Без разговора о Духе и о враге человечества никакой глубокий диалог между разными мировоззренческими сообществами невозможен в принципе. Потому что источник беды, которую мы лицезрим в сфере, именуемой «онтология», находится за пределами этой сферы. А ведь онтология — это не быт, а бытие. То есть и состояние нашего общества, и состояние нашего государства, и состояние нашей обороны и безопасности, и состояние нашей промышленности, науки, сельского хозяйства, здравоохранения, культуры. Так вот, источник онтологической беды (миллионы квадратных километров — не гектаров, а квадратных километров! — на которых теперь произрастают не сельскохозяйственные злаки, а сорные деревья — это ли не беда?) лежит за пределами онтологии. А что находится за пределами онтологии? Метафизика.

То есть то, что мы — и люди светские, и люди верующие — тем или иным образом соотносим с глубочайшим, сложнейшим понятием «дух». Дух народа нашего (а всех нас называют русскими), тот самый дух, о котором сказано Пушкиным: «Там русский дух... там Русью пахнет», подорван тем, что происходило на протяжении последней четверти века. Никогда еще подрыв духа нашего не длился так долго и не был столь тягостен. Наш дух еще не сломлен — но он подорван. И если не удастся излечить его (починить время, вернуть историю, излечить сломанный хребет и так далее) — страна погибнет. А вместе с нею и человечество.

Излечившись духовно, Россия может восстать, как Феникс из пепла. Если не верить в это — зачем жить и работать? Восстать… Русский язык невероятно глубок и таинствен. Погрузившись на глубину и причастившись тайн, мы обнаруживаем тождество двух на первый взгляд очень разных явлений. Восстание Феникса из пепла — и революционное восстание.

7 ноября 1917 года произошло революционное восстание, оно же Великая Октябрьская социалистическая революция. В результате уже превращенная в прах Россия восстала из пепла, как Феникс. Восстало и нечто большее — глобальное историческое гуманистическое начало. То начало, без которого нет и не может быть человечества в подлинном смысле слова. То начало, которое давно мечтает извести на корню некий враг, посягающий время от времени не только на Россию, но и на человечество.

Что же это за враг? И имеет ли право светский человек говорить не только о духе, но и о враге человечества?

Великий немецкий писатель Томас Манн не был религиозным человеком. Крайне ценя свою светскость, он, тем не менее, не побоялся сказать о враге человечества. Будучи влюбленным в свое Отечество, он назвал врагом человечества именно немецкий нацизм, то есть гитлеризм.

В годы нацистских бесчинств он — подчеркну еще раз, оставаясь сугубо светским мыслителем, — заявил, что светские люди идут на войну с нацизмом как на войну с врагом человечества. Они идут на нее так, как «древле» монах шел на эту войну, осеняя себя крестным знамением.

Итак, вполне возможна не только такая светскость, которая не чурается глубоких размышлений о Духе. В том, что такая светскость возможна, мы убедились давно, познакомившись с текстами таких великих светских людей, как Маркс, Вебер, Томас Манн... эти светские люди совсем не чурались размышлений о Духе.

Ну по факту их писаний — не чурались, и всё тут! Может быть, потому Маркс и говорил, что он не марксист?

Убедившись достаточно давно в допустимости и необходимости глубоких размышлений о Духе для каждого светского человека, стремящегося преодолеть крах своей страны, вывести Отечество из духовного кризиса, мы теперь убеждаемся всё более в допустимости и необходимости для светского человека взвешенно и серьезно говорить о враге человечества.

Может быть, именно две эти допустимости и две эти необходимости и могут быть положены в основу глубокого диалога между подлинными коммунистами, не являющимися религиозными людьми, и людьми религиозными? Между подлинными национал-патриотами, не являющимися коммунистами, и коммунистами, способными ощутить важность патриотизма, важность национальной идеи?

Может быть, без разговора о Духе и о враге человечества никакой глубокий диалог между столь разными мировоззренческими сообществами невозможен в принципе?

Может быть, без разговора о Духе и враге человечества в принципе непреодолима пропасть между религиозностью и той коммунистичностью, которая сформулирована и в классике, и в «Сути времени»?

Но что мешает нам, оставаясь политиками, а значит и реалистами, приступить к такому судьбоносному разговору?

Нам мешает то, что враг человечества должен быть реален донельзя. Что он должен быть соткан из плоти и крови. И явлен нам прямо, а не косвенно. Нам нужно не дыхание чего-то враждебного, позволяющее говорить: «Раз нечто дышит, то должен же быть и тот, кто дышит, то есть враг человечества?»

Нам нужен сам этот враг, явленный не как абстрактная гипотеза, а как экспериментальная и в этом смысле несомненная данность. В 1933-м и особенно в 1941-м этот враг был нам явлен не в качестве абстракции, а в качестве того, что соткано из плоти и крови — в виде бесноватого нацистского лидера и его темной орды.

Что позволяет нам сейчас говорить о том, что враг вторгся в мир? Что он не шлет невесть откуда какие-то тонкие месседжи, а топчет своими сапогами то, что нам дорого?

Может быть, кому-нибудь это покажется странным, но на самом деле наиболее грубым, осязаемым и несомненным действием врага человечества является его посягательства на семью. То есть ювенальная юстиция в разных ее обличиях.

Ювенальщина «а-ля рюс», вопящая после нашего съезда в Колонном зале, что она вовсе не ювенальщина, опасна вдвойне, потому что напяливает на себя маску неювенальности. В этом номере мы решили предпринять чрезвычайные усилия для того, чтобы эту маску сорвать. И показать лик врага человечества. Кстати, может быть, явленность этого лика и привела к тому, что коммунистическая духовность «Сути времени» реально сомкнулась с классической религиозной духовностью?

Итак, читатель, надо увидеть этот лик. И надо уловить смрад этого мертвого духа. Только тогда возникнет необходимая нам мобилизация, способная спасти человечество и воскресить Отечество наше.

До встречи в СССР!