Уильям Юарт (Эварт) Гладстон (1809–1898) не только знаменитый английский политик. Он еще и большой знаток разного рода древностей. Гладстон был непоколебимым консерватором. Он защищал рабовладельцев американского Юга. Гладстон довольно быстро продвигался наверх в связи со своим очень яростным и определенным консерватизмом. Сначала — в 1832 году, то есть в возрасте 23 лет, — он выбрался в Палату общин. Выбравшись, он начал произносить очень яркие речи. Его заметили и в 1834 году ввели в правительство консерваторов.

В 1835 году правительство ушло в отставку в связи с очередным парламентским кризисом. Не оставляя политическое поприще, Гладстон после этой отставки занялся глубоким изучением Гомера, Данте и блаженного Августина.

В 1841 году консерваторы снова пришли к власти. Гладстон вошел в их правительство. Но в 1845 году ушел в отставку в связи с несогласием по поводу определенных действий правительства.

Перечислять все политические маневры Гладстона, превратившегося со временем из консерватора в либерала, я не буду. Скажу только, что становясь время от времени членом того или иного правительства, Гладстон или уходил один из правительства по причинам несогласия с его деятельностью, или уходил вместе с правительством в условиях того или иного парламентского кризиса.

Каждый раз, оказавшись временно не у дел, Гладстон, не оставляя политическую деятельность, начинал яростно и сосредоточенно заниматься исследованием той или иной отдаленной от него эпохи.

Одно из таких исследований Гладстона — его трехтомное сочинение, которое называется «Исследования о Гомере и гомеровской эпохе». Это не единственное исследование данной эпохи, написанное Гладстоном. В своих исследованиях эпохи Гомера Гладстон настаивал на исторической достоверности Троянской войны и на наличии единого авторства «Илиады» и «Одиссеи». Тогда эта позиция была немодной, но время показало правоту Гладстона.

Не буду обсуждать четыре кабинета, в которых Гладстон был премьером. Обращу лишь внимание читателя на то, что Гладстона никак нельзя назвать дилетантом в том, что касается обсуждаемого нами круга вопросов.

И еще обращу внимание на то, что Гладстон стал настаивать на достоверности гомеровских сведений задолго до того, как Шлиман своими раскопками доказал на практике, что гомеровские сочинения действительно отражают реальность описываемой Гомером эпохи. Поэтому, конечно же, для Шлимана Гладстон особо авторитетен. Но и вообще авторитетен. Так что ссылка Шлимана на Гладстона понятна и в силу веры Шлимана в правоту Гладстона, и отнюдь не отсылает нас к чему-то второсортному. Повторяю, Гладстон — блестящий и очень авторитетный исследователь. А его способность сочетать выдающиеся исследования с блистательной политической деятельностью свидетельствуют о широте и глубине Гладстона, что для нас очень важно.

Приведу лишь один пример того, почему я считаю правомочным дословное воспроизведение шлимановских отсылок к Гладстону. Этот пример не имеет никакого непосредственного отношения к теме нашего исследования, но он очень показателен.

Гладстон в перерывах между периодами, когда он руководил колоссальной Британской империей, написал книгу, в которой исследовался набор слов, используемых Гомером для описания цвета (яркий пример — «винноцветное» море. Почему винноцветное?), Гладстон настаивал на том, что набор слов, используемых великим древним поэтом для описания цвета тех или иных предметов, определялся особенностями зрения древних греков. Весь XIX век специалисты подтверждали или опровергали Гладстона. В XX веке об этом забыли, а в XXI — вспомнили, назвав Гладстона великим первооткрывателем в сфере этнолингвистики, исследующей цветовое восприятие тех или иных народов в те или иные эпохи. Я не хочу заниматься апологетикой данных взглядов Гладстона, с которым одни высокопрофессиональные специалисты соглашаются, а другие не соглашаются. Я просто хочу хоть как-то очертить масштаб и нетривиальность фигуры Гладстона.

И наконец, если Гладстон оказался прав в двух ключевых вопросах — документальной достоверности поэм Гомера и наличии у поэм одного гениального автора, — то почему бы не пойти по следу Гладстона–Шлимана в интересующем нас вопросе?

Но идти по такому следу надо медленно. Отсюда и обильное цитирование шлимановских отсылок к Гладстону. Вот одна из таких отсылок: «Как справедливо отмечает мистер Гладстон, имя дарданов в «Илиаде» древнейшее из всех тех имен, которые мы находим в поэмах Гомера и которые связаны определенной генеалогией с эпохой Троянской войны».

Далее Шлиман подробно излагает сведения Гладстона об этом самом имени дарданов. Часть этих сведений мы уже обсуждали без ссылок на Гладстона, но если уж идти по следу Шлимана, то без оглядок на такого рода повторы.

Итак, сведения таковы.

Дардан — сын Зевса и Электры, дочери Атланта.

Дардан пришел, по-видимому, из Самофракии, хотя возможно, из Аркадии или даже из Италии. А возможно, он блуждал по сложной траектории (адресую читателя к изложенной в этом исследовании концепции КОВЦ). О таких блужданиях сообщают разные авторы, давая разные сведения о пути Дардана на территорию, где суждено развернуться Троянской войне.

Придя на данную территорию, Дардан (привожу дословно сведения Гладстона, сообщаемые Шлиманом) «основал Дарданию на возвышенном месте, на склоне горы Ида, поскольку он не был еще достаточно могущественен, чтобы основать поселение на долине».

Уже после этого Дардан женился на дочери Тевкра, идейской нимфе Батии.

От этого брака произошли Ил и Эрихтоний.

Эрихтоний был одним из богатейших смертных людей, поскольку обладал стадом коней в три тысячи кобылиц и 12 жеребятами сверхъестественной быстроты, рожденными от змееногого бога северного ветра Борея, похитившего дочь афинского царя Эрехтея Орифию, родившую сыновей бореадов (Зета и Калаида, Хиону и Клеопатру). Мы помним этих бореадов по мифу о Финее и аргонавтах.

В свою очередь, Эрихтоний женился на Астиохе, дочери бога реки Симоента. И у него родился сын по имени Трой. Этот Трой и дал имя Трое.

Трой сочетался браком с Каллироей, дочерью бога реки Скамандра. И родились три сына — Ил, Ассарак и Ганимед и дочь Клеопатра. Ганимед был самым прекрасным человеком на свете и Зевс забрал его на Олимп и сделал виночерпием. За это Трою была дана вечная молодость и упряжка бессмертных коней.

Дальше считаю нужным привести прямую цитату из Шлимана, ссылающегося на Гладстона:

«От Ила и Ассарака троянская и дарданская линия расходятся; первая идет через Ила к Лаомедонту до Приама и Гектора; вторая — от Ассарака к Капию, Анхизу и Энею».

До сих пор я воспроизвожу в варианте Шлимана–Гладстона те сведения, которые уже сообщал читателю. Но считаю при этом, что фраза «троянская и дарданская линия расходятся», принадлежащая не мне, а выдающимся и глубоким исследователям, что называется, дорогого стоит.

Читатель уже не раз убеждался, что я по каждому важному вопросу ссылаюсь на авторитетные источники, ибо сам себя специалистом по невероятно запутанной троянской истории не считаю. А ссылаться на разного рода современные полуфантастические сочинения считаю абсолютно недопустимым. Предлагаю зафиксировать как чужие авторитетные сведения то, что (внимание!) троянская линия — это линия от Ила к Лаомедонту до Приама и Гектора, а дарданская линия — это линия от Ассарака к Капию, Анхизу и Энею.

Наличие двух этих линий мы уже обнаружили, но то, что одна из них называется троянской, а другая — дарданской... и то, что не мы даем такие названия, а Гладстон и Шлиман, мне представляется очень важным. Потому что только с этого момента мы до конца получаем право а) говорить о нескольких конкретных подгруппах внутри гомеровской протроянской группы и б) констатировать, что особо интересующая нас группа Энея — это именно дарданская группа. В сущности, кроме оценки Шлимана–Гладстона, у нас нет пока никаких особых оснований именовать группу Энея — именно дарданской. Дардан — общий предок и Анхиза, и Приама, и Энея, и Гектора. Но я не зря уделил столь много времени оценке Гладстона, а перед этим — оценке Шлимана, и заверяю читателей в своем твердом намерении более серьезно раскапывать тему «дарданская линия — это именно Эней». Предлагаю пока удовлетвориться мнением Шлимана–Гладстона.

Почему эта констатация так важна для нашего исследования — обсужу чуть позже. А пока предлагаю идти дальше по следу Шлимана–Гладстона, обнаруживая новые для нас сведения.

Вновь привожу данные Шлимана–Гладстона буквально: «Ил отправился в Фригию, куда он прибыл во время игр, учрежденных царем, в которых он принял участие и, победив в кулачной борьбе, получил от царя в качестве награды за свою победу 50 юношей и 50 дев. Царь также дал ему в соответствии с пророчеством многоцветную корову, приказав ему построить город там, где ляжет животное. ...Ил последовал за коровой, которая легла на холме фригийской Аты, где он и построил Илион. Помолившись Зевсу с просьбой о благоприятном знамении, он на следующий день увидел, что перед его палаткой лежит Палладий, который упал с неба».

В общем-то, это тоже известные сведения. Новизна (не знаю, как для узких специалистов, но для меня — уж точно) начинается вскоре после того, как сообщены эти общие сведения. И она касается того, что такое эта самая фригийская Ата, у которой легла многоцветная корова, указав, где именно должен быть построен Илион.

Вот что по этому поводу сообщает нам всё тот же источник: «У Гомера Ата (Обида) изображена как олицетворение одержимости и обольщения, как зловредная старшая дочь Зевса».

В момент, когда Ахилл отказывается от распрей с Агамемноном, Агамемнон обращается к антитроянскому воинству со следующими словами:

–«Что ж бы я сделал? Свои божество ведь преследует цели, —
Ата, чтимая Зевсова дочь, которая в силах
Всех ослепить. У проклятой нежнейшие ноги. Не ходит
Ими она по земле, — по людским головам выступает,
Ум затемняя людей. Уж один-то из нас ей попался!
Сам даже Зевс поддался ослепленью, хотя и сильнейший
Некогда, в день тот, когда предстояло Алкмене
Силу Геракла родить в стенами увенчанных Фивах.
Зевс говорил, уж заране хвалясь перед всеми богами:
«Слушайте слово мое, о боги, и вы, о богини!
Слушайте то, что в груди меня дух мой сказать побуждает:
Выведет на свет сегодня Илифия, помощь родильниц,
Мужа, который над всеми соседями властвовать будет, —
Родом из славных мужей, от крови моей происшедших!»
В сердце коварство тая, отвечала владычица Гера:
«Зевс! Обманешь и к речи своей не приложишь свершенья!
Ну-ка, решись, — поклянись, Олимпиец, великою клятвой,
Что над соседями всеми и вправду владыкою будет
Тот из смертных мужей, от крови твоей происшедших,
Милого сына во чреве седьмой лишь носившая месяц.
Вывела на свет младенца, хотя и незрелого, Гера,
Роды Алкмены замедлив и к ней не пустивши Илифий.
С вестью об этом сама к Громовержцу пришла и сказала:
«Зевс, отец яркомолненный! Слово вложу тебе в сердце:
Муж родился благородный, аргосцами будет он править.
То Еврисфей, Сфенелом рожденный, Персеевым сыном. —
Племя твое; не будет он Аргосу царь недостойный».

Острое горе глубоко проникло Крониону в сердце.
Ату немедля схватил он за голову в косах блестящих,
Злобою в сердце пылая, и крепкою клятвой поклялся,
Что никогда с этих пор на Олимп и на звездное небо
К ним не воротится Ата, которая всех ослепляет,
Так он сказал и, рукой размахнувшись, со звездного неба
Бросил ее. И упала она на работы людские.
Из-за нее-то всегда он вздыхал, наблюдая, как делом
Неподобающим был отягчен его сын Еврисфеем.
Так же и я вот: когда шлемоблещущий Гектор великий
Перед кормами судов истреблял беспощадно ахейцев,
Я забыть ослепленья не мог, овладевшего мною.
Раз же я был ослеплен, и Кронион мой разум похитил,
Дело хочу я исправить, бесчисленный дав тебе выкуп».

В данном случае я привожу читателю перевод Вересаева, поскольку в других переводах, например, в переводе Гнедича, та же богиня названа просто Обидой (Ата, по-древнегречески, — это и есть обида по-русски).

Итак, согласно Гомеру, Зевс скинул Ату с Олимпа. Но Гомер не говорит, куда именно он ее скинул. Шлиман подтверждает это, ссылаясь на уже приведенные нами строки.

Гесиод сообщает нам о том, что Ата — дочь богини раздора Эриды. Сообщив читателю эти необходимые сведения, содержащиеся в основных древнегреческих источниках (Гомер и Гесиод), я вновь обращаюсь к шлимановской информации, почерпнутой исследователем и у этих основных авторитетов, и, как мы сейчас убедимся, в иных, в общем-то, не менее авторитетных источниках.

Сославшись вначале на уже знакомого нам Аполлодора Сицилийского, приводящего фактически те же сведения, которые мы уже получили, Шлиман далее говорит: «Процитированную выше традицию Аполлодора подтверждает Ликофрон, а также Евстафий, Гесихий и Стефан Византийский. Из всех этих источников мой друг профессор Отто Келлер с уверенностью делает вывод о «существовании фригийской богини Аты, почитании ее на холме Гиссарлык, а также на втором холме на реке Риндак, а также о почитании ее идола, который упал с неба (имеется в виду уже неоднократно обсужденный нами Палладий — С.К.)».

Отто Келлер (1838–1927) — немецкий профессор классической филологии. Для Шлимана он авторитетен, а Шлиман не увлекался дутыми авторитетами. Сославшись на Келлера, Шлиман от себя утверждает, что «Илионская Афина, которая произошла от этой Аты, фигурирует на медали как специфически фригийская богиня, одетая во фригийский колпак. Она отличается от обычной греческой Аты или Обиды, которая является чистой абстракцией. <...> Возможно, она была связана с фригийским богом Атисом (Аттисом или Атием). Из-за сходства в звучании их имен после завоевания страны греками Ата и Афина слились в одно божество, и так появилась необычная Афина Илионская со своим фригийским колпаком, с копьем, факелом и совой. Неэллинский факел был заменен прялкой и веретеном».

Далее Шлиман обсуждает других богов, которых греки ничтоже сумняшеся переделали на свой лад...

«Надо полагать, что мы не ошибемся, понимая многоцветную корову, которая указала место для основания Трои, как священный символ Афины или Аты, богини ночи или луны».

Далее Шлиман вкратце обсуждает тему коров и других животных, указывающих людям священные места. На самом деле эта как бы не слишком древняя индоевропейская традиция — так ее оценивает Шлиман — является одной из древнейших традиций, уходящих корнями в глубокую первобытность, это понятно каждому, кто читал древнерусские сказки или знакомился с первобытными мифами.

Обсудив эту тему, Шлиман переходит к теме Аты как богини ночи и луны. Шлиман утверждает, что «Пятьдесят юношей и пятьдесят дев, которые следуют за коровой-луной, — это не что иное, как пятьдесят недель года».

И что «по монетам Илиона, где изображено жертвоприношение перед статуей Афины Илионской, можно сделать вывод, что корова была жертвенным животным этой богини».

Шлиман ссылается на поручение, которое дает сыну Приама Гектору другой сын Приама, птицегадатель Гелен. Вот что говорит этот «сын Приамов Гелен, превосходнейший птицегадатель»:

«Ты же, о Гектор, меж тем в Илион отправляйся и там ты
Матери скажешь твоей и моей: благородных троянок
Пусть созывает в акрополь пред храм светлоокой Афины.
Двери священного дома ключом пусть откроет и пышный
Пеплос, который, по мненью ее, средь хранимых в чертоге
Всех превосходней и больше, всего и самой ей дороже, —
Пусть на колени возложит прекрасноволосой Афине,
Пусть ей двенадцать телят годовалых, работы не знавших,
Даст обещание в жертву принесть, если жалость проявит
К городу нашему, к женам троянским и малым младенцам».

Шлиману здесь представляется важным то, что Гектор говорит о телятах, принесенных в жертву. Убежден, что это так и есть, но для нас ничуть не менее важно то, кому приносят жертвы представители «троянской линии», сыновья Приама Гелен и Гектор. Важно также и то, что на представителей другой, «дарданской линии», конкретно на Энея, возлагаются собственно боевые функции в отсутствие Гектора. Я не хочу сказать, что тем самым брат Гектора Гелен как бы выводит своего любимого брата из роковой игры (пусть и на короткое время). Я хочу сказать другое: что жреческие функции в том, что касается Афины, которая, если верить Шлиману и авторитетным для него экспертам, является еще и Атой, а также неким синкретическим, не вполне внятным фригийским божеством, возложены, видимо, все-таки на собственно троянскую линию, а не на линию дарданскую. Но тогда на дарданскую линию должны быть возложены другие, ничуть не менее жреческие, функции. Кто-нибудь скажет: «Тут всё просто: Эней — сын Афродиты и всё тут». Но на самом деле всё не так просто. Потому что Эней будет выносить и прятать Палладий, в каком-то смысле перехватывая у троянской линии то ли связь с Афиной, то ли связь с каким-то совсем другим божеством. Так что давайте продолжим чтение Шлимана.

Приведя всё то, с чем я ознакомил читателя где-то чуть более сжато, чем у Шлимана, а где-то — чуть более развернуто, Шлиман делает очень серьезное заявление.

«Таким образом, — приводит он высказывание своего немецкого коллеги Отто Келлера, — любому, кто не хочет намеренно закрывать на это глаза, мы дали доказательство, что легенда об основании Илиона ни в коей мере не является легкомысленным или детским изобретением Аполлодора, но древней легендой, появившейся в незапамятные времена, наполненной прекрасным символизмом и связанной с почитанием Афины Илионской. Кроме того, эта легенда содержит весьма любопытное топографическое указание, касающееся холма Аты, замечание, которое не было понято ни самими рассказчиками, ни — до сего дня — комментаторами. Сотни параллелей этому мы находим в средневековых житиях святых, которые немецкая наука лишь недавно начала понимать в том смысле, в котором, как я уже показал, следует понимать легенду о холме Аты».

Далее Шлиман возвращается к уже обсужденным нами частным сюжетам, кое-где предлагая дополнительную информацию. Поскольку это так, я опять перехожу на прерванный мной сжатый тип изложения, снабжаемый нумерацией. И поскольку мы говорим, в сущности, всё о том же, то нумерация должна быть не начата заново, а продолжена.

Илион был построен Илом, представителем собственно троянской линии. Вновь обращаю внимание на то, что собственно троянская линия — не мое изобретение, а достаточно строгое определение, даваемое Шлиманом.

Ил женился на Эвридике, дочери Адраста. Адраст — сладкоречивый царь Аргоса, вначале выгнанный оттуда, а потом возвращенный. Сражался с Фивами — вначале неудачно, а потом в каком-то смысле удачно (в каком-то — потому что при взятии Фив он потерял сына).

От брака Ила и Эвридики родился Лаомедонт. Лаомедонт женился, по одной версии, на Стримо, дочери Скамандра, по другой — на некоей Плакии. От этого брака родились сыновья Тифон, Ламп, Клитий, Гикетаон и Подарк, а также дочери Гесиона, Килла и Астиоха.

При Лаомедонте двум богам: Посейдону и Аполлону (по другой версии — одному Посейдону) — было поручено строить стены Трои.

Посейдон и Аполлон были отданы Зевсом в рабство Лаомедонту. Причины такого наказания разнятся. Но чаще всего говорится, что Посейдон и Аполлон участвовали в бунте Геры против Зевса и были за это так вот странно наказаны.

Посейдон и Аполлон должны были быть вознаграждены Лаомедоном, но Лаомедонт их обманул.

За это Посейдон наслал на Трою морское чудище, которое можно было умилостивить только человеческими жертвами. В жертву должны были приноситься самые родовитые девушки, прежде всего дочери Лаомедонта.

Лаомедонт упросил Геракла сразиться с морским чудовищем, избавив Трою от необходимости совершать ужасные жертвоприношения. В ответ Геракл должен был получить некий дар (чаще всего говорится о дочери Лаомедонта Гесионе).

Геракл выполнил просьбу Лаомедонта и убил морское чудище. Но Лаомедонт обманул и Геракла.

Тогда Геракл напал на Трою и истребил весь род Лаомедонта, кроме Подарка, который был выбран его сестрой Гесионой (дело в том, что Геракл пообещал Гесионе, что сохранит жизнь одному из ее братьев). Гесиона выбрала Подарка. Геракл обставил это как выкуп Гесионой Подарка из рабства. Выкупленного юношу начали называть Приамом, поскольку Гесиона выкупила его, отдав свое особое покрывало, а Приам означает «приобретенный».

Так род Лаомедонта сохранился. Приам женился на Гекабе, по-латыни — Гекубе, дочери фригийского (так утверждает Шлиман) или фракийского (как утверждают другие) царя Киссея. Другую свою дочь, жрицу Феано, Киссей выдал за особо интересующего нас Антенора.

Гекуба родила много детей. Самым славным из них был Гектор. А самым гибельным для Трои — Парис. Гекубе было дано знамение о том, что Парис погубит Трою. Но, несмотря на знамение, Парис был спасен — сначала отправлен в идейские горные леса, где вырос как пастух, а потом возвращен в лоно рода Приама.

Освежив в памяти эти отчасти хрестоматийные сведения, мы вооружились всем необходимым для того, чтобы начать обсуждать не троянскую, а дарданскую линию.

(Продолжение следует.)