсем немногие. И далеко не все из этих немногих знали марксизм и коммунизм из иных источников, нежели те хрестоматии, с которыми они знакомились, обучаясь в советских вузах. Современная молодежь, интересующаяся марксизмом, получает, тем самым, суррогаты, являющиеся производными от марксистских суррогатов. То есть суррогаты в квадрате.

Чем, согласно этим суррогатам, является античность, в рамках которой был рожден образ Прометея? Она является рабовладельческим строем, которому предшествовал первобытнообщинный строй.

Что вместо этого предлагает Лафарг? Он прежде всего говорит об античной буржуазности. Представляете себе? Один из главных последователей Маркса, ортодоксальный марксист прямо говорит об античной буржуазности! Цитирую Лафарга: «Когда хозяйства, объединенные под властью патриарха, распались, семья сведена была к своему буржуазному минимуму — отцу, матери и детям». (П. Лафарг, «Религия и капитал», раздел «Происхождение и эволюция понятия души», стр. 37).

А вот еще:

«Патриархальная семья, распадавшаяся в то время, как бок о бок с ней разрастался новый буржуазный класс, живший торговлей и промышленностью, была остатком родового коммунизма. <...> Мужчина, выйдя из патриархальной семьи с своей женой и детьми, попадал в материальную и интеллектуальную обстановку человека из буржуазной среды, который работает уже не для коллектива, а для себя лично.

Ремесленники и буржуа (торговцы и промышленники) не ожидали уже своего благополучия от семейного коллектива. <...> Социальная ось переместилась, центром вращения социальной жизни является уже не семейный коллектив или городская община, а индивидуум.

Книга Псалмов, Притчей, Екклезиаста и книга Иова в Ветхом завете излагают с беспримерной силой и цинизмом индивидуалистический эгоизм буржуазии, заменивший в античном мире семейный эгоизм патриархата. Человек — мера всех вещей, — провозглашает Протагор; это изречение греческого софиста есть самая правдивая и самая глубокая мысль буржуазной философии» (там же, стр. 41).

Я мог бы цитировать страницами подобные перлы Лафарга. Но у меня, увы, нет уверенности в том, что подобное цитирование в состоянии оказать необходимое воздействие на умы той молодежи, которая сегодня рвется к марксизму. Потому что эта молодежь не до конца понимает степень несовместимости данных утверждений с тем, что было написано в хрестоматиях по истмату, основываясь на которых вчерашние советские инженеры, ставшие теперь марксистскими гуру, впаривают молодежи свои суррогаты, являющиеся плодом примитивизации тех примитивных знаний, которые получили сами гуру.

Какой-нибудь Мераб Мамардашвили всё это прекрасно понимал. Но в ответственный момент поступил по принципу «моя хата с краю, ничего не знаю». А потом, уже после распада СССР, начал проклинать Гамсахурдию. А те, кто, в отличие от него, ничего не понимали, уперлись рогом и пошли в народ, объяснять ему, что такое марксизм. И что теперь прикажете с этим делать?

В том же разделе «Происхождение и эволюция понятия души» на страницах 29–30 Лафарг обсуждает связь античного обуржуазивания и мистических культов, появившихся в городах Ионии и Греции. Имеются в виду мистерии кабиров, корибантов, Кибелы, Матери богов, Астарты, Деметры, Диспойны, Диониса Загрея и так далее. Вы можете себе представить, что в советской хрестоматии по истмату могли бы вдруг начать фигурировать даже просто эти имена? Повторяю, Лафарг — атеист. Он не призывает рабочий класс начать во имя торжества марксизма исполнять вышеуказанные мистерии или же какие-нибудь иные мистерии — не буржуазные, а пролетарские. Он просто усложняет картину, понимаете? Он всего лишь ее усложняет. Но этого достаточно для того, чтобы выяснилось очень и очень многое.

В разделе «Миф о Прометее» Лафарг задается вопросом о том, каков же он — огонь, переданный Прометеем людям. Лафарг утверждает, что этот огонь не может быть просто огнем. Что в противном случае «пришлось бы предположить, что доисторические греки стояли ниже всех известных нам людей, потому что еще не встречалось дикого племени, которое не знало бы огня, которое не употребляло бы его для согревания своего тела, для варки пищи, для отпугивания диких зверей и которое не умело бы производить его посредством трения двух кусков дерева. <...> Во всяком случае, эллины пользовались огнем для обработки металлов еще до рождения Зевса и Прометея, ибо циклопы, изготовлявшие молнии, которые сын Кроноса метал против титанов, были, согласно Гесиоду, сыновьями Урана, т. е. принадлежали к первому поколению божеств мужского пола. Впрочем, Прометей сам признает (далее Лафарг ссылается на Эсхила — С.К.), что люди знали уже употребление огня и что он только обучился извлекать предсказания из пламени и что «дикий народ, халибы, умел ковать железо».

Итак, Прометею незачем было передавать доисторическим эллинам огонь или обучать их его употреблению», — справедливо утверждает Лафарг. Так в чем же тогда смысл великого прометеевского деяния?

(Продолжение следует)