Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

3 страниц V  < 1 2 3  
Ответить в данную темуНачать новую тему
Социогенез
Копатыч
сообщение 10.3.2013, 18:33
Сообщение #41


Активный участник
***

Группа: Заблокированные
Сообщений: 2726
Регистрация: 4.1.2011
Из: Тверские леса
Пользователь №: 2391



Я другое имел в виду. Троцкий о "военном коммунизме":
"Нужно, однако, признать, что, по первоначальному замыслу, он преследовал более широкие цели. Советское правительство надеялось и стремилось непосредственно развить методы регламентации в систему планового хозяйства, в области распределения, как и в сфере производства. Другими словами: от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно, но без нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму. Принятая в марте 1919 года программа большевистской партии гласила: "В области распределения задача советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов". "
Когда большевики теоретизировали, планируя "от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно, но без нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму", они в рамках марксизма это делали?

Сообщение отредактировал Копатыч - 10.3.2013, 18:34


--------------------
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Ratan
сообщение 11.3.2013, 5:21
Сообщение #42


Активный участник
***

Группа: Актив
Сообщений: 750
Регистрация: 3.6.2009
Пользователь №: 1534



Цитата(Копатыч @ 10.3.2013, 19:33) *
Я другое имел в виду. Троцкий о "военном коммунизме":
"Нужно, однако, признать, что, по первоначальному замыслу, он преследовал более широкие цели. Советское правительство надеялось и стремилось непосредственно развить методы регламентации в систему планового хозяйства, в области распределения, как и в сфере производства. Другими словами: от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно, но без нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму. Принятая в марте 1919 года программа большевистской партии гласила: "В области распределения задача советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов". "
Когда большевики теоретизировали, планируя "от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно, но без нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму", они в рамках марксизма это делали?

Я полагаю, что социальные процессы всегда многофакторны. Цели, которые ставят политики, далеко не всегда извлекаются из теории. Скорее теория привлекается для оправдания целей. В ходе революции и социалистических преобразований выдвигались разные цели, иногда несовместимые. Но всегда они подкреплялись марксистской теорией. Троцкизм есть некая политическая ветвь, цели которой требуют отдельного анализа. Вопрос здесь - какой социализм был нужен Троцкизму и почему? Чем двигалась революционная страсть Троцкого? и пр. В общем, решения политиков нужно оценивать как реализацию некоторых текущих целей в конкретных ситуациях. А по стратегическим целям троцкизм и большевизм ленинско-сталинский решительно разошлись. В общем, конкретные политические события нельзя напрямую привязывать к теории, в частности, к марксизму. Суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет... И конечно, Троцкий не был другом пробуждающихся народно-коммунистических сил. Видимо был другом иных политических установок. В руской революции оказалось много разных деятелей по понятным причинам. Оставить без внимания процессы в России никакие серьезные политические силы не могли. Но я хотел сказать. что марксизм мог сыграть и сыграл позитивную роль на ряде этапов, но на перспективу это теория не может быть "указующим перстом". Она против капитализма, тем только и хороша. Как историософия крайне однобока. Нужен поиск альтернативы, в этом я убежден. Вера в человеческое братство, в его необходимость должна быть подкреплена новым взглядом на человека и человечество. видимо, не религиозным. Вера как переживание идеи, идеальной цели никуда не уходит. Но она должна опереться на нечто такое в человеке. что делает ее непреложной. На это "нечто такое" и должна указать теория.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Ratan
сообщение 14.3.2013, 18:57
Сообщение #43


Активный участник
***

Группа: Актив
Сообщений: 750
Регистрация: 3.6.2009
Пользователь №: 1534



Цитата(Ratan @ 11.3.2013, 6:21) *
Вера в человеческое братство, в его необходимость должна быть подкреплена новым взглядом на человека и человечество. видимо, не религиозным. Вера как переживание идеи, идеальной цели никуда не уходит. Но она должна опереться на нечто такое в человеке. что делает ее непреложной. На это "нечто такое" и должна указать теория.

Чем должно определяться сегодня отношение к марксизму? Два фактора являются на мой взгляд решающими. Один заключается в признании шага, который сделал марксизм в 19 веке. Этот шаг – включение в Историю предметной деятельности человека. Не хлебом единым жив человек, сказано в Новом Завете. Но и без хлеба человек не живет. Н.С. Булгаков после увлечения марксизмом произнес простую формулу: основная функция хозяйственной деятельности есть воспроизводство материальных условий жизни общества, человека. Действительно, «без хлеба» человек не живет, и К. Маркс вписывает это обстоятельство в историософию. Но слишком материалистично, настолько материалистично, что в Истории не осталось что места «слову божию». Но, как сказал русский писатель, без смысла (без смысла высокого) человек скорее умертвит себя, даже если вокруг него будут хлебы. И потому приходится вспомнить о втором факторе, смысле человеческого существования. Напомнить этот смысл, более того, дать ему (смыслу) новую форму, заново обратить человека к его человеческой сути – вот ключевая задача текущего момента. Один раз эта задача была выполнена подвигом смертного, назвавшего себя богом в земной ипостаси (нет больше той любви, как если кто отдаст душу свою за други своея). Но история не повторяется. Судьба Чавеса, оставившего после себя память именно своей этикой, нравственной позицией человека, взявшего на себя роль вождя, дает остро почувствовать то, чего не хватает сегодня. Миру не хватает этики добра. Но этой этики марксизм не дает, в принципе дать не может (в нем нет ни грана этики). И должно быть что-то сказано о человеке, нечто такое, что вновь позволит поверить, что душа человека по природе своей христианка и стремиться творить добро. Добро необходимо оправдать, и оправдать его как выражение природы человека. Если это может сделать антропология, то это такое учение о человека должно быть учением о природе Добра в человеке. Добра выводимого не из религиозного благоговения, а из постижения Жизни. Делание Добра как условие сохранения и продления жизни, как необходимого условия существования культурной формы жизни, которая и есть человеческая жизнь. А если и есть дух истории, то он, полагаю, есть дух Жизни. Добро в истории человека – задача, которую по-своему ставил еще Соловьев.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Ratan
сообщение 19.9.2013, 5:33
Сообщение #44


Активный участник
***

Группа: Актив
Сообщений: 750
Регистрация: 3.6.2009
Пользователь №: 1534



Цитата(Ratan @ 14.3.2013, 18:57) *
Чем должно определяться сегодня отношение к марксизму?

Для возвращения к «русскому коммунизму», т.е. к пути развития, осно-ванному на человеческих ценностях (добро, справедливость по совести, порядочность и пр. и пр.) необходимо понимание и преодоление причин поражения СССР. Сегодня уже достаточно очевидно, что идейно-историческая и геополитическая капитуляция СССР была организована ее правящей элитой. Что она при этом думала, теперь уже не столь важно. Важен результат. И остается при этом принципиальной важности вопрос: как такое стало возможным? Как стало возможным, что элита втянула на путь предательства и сам народ, не сумевший осознать суть происходящих событий и потерявший способность сделать исторический выбор. Сделанный же де-факто выбор опустил его до уровня примитивного обывателя, забывшего о своем историческом и человеческом достоинстве. К. Марксу принадлежит высказывание, что идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами. Получается, что коммунистическая идея не стала в СССР материальной силой, она не овладела ни массами, ни элитой.
Странное заключение? Действительно, в определенных границах – странное. Ведь были же люди, преданные идее социальной справедливости, выносимой из этики «русского коммунизма» и подкрепленной марксистской теорией уничтожения отношений эксплуатации человека человеком. Павка Корчагин – литературный персонаж Н.А. Островского был срисован с жизни. Тем не менее, таких людей не оказалось в период перестройки, во всяком случае, не оказалось в необходимом хотя бы минимальном количестве. Так в чем же дело? Почему дело Павки Корчагина умерло, почему восторжествовал не Мальчиш-Кибальчиш, но торжествует Мальчиш-Плохиш? Сегодня указание на конкретные персоны, организовавшие предательство СССР, не может дать ни истины, ни утешения. Гораздо важнее понять, почему стал возможным такой ход событий.
Полагаю, что нельзя оставить без внимания нечто принципиальное и фундаментальное в обществе, подвергшееся разложению. Вновь процитирую не однажды мною повторенную фразу В.С. Соловьева: «Для всех, кто признает какой-нибудь смысл в истории человечества, не подлежит сомнению, что историческая жизнь народов определяется прежде всего их основными убеждениями, их общим мировоззрением». Это мировоззрение бывает разным, как бывают разными общества, и тогда принято говорить о культурных архетипах, определяющих этику общества, определяющих человеческие отношения, осуществляемые в той или иной социальной структуре. Определенный культурный архетип лежал и должен был лежать также и в основе человеческих отношений в СССР. Каков он, распался ли он окончательно, вот вопрос, который должен нас интересовать.
В свое время Данилевский Н.Я. ввел представление о культурно-историческом типе, характерными чертами которого он называл экономические (хозяйственные) отношения, политические (государственные), культурные и религиозные. Не обсуждая сложного вопроса о роли религиозного со-знания в рамках культурного типа, можно отметить, что всякое общественное сознание содержит в себе нечто, которое можно назвать верой. Вера в бога или вера в человека, в идею коммунизма и т.п. Не обязательно, чтобы это была религиозная вера. В индивидуальном и общественном сознании всегда должно существовать убеждение, основанное не столько на формальных логических аргументах, но в гораздо большей степени исходящее из некой «душевной привязанности», из некоего эмоционально-психического образа, принимаемого людьми. Добро нельзя объяснить логически и формализовать, хотя в каждом конкретном случае совершается такая работа. Оно должно быть прочувствовано на прецедентах, только так оно входит во внутренний психический мир человека и в мир культуры, объединяющей общество. Фундаментальные «переживательные архетипы» имеют место в любой культуре. И есть нечто объединительное во всякой культуре, основанное на подобных переживаниях (коллективное бессознательное К. Юнга из этой сферы). Неудивительно, что Данилевский Н.Я. остро поставил вопрос о том, что культурные типы не переносятся на чужую почву. Базовые единицы культур либо продолжают свое существование вместе с сообществом, принимая новые фенотипические формы, либо погибают вместе с обществом. Это, так сказать, «трансцендентальная» сторона культуры, ее « метафизика», ее генотипическое начало.
Живущий в культуре поведенческий генотип и переживание этого генотипа требуют рациональной или религиозной поддержки через картину мира и человека. В.С. Соловьев не мыслил мировоззрение солидарного человечества вне христианства, т.е. вне религиозной основы. Но в жизни общества, в особенности современного промышленного и постиндустриального общества, доминантную роль играет научно-рациональное обоснование мировоззрения. Аграрное общество удовлетворяла вера, точнее, христианская вера. Она создавала картину мира и картину человека, которые принималась всем обществом от крестьянина до феодального элитария. Разумеется, кре-стьянин не осваивал теологию, но таковая была необходима элите, ибо рациональное действие, совершаемое в обществе, может оказаться фанатичной нелепостью, если вера не окормлена Разумом. Проблема Разума и Веры всегда была актуальной в католицизме, она была не менее актуальна и в православии. Но русская православная церковь избегала свободного обсуждения оснований веры, и де-факто принималось тот вариант решения проблемы, который вольно или невольно несла православная догматика. Однако промышленное общество не живет и не может жить религиозной верой. Этические основания этого общества и в Европе и у нас получали свое рациональное основание через науку и рациональную философию. Под наукой здесь имеется в виду не только естествознание, но и наука гуманитарная, прежде всего - наука о человеке. Конечно, религиозная вера сохраняется и в промышленном обществе, давая определенное основание индивидуально-му этическому самосознанию, а также соединяя людей через причастность к той или иной конфессии. Но самосознание промышленного общества как целого, мировоззрение и идеология его элиты требуют рационального обоснования. На знании такого рода, всегда окрашенном культурным архетипом общества, взращивается элита современного общества, и такое знание не только средство обоснования тех или иных политических действий. Оно есть одновременно основа этического самосознания, основа исторической самоидентификации и основа для понимания общественных событий и управления ими. Идеология и мировоззрение западного общества до сих пор опираются на идеи, проработанные европейским Просвещением. От-бросив религиозное сознание, Просвещение оперлось на европейский культурный тип, явленный еще в античном мире, с которым оно связало детство европейской цивилизации.
Фундаментальной компонентной в сознании западного общества, подпирающей переживание им своего культурного типа, является предложенная Просвещением антропология, т.е. представление о человеке как самодостаточном индивиде. А что было фундаментом мировоззрения советского общества? Что было той теоретической основой, которая должна была соединяться с этикой, принятой обществом, и быть средством самоидентифи-кации советского человека, важнее всего, человека элиты, призванного служить обществу? Ответ известен. Таким рациональным обоснованием идео-логии и мировоззрения советского общества был марксизм. Сегодня можно говорить о том, что марксизм был догматизирован и искажен. Отчасти это верно, хотя возникает вопрос, где он не искажен? Здесь нельзя не признать, что независимо от разного рода догматизаций и искажений у марксизма есть черты, которые нельзя стереть никакой догматизацией. Одна из них в том, что в марксизме нет ни грана этики (В.И. Ленин). Конечно, позиция Маркса этически окрашена, конечно, он против эксплуатации человека человеком, ибо эта эксплуатация есть несправедливость, а справедливость и несправедливость суть понятия этики. С этих понятий начинает Платон свой диалог «Государство», и он имеет в виду при этом не денежный вопрос, а вопрос нравственный. Но что говорит о справедливости марксистская историософская и социологическая концепция? Только одно, что буржуазия несправедливо присваивает себе прибавочный продукт, ограничивая тем самым вопрос о справедливости материальной сферой. И более ничего. Этика, наука, мораль, вера – все это надстройка, вырастающие из базиса. Фундаментальные категории этического сознания сведены к материально-производственным отношениям и навязываются господствующим классом. Этим Маркс словно повторяет определение софиста Фразимаха в упомяну-том сочинении Платона. Фразимах говорит простую вещь: справедливость есть то, что выгодно сильнейшему. Похоже, это коррелирует с утверждением Маркса о классовой природе морали. Морали всечеловеческой, на которую опиралось общинное сознание «русского коммунизма», у Маркса нет и в помине (ее должен создать классовый инстинкт пролетариата, классовое со-знание должно быть его опорой). Но в таком случае возникает вопрос: как марксистская теория могла фундировать этику советского человека? Видимо, никак. В советском обществе происходило следующее: этику этого общества формировала традиционная культура, а рациональной опоры этическим архетипам сознания фактически не выстраивалось. Религиозное обоснование этики было отброшено, а марксистская опора была эразцем такого обоснования, дававшим иллюзорное обоснование основным архетипическим ценностям.
Западное общество, так боявшееся русского коммунизма, почему-то совсем не боится марксизма, хотя, как утверждал К. Маркс, он запустил в его голову самый страшный снаряд. Отчего же этот снаряд влетел разрушитель-ным взрывом в стан капитализма? Как случилось, что капитализм обезвредил этот «страшный снаряд»? Ответ скрывается в той концепции человека и общества, которая принята марксизмом. Известно, что человек в марксист-кой теории предстает как существо деятельное. Это несомненный плюс названной теории, который, соединяясь с эволюционной концепцией социо- и культурогенеза мог бы дать начало новой гуманистической антропологии. Однако в марксизме указание на деятельную природу сводится к тому, что предметно-деятельным путем человек удовлетворяет свои материальные потребности. Это тоже верно, ибо развитие общества неотделимо от развития его деятельных средств, т.е. технологического и технического оснащения трудовых процессов. Проблема в том, что представление о человеке и общество сведено в марксизме к материальному производству, к деятельности по удовлетворению материальных потребностей. О существовании других потребностей и способе их удовлетворения исторический материализм ни-чего не утверждает. Но если существо социальных процессов сведено к удовлетворению материальных потребностей человеческого индивида, совершаемому в условиях общественного разделения труда, то антропология марксизма скатывается к идее человека-потребителя. Не на пустом же месте родилась идея позднего советского социализма (начиная с Хрущева-Суслова), заключавшаяся в стремлении ко все более полному удовлетворению потребностей советского человека. Материальных потребностей, поскольку разговоры о духовных потребностях остались разговорами, а материальные расширились и заполнили весь горизонт сознания советского человека перестроечной эпохи.
У либерализма и марксизма оказались точки встречи и согласия. Эти две точки в том, что 1)экономика и экономические проблемы оказываются первичными и фундаментальными для решения всех жизненных вопросов (курс валют – главная жизненная проблема) и 2)экономика (а с нею вместе и вся жизнь) служат удовлетворению все возрастающих материальных потребностей, т.е. человек есть прежде всего потребитель материальных продуктов, а уж потом существо духовное, религиозное, нравственное и т.п. Это и делает «страшный снаряд» не столь страшным. Однако в области манипулирования потребностями и «удовлетворения таковых» советскому социализму было не угнаться за капитализмом по простой причине. Когда социализм поставил себе такие задачи, то он потерял свое качество, уравниваясь с плохим капитализмом.
Марксизм не спас СССР, он не дал ему фундаментальной основы для того, что В.С. Соловьев назвал основными убеждениями и общим мировоззрением народа. И не мог дать, ибо основные убеждения народа формируются историей, а не теорией. Теория дает рациональный фундамент этим ос-новным убеждениям, но для этого она должна сочетаться с историческим развитием общества, с культурно-исторической идентификацией народа. Однако марксизм есть европейское учение, он пропитан «европейским духом» и даже его принципиальный протест против капитализма опирается на европейско-гегельянскую рациональную модель истории. А жизнь каждой исторической культуры уникальна, и синтез этих уникальных культур может происходить только на основе всечеловеческих ценностей. Обращаясь же к нашей советской истории, мы должны ясно сознавать, что советский путь это русский исторический путь. По этой причине у Запада такая фобия к русскому коммунизму, соединяющая страх и ненависть. Это нужно уразуметь, тогда понятно станет, что не Маркс основа нашего советского общества, что Маркс и марксизм имеют к нему внешнее историческое касательство. Историческая же слабость СССР заключается в том, что советское время по разным причинам не позволило дать полное историческое и теоретическое осознание и обоснование этого факта. Идеологи СССР удерживали этот призрачный фундамент до того момента, пока не пришло время опрокинуть всю постройку. Сегодня нет пролетариата, осознавшего свою историческую миссию могильщика буржуазии, могильщика капитализма. Так что же еще искать неизведанного в этой социально-философской теории, исхоженной вдоль и попе-рек? СССР мог служить соблазнительным примером для европейского «пролетариата», но не потому, что реализовал теорию марксизма, а потому что нес человеческие ценности, выросшие на русской почве.
Мы потерпели поражение в войне смыслов. Мы хотим повторить этот путь?
Стремительное развитие «сути времени» вызывает восхищение. Но движение, ставящее амбициозную задачу «возврата» в СССР 2.0, не должно пренебрегать строительство «большого нарратива», говоря словами нынешней западной философии, т.е. выстраиванием рациональной базы для «основных убеждений и общего мировоззрения». Это большая и сложная работа, но без такой работы нельзя рассчитывать на стратегический выигрыш при всех тактических успехах движения. Для будущей политической партии необходимо строительство нового исторически оправданного «большого нарратива». Иначе придется вечно ссориться с догматиками КПРФ по вопросам интерпретации марксизма, и в этих спорах увязнет такое строительство.
Последнее, почему эти заметки оказались в ветке «социогенез»? По той причине, что нужно не просто обращение к истории и духу России и русской общественной мысли. Сегодня такого обращения просто нет, нельзя же считать таковым истерику спецнационалистов, ратующих за Россию для рус-ских. Необходимо показать всечеловеческое содержание русской культуры, превращающее ее в фундамент основных убеждений и общего мировоззрения для всего человечества. Сегодня нет другой культуры, способной на ре-шении подобной задачи. Да, есть в конфуцианстве всечеловеческое «жэнь», но китайская история шла все-таки не по конфуцианству. Показать всемирно-историческое и всечеловеческое значение ценностей (этических ценностей, прежде всего) советского периода можно лишь в рамках обществознания и антропологии, замещающей антропологию самодостаточного индивида ев-ропейского Просвещения. Нужна фундаментальная теория человека, не со-единенная непосредственно со спецификой той или иной культуры, так сказать, антропология всечеловеческая, дающая основание таким же всечеловеческим убеждениям, которые обретаю конкретные культурные формы в ходе исторического процесса. Антропология солидарного человека, выводимая из социогенеза, один из шагов для построения теоретической плат-формы человеческого всеединства и обоснования всечеловеческих ценностей.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Ratan
сообщение 23.12.2013, 12:51
Сообщение #45


Активный участник
***

Группа: Актив
Сообщений: 750
Регистрация: 3.6.2009
Пользователь №: 1534



Цитата(Ratan @ 19.9.2013, 5:33) *
Нужна фундаментальная теория человека, не соединенная непосредственно со спецификой той или иной культуры, так сказать, антропология всечеловеческая, дающая основание таким же всечеловеческим убеждениям, которые обретаю конкретные культурные формы в ходе исторического процесса. Антропология солидарного человека, выводимая из социогенеза, один из шагов для построения теоретической платформы человеческого всеединства и обоснования всечеловеческих ценностей.

Социогенез и духовность
На мой взгляд, вопрос о выборе теории, так или иначе освещающей исторические закономерности развития общества, является актуальным для всякого движения, которое называет себя общественно-политическим, тем более, если оно ставит столь амбициозную цель как возврат к советскому проекту. Такому движению не обойтись без решения крайне актуального вопроса об идеологии, с которой оно должно обратиться к массам и вдохновить массы на реализацию предлагаемого проекта. Конечно, при этом приходится решать задачу цементации прочного ядра единомышленников, способных действовать как единое целое. Эти задачи сопряжены, но рано или поздно вопрос об общественной теории встанет во весь рост. В РСДРП этот вопрос был актуален изначально, и теоретическая подготовка была важнейшей стороной ее работы, в ходе которой цементировалось также ядро партии. В общем, есть основание порассуждать о проблеме создания идеологии и необходимых для нее теоретических оснований.
В современных условиях идеология не может не опираться на определенную теорию общества, соответственно, философию и другие сферы сознания. В аграрном прошлом она опиралась на религиозную веру, но переход обществ в индустриальную фазу повсеместно потребовал научного обоснования ценностей и смыслов, ради которых осуществлялись социальные проекты. Но здесь важно, что внутренним системообразующим началом всякого общественного проекта и его идеологии служит определенная этика (М. Вебер показал это на примере становления «духа капитализма») . Сознается это обстоятельство или не осознается, но всякие действия в общественно-культурной среде обретают свое объективное значение, свой «объективный смысл» (М. Вебер). Актуальные политические и иные общественные действия могут не иметь прямой этической окраски, но их конечный «гамбурский счет» будет иметь такое измерение. На это по-своему указал В.С. Соловьев, подступаясь к анализу «добра в истории». Русский философ обсуждает формы проявления этического начала в человеческой жизни и показывает, что они не могут ограничиться «субъективной нравственностью», т.е. моральным сознанием индивида. Нравственность присутствует в организации общества и в общественных отношениях, она отражена в принятых общественных нормах, в законах и т.п. Потому вновь и вновь: в идеологии того или иного социального строительства неизбежно акцентируются те нравственных принципы, которые окажутся доминантой общественных отношений (например, строительство государства рабочих и крестьян, как это было заявлено при создании советского государства).
Духовность или бездуховность общества определяется принятым в нем этосом. Поэтому при осмыслении мировоззренческих оснований общественного проекта необходимо ответить на фундаментальный вопрос: откуда приходит этика спасения и продления жизни (иначе говоря, духовность), на которую необходимо опереться всякому общественному движению? Сегодня представляется достаточно очевидным, что ментальность советского строительства была определена основаниями русской культуры. Речь идет в первую очередь о народной культуре, явленной в этосе крестьянской общины и трансформированной в этику промышленного общества. Главный герой искусства в советское время – человек труда, его переживания, его поступки, его социальная позиция. И такое положение было вполне оправдано, оно отражало реальный процесс созидания нового советского человека. И это естественно. Вдохновляющие людей нравственные принципы пронесены народами в их истории, и всякий раз они принимают новые формы воплощения. Источник, к которому обращается народ в ходе общественных преобразований, это его история, деяния которой получают в его сознании нравственное измерение. В этом конечный смысл обращения к истории, поскольку конкретные исторические действия могут быть мотивированы весьма различными актуальными обстоятельствами, часто не оставляющими конкретным историческим персонажам ни времени, ни условий для моральной рефлексии. Обращение к культуре, к ее генотипическим началам, воплощаемым в историческом процессе, оказывается обращением к моральным, т.е. высшим, мотивациям. Прозрение индивидов, обретение ими духовности неотделимо от этой причастности своей истории. Собственно, самоидентифицирующее приобщение к истории, взятой со стороны ее духовного, т.е. этического, содержания и есть обретение индивидом духовных начал. Формы, в которых представлены нравственные начала, и путь к ним могут быть различными. Но суть всегда одна. Она в том, что индивид овладевает высшими принципам своего социального поведения, и эти высшие принципы суть моральные нормы в их конкретно-исторических формах, впечатанные в культуру сообществ (этоса, нации, цивилизации и т.п.). Поэтому эффективным средством оздоровления нравственного состояния общества является обращение к таким историческим прецедентам, которые впечатляющим образом показывают нравственность в истории общества.
Мораль не ограничивается рамками отдельных этосов, отдельных исторических сообществ. Национальная культура и национальные нравственные традиции должны соединяться с общечеловеческими (всечеловеческими). Для европейского мира христианство стало первой формой всечеловеческого сознания, и оправдание нравственных норм того или иного народа всечеловеческими принципами морали стало с того времени необходимой составляющей мировоззрения (во всяком случае, для европейских народов, связанных христианством). Переход к светским формам сознания, совершавшийся в Европе в Новое время, потребовал новой (светской) антропологии и нового обоснования всечеловеческих моральных ценностей. Эта работа была совершена мыслителями европейского Просвещения, доминирующим антропологическим образом которой стал самодостаточный индивид, свободный по определению. О достоинствах, а также и внутренней порочности такой антропологи было сказано уже не единожды. Приняв европейскую образованность, русское сознание столкнулось с фундаментальной проблемой, имеющей генотипический характер. Суть этой проблемы в том, что вся этика русской культуры строилась на солидаристском основании (ощущение всечеловеческой общности), одной из форм выражения которого стало православие. Сегодня такая установка сознания напрочь отбрасывается этикой «догоняющего строительства капитализма». Индивидуализм потребительства «затыкает уши» для восприятия солидаристской этики (этики всечеловеческого родства), явленной в нашем прошлом и без которой у нас нет будущего. Для светского сознания очевидно, что духовность есть человеческий моральный опыт, которым мы овладеваем. Без обращения к истории, к ее прецедентам, раскрывающим архетипические основания культуры, без обращения к тому языку, на котором выражаются названные ценности, решить задачу возврата к своим культурным основаниям просто невозможно. Не удивительно, но скорее естественно, что мы стоим перед альтернативой: либо искажение и очернение собственной истории вместе с ненавидящими ее либероидами, либо историческое и нравственное очищение, требующее осмысления событий прошлого и настоящего в контексте фундаментальных культурно-нравственных основ общества. Оставляя без внимания эти самые культурные основания в их конкретных проявлениях, мы оказываемся на одном поле с либероидами, и тогда нам неоткуда черпать духовные силы для противостояния последним. Абстрактный поиск духовности мало способствует решению задачи ее обретения.
Собственно, проблема обретения духовности есть проблема социально-практическая, проще сказать, она решается приобщением к моральным ценностям своего народа, а через этот процесс и приобщением к моральным ценностям, которые имеют всечеловеческий характер. Последние не существуют иначе, как через национальные культуры, культуры этносов, народов, наций и цивилизаций. Только через вхождение в мир ценностей определенной культуры может выйти во «всеобщий план духовности». Исторический опыт развития общества и есть его опыт духовного сопротивления. Но общество развивается усилиями индивидов и социальных групп, и потому встает вопрос о духовности индивида и его индивидуальной способности противостоять тем тенденциям, которые разрушают нравственность, разрушают мораль, разрушают способность переживать добро и делать добро. На что опирается духовная прочность индивида?
Здесь снова возникает неизбежный вопрос: какова природа духовности, т.е. того морального опыта, на который опирается человечество? Без хотя бы и краткого, но принципиального ответа на этот вопрос нельзя будет указать пути обретения и поддержания духовности общества и индивида. Самый короткий путь, который может предложить автор этих строк, примыкает к представлению о социогенезе, и самый короткий ответ заключается в том, что духовность индивида предстает как освоение им высших оснований культурных программ поведения, сложившихся в социогенезе. Моральные принципы, осваиваемые в ходе социализации, являются такими высшими основаниями. В контексте представления о социогенезе схема ответа должна выглядеть следующим образом. Организация жизни культурного (человеческого) сообщества в чем-то аналогична организации жизни на уровне биологической эволюции. Всякая биологическая особь есть представитель вида, и своим выживанием она решает сверхзадачу выживания вида. Поведение биологической особи задается видовыми генетическими программами, и доминирование видовой программы особенно ясно видно при решении критических задач, к каковым относится задача (программа) воспроизводства вида. Напротив, человеческое сообщество и человеческие индивиды организуют свое поведение в соответствии с культурными программами, сложившимися в ходе социогенеза. Эти программы не наследуются биогенетически, здесь действует социогенетический механизм наследования через трансляцию культуры, а различие культур создает то, что может быть названо культурно-видовым многообразием человечества. Несут ли все человеческие культуры некое универсальное всечеловеческое содержание? Должны нести, иначе индивиды разных сообществ (и сообщества как целое) не могли бы признавать людей в других сообществах. Обретение духовности в человеческом обществе предстает как приобщение к программам видового сохранения сообществ, точнее, приобщение к программам культурно-видовым и через них к принципам всечеловеческого характера. Этот процесс совершается как освоение доминантных ценностей культурно-видового и всечеловеческого характера. Его фундаментальным средством является эволюционный дар психики, получившей развитие в ходе социогенеза. Приобщение к ценностям происходит через глубокие (аффективные) переживания, называемые переживаниями высшего порядка, ибо в них выражено отношение к высшим смыслам культуры. Переживания высших смыслов, отделенные от переживания тех или иных удовольствий или неудовольствий телесного характера, обретают статус высших, т.е. духовных переживаний. Культура, превращающая телесные удовольствия естественного (тем более, противоестественного) характера в доминантные ценности, подавляет духовность и теряет жизнеутвреждающую способность. Можно отдельно обсуждать болезни (эволюционные сбои) в культуре, но направленность действия по их излечению всегда одна – возврат в высшим культурно-видовым и общечеловеческим ценностям, обеспечивающим воспроизводство и, тем самым, продление жизни природного-культурного вида называемого, называемого человечеством. Никакой мистики в этом нет, все рационально, но такое рациональное понимание происхождения высших мотиваций не отменяет всей драмы жизни, т.е. сложного эмоционального процесса переживания жизни, процесса приобщения к ее смысловым ценностям и их жизненной реализации. Человеческий индивид действительно превращается в культурный макрокосм, несущий в себе (в своем сознании, в своих переживаниях) культурную генетику, по которой воспроизводится общество.
Приняв эту схему, мы можем обратиться к анализу средств, с помощью которых индивид приобщается к человеческим ценностям (культурно-видовым и общечеловеческим, что совершается в ходе единого процесса), т.е. обретает духовность, как принято говорить. Наверно будет справедливым сказать, что до сего времени в истории человечества явили себя три основные формы организации сознания, каждая из которых по-своему структурирует ценности и по-своему представляет их человеческим индивидам и сообществу как целому. Это мифологическое сознание, трансформировавшееся в языческий политеизм, религиозный теизм (или монотеизм) и светское сознание, рациональной организацией которого занималась преимущественно философия. Здесь не место обсуждать различные промежуточные или особые варианты (например, восточные религии или восточную философию). Нам важно соотношение религиозных и светских средств организации и предъявления высших смыслов.
Этика, принятая культурой, определенным образом фундирована, поскольку мораль не терпит субъективности, она представлена совокупностью необходимых принципов (максим) поведения. Такая необходимость обосновывается обычно природой мира и человека. В рамках культуры ее этика «отливается» в совокупность архетипических переживаний, формирующих характер народа, его психические особенности, а также и в представления рациональной сферы сознания, т.е. сферы разума, формирующей основные мировоззренческие конструкты. Длительное время (в период так называемой аграрной эпохи развития) переживание основных ценностей культуры было связано с религиозной верой, задававшей представление о мире и человеке. Сегодня кажется уже достаточно очевидным, что нельзя считать религию единственной формой поддержания нравственности, или духовности, как часто принято говорить. Культурные принципы советского атеистического периода не разрушали традиционной нравственности народа. Причастность к фундаментальным моральным ценностям может поддерживаться и в рамках нерелигиозного (атеистического) сознания, так что духовность никак нельзя отождествлять с обязательной верой в бога или иные трансцендентные (оккультные и иные) сущности, иначе придется назвать духовностью веру в злого бога (или злых богов), богов особой «высшей расы» и т.п.
В конечном счете нравственные архетипы культуры находят свое выражение в антропологическом образе культуры, т.е. в собирательном облике человека, воплощающего соответствующий архетип. Но, как уже отмечено, образ человека всегда соотнесен с образом мира. Поэтому уместен вопрос: какая картина мира и какая антропология должны быть востребованы обществом в индустриальной и постиндустриальной стадии развития? Разумеется, внутреннее содержание этих представлений будет окрашено этикой, определяющей лицо культуры. Вопрос отнесен к мировоззренческим представлениям: будет ли это религиозное мировоззрение и соответствующая ему картина мира и человека, или будет рациональная (научная) картина мира и человека, выражающая как уже сказано, этические основания культуры. Возникает также вопрос, уместна ли какая-либо эзотерика оккультистско-гностического характера для названной стадии общественного развития.
Фактически с приходом промышленной стадии религиозная картина мира была оттеснена на второй план, на первый план вышел человеческий разум, «рассеивающий тьму средневековья». Французская революция осуществлялась как антиклерикальная. Подобным образом в Германии в начале 19 века в центре общественного внимания оказалась дискуссия о религии и религиозном сознании. Вопрос о роли религиозного сознания в грядущих преобразованиях был не менее острым и в России в конце 19 -начале 20 вв., хотя РПЦ категорически уклонялась от какого-либо обсуждения подобных тем. Новая эпоха требовала новых форм построения мировоззрения, и даже те, кто опирался в России на христианство, понимали необходимость обращения к рациональным средствам обоснования веры и адаптации ее к новым условиям. В общем, наука была повивальной бабкой промышленных преобразований, и научная картина мира плохо вязалась с религиозной. Тем самым и религиозная концепция человека приходила в противоречие с научным сознанием. По сути своей западная цивилизация отказалась от религиозного сознания как основы своих убеждений. В нынешних условиях оно по преимуществу играет роль одного из средств массовой культуры, теряющим качество религиозного сознания, либо остается средством исторической самоидентификации народов западной Европы.
Нас более всего интересует положение дел в России и проблема идейно-теоретического (мировоззренческого) обеспечения проекта СССР 2.0. В частности, вольно или невольно возникающий вопрос, может ли требуемый тип сознания опираться на религиозную веру или на ту или иную эзотерику гностического толка? Известно, что эволюция не уничтожает предшествующие формы, она их преобразует и тем или иным способом включает в новую фазу развития. В частности, языческая мифология осталась у всех народов как своеобразная «родовая память». Ее нельзя изъять как нельзя изъять имя и отчество человека, сознающего свое Я, свое происхождение, через которое он включает себя в человеческую семью. Точно также нельзя просто вычеркнуть религию из истории народа, ибо она часть этой истории. Языческая мифология и религиозная вера по необходимости должны занимать свое место в современном общественном сознании как в нашем личном сознании занимают свое место детские и юношеские воспоминания. Но доминантой современного мировоззрения, обращенного в том числе к моральным основаниям человеческого поведения, является несомненно «свет разума». Что же касается гностического эзотеризма, то он никогда не был и не мог быть фундаментом общественного мировоззрения. Ключевая причина здесь простая, она скрывается в само характере эзотерики, которая не может принимать свойств жизнеутверждающего и одухотворяющего мирочувствования. Все гностически-эзотерические формы сознания предполагают «этизацию космоса». Т.е. силы добра и зла выносятся из сферы человеческих сообществ и помещаются в «метафизическую» сферу, принимают оккультные черты, поскольку названные силы неизбежно должны рассматриваться как космические или надкосмические персонифицированные факторы, творящие космос. Добро и зло оказываются встроенными в «космический проект» и человек превращается в игрушку (средство) этого проекта. Участие в делании добра, как и в делании зла, предстает в таком случае как некая оккультная сопричастность космическим (как это предстает в исторических формах мифологического сознания) или надкосмическим силам. Последнее характерно для гностического оккультизма, в котором «одухотворение» человека предстает как особый тип прозрения, именно, гностического прозрения, открывающего «истину бытия» и приобщающего человека к игре оккультных сил. И здесь уже не так важно, какие конструкты вовлекаются в конструирование картины мира такого рода. Обычно они вовлекаются в весьма произвольной форме как строительный материал, находимый в сознании эпохи и не требующий проникновение в его культурно-исторические смыслы. Точнее, такие смыслы конструируются произвольно, произвол такого рода ограничивается лишь рамками гностической конструкции. Можно гностически перетолковывать онтологию христианской теологии, можно привлекать те или иные абстракты научной картины мира. Это не изменяет сути процесса.
Если же обращаться к научным представления нашего времени, то антропология З. Фрейда менее всего годится для построения жизнеутверждающего мировоззрения. Эту антропологию вообще трудно называть научной, а ее исходные постулаты принципиально антигуманны. Она видит в человеке некую животную и асоциальную сексуальность, загнанную в железную клетку социальных табу. И когда этому «звериному» началу (обижают зверей, у них нет ничего подобного, названные перекосы имеют культурное происхождение, т.е. вызваны болезнями культуры) противопоставляется некое высшее начало в человеке, к которому нужно проникнуть через некий акт просветления («снять нарост» и увидеть эзотерический свет истины), то этим лишь воспроизводится в смягченной форме манихейский дуализм света и тьмы.
Трудно представить создание мировоззрения, зовущего в СССР 2.0 на основе конструктов такого рода. На индивидуальном уровне можно искать разные опоры для личной веры в добро, свет и т.п. Но выстраивание общественного сознания на почве эзотерики невозможно. Она всегда существует для малых жреческих или им подобных групп. Христианство с его максимой «несть ни эллина ни иудея» обращалось с открытой проповедью ко всему миру, его представления, его «свет истины» адресованы к разуму человека, помогающему найти путь наверх. Тем более важен этот принцип для общественно-политического движения, замышляющего крупный социальный проект. Оно должно формировать внутри себя язык, на котором донесет свой проект массе. И язык эзотерики менее всего пригоден для этой цели. Только решительный поворот к научным знаниям, накопленным в гуманитарной сфере, может обеспечить решение задачи поиска нужной общественной теории, способной послужить фундаментом. Именно так поступали русские революционеры, обращаясь к научной и наиболее достоверной, как они полагали, социально-исторической теории К. Маркса. Сегодня суть капитализма, как и сущность его исторической альтернативы, должны быть осмыслены в свете достижений гуманитаристики, в свете достижений наук об обществе и человеке, сделанных за последние полтора столетия со времени появления марксизма. Общественно-политическому движению нужна общественно-политическая теория, соединяющая его с историей той страны, в которой предполагается реализация общественного проекта. Эзотерика менее всего может претендовать на обоснование такого проекта. Сегодня врагом человечества оказываются не космогонические силы, но антигуманная этика, взращенная в лоне капитализма. Противостоящая ей духовность не может черпать силы в экзотике эзотерики. К новой духовности можно идти только через реальную историю человечества, через осознание генотипических черт той культуры, которая должна сделать новый исторический шаг. Это придется сделать, иначе энергия социального протеста будет слита в вязкий гностический песок. В гностике же нет добра, там есть безличные свет и тьма. А бороться нужно за добро.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Ratan
сообщение 15.3.2015, 12:13
Сообщение #46


Активный участник
***

Группа: Актив
Сообщений: 750
Регистрация: 3.6.2009
Пользователь №: 1534



«Для того, чтобы новые идеи и чувства нашли отклик в их душах, нужно, чтобы они уже обитали в них от рождения, нужно, чтобы была подготовлена почва, на которой могли бы взойти всходы этих чувств и идей».
Ортега-и-Гассет

Цитата взята из Ортеги-и-Гассета, потому что он на глаза попался. Эту мысль можно найти и у других мыслителей. Речь же здесь пойдет не столько о людях, сколько о животных.
Весьма распространенной является мысль, что животный мир пронизан жестокой борьбой за существование, в ходе которой идет пожирание животными друг друга. Возникает два вопроса. Так ли это, что об этом говорят биологи? Второй весьма важный вопрос: если биологический мир изначально пронизан такой борьбой, то каким образом у человека, вышедшего из этого мира, появилась этика человеческого братства. Она внесена Творцом? Но тогда он не вышел из животного мира, разговор о котором теряет смысл. Правда, в христианской мифологии в его первоначальном раю царит атмосфера вполне благодушная, нет жестокой борьбы за существование. В общем, вроде бы у Творца и нет необходимости принудительно вносить некий свет во тьму жестокого взаимного пожирания.
Впрочем, автор не авдвокат христианской веры и предпочитает позитивное знание науки. Так что же говорит нам наука о поведении животных? Занимается этим этология, указывает ли она на программы взаимного пожирания? Беру ее достаточно презентабельные учебники (Д.Мак-Фарленд, Р.Хайнц, О,Менниг). Смотрю оглавление, заглядываю в содержание. Нигде нет раздела, в котором можно было бы прочесть о фатальном пожирании друг друга в животном мире. Ничего такого не нахожу и у классиков этологии, ни у К.Лоренца, специально исследовавшего феномен агрессивного поведения у животных. Ни тем более у Н.Тинбергена, занимавшегося исследованием поведения серой чайки.
Что же говорит нам этология о повелении животных? Она указывает, что поведение животных направляется видовыми программами, транслируемыми генетически. В конкретных условиях пространства и времени выживает особь, она же является субъектом, транслирующим видовую программу следующему поколению. В целом же выживает и эволюционирует вид, а не особь. Уже это простое соображение заставляет думать, что внутривидовая борьба за существование должна быть в природе исключена. В условиях взаимной истребительной внутривидовой агрессии вид утратит способность к выживанию. Распавшееся единое не устоит. К.Лоренц указывает на ограниченность внутривидовой агрессии, она Является эволюционным фактором, работающим на сохранение вида. Об этом свидетельствуют даже наиболее яркие сцены внутривидовой агрессии, всегда эксплуатируемые пропагандистами жестокой борьбы в мире животных, в частности, борьба самцов парнокопытных в период спаривания. Но никогда в этой борьбе не бывает убийства
(а поедания и быть не может). В ключевой момент борьбы более слабое животное «выбрасывает полотенце», оно ретируется и его никто не преследует. У него остается возможность поиска другой самки. Правда есть прецедент бессмысленного заклевывания своей товарки горлицами (в преданиях - символом мира), но такие действия возможны в условиях пространственной депривации. Проще говоря, преследуемая особь не можем «выкинуть полотенце», ей некуда бежать и остановить тем самым поведенческую реакцию преследовательниц. А именно такое «соглашательское поведение» слабой особи биологически запрограммировано в подобных случаях.
Биологически наследуемые программы реализуются по схеме «мотивация-сигнальный раздражитель - КФД (комплекс фиксированных действий) – результат. В некоторых случая сбой программы КФД может повторятся до изнеможения. Все мы видели муху, бьющуюся о стекло.
Однако нам важно фиксировать, что внутривидовой конкуренции на пожирание нет, и не может быть. Может такая существует между видами? Обычно указывают на хищников, пожирающих «братьев меньших». Да, имеет место и травоядные не могут им ответить пожиранием хищников. Но и здесь мы не найдем и того, чтобы один вид хищников боролся на уничтожение с другим видом хищников. Как-то не пожирают хищники друг друга. Сложившиеся трофические цепи разводят их от такой борьбы, а когда их ареалы питания пересекаются, более слабый ретируется, может и с драматическими последствиями, но все-таки не в ходе взаимного пожирания. Пожирание же хищниками травоядных по-меньшей мере не является взаимным. По большей же части это трофические цепи, поддерживающие равновесие в биоценозе. Если есть хищники, они должны питаться травоядными. Если бы хищники питались хищниками, то действительно имело бы место взаимное пожирание и борьба на взаимное уничтожение. Но такого природа не изобрела, во всяком случае не изобрела как норму, а флуктуации возможны везде, но именно как флуктации, как случайные аномалии.
Но дело не только в том, что взаимного пожирания в природе нет, и потому иногда хочется сказать людям – не клевещите на братьев наших меньших. Гораздо важнее, что жизненные процессы регулируются в природе не только (и не столько) агрессией и конкуренцией. В такой же, а может и в гораздо больше степени они регулируются отношениями взаимопомощи, отношениями солидарности. Прежде всего это - солидарность внутривидовая, о которой уже сказано, и солидарность внутри сообществ, позволяющую ообществу повысить приспособительные способности, повысить способность вида и к адаптации и выживанию в условиях динамичной природной среды. Эта внутривидовая солидарность, доходящая иногда до действий, напоминающих самопожертвование, особенно в главном деле жизни – воспроизводстве и ухаживании за потомством, многократно подтверждена не только примерами. Она вытекает из самой логики жизни. Если бы в природном мире доминировало взаимное пожирание, то его логическим концом должно было стать доминирование победившего вида (неизвестно, кто бы ему пищу доставлял), а еще более вероятно – взаимное уничтожение жизни. В общем, взгляд на природный мир как беспощадную борьбу и победу сильного (так Ницше смотрел на человеческую жизнь) инициирован совсем не этологами и не биологами, изучающими ее. Этот гоббсовский взгляд инициирован людьми, точнее, культурой, склонной принимать точку зрения Гоббса на исходный характер жизненных отношений в природе и обществе. Это англосаксонский и протестантско-капиталистический взгляд на жизнь, начинающийся с утверждения этики капитализма. Он нашел свое теоретическое оформление в антропологии европейского Просвещения, полагающий человека разумным эгоистом, стремящимся к максимизации личной выгоды, личного удовольствия и т.п., но вынужденного считаться с таким же стремление других эгоистов. На этом пути названный эгоист создает право и правовое государство. Этика же капитализма остается этикой индивидуальной конкуренции, доводимой и до взаимного пожирания, как это было в капиталистических войнах от расстрела сипаев из пулеметов максим, до травли людей газами в первой мировой и до нынешних войн на Ближнем востоке и даже на пространстве СНГ. В таком случае очень удобно замарать все человечество этикой взаимного пожирания.
Однако, как уже отмечено, солидарность и взаимопомощь являются не менее, но еще более важными средствами жизни. Характерно, что на этом стали настаивать представители культуры, в которой принята этика человеческого родства и даже любви к животному природному миру. В ней имеет место доминирование солидарного человеческого чувства, чувства всеобщего человеческого братства. П.А.Кропоткин издал в свое время свое сочинение под названием «Взаимопомощь среди животных и людей», в которой указал на спасительность солидарного чувства для жизни. Сегодня не столь важно, насколько глубоко он сумел вскрыть неизбежность и необходимость солидарных отношений в природном мире и в обществе. Важна сама установка. И когда Кропоткин утверждает, что «всякий раз, когда человечеству предстояло выбирать социальную организацию, приспособленную к новой фазе развития, его созидательный гений почерпал вдохновение и необхоимые ему элементы из этой вечно живой тенденции (тенденции взаимопомощи и солидарности – R)», - он не далек от истины.
Мы помним, что упадок античной культуры, в которой победила разрушающая индивидуалистическая установка гедонизма и эгоизма (гедонизм есть форма этики индивидуализма), был преодолен в Европе христианской этикой всечеловеческого братства. И если эта этика была воспринята, то потому, что эти чувства «обитали в людях от рождения» (вспоминая цитату из Ортеги). Действительно, в Новом Завете сказано, что душа человека по природе своей христианка и стремится делать добро. По природе!!! Остается лишь выяснить трансцендентна ли эта природа или она сесть продукт природной и культурной эволюции?
Конечно, сегодня ссылка на солидарное чувство, которое есть и в животном мире, не будет убедительным доводом. Тем более, что в природе есть не столько солидарное чувство, сколько программы солидарного внутривидового поведения, необходимые для продления жизни. Солидарные же отношения людей, которые вполне соответствуют этому необходимому жизненному закону, продиктованы культурной эволюцией, социогенезом, или антропосоциогенезом. Поэтому солидарные отношения пережиты и укоренены в чувствах людей. Здесь конечные основания чувства человеческого братства, оформившие солидарные отношения на высшем уровне жизни, доминирующем на планете Земля. Но к каждому индивиду эти чувства приходят через культуру, через те специфические формы, которые они в ней приобретают. Таков источник обитания в душах людей тех чувств, на которые они должны откликнуться в тех исторических ситуациях, когда такой отклик особенно актуален. Русская культура, глубинная народная культура пронизана этим теплым чувством. Ее представитель сказал, что по природе своей человечество изначально солидарно: «Мировая задача состоит не в создании солидарности между всеми и каждым – она и так уже существует по природе вещей, а в полном сознании и затем духовном усвоении этой солидарности со стороны всех и каждого, в ее превращении из метафизической и физической только в нравственно-метафизическую и нравственно-физическую». Остается лишь пробудить отклик на это солидарное чувство человеческого родства, которое изначально есть и которое сегодня ищет выход, ищет себе вербальное (рациональное) и эмоциональное оформление. Но произойти это может, когда человек отзывается на символы культуры, в он родился и в которой он живет. В этом плане нет нужды «изобретать велосипед». Он уже изобретен социогенезом, изобретен культурной эволюцией человека.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение

3 страниц V  < 1 2 3
Ответить в данную темуНачать новую тему

 



Текстовая версия Сейчас: 1.11.2024, 2:14