УСЛОВИЯ ПРОРЫВА-3 (окончание)

Условие #7 – Не доверяй Прорыв бюрократии

Поношение бюрократии – отвратительная интеллигентская мода. А также инструмент деструкции (то есть оргоружейная технология). Бюрократия абсолютно необходима. Желательно, чтобы она была качественной. И несла с собой то, что Макс Вебер назвал "духом рациональности". Наша бюрократия в слишком большой части имеет другое – уже описанное и весьма прискорбное – качество.

Но отвлечемся даже от этого (по сути, криминального) качества. (Хотя как от него отвлечешься, если оно и определяет мейнстрим?) И все же – осуществим "мысленный эксперимент" (любимая метафора Альберта Эйнштейна). И предположим, в порядке такого эксперимента, что бюрократия, которой будет поручен новый русский прорыв, – идеальна в том понимании, которое когда-то ввел Вебер. То есть честна, обязательна, дисциплинирована, ответственна, компетентна. Может ли она тогда осуществить Технологический Прорыв? Реализовать любой Большой Проект?

Любой "тектолог" (проще – системщик, специалист по мегапроектной мобилизации) знает, что это невозможно. Что отдать Большой Проект (в том числе, Технологический Прорыв) на откуп самой компетентной и добропорядочной бюрократии – это значит погубить дело. Качественная бюрократия тем и ценна, что она кропотливо оберегает имеющееся. Восстанавливает изношенное. Медленно совершенствует отдельные подсистемы. Защищает наличествующее от посягательств дилетантов и революционеров (никак не отличая одно от другого).

Но она несовместима ни с какой серьезной проектностью. Констатация этого обстоятельства носит далеко не академический характер. Первый вице-премьер РФ Д.Медведев возглавил серию национальных проектов. Это нужное и крайне позитивное начинание. Но оно натолкнулось на два обстоятельства. На то, что эти проекты – не вполне Проекты и сильно смахивают на госбюджетную рутину. И на то, что проекты было решено отдать на откуп обычной ведомственной бюрократии. Что, кстати, и олицетворялось переходом Д.Медведева с должности главы Администрации на должность первого вице-премьера.

Глава Администрации – это все же в каком-то смысле "руководство ЦК". Вице-премьер – это уже "Совмин". ЦК (если это и впрямь ЦК!) – ХОТЬ КАК-ТО СОПРЯГАЕМ с проектной деятельностью. Совмин же для такой деятельности В ПРИНЦИПЕ НЕПРИГОДЕН. Но только он и может решать жизненно важные хозяйственно-бюрократические задачи.

Главное – не путать одно с другим! И помнить, что для осуществления любого Большого Проекта (в том числе, и Технологического Прорыва), нужна не бюрократия, а нечто прямо противоположное. А именно – неформальное, но дисциплинированное сверхкомпетентное сообщество людей, одержимых мечтой по реализации Прорыва (или Проекта), наделенных неограниченными полномочиями. Сообщество, построенное по мобилизационно-штабному, а не бюрократическому принципу, защищенное от бюрократии и способное эту бюрократию использовать вне каких-либо ответных защитных действий с ее стороны.

При этом полномочия такого сообщества должны быть жестко очерчены и неукоснительно сопряжены с поставленной стратегической целью. А любой выход за их границы должен пресекаться так же жестко, как и инсинуации бюрократии по отношению к особому (чужому и ненавистному ей) сообществу, которому она подчинена.

Поскольку ссылки на опыт СССР противоречат нынешней моде, приглядимся хотя бы к Франклину Рузвельту. Он в условиях острейшего кризиса провозгласил для США "Новый курс". В рамках курса стержневым начинанием стала его любимая "Администрация долины Теннесси" (Tennessee Valley Authority).

Администрация была сразу выведена за рамки всех бюрократических институтов США. Внутри нее действовали другие основания, другая юрисдикция. Возглавляли ее молодые люди, которых "отловила" гениальная интуиция Рузвельта. Охраняла это начинание отдельная спецслужба с беспрецедентными полномочиями.

В итоге удалось форсированно индустриализировать Теннесси. Но не только. Индустриализация была лишь одним из блоков программы. Затем именно это начинание в большой степени "перетекло" в так называемый Манхэттенский (а на деле – Окриджский, то есть все тот же Теннессийский) атомный проект.

Аналогичным способом развивались и советский полярный, и советский атомный проекты. Кто тут кого копировал? Барух и Лилиенталь копировали нашу Администрацию Севморпути? Или Берия и Курчатов копировали Гровса, Оппенгеймера и Лилиенталя в их атомном начинании? В любом случае – вдумайтесь – в сталинском СССР была железная дисциплина и практически нулевая коррупция, а также мощнейший административный аппарат. Но оперлись не на него, а на отдельные "особые администрации" с особыми полномочиями.

А ведь общий административный аппарат был очень эффективный. Не вдаваясь по этому поводу в рассуждения, приведем простейшие примеры. Они взяты из жизни близких к нам семей и потому достоверны.

Мать нашей знакомой, возвращаясь после войны из эвакуации, потеряла в поезде швейную машинку (по тем временам – очень серьезная потеря). В отчаянии она написала наркому Кагановичу, и вскоре машинку нашли и прислали ей.

Мать другого нашего знакомого (из позже прославившегося своей коррупцией Азербайджана) говорила членам нашей антикризисной группы: "Я входила в контрольно-ревизионные органы при Мирджафаре Багирове. И честно скажу: мы не имели права съесть даже кусок хлеба в колхозе, где проводили ревизию. Мы ездили туда со своими бутербродами и своим чаем".

Описанное строго соотносится с идеальной бюрократией Вебера. В этом нет и тени воспевания! По Веберу, даже палач может быть частью идеальной бюрократии, если он рационален, компетентен и не коррумпирован. Так что признаем: сталинская система располагала более дееспособной бюрократией, нежели система нынешняя.

Но Сталин твердо понимал, что отдать Большой Проект (например, атомный) на откуп этой (достаточно совершенной) бюрократии – невозможно. Что атомную бомбу не может сделать Ведомство, занятое, например, производством пороха или взрывчатки.

Понимают ли это те, кто сколько-нибудь серьезно обсуждает Технологический Прорыв в нынешней России? Соотносят ли они свои намерения хотя бы с мировым опытом? В рамках которого вслед за индустриализацией Теннесси и Атомным Проектом в США осуществлялся, например, Ракетный Проект с Вернером фон Брауном как его небюрократическим архитектором. И возник Хантсвилл – как модификация Окриджа. Только эта системная контр- и антибюрократизация (не путать с пасквилями интеллигенции, воюющей с любым порядком) позволила американцам добавить к атомной бомбе ракеты нужного типа, а затем осуществить прорыв НАСА.

Успех США опирается на правильное сочетание бюрократических и проектных форм деятельности. На сочетание – а не противопоставление! Но при точном отделении "мух от котлет". И столь же точном понимании специфики проектных форм деятельности.

Когда Кеннеди понял, что США проигрывают гонку в космосе, он занялся не космосом как таковым, а массовым образованием – как проектом. А также интеллектуалистикой, связанной с целостностью (нет большего врага целостности, нежели бюрократия).

Когда советники Рейгана поняли, что надо переходить на постиндустриальные рельсы микроэлектроники, был создан новый проект. На этот раз – пресловутая Силиконовая долина. Но это же был именно Проект! Именно "под него" создавалось очень многое, включая особую молодежную субкультуру (небезызвестные "яппи"). И не менее значимым проектом – именно Проектом, куда входили и реальные программы, и особая дезинформация, – стала "Стратегическая оборонная инициатива" (те самые "звездные войны").

Перечислять примеры можно до бесконечности. Британский опыт, французский опыт, китайский опыт, индийский опыт. Пока наши враги и конкуренты копировали и развивали наши проектные наработки, мы старательно растаптывали свою традицию проектных форм деятельности.

Истребив эти формы, приравняли государственное волевое воздействие к бюрократическим манипуляциям. А дальше начали войну с бюрократией. Потом совершили фантастическое открытие, согласно которому "рынок решит все проблемы". Вы пробовали расставлять приоритеты с помощью рынка? Попробуйте на своем огороде! Дайте там свободно конкурировать сорнякам и огурцам. И получите соответствующий урожай! Значит, на огороде так нельзя, а в России можно?

Итак, мы расставляли приоритеты с помощью рынка и ждали, ждали... Потом, не дождавшись, стали мучительно (в борениях и сомнениях) осваивать позитивную роль бюрократии (суверенитет, административная вертикаль). Наконец, мы как-то это освоили. И теперь хотим применить для... Технологического Прорыва?

Создаются новые вертикально-интегрированные холдинги. Если не предпринять особых системных мер, то эти холдинги через год-два станут просто новыми министерствами. Но сложные постиндустриальные продукты не создаются в министерствах.

Можно сто раз процитировать чужой опыт. Можно написать тома, разъясняя, почему не создаются. Можно все разложить по полочкам и расписать до тонкостей элементы постиндустриализма (венчурные фирмы, инновационные инкубаторы и прочие "лакомости").

А потом... Потом учредить новое министерство... И запихнуть его в абсолютно враждебную любому постиндустриализму укладно-социальную нишу!

Условие #8 – Хочешь Прорыва, создавай новые ниши

Доминирующая укладно-социальная ниша называется "Топливно-энергетический комплекс" (ТЭК). В этой нише – максимум прибыли и оплаты, а значит, и вытекающих отсюда социальных благ. Эти блага в нынешней социокультурной ситуации обладают особой притягательностью. Потрачены десятилетия на то, чтобы сделать этот тип притягательности главным и убить все другие типы притягательности (ну, там, идеи всякие, ценности творческой профессии и т.п.).

Теперь надо новое (Технологический Прорыв) сопрягать с всевластием этой ниши. А как?

Кто-то всерьез считает, что это возможно? Тогда пусть этот "кто-то" всерьез и объяснится. И расскажет, за счет чего он намерен обеспечить сосуществование "тэковского коня" с "трепетной ланью" этой самой постиндустриализации?

Потому что не мы первыми пытаемся что-то такое осуществить. Есть и наш опыт, и мировой. Есть теория и практика. Назовите теорию политэкономической или социогуманитарной. Важно, что она есть. И еще важнее, что она носит неспекулятивный характер. Она не из пальца высасывает, а прецеденты осмысливает. И вот к чему приходит на основе подобного осмысления.

Предположим, что у вас есть несколько ниш. То бишь, имеет место многоукладность. И вам надо быстро перекачать "человеческий материал" из одной ниши в другую. Вы хотите перекачать материал в новую нишу – а материал... того... "социально и культурно сопротивляется".

Например, вы открываете нишу индустриализации, а у вас крестьянин сидит на земле и говорит: "Мне и тут хорошо!". Вы ему про новые перспективы, а он вас – "на три буквы". Потому как уклад! Хоть по Марксу, хоть по Веберу, хоть по Броделю.

Короче, мужик любит и привык пахать. Если он активный мужик, то он считает, что преуспеет. Или уже преуспел. А если он не активный, то зачем он вам нужен в вашей новой нише индустриализации? Но, в любом случае – он сопротивляется. А вы должны это сопротивление переломить. Вот Сталин и переломил! И не он один! Такой перелом – это не оскал особого (социалистического или коммунистического) безумства. Капитализм выдавливал из феодальных ниш ничуть не менее жестоко, чем Сталин с его коллективизацией. Вспомним знаменитое огораживание и пресловутые работные дома "доброй старой Англии".

Ну, переломили. Ну, побежал мужик в новую нишу. Так ведь для него там должны быть готовы рабочие места! Ему нужно предложить новые культурные эталоны. То есть, его в эту новую нишу надо перемещать комплексно – и кнутом, и пряником. Загнав, трансформировать, превращая в человека индустриальной культуры. Слышите?! Куль-ту-ры! Это в мировой классике – не в диамате и истмате! – называется "укладная революция".

Таков социокультурный аспект. А есть и другой аспект – узко политэкономический. Для того, чтобы новая ниша могла развиваться, нужно старую нишу не только ущемить (чтобы из нее побежали), но и ограбить (чтобы оставшиеся произвели нужный добавочный продукт в условиях сверхэксплуатации). И чтобы ни-ни! Чтобы на виселицу за украденную булку (Англия) или десять лет лагерей за украденные колоски (сталинский СССР)!

Что теперь? Чтобы открыть новую укладную нишу, надо другую нишу закрыть. Или хотя бы существенно "поприжать". Так мы что создаем? Великую энергетическую державу (имеющаяся ниша)? Или великую технологическую державу (новая ниша)?

А как быть с демократией? Уклад, который нужно подавить, – доминирует. Вы хотите подавить или ущемить его, а он – вас. Пожалуйста, попробуйте хотя бы в виде компьютерной игры провести коллективизацию (или английскую индустриализацию) в условиях свободной прессы, демократической дискуссии и всего прочего.

Скажут, что США и другие развитые страны осуществляют переход из уклада в уклад не революционно, а эволюционно. Ответим: не всегда. Например, для стабилизации госфинансов и обеспечения своих "прорывных" проектов типа "Долины Теннесси" Рузвельт в 1933 году издал чрезвычайный указ о полной экспроприации золота у населения. По этому указу все золото в стране обменивалось на сертификаты и перешло в распоряжение Казначейства, причем позже цена этих сертификатов оказалась "волевым порядком" снижена вдвое. То есть Рузвельт для форсированного создания новой укладной ниши многих экспроприировал. И – ущемил очень массовые и серьезные интересы. Настолько серьезные, что после этого на него было несколько попыток покушения.

Однако в целом для Нового Запада характерен более мягкий характер "укладных революций". Хотя... ни революцию Рузвельта (когда мировой кризис стегал бичом голода и нищеты старую нишу), ни революцию Рейгана (когда постиндустриальный юго-запад "яппи" пришлось соотносить с индустриальными руинами северо-востока и панками как их порождением) нельзя считать абсолютно мягкими.

Но даже относительная мягкость – она откуда бралась? Из немобилизационного, непрорывного характера осуществляемых перемен. Технологическим лидерам не нужно было торопиться так, как тем, кому приходилось их догонять. И они могли позволить себе эту самую мягкость.

Если мы ратуем за нее (а к этому есть определенные основания), не надо говорить о прорыве, то есть мобилизации. А также о том, что нужен качественный скачок в рекордно короткие сроки. Планируя какие-то воздействия, нельзя отделять издержки от приобретений. У жесткой укладной революции – свои издержки (болезненность) и свои приобретения (скорость). У мягкой укладной революции (или эволюции) – болезненность совсем иная. Но и скорость совсем не та.

Выбираем эволюцию (мягкую укладную революцию)? Тогда надо решать проблему соответствующим способом и быть готовыми к соответствующим срокам укладных трансформаций. То есть начать с ТЭКа (ТЭКа, а не прорывных технологий!) и надстраивать над ним промышленность все более глубокой переработки. Сначала стать конкурентоспособными на мировом рынке бензина, а не нефти, затем продавать продукцию органического синтеза, затем – продукцию из новых материалов, и т.д.

Это – эволюционный путь. Тоже не гарантированный. Потому что до тех пор, пока на рынке есть более прибыльные ниши для капиталовложений (торговля, строительный бизнес, сервисные услуги, покупка зарубежных активов), "большие деньги" в глубокую высокотехнологичную переработку сырья не пойдут. И силой их туда не загонишь.

Но даже если они туда все-таки пойдут, надо понимать, что серьезные предприятия по переработке нефтегазового сырья будут строиться пять лет и окупятся лишь лет через десять. И только тогда начнут накапливаться новые инвестиционные ресурсы для создания следующего уровня передела, и т.д.

Скажут, что есть другие способы найти деньги на форсированную модернизацию. Есть, например, возможность взять кредиты. Теоретически она, конечно, есть. Но именно про это один герой Макаренко говорил: "Теорехтически это, конечно, лошадь, а прахтически так она падает". В развитых странах финансово-кредитную систему строили сотни лет. И там есть такие источники "длинных денег" (причем гигантских денег), как пенсионные, страховые и паевые фонды. Плюс банки, объем активов которых в несколько раз превышает валовый национальный продукт. Плюс фондовый рынок, на котором можно получить деньги, продав акции своего предприятия.

У нас же ничего этого, по сути, нет, а все активы российской банковской системы меньше, чем, например, у одного (и не самого крупного) германского "Дрезденербанка". То есть в обозримой перспективе "большие длинные деньги" в нашей финансово-кредитной системе не возьмешь.

Зарубежные кредиты? Во-первых, кредиты нужны очень масштабные. Во-вторых, где гарантия, что сможешь их отдать, особенно если речь о рисковых инвестициях в новые технологии? Что не попадешь в кредитную кабалу? Вон, некоторые страны Латинской Америки набрали кредитов, и уже десятки лет не могут даже полностью выплачивать по ним проценты, не говоря об основном долге.

А ведь на реальный "технологический прорыв" денег нужно очень много. И цифры наших золотовалютных резервов или Стабфонда никакой эйфории вызывать не должны. Например, только в такую – очень узкую! – сферу компьютерных технологий, как высокоскоростная флэш-память, и только в одном нынешнем году, в мире планируется инвестировать около 15 млрд. долл. А если инвестируешь намного меньше – как конкурировать?

Значит, вкладывать придется больше. И понимать, что в начале отдача будет невелика. Так куда вкладывать? Куда и как? Ответ на этот вопрос должен быть и конкретным, и стратегическим. Нельзя путать вторичную индустриализацию и постиндустриализацию. Нельзя делать ставки на неадекватные формы инвестирования неадекватных субъектов. И главное – нельзя что-то куда-то вкладывать с ориентацией на Прорыв, не имея четкого и выверенного образа будущего. Нельзя наплевать на это будущее (чем сегодня слишком многие занимаются). Но нельзя и аморфно грезить о нем.

Условие #9 – Конкретизация (и даже технологизация) будущего

Обсуждение будущего началось. Но качество этого обсуждения вызывает обеспокоенность. Учителя английского языка, преподающие "новым русским", объясняя им разницу между артиклями "a" и "the", говорят, что артикль "a" означает "типа", а "the" – "чисто конкретно".

Реальный прорыв не сочетаем с обсуждением будущего по принципу "типа". Между тем, именно подобное "типа" является сутью декларации, согласно которой российская техносфера должна не догонять западную, а совершить прыжок в еще не существующее будущее. Какое будущее? Так о прорыве можно говорить только у нас. Так нельзя разговаривать о нем на Западе – и на Востоке тоже. По крайней мере, ни в Индии, ни в Китае так о прорыве уже рассуждать нельзя. Потому что в ответ вам зададут вопрос сродни детской присказке: "Куд-куда, куд-куда, вы откуда и куда?"

Нельзя прыгать неизвестно откуда и неизвестно куда, в какое-то неведомое будущее. Нужно сказать, откуда ты прыгаешь, куда и как. Ты (российский политический класс, так сказать) мылился-мылился, чтобы построить капитализм. Ты его построил или не построил? Сейчас кое-кто в России уже говорит, что нам не нужен капитализм, а нужен феодализм.

А еще нам нужен прорыв в будущее. Какое будущее? Феодальное? Синкретическое? Нужен прорыв в феодализм с постиндустриальным лицом? А может быть, даже с посттехнологическим лицом?

Интеллектуалы европейской высокообразованной страны, вам не стыдно? Неужели столь уж соблазнительно быть портными из андерсеновской сказки "Новое платье короля"? В чем смысл подобного потакательства невменяемости?

А на вменяемом языке придется задавать вектор. То есть говорить, откуда и куда прыгаешь. И признать, что если ты ПРЫГАЕШЬ, то ПРЫГАЕШЬ ИЗ... А если "прыгаешь из", то придется к этому "из" добавить совсем уж очевидное. И признать, что прыгаешь ты ИЗ КАПИТАЛИЗМА. А откуда еще?

Тогда говори, из какого капитализма. Но если ты прыгаешь, а не догоняешь (а какие-то сегменты Запада уже отчасти действительно входят в постиндустриализм), то тебе надо прыгать из капитализма в новый уклад. В любом случае – в посткапитализм. Тогда так и говори!

На эту тему есть обширная западная литература. Не бредовая, а вполне серьезная. От "революции менеджеров" Шумпетера и Бернхейма через "постиндустриальное общество" Белла и Кристола к концепциям "нового класса" Липсета и Гоулднера, – и дальше со всеми остановками. Вся эта литература – хотите или нет – опирается на Троцкого. И из песни тут слов не выкинешь. Как только посткапитализм, так сразу Лев Давыдович и его разнообразные ученики и последователи.

Но не в этом дело. Что значит "прыгнуть в посткапитализм"? Это значит создать очаги посткапиталистической (а вовсе не пролетарской или реставрационно-советской) культуры, сделать эту культуру эффективной контркультурой (то есть "засадить" в страстный и государственно мыслящий андеграунд), создать на основе таких очагов нормы нового бытия, а потом этим новым бытием замещать старое. То есть организовывать беспощадную революцию.

Посткапиталистический прорыв возможен. Посткапиталистический уклад описан. Но нельзя "на первое" восхвалять неофеодальную утопию, "на второе" – наш "новый капитал, берущий барьер государственного мышления", а на десерт – посткапитализм.

Сказав, КУДА прыгаешь (например, в посткапитализм), говори, КАК.

Есть три способа такого прыжка.

Первый – с опорой на восходящий класс, в котором уже сложились нормы будущего. Это самый мягкий способ (он же – революция по принципу Великой Французской).

Второй – с опорой на катакомбную контркультуру. Так прыгали в будущее первые христиане. Сходным способом прыгали и большевики.

Третий – с опорой на гомункула ("выращенную команду"). Так прыгал Петр Великий.

Грани между способами – подвижны. Одно перетекает в другое. Но эти грани есть. И говоря о прыжке, нужно не только сказать, куда (то есть конкретизировать), но и сказать, как (то есть технологизировать). Иначе говорить о прыжке просто стыдно. Особенно стыдно потому, что он ведь может оказаться для русских "убийственно актуальным" (единственно гарантирующим выживание).

Условие #10 – Сопрягай свою цель с контекстом

Технологическая революция (она же – технопрорыв) не осуществляется в отрыве от того целого, частью которого она является. Это целое – Большой Проект. Человечество за свою историю осуществляло не так много Больших Проектов. Сейчас оно все целиком подвешено на стремительно ветшающий (и при этом безальтернативный) крюк Большого Проекта, называемого "Модерн".

Амбициозный интеллектуал скажет: "Я вам сейчас нарисую новый проект, да такой, что ваш Модерн и в подметки не годится!". Нарисовать-то можно. Жить нельзя. Как нельзя жить в нарисованном доме. Жить можно в доме настоящем. А такой дом создается не чьей-то сверхидеей, а кропотливой культурной деятельностью.

Модерн – это среда, созданная такой деятельностью. Это особая сверхсистемная субстанция, замешанная на культуре и праве, экономике и политике, технологиях и религии. Это гигантский массив идеальных и материальных сущностей, состоящий из миллиардов текстов, фильмов, проповедей, заводов, банков, эскадрилий, мечтаний, интересов и бог знает чего еще. Это – не абстракция и не чье-то визионерство.

И в это включен не только Запад. В это включены Китай и Индия, Корея и Малайзия, Бразилия и Тайвань, Индонезия и Россия. И это все устает, выдыхается, дает слабину, трещит под ударами исламского контрмодерна и прочей архаики. Это разлагается изнутри постмодерном, подрывающим любую – даже национальную – государственность! И уж, тем более, государственность универсалистско-имперскую. Постмодерн подрывает государственность как средство Проектирования. Он подрывает Проект вообще. Любой проект, включая проект "Человек".

Вот контекст любого сегодняшнего Прорыва.

Постмодерн и контрмодерн идут рука об руку. Их союз уже замахнулся на "святая святых" человеческой истории – идею развития. Ведь что, как не посягательство на идею развития, просвечивает сквозь ткань начинаний типа Римского клуба? Или через ткань маловнятных переговоров, приведших к свертыванию космического международного суперпроекта, включавшего такие частные программы, как "Союз – Апполон"?

"Модерн" трещит под ударами своих врагов. Разгромленный коммунизм обнажил тщету всего того, что Модерн может предложить в условиях отсутствия "красного восхождения". Обнажилась тщета светскости, тщета прогрессистской утопии, отсеченной от онтологии, антропологии и метафизики. Неоконсервативные судороги – это истерика умных людей, понявших, что они оказались в рушащемся здании.

В чем русский ответ на подобный вызов?

Мы-то – по какую сторону баррикад? Фантазировать можно до бесконечности. Но реально – лишь то, что отстраивается от "печки" Модерна. В чем и где здесь наше место?

Технологический Прорыв?

Но контрмодерн ("Братья-мусульмане" в Египте, их палестинский филиал ХАМАС, "Хизб-ут-Тахрир" и "Талибан", "Исламский джихад" и "Аль-Каида") ненавидит технологии. И прорывы! Контрмодерн считает их порождением "западного шайтана". Фантомом дьявольской христианской культуры с ее "стрелой времени" и "прогрессом". Контрмодерн готов брать у "шайтана" технологии только для того, чтобы уничтожить и "шайтана", и технологии как его порождение.

Совершенно не обязательно быть другом Израиля или Америки. Можно быть другом Моралеса, Чавеса, Кастро, Ким Чен Ира или Ху Цзинтао. А также ФАТХа или даже "Черного сентября". Но нельзя сидеть на двух стульях: стуле прогресса и его насыщенной мобилизационной формы, именуемой "прорыв", – и стуле поддержки антиамериканских сил, у которых культовой основой является отрицание прогресса.

Между тем, этот внутренний раскол пронизывает весь российский истеблишмент. Для кого-то, в том числе из молодежи, говорящей о русском национализме, Модерн и Прогресс еще ценности. Для кого-то – абсолютное зло. Как только мы заговорим о технологическом рывке – мы должны будем говорить о рывке комплексном. Культурном и ином. Мы должны будем с этих позиций оценивать советский опыт. Всеядность тут уже будет исключена.

Для Прорыва нужно преодолеть раскол фундаментальных оснований, пронизывающий все наше нынешнее российское общество. Это преодоление потребует чего-то большего, чем консенсус державности или наличие общего врага.

Вне особых средств преодоления раскола и вне субъекта, готового эти средства применять достаточно радикальным и умным образом, – никакого Прорыва не будет. Триллионы долларов и титаническое напряжение государственной воли – ничего не смогут, если не будет преодолен этот раскол. Как он преодолевается? Прецеденты в целом понятны. Нужно найти самые мягкие способы. Но понимая, что в этом огне брода нет.

Подкормка – или Прорыв?

Закончим тем, с чего начали: если российское правительство даст какие-то деньги каким-то заводам, институтам и лабораториям, это уже хорошо. Если этих денег будет много, это замечательно. Если их не до конца разворуют, это прекрасно. Но, в самом лучшем случае, за этот счет удастся чуть дольше продержать на плаву индустриальное и технологическое советское наследство. Доколе?

Основные фонды существующего (а не нового) индустриального комплекса недополучили за позднесоветские и постсоветские годы 2,5 триллиона долларов. То есть 15 нынешних стабилизационных фондов.

Восстановление престижа профессий обойдется, по самым скромным оценкам, в 100 миллиардов долларов, выплачиваемых ежегодно локомоционным группам нашего общества.

Страстные поборники технократического развития, скрипя зубами, говорят об очередных отраслях: "Они уже кадрово не воспроизводятся!" Приближается момент, когда это невоспроизводство поставит нас на край социальной и государственной пропасти. Но ведь ничто и не будет воспроизводиться в нынешнем культурном климате, при этих приоритетах, этих форматах социального престижа!

Исторические часы тикают. Мы не в уютном доме, а на пороховой бочке. Тикающие часы – не "Роллекс" на руке "нового русского". Это адский часовой механизм.

Технологический Прорыв – одна из возможностей этот механизм обезвредить. Издержки – понятны. Риски – тоже. Но есть ли другие возможности? Если кто-то их знает – пусть не скрывает от общества эту тайну. А если... Если других возможностей нет?

Сергей Кургинян и его аналитическая группа (соавторы доклада "Оргоружие")