Когда мы собирались в прошлом году, мне и в страшном сне не могло присниться, что на территории Донецка будет воевать сначала небольшое подразделение украинской «Сути времени», а потом довольно крупное военное подразделение под нашим флагом. Кстати, в этом подразделении уже воюют итальянцы, испанцы, представители самых разных народов. Донецк, Луганск стали новой Испанией, с интербригадами. Это не миф, это реальность нашего времени.

Вы говорите, новая идеология невозможна. Мне кажется, что она уже складывается. Татьяна Жданок говорит, что выход есть всегда. Мои учителя говорили чуть сложнее: «Да, выход есть всегда. Но иногда на новом этапе, чтобы выйти из ситуации, нужно больше воли». А воли становится всё меньше. Татьяна Жданок рассказала, что европейцы готовы к войне, и Россия должна знать об этом. Мне думается, что, как это ни странно, больше всех готовы воевать русские. Они совсем не хотят воевать, но они готовы к войне. Об этом свидетельствует многое.

В России вдвое упало соотношение рубль/доллар. За доллар теперь надо заплатить вдвое больше рублей. Поскольку в стране много импорта, то, соответственно, понизился уровень жизни. При этом резко повысился авторитет Владимира Путина, он достиг фантастической отметки. Но если все говорят, что нынешний конфликт понизил уровень жизни, а русские голосуют за Президента так, как не голосовали никогда раньше, то как назвать такое состояние русского общества? Это антипотребительское состояние, не правда ли?

То есть это состояние, в рамках которого решающее значение имеют уже не «просперити», не временные удачи и благополучие. Истинные ценности, фундаментальные ценности, находящиеся по ту сторону потребительства, в том числе ценности экзистенциальные, постепенно выходят в России на первое место, и русские фактически голосуют за них. Приглядитесь к рейтингам Путина и подумайте, что они значат в европейском смысле. Повторяю, правительство ухудшило уровень жизни в два раза, в то же время поддержка правительства выросла вдвое. Почему? Потому, что Крым, и потому, что есть ощущение экзистенциональной угрозы. По этой причине заявления о том, что Европа готова воевать, вызывают у меня, прошу прощения, глубочайшую иронию. Потребительское европейское общество не может воевать с высокотехнологичным обществом, каковым всё еще является Россия, в случае, если это общество всерьез решило занять позицию по ту сторону потребления.

Что касается новой идеологии (за что воевать, почему воевать?)... Недавно я видел ролик, вызвавший широкий резонанс. Русские священники, отдыхая, поют на несколько голосов советские песни. Поскольку всегда считалось, что Русская Церковь имеет большой счет к коммунистам, и такое в принципе невозможно, ролик обошел всю страну. В нем поют: «А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер...»

Сейчас мы проводим предварительные консультации, ориентированные на проведение в Москве съезда «Сути времени», объединенного со съездом «Родительского Всероссийского Сопротивления». Мы хотели бы видеть на этом съезде людей из разных стран мира. Если консультации будут успешными, то на достаточно авторитетном совещании будет впервые поставлен вопрос о лево-консервативном альянсе. То есть о реальном альянсе левых, включая коммунистические силы, с силами консервативными, включая Церковь.

В одной из крупнейших епархий России еще задолго до съезда к представителям нашей партии подошел весьма авторитетный священнослужитель и сказал: «Немедленно соберите совещание о синтезе христианства и коммунизма. Немедленно, через три месяца будет поздно». После чего он попросил нашу газету для того, чтобы знакомить с нею сообщество православных священнослужителей и паству. Если бы месяцев девять назад мне кто-нибудь сказал о возможности такой реакции православной церковной элиты, я бы просто пожал плечами. Но процесс оформления нового мировоззрения в России развивается очень быстро — спасибо Украине. Потому что именно произошедшее на Украине вызвало в России то, что мы все называем «русским поворотом».

После распада Советского Союза Россия следовала в фарватере Запада, и элиты хотели этого. Теперь же часть элиты и широкие слои общества говорят о «русском повороте». Каким будет поворот? У меня лично вызвал большую тревогу съезд ультраправых сил в Санкт-Петербурге. И именно потому, что при неминуемости «русского поворота» его содержание может быть очень разным. Спасительным для России может быть только лево-консервативный поворот. Ультраправый поворот только погубит страну.

Что такое для нас Европа? Мы понимаем, что каждая европейская страна — большая «кастрюля», в которой кипит свой «суп». Но в каждой кастрюле есть крышка, и эта крышка — очень проамериканская. Суп один, а крышка другая. И мы понимаем, как важны эти крышки, насколько они сильны, насколько авторитетны, насколько влияют на то, о чем здесь говорил Джульетто Кьеза. Однако суп тоже важен, всё уже определяется не только крышкой.

Мне кажется, что единственный вопрос, который сегодня стоит перед Европой, — вопрос о суверенитете. Левые, правые, центристы — все заговорили о суверенитете. О реальном суверенитете. Европа несуверенна, в чем убедились спустя многие годы очень авторитетные представители российской элиты. Но она должна стать суверенной. И она может стать суверенной.

Что я имею в виду, когда говорю о суверенитете? Я вовсе не имею в виду тот или иной курс, которым пойдет Европа. Я имею в виду возможность для Европы выбирать курс, двигаться тем или иным курсом согласно своему разумению. Европа может продолжать двигаться тем же курсом, что и США. Но она должна иметь возможность двигаться и иным курсом. Когда у маленького корабля есть свой мотор, он может идти тем же курсом, что большой корабль, а может идти другим курсом. Но когда большой корабль тащит маленький на буксире, у маленького корабля нет права на курс. То есть нет суверенитета.

Тут обсуждали вызывающие откровения директора «Стратфора» господина Фридмана о том, что вся внешняя политика США с начала ХХ века была ориентирована на то, чтобы ни в коем случае не допустить союзного объединения ресурсов России и Европы, и прежде всего — Германии. Но господин Фридман не является лицом, наделенным прямыми политическими возможностями. И он начал откровенничать только сейчас. А незадолго до распада Советского Союза, в конце 1990 года, мне довелось встретиться с весьма авторитетным советником Буша-старшего. Который, в отличие от Фридмана, обладал и реальным статусом, и реальным влиянием. Мы говорили с ним долго, и в конце он сказал: «Сергей, может быть, ты и прав (речь как раз шла о сближении Германии и России, неминуемом в случае распада СССР, которому американцы опрометчиво содействовали). Может, ты и прав. Но если начнется соединение Германии и России, это приведет к ядерной войне в Европе». Еще раз подчеркну, что этот человек тогда не только возглавлял некий фонд, но и обладал высокими официальными статусными возможностями.

Итак, если трос затягивает корабль в некий водоворот, корабль, имеющий мотор, может освободиться от троса, включить мотор и, меняя курс, избежать водоворота. А если водоворота нет, то такой корабль может не открепляться от троса. Тут — кораблю решать. То есть европейскому обществу. Ему решать, что выгодно для Европы. Но если общество решит, что выгодно не идти в фарватере США, у общества должна быть возможность воплотить это решение на практике. Сейчас возможности для воплощения такого решения нет. Это значит, что Европа несуверенна.

Альтернативой нынешней несуверенной Европе, как нам представляется, может быть только суверенная Европа. Никакая другая постановка вопроса не может объединить людей с разными представлениями о европейском будущем. Вот почему важно сказать: «Послушайте, давайте сначала завоюем право обсуждать разные варианты своего будущего и реализовывать эти варианты на деле. Это первый этап, на котором мы должны объединиться в борьбе за суверенитет. Ведь всем нам — правым, левым, центристам — хочется иметь возможность на деле реализовывать свои очень разные варианты европейского будущего. Так давайте сначала признаем, что этого права в качестве реального права у нас сегодня нет. Потом давайте объединимся, чтобы завоевать это право. А завоевав его раз и навсегда, давайте конкурировать, убеждая общество в том, что наш вариант европейского курса наиболее отвечает чаяниям народов Европы».

Следом встает самый больной вопрос: может ли Европа, даже если она станет другой, быть суверенной без России? Господин Коль когда-то принимал меня в числе других представителей России. В состоявшихся частных беседах говорилось о том, что объединение России и Европы, России и Германии сделает ненужным военное присутствие США на европейском континенте. И что вот-вот американцы уйдут. Это происходило, если мне не изменяет память, в 1993 году. Ну и как? Ушли американцы? Приблизилась Европа к той суверенности, которая без этого ухода немыслима?

Теперь об Украине. Мне кажется, что несколько положений находятся не в фокусе внимания европейцев. И мы не знаем, как вернуть их в фокус.

Первое положение. Свержение Януковича произошло с вопиющими нарушениями Конституции. Не просто с нарушениями, а с фантастическими нарушениями. Не собралась комиссия по импичменту — не собрали достаточного количества людей, чтобы сформировать комиссию. Не был привлечен прокурор. Не было решения Конституционного суда. Не дали слова Януковичу. И, наконец, не было набрано достаточного числа голосов для импичмента. То есть это не просто нарушение Конституции, это рухнуло право. И рухнули все политические партии. «Партия регионов», Коммунистическая партия — все рухнули. Кто появился на арене? Кто эти люди? Что и кого они представляют?

Второе положение. Любая конституция держится на общественном договоре. Украинская Конституция была оформлена и принята народами Западной Украины, Малороссии, Крыма и Новороссии. Но все правила игры изменены в один час. О каком теперь общественном договоре идет речь?

Третье положение. Были нарушены все международные договоренности. Решили, как именно Янукович будет сдавать полномочия. Решение подписало Министерство иностранных дел и тут же его нарушило.

Четвертое положение. Никто не хочет признать масштаба идеологических заявок, сделанных Украиной. Произошла государственная героизация Бандеры, а также Шухевича, Штепы, Донцова и прочих. Это героизация нацистской идеологии, но в ней русские занимают место, которое в нацистской идеологии отводилось евреям. Конечно, и для евреев имеется в этой идеологии весьма специфическое место... «Русских — за Днепр, евреев — в Днепр!» «Москали и жиды, геть с Украины!» Но русские в бандеровской идеологии — главный враг, недочеловеки, чудовища, подлежащие «творческому насилию», то есть геноциду.

Скажите, какая страна мира спокойно отреагирует на то, что рядом с ней неправовым образом возникло государство, разговаривающее только на языке геноцида, и взяло на вооружение идеологию, строящуюся на геноциде?

Пятое положение. Можно ли воскресить Бандеру, Шухевича, дивизию СС «Галичина», не воскресив тем самым коллаборационистов повсюду? И мы уже видим марши СС в Прибалтике и в других странах. Разве это не чревато возрождением нацизма — сначала с некоторыми лукавыми оговорками (дескать, он не вполне гитлеровский), а потом и без оговорок? Процесс же очевидный! Как очевиден и пересмотр итогов Второй мировой войны, когда говорят, что коммунисты и Россия, потерявшие в войне столько крови, не являются победителями, что не мы освобождали страны Восточной Европы, что не мы помешали геноциду польского народа. Когда польские политики кидаются в объятия людям, восхваляющим Волынскую резню, возникает ощущение безумия. Россия отреагировала на это безумие крайне мягко.

А теперь — о формирующемся лево-консервативном альянсе. В России этот альянс сформирован давно, и я благодарен всем организаторам за то, что мы можем здесь спокойно поговорить о нем: в современной политике редко предоставляется возможность говорить о стратегии. Но уж раз она появилась, я ею воспользуюсь.

В 1994 году в Греции мне довелось поприсутствовать на съезде, где троцкисты, фашисты — все были вместе. И все хотели дружить против глобализма. Откуда взялась эта эклектика? Что она собой знаменует? Усиливает она возможности так называемого антиглобализма или же она эти возможности резко уменьшает? Нельзя ли провести параллель между этим антиглобализмом и провокациями, осуществлявшимися так называемыми Красными бригадами? И куда вообще движется европейский и мировой коммунизм? Подчеркиваю, не еврокоммунизм, а весь мировой коммунизм, включая европейский? Мне кажется, что он движется куда-то не туда. И он не сам движется не туда, его в это «не туда» двигают.

Поясню. Советский коммунизм, что бы о нем ни говорили, с точки зрения демократии был очень консервативным. Он был моральным: добро, зло, этика, совесть были положены в его основу. Он был культурно классическим: социалистический реализм стал продолжением культурной классики. Он был основан на семейных ценностях, он был гуманистическим. Тогда говорили о новом гуманизме, но не говорили же об антигуманизме. И, наконец, при всех его сложных отношениях с Церковью, он никогда не отрывался от христианских корней. Те, кто стали двигать коммунизм не туда, расплевались с классикой, с ценностью труда, семьи и всего прочего. Всех расплевавшихся свалили в одну кучу, наклеив ярлык «левые». И эту кучу заранее обрекли на то, чтобы она была только кучей и не могла превратиться в нечто, обладающее структурными возможностями. Как говорил Антуан де Сент-Экзюпери, высокий смысл есть у собора, сложенного из кирпичей. Но его нет и не может быть у кучи кирпичей.

Так можно ли придать сегодняшнему альянсу разных сил высокий смысл, превратив его из кучи кирпичей в собор? Для этого нужен новый понятийный аппарат. Потому что новую ситуацию нельзя осмыслить, используя прежний аппарат, сколь бы хорош он ни был. Прежний аппарат ориентировался на противопоставление «коммунизм — капитализм».

Но ведь мы сейчас пребываем в новой реальности. На самом деле происходит колоссальная мутация капитализма. Никакого классического капитализма уже нет. Нет ни империализма, о котором говорил Ленин, ни ультраимпериализма, о котором говорил Каутский, ни шизокапитализма, о котором теперь говорят. Есть мутакапитализм, мутировавший капитализм, отказавшийся от своих сущностных характеристик. Он отрекся от себя ради мировой власти. Он отрекся от идеалов Великой Французской революции, от идеалов буржуазных революций: свободы, равенства, братства. Он отрекся от великого идеала Просвещения, отрекся от всего.

На сегодняшний день противостояние капиталистической России Путина и капитализма Америки есть попытка противопоставления классического капитализма капитализму мутировавшему. Русские говорят: «Как же так, мы воспитаны на Бальзаке, на Гюго, мы же понимаем, что у Европы был идеал какой-то справедливости, что у европейцев была мораль, была классика, что они читали «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельса, и они же предали свои ценности, они разрушают семью?! Какой же это капитализм, что вы делаете с религией, где прежний христианский капитализм?» Сегодняшние русские консерваторы, включая религиозных, говорят о том, что их не устраивает подобная мутация. Недаром колоссальной силы протест вызван ювенальной юстицией. Русские увидели в ней посягательство на семью, именно на буржуазную классическую семью. Заявили, что «этот номер у нас не пройдет». Тут возник альянс светских и религиозных людей, и ювенальная юстиция была отвергнута. Но само по себе это только симптом, это малая толика большого отвержения.

Русские не желают признавать внеэтического характера капитализма, отказа от восхождения человека. Когда-то советский поэт Вознесенский сказал: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек». Русские отрицают безумие мира и несправедливость, низвержение мирового права. И сегодня реально формируется альянс консервативно-капиталистических сил, включая силы церковные, и тех, кого представляем мы, «Суть времени». То есть людей, которые ратуют за обновление коммунизма. Более того. На ускоренном синтезе православия и коммунизма теперь настаивает, как я уже говорил, сама Церковь. Точнее, часть ее представителей, вполне статусных.

Очень многие говорят о теологии освобождения, все смотрят в сторону Кубы, в сторону некоего нового синтеза между идеалами — подчеркиваю! — христианства, да и вообще — подчеркиваю! — восходящих религий и идеалами коммунистическими. Но даже те люди, которые держатся за капитализм в России, говорят о классическом капитализме. То есть они говорят о том, что буржуазное государство есть государство национальное, и внутри него есть проект под названием модерн. Отрицание идеалов модерна во имя постмодерна означает мутацию. Это уже не капитализм, а, если говорить честно, это фашизм, который рано или поздно низвергнет все христианские идеалы, который всегда тяготел к радикальным формам языческих культов, который обязательно к ним вернется и который хочет только одного — доказать и утвердить принципиальное неравенство людей. И он неизбежно будет адресовываться к радикальным формам гностики, в рамках которой есть полноценные люди (пневматики), полулюди (психики) и нелюди (гилики). Он обратится к этой схеме, поскольку, чтобы править, ему надо уничтожить большинство человечества. Уничтожение большинства человечества для него возможно и желательно, коль скоро большая часть людей — нелюди.

Этим воззрениям и замыслам противостоит русский дух симфонии, единства людей. Им противостоят все русские мечтания — религиозные и светские. Скажут: «Какой там русский дух после того, что с вами сделали за последние 25 лет!»

Отвечаю. Все, кто считали, что с русскими будет покончено с помощью издевательств, именуемых реформами, с помощью навязываемого им покаяния, с помощью десталинизации, с помощью насаждения потребительства, не достигли своей цели. Многие русские девочки и мальчики, с которыми я хорошо знаком, мыслят совершенно так же, как их ровесники 40, или 80, или 100 лет назад, говорят на том же языке, читают ту же классику. И в них есть ясное, точное ощущение того, что у них хотят отнять Родину, что Европа не желает принять Россию всю целиком, что Россию хотят разрушить. Это ощущение поднимает в русских всё то, что пошло в рост при вторжении Наполеона или Гитлера.

В конце ХХ века русских не победили — их обманули. Русские поверили в добро, которое несет Запад, в правоту неких его идеалов. Сейчас, когда они поняли, что те идеалы не имеют абсолютно никакого отношения к действительности, они стыдятся своей веры. Родилась новая Россия.

Путин, слава богу, очень осторожный политик, он один из самых осторожных политиков в русской истории. Никто не хочет никакой «горячей» войны. Все хотят мира. Все действуют предельно осторожно. Американцы провоцировали русских дойти до Киева, русские не пошли на это. Русские верят в силу украинского народа, который сам со всем разберется. Русские ведут себя крайне осторожно, но возникают новые и новые провокации. На Украине имеются списки неугодных, и по этим спискам уже началась ликвидация. Нам сообщают, что такие же списки украинцы делают для Москвы, что действуют террористические подразделения. Радикальность украинской стороны нарастает и нарастает. Мы просим: договоритесь со своим же народом. Договоритесь, как это делают в Шотландии, в Каталонии, договоритесь гуманно. Но вместо этого не против каких-то террористов, которых нет, а против мирного населения применяется тяжелое оружие массового уничтожения: «Ураганы», «Грады». Они стреляют не по войскам, они стреляют по мирному населению. На нашей территории уже два миллиона беженцев с Украины и еще чуть ли не миллион людей с запада Украины, которые ненавидят Россию, но бегут к нам, потому что не хотят воевать. Они кричали, что готовы воевать, ровно до момента, пока не проснулся русский воинский дух.

Говорят, среди ополченцев много людей с сомнительной «кредитной историей». То есть людей, приехавших с тем, чтобы нажиться. Это не так. Конечно, ополченцы не ангелы. В ряды ополчения встали очень разные люди, в том числе и небезусловные. Недавно я встретился с одним из наиболее небезусловных ополченцев. И он мне с потрясающей искренностью сказал: «Я что, приехал сюда, чтобы деньги делать? Я приехал, чтобы мой дед с неба увидел, что я воюю с фашизмом». Все-таки я по одной из своих профессий режиссер, и умею различать, когда люди притворяются, а когда говорят искренне.

Повторяю, новая лево-консервативная идеология формируется у нас очень быстро. Советский флаг и иконы... Православные монахи, поющие советские песни... Синтез начал оформляться. Надо помочь этому процессу завершиться. Потому что если этому помешают, то «русский поворот» может стать ультраправым и ультраконсервативным. А это будет чревато очень серьезными катастрофами.