Юрий Озеров. Сталинград. Опции

[Cesare Borgia]

В окрестностях Сталинграда
http://redstar.ru/index.php/2011-07-25-15-...yah-stalingrada

Великий завет молодёжи
http://redstar.ru/index.php/2011-07-25-15-...avet-molodyozhi

Сталинградский экзамен
http://redstar.ru/index.php/2011-07-25-15-...radskiy-ekzamen

Сообщение отредактировал Cesare Borgia - 20.10.2012, 15:34

[Konstanten]

Обсуждение событий 12 - 30 декабря 1942

Своеобразием зимних наступлений 1942 было наличие рисков срыва обеспечения наступающих войск.
Рисков связанных:
1. Со слабой пропускной способностью ж . д. сети. на левобрежье Среднего Дона и по берегам Волги,
2. С блокадой немцами системообразующего ж.д. узла в Сталинграде, что делало очень уязвимым наступающий Сталинградский (Южный ) фронт.
3 С "железнодорожной пустыней" на правом берегу Дона.



Эти обстоятельства, слишком малой пропускной способности железных дорог у советской стороны и блокада сталинградского узла , были одним из факторов, что склонили немцев к оценке готовящегося нашего наступление как вспомогательного удара.
При этом сами немцы имели в своём распоряжении две ж.-д. ветки , подходящих непосредственно к их переднему краю , почти до Сталинграда.

Выход из этого положения был один - в течение долгого времени накапливать необходимые для наступления запасы , включая горючее для танков и автомобилей. Для наступления 19 ноября они были созданы за октябрь - первую половину ноября на левом берегу Дона и на плацдарме у Серафимовича. Немцы размеров этих приготовлений не заметили.

Наступление и бои с 19 по 25 ноября быстро исчерпали ресурсы наступающих войск (в основном боеприпасов для артиллерии) на трех сталинградских фронтах. Это было главной причиной приостановки наступления в конце ноября. Запасы восполнялись и дополнялись до ~10-14 декабря.


В начале декабря 1942 года Ставка ВГК готовила на Юге две стратегические операции - "Сатурн" и "Кольцо".
Первая предусматривала прорыв итало-румынского фронта на Дону и немецко-румынского на Чире с дальнейшим броском танковых и мехкорпусов на Ростов, вторая - ликвидацию окруженной 6 полевой армии Паулюса.

Для "Сатурна" были созданы две ударные группировки: из 6 армии Воронежского фронта , 1 гв. армии Ю.-З. фронта в районе Верхнего Мамона и 3 гв. , 5 ударной и 5 танковой армий Ю.-З. фронта на левом берегу Чира.
Наиболее мощной была наша группировка у Верхнего Мамона , где быстрее и легче всего можно было накопить большие запасы для армий , танковых и мех. корпусов, идущих вглубь "железнодорожной пустыни". Подобные запасы были и в полосе 3 гв. и 5 танковой армий. В начале планировались разгром и окружение итало-румынских войск и выход в тылы и на фланг Тормосинской и Котельковской группировок немцев. Затем прорыв к Ростову-на -Дону с попыткой отрезать гр. армий "А" на Кавказе.
Одновременно к 14 декабря готовилась операция "Кольцо" , в распоряжение Донского фронта передавалась 2 гв. армия. В течение недели-полутора планировалось расчленить и ликвидировать группировку Паулюса и по мере ликвидации немцев в Сталинграде передавать высвобождаемые армии для второго этапа "Сатурна" - наступлению на Ростов.
Однако 5 танковая армия не смогла ликвидировать на Чиру немецкий плацдарм у Рычковского и захватить плацдарм у Обливской. На это наложилось опоздание c накоплением ресурсов для наступления и операция "Сатурн" была отложена на 16 декабря.

В начале декабря по приказу командующего Сталинградским фронтом генерала А.И.Еременко 4 кавкропус предпринял разведку боем на направлении Котельниково.

Наступление на Котельниково началось 28 ноября. Стрелковые дивизии, действуя вдоль железной дороги Котельниково — Сталинград и восточнее ее, потеснили румынские части противника. Наиболее упорные боя завязались в 8 километрах от Котельниково. Здесь румынские части оказались под контролем немцев. В то же самое время 4-й кавалерийский корпус в составе двух малочисленных кавалерийских дивизий: 61-й под командованием генерал-майора А. В. Ставенкова и 81-й под командованием полковника В. Г. Баумштейна — смело нанес удар на Котельниково с севера и северо-запада и ворвался в Котельниково.

Противник, вынужденный принять этот бой, чтобы обеспечить возможность дальнейшего сосредоточения своих войск в районе Котельниково, бросил против наших атакующих войск танки.
Завязались напряженные бои, продолжавшиеся 1, 2 и 3 декабря. И без того малочисленные части кавалерийского корпуса товарища Шапкина понесли большие потери. Под ударами танков противника (около 200 танков сосредоточивавшегося 57-го танкового корпуса) наши части были отброшены от Котельниково. Однако свою основную задачу они выполнили. Намерения противника были раскрыты.
От пленных, взятых в этой операции, мы узнали, что сюда переброшена из Франции свежая полнокровная 6-я танковая дивизия, разгрузившаяся на станции Морозовская и следовавшая к месту своим ходом. Удалось обнаружить также подход эшелонов с танками из района Сальска. Все это говорило о том, что здесь формируется мощный танковый кулак, что для сосредоточения его используются обе имеющиеся в этом районе железные дороги. Стало совершенно ясно всем, где сосредоточивается основная ударная группировка противника.
Особенно важным оказалось то, что мы получили эти данные своевременно и тем самым выиграли не менее 10 суток, которые позволили сосредоточить резервы для парирования удара, а затем и для полного разгрома котельниковской группировки противника.

Об итогах нашего удара на Котельниково я сразу же подробно доложил И. В. Сталину. Сделав в конце доклада выводы о намерениях противника, мы просили подбросить резервы, чтобы парировать готовящийся удар со стороны Котельниково. И. В. Сталин обещал разобраться и по возможности усилить нас.
Обещание усилить нас «по возможности» мы поняли в том смысле, что И. В. Сталин продолжал опасаться удара из района Тормосин.

Когда началось наступление котельниковской группировки Гота , 2 гв. армия ,предназначавшаяся для наступления на Паулюса, была передана в состав Сталинградского фронта для контрудара по наступающей 4 немецкой танковой армии.
Операцию "Кольцо" отложили , а масшатаб "Сатурна" И.В.Сталин ограничил 1 -м этапом - разгромом итало-румыно-немецкого фронта и выходом в тылы Тормосинской группировки. Высвобождения войск, действовавших против Паулюса , для 2 этапа Сатурна не предвиделось.

12 декабря 1942 в ударе 57 танкового корпуса немецкому командованию удалось добиться тактической внезапности.
Оборона на стыке 302 стрелковой дивизии и 4 кавкорпуса была прорвана. Эти соединения понесли потери , но сохранили боеспособность - 81 и 61 кавдивизии 4 кавкорпуса (не более 3 000 конников) отошли на левый фланг немецкого наступления и противостояла 1-й и 2-й пехотным дивизиям румын.
302 стрелковая дививизия (не более 3700 бойцов) отошла в район Круглякова-Жутово(http://maps.google.ru/maps?q=+%D0%96%D1%83...%D0%BE&z=13) и там совместно с 13-й механизированным корпусом (в нем было 28 танков и 1600 бойцов мотопехоты) остановила наступление 23 танковой дивизии. На флангах обороняющихся войск 4 кавкорпус и 126 стрелковая дивизия сражались против румынских соединений.

14 декабря навстречу 6 танковой дивизии в район Верхне-Кумский (http://www.volgograd.org.ru/maps/maps/volgograd/M-38-135.jpg) были выдвинуты и нанесли по ней контрудар 4 мехкорпус , 235 танковый полк (всего в корпусе и полку было 42 танка и 2000 бойцов).
Позже к ним пришли на помощь один полк 87 стрелковой дивизии(ок. 1300 бойцов ) и противотанковая артбригада (~30 пушек и ~70 птр).
Это всё , что противостояло 3 немецким танковым дивизиям и с 14 по 19 декабря в районе Круглякова и Верхне-Кумского.
Вечером 18 декабря левее Верхне-Кумского была введена в бой 17 танковая дивизия и 19 декабря она прорвалась к Мышкове у Нижне-Кумского. Бойцы 4 мехкорпуса ,танкового, стрелкового полков и противотанковой бригады отступили из Верхне-Кумского за Мышкову в районе Громославки. 19 декабря продвинулась к Васильевке и 6 танковая дивизия, нанося главный удар вдоль железной дороги на Абганерово. к этому времени по левому берегу р.Мышкова развернулись стрелковые корпуса 2 гв. армии.
В резерве армии и фронта были 7 танковый , 2 гв. и 6 механизированные корпуса (всего ~250 танков).

Три немецких танковых дивизии (по штату 1942 - это ~600 танков , на 19 декабряв трех дивизиях их было ,вероятно , 350-400) с румынами на флангах оказались перед 2 гвардейской армией.
В ночь на 20 ноября 17 танковая дивизия была атакована 24 гв. стрелковой дивизией в Нижне-Кумском ,где в ночном бою были сожжены 65 немецких танков, большинство из которых находилось на стоянке. 17 танковая дивизия в дальнейшем не смогла атаковать из района Нижне-Кумского.

Основные усилия немцы сосредоточии на прорыв к Зеты (http://maps.google.ru/maps?saddr=%D0%94%D0...;sz=14&z=10) из районов Громославки и Васильевки.

http://www.volgograd.org.ru/maps/maps/volgograd/M-38-136.jpg

По выходу к Зеты должны были начать атаку 50 танков и мотопехота 14 танкового корпуса из армии Паулюса. Идея была известной - повторить августовский танковый "бросок Виттерсгейма " и затем с помощью мотопехоты 6 армии выстроить оборону коридора , как это было сделано в сентябре-октябре севернее Сталинграда. Однако за три дня к 23 декабря танки Гота так и не смогли преодолеть противотанковую оборону двух наших стрелковых дивизий в Громославке и Васильевке - с августа в противотанковой подготовке , тактике и вооружении наших войск произошли коренные улучшения.
А 23 декабря выявившаяся катастрофа итало-румыно-немецких войск западнее Чира заставила Манштейна перебросить 6 танковую дивизию на восстановление рухнувшего фронта.

Соотношение танковых сил на Мышкове изменилось в пользу Сталинградского фронта (250 против 100-150 танков у немцев ) ,в двух гв. стрелковых корпусах было ~ 24 000 бойцов , в 87,303 и 126 дивизиях было не более 8 000 бойцов им противостояла пехота 1-й и 2-й пехотных румынских дивизий (по штату ~ 10 000 солдат в пехотных ротах ), 1 румынская кавдивизия (по штату 4 000 солдат в эскадронах). 24 декабря 2 гв. армия перешла в контрнаступление.
С организацией контр-наступления связан спор между А.М.Василевским и А.И.Еременко по форме этой операции и его разрешение со стороны Верховного Главнокомандующего.
Если коротко А.М.Василевский предлагал перегруппировку в дополнение к 6 мехкорпусу в районе Перегрузный- Аксай и 2 гв. мехкорпус с нанесением главного удара по 5 румынской кавалерийской дивизии во фланг и тыл танковой группировки Гота, но это план требовал 1 -2 -х дня на перегрупировку войск.

В течение всего периода подготовки операции я находился в Верхне-Царицынском, на КП 2-й гвардейской армии. Вместе с командармом Малиновским мы внимательно следили за обстановкой, часто бывали в войсках. Анализируя события, мы полагали, что, как только яростные атаки врага будут приостановлены, гвардейские стрелковые корпуса армии в соответствии с утвержденным Ставкой планом с рубежа Шабалинский — Громославка — Капкинский нанесут удар и совместно с правофланговыми войсками 51-й армии разгромят основные силы врага между реками Мышковой и Аксаем.
Главная роль отводилась 1-му гвардейскому стрелковому и 7-му танковому корпусам на правом фланге армии. 2-й гвардейский и 6-й механизированный корпуса намечалось вывести не позднее вечера 24 декабря в район Аксай — Перегрузный, чтобы нанести удар по слабо прикрытому румынскими войсками флангу 57-го танкового корпуса немцев, а затем, развивая успех в юго-западном направлении, перекрыть пути отхода противника.

Предложение А.И.Еременко предполагало нанесение удара по фронту ослабленной 17 танковой дивизии, вводом в бой 2 гв. механизированного и 7 танкового корпусов на рубеже реки Мышкова.

1-й этап — силами 2-й гвардейской армии во взаимодействии с правым флангом 51-й армии прижать врага к реке Аксай, уничтожить танковые дивизии противника и успешно переправиться через реку;

2-й этап — удар по Котельниково; главный удар справа с охватом Котельниково с запада и юго-запада.

51-я армия наносит частный вспомогательный удар на Котельниково с востока, выдвигая свои, хотя и слабые, механизированные корпуса глубоко на коммуникацию Дубовское, Зимовники.

Приказываю 2-й гвардейской армии начать наступление в 10 часов 24 декабря с ближайшей задачей уничтожить 17, 6 и 23-ю танковые дивизии противника в районе Капкинский, Громославка, Верхне-Кумский, Кругляков; в дальнейшем главный удар правым флангом на Котельниково.

На первом этапе наиболее сильный удар наносят 1-й гвардейский стрелковый, 7-й танковый и 2-й механизированный корпуса — с фронта Шабалиыский, Громославка с охватом противника с запада на Бирюков. Операцию с запада на рубеже от Верхне-Рубежного до реки Аксай обеспечивает 300-я стрелковая дивизия.

13-й гвардейский стрелковый корпус наносит удар с фронта (искл.) Громославка, Капкинский на Шестаков и далее вдоль железной дороги на Котельниксво.

6-му механизированному корпусу продолжать ускоренным темпом сосредоточиваться в районе Зеты и быть в готовности для контрудара к исходу 24 декабря.

Возник конфликт по оценке обстановки и дальнейшим планам между представителем Ставки ВГК и командованием фронта.
В существе расхождений должен был разобраться Верховный Главнокомандующий. Это был порядок ,заведённый И.В.Сталиным после летних поражений 1942 года. В том случае И.В.Сталин предпочёл выигрыш во времени удара и быстрейшего оттеснения немцев от "котла" перспективе более позднего выхода сильных мехкорпусов в тылы группировки Гота.

6-й механизированный корпус был переброшен для наступления из Зеты в район Перегрузный- Аксай только 26 декабря - похоже, вплоть до 26 декабря А.И.Ерёменко опасался прорыва Гота в направлении Зеты ,таким образом И.В.Сталин выбирал наиболее надёжное решение.
29 декабря было взято Котельниково , 30 декабря Сталинрадский фронт был переименован в Южный ,а войска были нацелены на Ростов.

Некоторые вопросы.

I. Могла ли 6 армия самостоятельно вырваться из окружения в конце ноября-начале декабря без помощи извне?

Как показывают оценки немецкого командования у ОКВ и ОКХ такой цели в ноябре-начале декабре не было.
Врядли могли быть такие планы и у Паулюса ,но известна инициатива генерала Зейдлица.

Прорыв на запад - это сначала столкновение с танковыми и артиллерийскими группировками Донского и Юго-Западного фронтов,а затем форсирование Дона при том , что конце ноября - начале декабря лёд на Дону ещё не позволял переправы тяжёлой техники , без чего захват и удержание плацдармов на правом берегу были в положении немцев невозможны.
К тому же коридор от Дона то котла находился бы под постоянным давлением советских войск и обстрелом артиллерии . И скорее всего был бы быстро разорван.

Прорываться , таким образом , можно было только в направлении Котельниково , на юго-запад.
Но там , после прорыва дивизии 6 армии должны были бы обеспечить коридор длиной в 100 км. и фронт по сторонам коридора в 200 км. Такого количества войск у Паулюса не было. Это всё не говоря уже о такой "мелочи" как рытьё окопов на 200 км. фронте в мёрзлой земле.

Был ещё один момент , отмеченный В.Адамом.Как и в зиму 1941 года у 6 полевой армии отсутствовало зимнее обмундирование.

. в середине ноября 6-я армия не имела соответствующего зимнего обмундирования. Паулюс его затребовал еще тогда, когда понял, что операции в городе не могут быть закончены до наступления холодов. Генерал-квартирмейстер сухопутных сил разделял мнение командующего нашей армией. Гитлер, напротив, считал, что и для Восточного фронта хватит обычного зимнего обмундирования, поскольку национал-социалистские благотворительные организации уже приступили к массовому сбору зимних вещей для солдат Восточного фронта и в этом приняли участие все немцы. Действительно, население было готово пожертвовать всяческую одежду, способную защитить от холода и ледяного ветра. В Германии такими вещами были заполнены огромные ящики. Однако когда нас под Сталинградом внезапно настигли холода, на фронт не поступило почти ничего из собранных вещей и в тыловых складах их было немного. Обер-квартирмейстер армий пытался ускорить доставку обмундирования, но старания его почти ни к чему не привели: транспорта не хватало, а пространства, которые надо преодолеть, были огромны.
Из Миллерово, главной базы снабжения 6-й армии, поступило сообщение, что, когда открыли первые вагоны, заполненные зимними вещами, обнаружилась странная картина.
Наряду с шерстяными и вязаными вещами в вагонах нашли сотни дамских шубок, муфты, каракулевые манто и другие меховые изделия, в том числе дорогие вещи, которые, однако, на фронте не имели никакой ценности....
Дивизионные интенданты получили приказ раздавать немногие пригодные зимние вещи только сражающимся частям.
Но ими можно было снабдить лишь примерно одного из пяти солдат, находившихся в окопах и землянках северного участка фронта, без печей, без топлива, в глубине заснеженной степи, где бушевал обжигающий кожу ледяной норд-ост.

Сидя в обороне на старых советских позициях , немцы спасались от мороза и холода в отапливаемых землянках, при частых сменах на позициях боевой службы в окопах.
При попытке же прорыва согреваться немецкие солдаты cмогли бы только своим обмундированием. Вот так англо-саксы описывают фактор зимней формы одежды.
http://www.youtube.com/watch?feature=playe...V9PDcuE#t=1864s
Вот и "неказистая" зимняя форма одежды....

В условиях окружения армия Паулюса была "перегружена" тыловыми и обеспечивающими частями в ущерб боевой части войск.
Т.е. ,грубо говоря , там "едоков" было в два-три раза больше, чем "бойцов".
В окружении оказалась вся инфраструктура армии, ведущей долговременные осадные действия и готовящейся наступать в строну нижней Волги (в начале ноября был такой приказ Гитлера).
Попытка двинуться в прорыв стало бы билетом в "один конец" - вернуться и опять зацепиться в обороне было бы невозможно.
В лучшем случае, в желанной вершине коридора могло оказаться несколько наиболее боеспособные дивизий (10 000 - 15 000 солдат ),
остальные были бы вынуждены держать фронт в коридоре ,обороняясь от сжимающих усилий советских фронтов.
Из котла бы вырвалось несколько дивизий без тяжелого вооружения , которые не могли быть использованы на фронте. Это в немецком активе.
В пассиве же
-быстро разгромленная армия ,
-утеря железно-дорожного узла Сталинград , что сразу придаёт операциям советским войк на Нижнем и Среднем Дону катастрофическую глубину,
-высвобождение 5 советских боеспособных общевойсковых армий для этих операций.

А вероятнее всего , сойдя с оборонительных укреплений 6 армия никуда бы далеко не продвинулась и была бы быстро разгромлена.

II. Каковы были шансы Гота прорваться и удержать коридор.

По сигналу "Удар Грома" армия Паулюса должна была нанести удар в направлении Зеты (http://maps.google.ru/maps?saddr=%D0%94%D0...;sz=14&z=10 ,А -район Зеты , В - Громославка , выше по Мышкове -Васильевка ) и встретиться там с танками Гота.

«Я остаюсь на своей точке зрения, известной в арм. группировке, что этот план не представляет собой решение проблемы Сталинграда:
1) 4-я танковая армия не так сильна, чтобы наверняка прорвать кольцо вокруг Сталинграда, если 6-я армия не начнет одновременно с этим прорываться на юг.
2) Если Гот не достигнет этой цели, положение 6-й армии еще более ухудшится, так как тогда и последние резервы будут связаны. Тем самым последняя возможность на прорыв 6-й армии исчезнет.
3) Также, если Гот, выступив один, не достигнет своей цели, пропадет всякая надежда улучшить коренным образом серьезное положение со снабжением 6-й армии.
В таком случае возможность дальнейшего сопротивления уже из-за одних причин снабжения (не говоря о людских силах) резко ограничивается.
4) Кроме того, стабилизация положения на прорванном донском фронте пока еще ни в коей мере не предвидится, так что ко всему даже при удаче наступления Гота и 4-я танковая армия окажется перед угрозой быть отрезанной. Поэтому мое предложение имеет в виду единственное верное решение: выйти из ловушки Сталинграда.
Для этого 4-я танковая армия должна наступать на северо-восток, 6-я армия на юго-запад, чтобы встретиться на господствующей возвышенности в 60 км юго-западнее Сталинграда.
Оба наступления должны быть согласованы по времени. Тогда 6-я армия окажется действительно спасенной, а командование получит резервы для строительства новой линии фронта».
Генерал Шульц, как и полковник Буссэ, соглашаясь со мной, заявили, что и фельдмаршал фон Манштейн разделяет мнение 6-й армии.
Мой ответ на это: «В таком случае, я дам распоряжение относительно прорыва 6-й армии, чтобы пробиться навстречу Готу».

Оба представителя арм. группировки заявили мне, что об этом пока речи нет. Что сейчас в силе приказ фюрера удерживать Сталинград.
Что мероприятия по подготовке к прорыву можно будет провести лишь после того, как поступит согласие сверху.

У Гота был шанс выйти к Зеты и соединиться там с Паулюсом. Этот шанс он потерял в пятидевных боях с 14 по 18 декабря у Верхне-Кумского и Круглякова-Жутова.
19 декабря обозначился крах немецкого фронта на Дону и на Чире , а 2 гв. армия успела занять оборону по Мышкове.
До 23 декабря 6 ,17 танковые дивизии пытались прорвать в районе Громославки и Васильевки противотанковую оборону 2 -х стрелковых дивизий 2 гв. армии , но не смогли.
А после 23 декабря дальнейшие попытки наступать угрожали Готу беспрепятвенным выходом 5 ударной армии и танковых корпусов 3 гв. армии после перехода через Дон в тылы котельниковской группировки. Тогда к концу декабря донской лёд это позволял. Так для удара на Тормосин 28 декабря по льду на правый берег Дона переправился 2 гв. мехкорпус 2 гв.армии.

III Почему Гитлер требовал удержать занятую часть Сталинграда в ноября-декабре 1942?

Гитлер разрешил Паулюсу прорываться навстречу Манштейну только при условии сохранения контроля над Сталинградом.
По существу ценность 6 армии в середине декабре 1942 приравнивалась к ценности контроля над железно-дорожным узлом Сталинград.
Гитлер понимал или ему разъяснили , пока немцы блокируют железно-дорожный узел - операции советских войск на Юге будут носить вынужденно ограниченный характер.
По крайней мере до момента получения полного контроля над железной дорогой Воронеж-Лихая , что случилось чуть позже полного освобождения Сталинграда.

IV У командования Донского фронта был другой вариант разрешения ситуации с Готом и Манштейном.

Прорыв к Паулюсу на левом фланге Гота обеспечивался румынской пехотой. Румыны же в случае прорыва держали бы оборону и большей части "коридора" против 5 ударной , 5 танковой армий и 7 танкового корпуса на левом брегу Чира. Сил было более чем достаточно ,чтобы заново и надёжно перекрыть "коридор" к Паулюсу , захлопнув ловушку за танковыми дивизиями Гота.
И с началом наступления 2 гв. ,65 и 21 армий против 6 армии 14 декабря , сильно ограничивалиcь возможности Паулюса в поддержке наступления Манштейна. Было и одно "но".

До самого 14 декабря были риски удара тормосинской группировки с плацдарма у Рычковского и Верхне-Чирского . В то время там была только одна танковая дивизия (11 тд), и никто не мог поручиться ,что немецкое командование в течение дней эту группировку не усилило танками и немецкой пехотой.

Переговоры на эту тему А. М. Василевский вел по ВЧ в моем присутствии. Передавая мне трубку, он предупредил, что решается вопрос о передаче прямо с похода 2-й гвардейской армии в Сталинградский фронт. В трубке послышался голос Сталина. Он спросил меня, как я отношусь к такому предложению. Я ответил отрицательно.

Тогда Сталин продолжил переговоры с Василевским. Представитель Ставки настойчиво доказывал необходимость передачи армии Малиновского Сталинградскому фронту, так как Еременко сомневается в возможности имеющимися силами отразить наступление противника. После этого тут же по ВЧ Сталин сообщил мне, что он согласен с доводами Василевского, что мое решение разделаться сначала с окруженной группировкой, используя для этого 2-ю гвардейскую армию, смелое и заслуживает внимания, но в сложившейся обстановке оно слишком рискованное, поэтому я должен армию Малиновского, не задерживая, [161] спешно направить под Котельниково в распоряжение Еременко.

Выслушав мое утверждение, что без армии Малиновского войска Донского фронта не смогут ликвидировать окруженного противника, Сталин согласился временно приостановить эту операцию, пообещав подкрепить войска фронта дополнительными силами и средствами. И добавил, что для оказания нам помощи в усилении артиллерией и боеприпасами пришлет командующего артиллерией Красной Армии генерала Н. Н. Воронова....

Дело прошлое, но мне думается, что было бы все же целесообразнее 2-ю гвардейскую армию использовать так, как вначале намеревалась поступить Ставка, то есть быстро разделаться с окруженной группировкой. Этот смелый вариант открывал огромные перспективы для будущих действий наших войск на южном крыле советско-германского фронта. Как говорится, игра стоила свеч.
Конечно, меня снова могут упрекнуть, что сейчас, когда все стало ясным, легко рассуждать о чем угодно, но я и тогда был сторонником использования 2-й гвардейской армии в первую очередь для разгрома окруженной группировки, предлагая в случае приближения вражеских сил к котлу повернуть против них всю 21-ю армию. Ставка предпочла принять другой вариант, надежно гарантирующий от всяких неожиданностей.

Наступление намечалось начать 14 декабря. Но двенадцатого из Котельниковского ударил по войскам Сталинградского фронта Манштейн.
Все наши планы переменились, поскольку Ставка немедленно передала 2-ю гвардейскую армию в распоряжение Еременко для отпора и разгрома деблокирующей группировки противника.
Константин Константинович был огорчен, что ему не удалось отстоять перед Верховным Главнокомандующим свое предложение об использовании войск генерала Малиновского.
Существо предложения сводилось к тому, чтобы, несмотря на приближение войск Манштейна, выполнить изложенный выше и утвержденный 9 декабря Ставкой план, ускорив тем самым ликвидацию окруженной группировки.
А в последующем все освободившиеся силы фронта — шесть армий — должны обрушиться на войска, спешившие деблокировать окруженную группировку Паулюса, и разгромить их.
Верховный Главнокомандующий признал предложение Рокоссовского смелым и заслуживающим внимания, но слишком рискованным.
Ставкой было принято предложение А. М. Василевского использовать Вторую гвардейскую армию для усиления войск, действовавших против Манштейна.

Для нашего командования все немецкие "карты были вскрыты" к 14-15 декабря , когда был ликвидирован плацдарм немцев на нижнем Чире и стало ясно , что Тормосинская группировка не способна в ближайшее время наступать , и одновременно стала полностью ясна сила 57 танковго корпуса , завязшего на 5 дней в боях у Верхне-Кумского и Кругляково-Жутово , с флангами из румынской пехоты. Но решение по передаче 2 гв. армии в распоряжение А.И.Еременко было уже принято и далее всё с нашей стороны развивалось по наименее рискованному сценарию.
В.И.Чуйков в книге приводит свою беседу с И.В.Сталиным , где Верховный Главнокомандующий разъяснил мотивы своего решения 12 декабря 1942 года.

. У меня не было сомнения, что великое сражение закончится полным разгромом врага, но какими усилиями, сколько испытаний выпадет еще на долю 62-й армии, если войска Манштейна разрубят кольцо окружения и соединятся с войсками Паулюса?
Этот вопрос не мог не волновать меня. Впрочем, по этому поводу высказывались разные суждения не только в те дни, но и значительно позже в разных инстанциях. Так, например, почти через десять лет после окончания Сталинградской битвы, летом 1952 года, мне довелось обменяться мнениями о тех событиях со Сталиным.
Было это так.
Я отдыхал в Сочи. После обеда раздался телефонный звонок.
— Это вы, товарищ Чуйков?
— Да, это я. С кем имею честь разговаривать?
— Говорит Поскребышев. Соединяю вас с товарищем Сталиным.

От неожиданности я растерялся. Вскоре услышал негромкий и спокойный голос со знакомым каждому грузинским акцентом. Сталин спросил:
— Как отдыхаете, товарищ Чуйков, как себя чувствуете?
— Отдыхаю хорошо, чувствую себя прекрасно, — ответил я.
— Вы могли бы приехать ко мне? — спросил Сталин.
— Как прикажете, товарищ Сталин! Я готов приехать в любую минуту.
— Сейчас за вами придет машина. Приезжайте! Только не понимайте это как приказ!
На сборы у меня ушло не более десяти минут. Подошла машина. Ехали мы недолго. Сталин встретил меня у подъезда. Я вышел из машины и, подойдя к Сталину, отрапортовал:
— Товарищ Сталин, по вашему приказанию прибыл! Он мягко отвел мою руку от козырька и сказал:
— Зачем же так официально?! Давайте проще!
— Хорошо, товарищ Сталин. Но это у меня по привычке.
Сталин улыбался в усы.
— Если по привычке, то я тут ни при чем!
Мы прошли в большую комнату, в бильярдную. Сталин начал меня расспрашивать о положении в Германской Демократической Республике. В ту пору я был главнокомандующим Группой советских войск и председателем Советской контрольной комиссии в Германии.
Ужин был собран на открытой веранде. Непринужденная обстановка за столом располагала к откровенности. Я спокойно отвечал на все вопросы, которые возникали у Сталина.

Он вспомнил о Сталинградской битве и вдруг спросил:
— Скажите, товарищ Чуйков, как вы думаете, можно ли было нам в декабре сорок второго года пропустить в Сталинград группу Манштейна и там ее захлопнуть вместе с Паулюсом?

Мне приходилось думать о такой возможности в дни Сталинградского сражения. Мы не могли не принимать в расчет возможности прорыва войск Манштейна к Паулюсу, то есть возможности деблокировки окруженных частей. Скажем прямо, полной уверенности у нас, сталинградцев, в том, что танковый клин Гота не протаранит фронт внешнего обвода нашего окружения, не было. Могла позже пробиться к Сталинграду и группа армий «Дон». Не исключено, что, деблокировав армию Паулюса, противник не дал бы нам возможности захлопнуть за ними дверь.

Одно мы тогда знали четко, что собственно окружение, полное окружение не так часто бывает и не так часто повторяется в военной истории. Мы отчетливо тогда понимали, что рисковать — выпустить из Сталинграда немецкую армию — мы не могли.
Могло ли случиться так, что, прорвавшись в Сталинград, Манштейн мог влить окруженным силы и надежду на спасение, на выход вместе с деблокирующей группировкой из окружения?
Это сковало бы еще надолго наши силы вокруг Сталинграда. Уничтожение такой крупной группировки отчаявшихся людей дело нелегкое и затяжное.
В духе этих размышлений я и ответил Сталину.

Сталин вздохнул и задумался. Тихо проговорил:
— Это было очень рискованно. Рисковать нельзя было. Народ очень ждал победы!

Он встал. Прошелся по веранде, остановился. Раскуривая трубку, вдруг спросил:
— Скажите, товарищ Чуйков, что такое окруженный противник?

Слишком уж нарочито простым показался мне вопрос. Я искал за ним какой-то скрытый смысл, но Сталин не ждал моего ответа. Он сам отвечал, развивая свою мысль:
— Если окружен трус и паникер — он тут же бросит оружие, даже не удостоверившись, есть ли выход из окружения. Если окружен ожесточившийся враг — он будет отбиваться до последнего.
История войн знает очень мало примеров полного окружения противника. Многие полководцы пытались провести полное окружение противника. Почему же это не удавалось?
Им это не удавалось потому же, почему Кутузову не удалось окружить Наполеона. Царь Александр требовал от Кутузова, чтобы он окружил, отрезал французские войска. Кутузов этого сделать не мог только потому, что бегство французов было стремительнее движения за ними Кутузова. Мне во время войны после Сталинграда не раз представлялись проекты окружения немецких войск.
На меня, наверное, даже обижались, когда я отклонял такие проекты. Товарищи, предлагавшие операции по окружению противника, часто не принимали в расчет такие моменты.

Первое. Немецкое командование после Сталинграда не желало ждать, когда мы ударим по флангам той или иной группировки, сведем кольцо окружения, и торопливо выводило войска из-под опасности окружения, очищая при этом нашу территорию.
Второе. Памятуя о Сталинграде, немецкие солдаты не желали попадать в окружение. Если солдат не захочет попасть в окружение, он всегда сумеет вырваться из любого котла или заблаговременно отступить. Лишь только намечалось окружение, немецкие солдаты покидали позиции и отступали, опять же очищая нашу территорию.
Это совпадало с нашей главной задачей — изгнать врага с нашей земли.

Разговор наш закончился в первом часу ночи. Сталин проводил меня до выхода. Мы распрощались...

... если бы Манштейну все-таки удалось деблокировать сталинградский котел и армия Паулюса устремилась в пробитую брешь в нашем кольце, изменило бы это сколько-нибудь обстановку на юге, судьбу 6-й армии? Нет. Этот факт вынуждены признать западногерманские теоретики военного искусства. Вот как на этот вопрос отвечает Ф. Меллентин:

«Шестая армия была обречена, и теперь уже ничто не могло спасти Паулюса. Даже если бы каким-то чудом и удалось добиться от Гитлера согласия на попытку прорваться из окружения и измученные и полуголодные войска сумели бы разорвать кольцо русских, у них не было транспортных средств, чтобы отступить к Ростову по покрытой ледяной коркой степи. Армия погибла бы во время марша, подобно солдатам Наполеона в период отступления от Москвы к реке Березине».

Да, Гитлер сознательно, в чисто тактических и оперативных целях оставлял армию Паулюса в окружении, рассчитывая, что окруженная армия сдержит около себя несколько наших армий.
Он выигрывал время, он вылезал из мешка на Кавказе, он задерживал наши крупные силы на Волге, он оттягивал катастрофу, всеми силами стараясь продлить агонию, а его генералы помогали ему.
Чем это закончилось, известно всему миру.

Сообщение отредактировал Konstanten - 22.10.2012, 23:06

[Cesare Borgia]

Сын Приазовья – Герой Отчизны
http://warfiles.ru/show-16023-ukrainskoe-o...nnoy-sheme.html

Мемориал «Остров Людникова»

Жителям Волгограда, как и многочисленным гостям города-героя на Волге, памятны места, связанные со Сталинградской битвой, одной из героических страниц мужества и стойкости. Мамаев Курган, «Дом Павлова», «Лысая Гора» стали величественными памятниками героической и трагической истории нашего Отечества. Но есть в городе на Волге еще одно место, так и не восстановленное после той страшной войны и оставленное нам как память, – это мемориал «Остров Людникова», названный так в честь командира 138-й дивизии Ивана Людникова, державшей оборону на единственном пятачке суши на правом берегу. Легенды той поры говорят, что когда наступил самый тяжелый период, когда кончались боеприпасы, не было продовольствия, не было возможности эвакуировать раненых, на вопрос, что делать, комдив ответил: «Бороться и искать, найти и не сдаваться. Так завещал мой великий земляк Георгий Седов».


Герои Приазовья - Иван Людников и Георгий Седов

Сложно сегодня сказать, было это правдой или уже сложенной после войны фонтовой легендой, но то, что это имело под собой реальные факты, – доподлинно известно. Ведь и Георгий Яковлевич Седов, и Иван Ильич Людников родились в одном и том же месте, на хуторе Кривая Коса (ныне поселок Седово Новоазовского района Донецкой области), и оба вписали золотыми буквами свои имена в мировую историю. И если о Георгии Седове известно все или почти все, то имя Иван Людникова, подзабытое в последнее время, стоит того, чтобы о нем вспомнить и перелистать страницы его героической биографии. Хотя есть места, и не только в России и Украине, где Людинкова помнят и чтут. Это города и села еще одной братской республики – Беларуси. Песенная столица славянского мира город Витебск помнит имя своего освободителя. Потому-то один из прекрасных и живописных проспектов города носит имя славного полководца.



Проспект генерала Людникова в Витебске

Есть и еще один знаменательный повод вспомнить о человеке, чье имя вписано в общую историю наших народов, – это 110-летие со дня рождения полководца, о котором можно и нужно писать романы, не хуже, не слабее, а может быть, и лучше, и сильнее, чем «Полководец» Владимира Карпова.

Осенью 1902 года в рабочей семье родился долгожданный сын. Не имея отношения к казачьему сословию (в те годы рыбачий хутор Кривая Коса входил в состав Области Войска Донского как часть станицы Новониколаевской) и прочих привилегий, Иван Ильич с юных лет пошел работать на шахты Юзовки (ныне Донецка). А с первых дней установления новой власти записался добровольцем в Красную Гвардию, хотя было ему чуть более пятнадцати. Воевать довелось в родных местах, участвуя в битвах против войск Май-Маевского, Каледина, Деникина и Врангеля. Об этом периоде много известно из его воспоминаний, но благодаря многолетним исследованиям земляков Ивана Ильича – Виктора Бесчастного и Алексея Попова открылась новая страница жизни полководца… военно-морская.

В начале 1920 года была создана Красная Азовская военная флотилия для борьбы с одноименной Белой флотилией, а также для проведения в будущем операции по взятию Крыма. В связи с острой нехваткой опытных морских кадров было принято решение набирать на корабли красной флотилии молодых людей, имеющих морской опыт или знающих особенности Азовского моря. Так, бывший красноармеец Людников стал краснофлотцем канонерской лодки «Знамя социализма».

На период службы Ивана Ильича на канонерке и приходится участие экипажа «Знамя социализма» в знаменитом морском сражении у Обиточной Косы 14 сентября 1920 года.

Окончив в 1925 году Одесскую пехотную школу (одну из лучших в то время), краском (для тех, кто не знает – это красный командир) Иван Людников не собирался «по тылам отсиживаться», ибо знал обстановку и чувствовал, что его опыт еще пригодится только что созданным Вооруженным силам. Его ждали не родные приазовские степи, а тревожные горы Северного Кавказа, схватки с националистическими бандами противников советской власти в Кабардино-Балкарии, Осетии, Чечне, Ингушетии и Дагестане... Командир взвода, а со временем и роты Иван Людников не прятался за спины красноармейцев, но и подчиненных под пули не подставлял, и это качество также стало делом его чести на всю оставшуюся военную жизнь, особенно в годы Великой Отечественной.


Краском Иван Ильич Людников 1925 год

Талант военного организатора и войскового педагога был вовремя подмечен вышестоящим командованием, и в 1930 году Иван Ильич был направлен учиться на прославленные курсы красных командиров (позже офицерские) «Выстрел». Стоит вспомнить и то, что уже в послевоенные годы Иван Ильич в звании генерал-полковника был начальником Центральных Краснознаменных курсов «Выстрел».

Наступил 1939 год, с которым связана самая страшная страница в истории человечества, – начало Второй мировой войны. Несмотря на желание Ивана Ильича служить в боевом соединении, его как опытного войскового педагога направили в Житомир, где он возглавил новое пехотное училище. Однако уже в марте 1941 года, в преддверии грозных военно-политических событий, просьба полковника Людникова была удовлетворена и он стал первым командиром сформированной 200-й стрелковой дивизии Киевского особого военного округа.

С первых дней Великой Отечественной войны Иван Ильич в действующей армии. С бойцами своей дивизии он оборонял Коростенский укрепрайон, защищал Чернигов и участвовал в Киевской оборонительной операции, во время которой был серьезно ранен. До 30 октября проходило лечение комдива, но уже с первых дней наступившего 1942 года он вновь на передовой.

Так полковник Людников стал командиром Краснознаменной 138-й стрелковой дивизии, вписавшей свое имя во всемирную историю войн, а в историю Великой Отечественной – особую ее страницу. Это она, «сто тридцать восьмая», особенно отличилась под командованием Ивана Ильича, когда все сто дней и ночей держала оборону на единственном пятачке суши на правом берегу Сталинграда, который так и вошел в историю как «Остров Людникова». После завершения Сталинградской битвы 138-я стрелковая дивизия была преобразована в 70-ю гвардейскую стрелковую дивизию, а ее командир Людников И.И. стал гвардии генерал-майором.

Сталинград стал особым этапом жизни Ивана Ильича, с ним отважный генерал не расставался все остальные годы, как никогда не расставался со своей трубкой, видимо, подчеркивая этим свое военно-морское прошлое.

Затем были Курская дуга, операция «Багратион», освобождение Витебска, Чернигова, Житомира, Бердичева, Тернополя...

Кстати, особо стоит сказать, что Иван Ильич является почетным гражданином Тернополя, вот только в последние годы появились у этого города еще и такие «почетные граждане», как Бандера и Шухевич… В Битве за Киев стал Иван Ильич Героем Советского Союза, хотя до самых последних дней жизни он больше гордился «народным» званием Герой Сталинграда.

Весной 1944 года Иван Ильич Людников принял командование 39-й армией, с которой прошел всю Восточную Пруссию, штурмовал Пиллау и Кенигсберг. Не довелось бойцам Ивана Ильича, как и ему самому, взять Берлин и расписаться на стене Рейхстага. В мае 1945 года в преддверии боев на Дальнем Востоке вся армия под его командованием была передислоцирована в Монголию. Это его армия в составе Забайкальского фронта участвовала в Хингано-Мукденской операции, преодолела хребет Большой Хинган и вышла к Мукдену, закончив свой поход в славном городе русской военной и военно-морской славы – Порт-Артуре. И первым комендантом города Порт-Артур был не кто иной, как Иван Ильич Людников.

Завершилась война и на Западе, и на Востоке, а для генерал-лейтенанта Людникова настали дни создания новой армии, армии высокой боевой готовности. Был он и заместителем главнокомандующего Группой советских войск в Германии, и первым заместителем командующего войсками Одесского военного округа маршала Г.К. Жукова. В сентябре 1954 года Людников уже в звании генерал-полковника был назначен командующим войсками Таврического военного округа. Для несведущих поясню, что был такой военный округ на территории Крыма, Запорожской и Херсонской областей, но в 1956 году округ был расформирован. Будь в то время любой иной «свободный» военный округ, для полководца Людникова нашлось бы место, но…

Сразу же после расформирования округа И.И. Людников был назначен главным военным советником в Народной Республике Болгария, а спустя три года вернулся на курсы «Выстрел», но у же в качестве их начальника. До своей отставки Иван Ильич был начальником факультета военной академии Генерального штаба Вооруженных сил СССР, передавая свой опыт будущим полководцам и военачальникам. Но, несмотря на постоянное проживание в Москве, никогда не терял связей со своим родным приазовским поселком, ежегодно навещая своих земляков.

Как депутат Верховного Совета СССР, он всячески помогал жителям, трудовым коллективам и школьникам Седово. При его активном участии была открыта производственная база новой школы, был выделен автомобиль для обучения школьников вождению, отремонтирован поселковый клуб. А жители Седово в благодарность земляку построили для него и семьи дачу на берегу Азовского моря, которая так и называлась «Дача Людникова». Но сегодня у нее уже совсем другие хозяева… И все же неплохо было бы открыть в здании дачи «Музей генерала Людникова, Героя Сталинграда»…

В честь 110 летнего юбилея И.И. Людникова осенью 2012 года в поселке Седово проводились торжества, посвященные талантливому полководцу Великой Отечественной. В эти же дни здесь проводились и «Седовские чтения», посвященные 100-летию Первой русской полярной экспедиции во главе с Георгием Седовым. В честь этих двух знаменательных дат на стене поселковой школы появилась уникальная в своем роде мемориальная доска в честь двух славных земляков.


Мемориальная доска в честь двух героев Приазовья – Седова и Людникова

Иван Ильич оставил после себя много воспоминаний и книг, которые сегодня можно встретить разве что у ветеранов на книжных полках, да на развалах у букинистов. Но жива наша историческая память. Жива наша память о Герое. Выдающийся полководец был похоронен в некрополе Новодевичьего кладбища.


Москва. Новодевичье кладбище

Информационно-аналитическое издание Одна Родина

Мария Октябрьская и ее «Боевая подруга»

Мария Октябрьская — единственная женщина Герой Советского Союза, воевавшая в бронетанковых частях.

Информационно-аналитическое издание Одна Родина
раздел " МОСТ ИЗ ПРОШЛОГО"

Сообщение отредактировал Cesare Borgia - 23.10.2012, 15:20

[Konstanten]

Операция "Кольцо".Подготовка.

Освобождение родной земли шло через серию наступательных операций, перекрывавших во времени одна другую.

На юге к ним относятся:

Ростовская операция с 1 января по 14 февраля (освобождение Ростова-на-Дону);

Нальчикско-Ставропольская с 3 января по 4 февраля (освобождение Ставрополя);

ликвидация сталинградской группировки фашистов с 10 января по 2 февраля;

Краснодарско-Новороссийская операция с 11 января (закончилась она уже в мае очищением от врага почти всего Прикубанья).

В центре: Острогожско-Россошанская операция с 13 по 27 января (продвижение на запад в районе донских притоков Потудань, Тихая Сосна и Черная Калитва);

Воронежско-Касторненская с 24 января по 2 февраля (освобождение Воронежской области);

Харьковская со 2 по 26 февраля (изгнание врага из района Харькова).

На севере:
прорыв блокады Ленинграда с 12 по 18 января;

ликвидация Демянского плацдарма фашистов с 15 по 28 февраля.

Таким образом, все эти операции на трех основных направлениях были осуществлены советскими войсками с максимальным успехом во второй половине зимней военной кампании 1942/43 года.

О ЛИКВИДАЦИИ СТАЛИНГРАДСКОГО И ОБРАЗОВАНИИ ЮЖНОГО ФРОНТА

30 декабря 1942 г. 02 ч 00 мин

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. В целях быстрейшего разгрома противника на ростовском направлении и лучшего управления армиями, действующими на этом направлении, образовать с 1 января 1943 года Южный фронт в составе 2-й гвардейской,

51-й и 28-й армий. В дальнейшем иметь в виду усиление фронта еще 2—3 армиями.

2. Назначить командующим войсками Южного фронта генерал-полковника Еременко А. И., членами Военного совета Хрущева Н. С. и Чуянова А. С, начальником штаба фронта генерал-майора Варенникова И. С.

3. Штаб и фронтовые управления Сталинградского фронта преобразовать в штаб и управления Южного фронта. Все тыловые части и учреждения Сталинградского фронта передать в состав Южного фронта.

4. С 1 января 1943 года 57, 64, 62-ю армии передать в состав Донского фронта, Сталинградский фронт с 1 января 1943 года ликвидировать. Средства,

отпущенные Сталинградскому фронту для проведения операции «Кольцо», 57, 64 и 62-й армиям передать Донскому фронту.

5. Командующему Донским фронтом для лучшего управления войсками 57-й и 64-й армий организовать в районе Наримана ВПУ фронта во главе с заместителем командующего войсками фронта. Управление 62-й армией осуществлять с основного КП фронта.

6. Северную границу фронта — впредь до ликвидации тормосинской группировки противника не изменять.

Южную границу бывшего Сталинградского фронта сохранить. Координацию действий на стыках Южного и Юго-Западного фронтов осуществлять товарищу Михайлову.

7. Получение подтвердить, исполнение донести в Ставку.

Ставка Верховного Главнокомандования И. СТАЛИН Г. ЖУКОВ

(В январе 1943 - командующий Донским фронтом)

В связи с передачей 2-й гвардейской армии в Сталинградский фронт нам пришлось внести значительные поправки в план операции. Идея оставалась прежняя: расчленение вражеской группировки на две части, но уже путем нанесения не двух, а одного главного удара с запада на восток.
Окончательно план был отработан при деятельном участии Н. Н. Воронова, который прибыл к нам в Заворыкино 19 декабря.
27 декабря план был представлен в Ставку.
Донской фронт должен был уничтожить двадцать две вражеские дивизии, общая численность которых к концу декабря составляла 250 тысяч человек. В главной полосе по линии фронта окружения оборонялись пятнадцать пехотных, три моторизованные и одна танковая дивизии противника. В резерве он имел две танковые и одну кавалерийскую дивизии.

Кроме того, в его распоряжении было 149 отдельных частей различных родов войск, которые использовались как для пополнения пехотных дивизий оборонявшихся в главной полосе, так и для усиления резервных соединений.
Резервы располагались так, что образовывали внутри окружения как бы второе кольцо, что способствовало увеличению глубины обороны и создавало возможность маневра для контратак в любом направлении. В декабре немецко-фашистские войска провели большую работу по укреплению своих позиций. В главной полосе обороны и на промежуточных рубежах они создали сеть опорных пунктов и узлов сопротивления. В западной части района противник воспользовался сооружениями бывшего нашего среднего оборонительного обвода, проходившего по левому берегу Россошки и далее на юго-восток по правому берегу Червленой. На этом рубеже противник имел возможность усовершенствовать оборону, создав сплошную линию укреплений.

В восточной части кольца, где также проходил бывший наш внутренний оборонительный обвод, противник тоже оборудовал опорные пункты и узлы сопротивления, причем сеть их распространялась в глубину до десяти километров, вплоть до самого Сталинграда.
Гитлеровцы широко применяли минирование подходов к опорным пунктам и на танкоопасных направлениях.
Для обороны были приспособлены железнодорожные насыпи, выбывшие из строя танки, вагоны и паровозы.

Таким образом, окруженный противник не только имел значительные силы, но и опирался на хорошо подготовленные в инженерном отношении позиции, значительно развитые в глубину.
Из всего этого можно было сделать вывод: в создавшейся обстановке враг предпримет все меры к тому, чтобы окруженная группировка как можно дольше держалась под Сталинградом, отвлекая на себя побольше наших сил и тем самым способствуя закрытию огромной бреши в его фронте, образовавшейся в результате успешного наступления советских войск на сталинградском и ростовском направлениях.
У гитлеровцев внутри котла было несколько хорошо оборудованных аэродромов, позволявших принимать одновременно большое количество самолетов. Требовалось разрушить этот воздушный мост, по которому окруженные снабжались продовольствием и боеприпасами. Для организации блокады прибыли к нам на Донской фронт авиационные генералы Новиков и Голованов. Они успешно справились с задачей.

Ставка нас предупредила, чтобы мы не рассчитывали на усиление фронта стрелковыми и танковыми соединениями. Это обстоятельство заставляло всех, кто отвечал за успех операции, а в первую очередь командующего фронтом, тщательно продумать вопрос об использовании сил, которыми мы располагали.
В результате огромной работы, проведенной штабом фронта, командующими родами войск, начальниками служб, и большой помощи, оказанной нам представителями Ставки Н. Н. Вороновым, А. А. Новиковыми А. Е. Головановым, была завершена подготовка к сражению.

К началу наступления фронт получил из резервов Ставки 20 тысяч человек пополнения, что для семи армий являлось каплей в море.
Мы набрали еще около 10 тысяч человек за счет сокращения обслуживающего состава тылов, разгрузки госпиталей и медсанбатов, привлекая в строй всех, кто способен был носить оружие.

По настоянию Н. Н. Воронова Ставка придала нам артиллерийскую дивизию прорыва, два артиллерийских пушечных полка большой мощности, один артиллерийский дивизион большой мощности, пять истребительно-противотанковых артиллерийских полков, один зенитный артиллерийский полк, две гвардейские минометные дивизии и три гвардейских танковых полка. ....

Для нанесения главного удара привлекались три армии: в центре на узком фронте ставилась 65-я, максимально усиленная артиллерией и минометами всех видов, ракетными установками, танками и инженерными частями; справа примыкала к ней 21-я, слева — 24-я, обе тоже усиленные артиллерией и другими средствами, но в меньшей степени.
Вся авиация 16-й воздушной армии предназначалась для действий на главном направлении.

Остальные армии — 57, 64, 62 и 66-я должны были наступать с ограниченными целями на отдельных участках, стремясь приковать к себе как можно больше войск противника, лишая его возможности маневрировать силами. Этим армиям предстояло ограничиться только своими штатными средствами.

(В январе 1943 - представитель Ставки ВГК на Донском фронте,начальник штаба артиллерии РККА )
Меня и К. К. Рокоссовского весьма беспокоило, что на фронт опаздывают многие эшелоны с войсками и транспорты с вооружением и боеприпасами.
А без них рискованно начинать нашу операцию 6 января. Мы решили за вечер и ночь собрать точные сведения о подходе эшелонов и транспортов, а утром вместе с начальником штаба фронта выработать согласованное решение»

Каждого из нас тревожила мысль: неужели завтра опять придется ставить вопрос о переносе сроков начала наступления? Разве нас поймут в Ставке? Разве будут считаться с тем, что отсрочка происходит не по нашей вине? На первый взгляд, виноват тыл и работа железнодорожного транспорта, а в действительности, их тоже винить нельзя — ведь тыловики и транспортники заранее не знали многих новых задач, поставленных им только в последнюю декаду декабря 1942 года. Новые сверхплановые задачи было очень трудно выполнить в столь сжатые сроки. Эти оправдания были лишь валериановыми каплями, они не приносили облегчения. Ставка все равно будет спрашивать с нас!

В тот же вечер начальник штаба фронта генерал М. С. Малинин доложил обстановку на фронте, ход нашей подготовки к наступлению и, конечно, горько печалился по поводу возникающих трудностей. Я позвонил в Москву Народному комиссару путей сообщения и начальнику тыла Красной Армии Андрею Васильевичу Хрулеву и стал взывать о срочной помощи. Он дал твердое обещание сделать все от него зависящее. Я верил ему, ибо у нас была с ним твердая договоренность о том, что я никогда с какими-либо пустяками к нему обращаться не стану. Уж если я звоню, значит, дело принимает серьезный оборот. Так мы с ним всегда и работали. Теперь я всерьез рассчитывал на его помощь.

Утром 3 января ко мне зашли К. К. Рокоссовский и М. С. Малинин, чтобы определить нашу реальную готовность к наступлению и сроки его начала.
Опаздывали железнодорожные эшелоны и транспорты с оружием. Выяснилось, что мы не готовы начать операцию «Кольцо» в назначенный срок, 6 января.
Наши подсчеты показывали, что нужно еще 6-7 суток. Вместе с тем было ясно, что Ставка на это не пойдет. Решили просить перенести начало наступления хотя бы на четверо суток.
Я позвонил в Москву. Верховный молчаливо выслушал меня и, не давая никакого ответа, сказал лишь «до свидания» и положил трубку.

Я сразу же написал следующее донесение Верховному Главнокомандующему:
«Приступить к выполнению «Кольца» в утвержденный Вами срок не представляется возможным из-за опоздания с прибытием к местам выгрузки на 4 — 5 суток частей усиления, эшелонов с пополнением и транспортов с боеприпасами.
В целях ускорения их подхода пришлось согласиться на разгрузку многих эшелонов и транспортов в большом удалении от предусмотренных планом мест выгрузки.
Это мероприятие потребовало дополнительного времени на подтягивание выгружаемых частей, пополнения, и боеприпасов к фронту.
Наш правильно рассчитанный план был нарушен также внеочередным пропуском эшелонов и транспортов; для левого крыла тов. Ватутина. Тов. Рокоссовский просит срок изменить на плюс четыре. Все расчеты проверены мною лично.
Все это заставляет просить Вас утвердить начало. «Кольца» плюс 4.
Прошу Ваших указаний.
Воронов».

Донесение было сразу же передано в Москву. Вскоре меня вызвали к телефону. Сильно раздраженный Сталин, не здороваясь, стал обвинять меня во всех смертных грехах.
Из многих его фраз мне запомнилась одна:
— Вы там досидитесь, что вас и Рокоссовского немцы в плен возьмут! Вы не соображаете, что можно, а что нельзя! Нам нужно скорей кончать, а вы умышленно затягиваете!
Он потребовал доложить ему, что значит в моем донесении фраза «плюс четыре». Я пояснил:
— Нам нужно еще четыре дня для подготовки. Мы просим разрешения начать операцию «Кольцо» не 6, а 10 января.
Последовал ответ:
— Утверждается......
Я рассказал о решении Верховного К. К. Рокоссовскому, порадовал его. Мне не хотелось передавать ему все содержание этого неприятного разговора, чтобы не причинять Константину Константиновичу огорчений в такое серьезное время.
Так было добыто знаменитое «плюс четыре»!

(В январе 1943 - член Военного Совета Донского фронта)
Обычно в состав руководства фронтом входили два политработника в ранге члена Военного совета. Один из них обычно ведал работой в войсках и оперативными вопросами, а второй курировал тыловые органы. Мне же в тот период довелось совмещать в одном лице все эти функции, что в известной мере поясняет характер моего участия в последующих событиях. А суть их заключалась вот в чем.
По установленному для себя раз и навсегда твердому правилу: если что-то контролировать, то предметно — я сразу, как только определились сроки проведения операции, завел график, в который два раза в день порученец В. С. Алешин заносил полученные из управления тыла и от уполномоченных Военного совета данные о подходе и начале выгрузки на станциях назначения запланированных фронту пополнений.
Некоторое, не очень заметное вначале, но постепенно все более настораживающее расхождение плановых наметок с реальными данными о подходе эшелонов ко 2 января достигло столь ощутимого разрыва, что поело крутого разговора с начальником тыла, пребывавшим до этого в благодушном настроении, пришлось вынести этот вопрос на обсуждение Военного совета. Картина складывалась более чем крайне неутешительная.

Здесь, видимо, уместно напомнить, что утвержденный Ставкой план операции «Кольцо» предусматривал начало наступления 6 января 1943 года.
Согласно расчетам средства боевого обеспечения операции, в первую очередь остро необходимые артиллерийские соединения и части усиления, должны были подойти за несколько дней до наступления, в крайнем случае — в день его начала. Теперь же по самым оптимистическим прогнозам выходило, что значительная часть направленных нам войск и боевой техники прибудет примерно 9 января.
Наверное, здесь совершенно излишне говорить о том, как этот вывод был воспринят К. К. Рокоссовским. После продолжительной паузы он как-то непривычно тяжело поднялся со стула и предложил:
— Идем к Николаю Николаевичу, доложим. С таким обеспечением начинать операцию не имеем права!
Так вчетвером (на заседании Военного совета присутствовали М. С. Малинин и В. И. Казаков) мы направились через дорогу к домику, занимаемому Н. Н. Вороновым и отстоявшему от домика командующего примерно в сорока метрах.
Поднимаясь по крутым скрипучим ступенькам высокого крыльца (все дома в этой части Заварыкина стояли почему-то на коротких деревянных сваях), я старался себе представить непредсказуемое — дальнейшее развитие событий.

К моему удивлению, Николай Николаевич выслушал наш доклад, по крайней мере внешне, довольно спокойно.
Однако затем, несколько демонстративно подсчитав свой пульс, произнес:
— Попробуйте в такой обстановке сохранить нормальный ритм работы сердца!
На минуту воцарилось молчание.
— Вы представляете мое положение? — не без сарказма поинтересовался Николай Николаевич, прервав наконец затянувшуюся паузу.
— О том, как я просил об отсрочке наступления Юго-Западного фронта, вы, насколько помню, мною информированы.
Об отсрочке представления плана вашей операции я уже тоже просил.
Правда, в тот раз с Верховным, слава богу, разговаривал Александр Михайлович Василевский, но от кого именно исходила просьба, товарищ Сталин конечно же понял без подсказки.
И вот теперь вы предлагаете ходатайствовать о переносе срока начала согласованного по всем линиям наступления! Что же это выходит?
— Николай Николаевич, — прочувствованно, но твердо произнес К. К. Рокоссовский,—мы все безусловно понимаем и что это значит для вас, и что за этим может последовать.
Но ведь в тысячу раз будет хуже, если мы, едва начав, провалим наступление. Может быть, разрешите тогда...
— Ваша деликатность здесь, Константин Константинович, уж и вовсе ни к чему! — в сердцах отмахнулся Н. Н. Воронов.
— Я-то как буду выглядеть, если вы сами позвоните. Вы ведь это имели в виду?

С этими словами Н. Н. Воронов снял трубку с аппарата ВЧ и попросил:
— Соедините меня с Васильевым, пожалуйста. И проследите, чтобы связь во время этого разговора не нарушилась помехами!
Несколько минут, необходимых для соединения, просидели молча.
Наконец телефон ожил. Н. Н. Воронов поднял трубку, поздоровался, ровным голосом доложил обстановку, после чего, секунду-другую помедлив, с хрипотцой произнес:
— Мы просим плюс четыре!
В комнате было так тихо, что отчетливо звучало каждое слово, доносившееся из далекой Москвы.
— Что плюс четыре? — послышался вопрос Сталина.
— Просим плюс четыре дня к сроку начала наступления, установленного планом, — не меняя тона повторил Н. Н. Воронов.

Секунду трубка молчала. Потом донесся сердитый голос:
— Вы просто не понимаете, чего просите! Вы там с Рокоссовским досидитесь до того, что вас самих Паулюс в плен заберет!

Мне показалось, что при этих словах Николай Николаевич обиженно вздрогнул, но счел за благо промолчать.
В трубке между тем послышался неразборчивый разговор, как это бывает, когда телефонный собеседник начинает общение с каким-то третьим лицом.
Сталин о чем-то справлялся, чей-то почти совсем не слышимый голос что-то отвечал.
Через минуту в трубке снова прозвучал голос Сталина:
— Хорошо, разрешаю! — И резкий щелчок отключения связи.
Несколько побледневший, Н. Н. Воронов извлек из кармана белоснежный платок, вытер высокий вспотевший лоб и спросил не без иронии:
— Надеюсь, никто из присутствующих здесь мне не завидует?

В этом конечно же он не ошибся.
Поблагодарив Н. Н. Воронова, мы торопливо разошлись по своим рабочим местам. Перенос сроков операции такого масштаба — это не механическая перестановка событий во времени, а сложный комплекс взаимосвязанных проблем, а главное, мероприятий, каждое из которых — решающее, поскольку даже небольшой сбой на самом внешне второстепенном участке подготовки способен обернуться самыми неожиданными последствиями.

Отобрав вместе с С. Ф. Галаджевым несколько наиболее надежных и энергичных политработников, вооружили их весьма полномочными мандатами и направили в дальние командировки на узловые станции той самой в общем-то единственной железнодорожной магистрали, которая соединяла прифронтовые станции с тылом страны.
Направили с тем, чтобы они оказали соответствующее воздействие на станционное начальство, проконтролировали продвижение к обеспечили ускоренный пропуск к фронту ожидаемых войск. И уже на следующее утро мы имели уточненные данные о местонахождении воинских эшелонов и расчетное время их прибытия в пункты разгрузки.

От них, наших уполномоченных, мы впервые узнали (потом это подтвердится в общении с работниками Ставки), что железная дорога по прямому указанию Генштаба, задержав другие эшелоны, пропустила некоторое количество составов с войсками и снаряжением для Юго-Западного фронта с целью форсировать его наступательные действия на внешнем фронте окружения.

Очевидно ,что железные дороги и остальной транспорт в обеспечении операций на Дону работали на пределе пропускной способности , а значит даже самые малые просчёты в объёмах грузопотоков приводили к серьёзным сбоям в планах и отсрочкам в наступлениях.
Все донские операции , "Уран", "Сатурн" ,"Кольцо" и "Острогожско-Россошанская" , откладывались на срок от несколько дней до почти двух недель из-за проблем c накоплением запасов и сосредоточением войск.

(В январе 1943 - командующий 65 армией. )
Исходным документом явилась карта общей обстановки, которая тщательно велась в оперативном отделе. Большую помощь в уточнении обстановки на фронте всех других армий Донского фронта оказали нам заместители начальника оперативного отдела штаба фронта В. М. Крамар, И. И. Бойков и начальник направления — офицер оперативного отдела штаба фронта М. М. Саракуца.
Начав «уничтожение Паулюса на карте», мы встретились с трудностями. Расчленение и уничтожение окруженного противника по частям — главное в предстоящей операции.


В этом господствовало единое мнение. Что касается выбора направления главного удара, определения ближайшей и дальнейшей задач, то здесь мнения расходились. Дело в том, что мы очень слабо знали силу и состав окруженного противника. Многие считали, что в окружении находится незначительная по количеству группировка войск, что она не способна к серьезному сопротивлению. Эти товарищи упрекали нас в бездействии и до начала наступления навязывали свое личное мнение при каждом случае, особенно когда мы докладывали обстановку. «Вы топчетесь на месте... перед вами лагерь военнопленных... одна рота немецко-фашистских войск сдерживает вашу дивизию...» Вот что приходилось часто слышать.
Не зная противника, невозможно планировать операцию. Мы призывали командиров дивизий тщательно изучать противника, сами бывали в частях и подразделениях и поддерживали хорошую связь с соседями. Офицеры соседних армий часто заходили к нам, уточняли обстановку, делились своими впечатлениями, рассказывали о своих перспективных планах. В своих соображениях мы остановились на варианте нанесения главного удара силами 65-й и смежных с нею флангов 21-й и 24-й армий.Предложения были представлены. Позже поступил фронтовой план операции, получивший условное наименование «Кольцо».Нам, штабным офицерам, было особенно приятно узнать, что при разработке фронтовой операции по уничтожению вражеской группировки штаб Донского фронта в значительной степени использовал наш план».

Может быть, это письмо написано не так сочно и образно, как хотелось бы. Но мне дороги его строчки, скупые и скромные. Штабные офицеры большей частью находятся в тени истории, и часто слава приходит к ним последним, если не обойдет молчаливо стороной. Но в жизни армии они играют далеко не последнюю роль. Долголетний опыт позволяет мне сказать, что воля командарма, глубина его решений и степень влияния на войска тем больше, чем лучше научился он опираться на свой штаб.
Наш план действительно был благосклонно принят во фронте. Таким образом, штаб 65-й получил первое признание как творческий коллектив. Наши предложения легли в основу фронтовой операции.
Все ли в них было идеально? Нет. Ставка, утверждая решение командования Донского фронта, внесла уточнение, потребовав повернуть на первом этапе операции главный удар из района Дмитриевка — совхоз № 1 на юг, с тем чтобы при помощи встречного удара 57-й армии отсечь мариновско-карповскую группировку противника. К сожалению, на схеме Донского фронта, хранящейся в архиве, это указание не нашло отражения. Но в действительности фронт его выполнил: прорыв обороны в направлении прямо на запад и затем поворот части сил 65-й круто на юг — это был знаменательный момент в нашем взаимодействии с армией Ивана Михайловича Чистякова.

Несколько слов об оценке противника. Конечно, просчет штаба фронта серьезен — полагать, что перед тобой максимум 75 тысяч, и встретить четверть миллиона!
Отчасти ошибка возникла из-за трудностей радиоперехвата. Разведка фронта тщательно следила за связью окруженных войск с командованием группы «Дон» в все же не могла получить нужных нам данных. Полагали, что у немцев есть какие-то новые средства связи, остающиеся вне нашего контроля. Мы искали их в после победы на Волге, но не нашли.
Лишь гораздо позже, под Бреслау, были обнаружены радиорелейные линии, видимо, они (в смысле- радиорелейные линии )служили и Паулюсу.

(В январе 1943 - командующий 21 армией)
28 декабря к нам в штаб приехал К. К. Рокоссовский и сообщил о приказе Ставки подготовить войска фронта к ликвидации окруженной группировки противника.
Операция должна начаться 10 января. К. К. Рокоссовский сообщил нам, что на направлении главного удара будут наступать дивизии 65-й армии (командующий — генерал П. И. Батов), которые должны срезать мариновский выступ и во взаимодействии с войсками смежных флангов, справа 21-й армии и слева 24-й армии, из района Южной Цыбинки нанести общий удар на разъезд Басаргино — Новый Рогачек.

(В январе 1943 - командующий 62 армией)

В первых числах января к нам на командный пункт армии прибыли командующий Донским фронтом генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский, член Военного совета фронта генерал-майор Константин Федорович Телегин и командующий артиллерией фронта генерал-майор Василий Иванович Казаков. Они переправились через Волгу по льду.
Выйдя из машин около землянок штаба армии, Рокоссовский и Телегин долго расспрашивали нас, как и где мы были в период боев и пожаров, как и чем мы дышали, когда немецко-фашистские войска, ведя наступление, обрушивали на город тысячи и тысячи бомб.
Войдя в землянку и присев на земляной стул за земляным столом, командующий фронтом кратко изложил план уничтожения окруженной группировки противника и поставил армии задачу. Главный удар с целью раскола на части окруженной группировки наносится с запада армиями генералов Батова и Чистякова. Одновременно переходят в наступление с севера армии генералов Жадова и Галанина, с юга — Шумилова и Толбухина. На 62-ю армию возлагалась задача «активными действиями с востока привлекать на себя больше сил противника и не допускать его к Волге, если он попытается через замерзшую Волгу прорваться из окружения».
Задача была ясна, и я заверил командующего фронтом, что она будет выполнена, что до начала основного наступления главных сил фронта Паулюс не оттянет из города ни одной дивизии.
Потом командиры штаба фронта несколько раз спрашивали:
— Удержит ли 62-я армия противника, если он под ударами наступающих армий с запада всеми силами бросится на восток?
Николай Иванович Крылов ответил на это так:
— Если Паулюс летом и осенью с полными силами не мог сбросить нас в Волгу, то голодные и полузамерзшие гитлеровцы не пройдут на восток и десяти шагов.
Подобный же вопрос задал мне начальник штаба фронта генерал Малинин.
Я ему ответил, что гитлеровцы 1943 года уже не те, что были летом 1942 года, что армия Паулюса уже не армия, а лагерь вооруженных пленных.
До самого начала наступления всех сил фронта, то есть до 10 января, части 62-й армии, выполняя задачу командующего фронтом, штурмовыми группами атаковывали противника. Наши позиции улучшались с каждым днем. Ежедневно десятки опорных пунктов и дзотов разрушались и переходили в наши руки. В результате шесть дивизий из двадцати двух и пять саперных батальонов противника как были, так и оставались прикованными к 62-й армии.

(В январе 1943 - начальник штаба 62 армии)
Не могу не упомянуть, что в числе войск, преградивших путь группе «Гот», была и знакомая читателю 87-я стрелковая дивизия полковника А. И. Казарцева, доблестно сражавшаяся на дальних и ближних подступах к Сталинграду в составе нашей армии. Доукомплектованная после вывода в резерв, но с прежним костяком командиров, она вошла в 51-ю армию и вот — вновь показала отменную стойкость. Особенно отличился 1378-й стрелковый полк подполковника М. С. Диасамидзе, который, отбив в течение пяти суток десятки вражеских атак у хутора Верхпе-Кумский, помог тем самым выиграть время для подтягивания мощных резервов. Подробности этих боев дошли до нас позже, но буквально через несколько дней в газетах появился Указ о присвоении Диасамидзе звания Героя Советского Союза.
Почти одновременно подверглась разгрому опасная по ее расположению неприятельская группировка в районе городка Термосин севернее Котельниково. А в результате завершенной, тоже к концу декабря, крупной наступательной операции Юго-Западного и Воронежского фронтов на Среднем Дону, известной под названием «Малый Сатурн» («Малый» — потому, что сперва готовилась операция еще более широких масштабов), фактически перестали существовать две армии гитлеровских союзников — 8-я итальянская и 3-я румынская и внешний фронт окружения, обращенный на запад, отодвинулся от внутреннего на 200 и больше километров.


Все это означало, что фашистские войска, взятые в кольцо у Сталинграда, изолированы надежно и никакой реальной возможности пробить к ним коридор у немцев больше нет. Уплотнялась и блокада армии Паулюса с воздуха. Внутри котла оставалось еще достаточно посадочных площадок, однако все меньше самолетов с грузами могло туда прорваться.
Что касается Сталинградского фронта, то он, как таковой, закончил свое существование вместе с уходившим в историю грозным 1942 годом. На его базе, с тем же командованием и штабом, был образован Южный фронт, и первейшей его задачей стало наступление на Ростов.
А ликвидация окруженной неприятельской группировки полностью возлагалась на Донской фронт. В связи с этим в его состав передавались с 1 января 1943 года армии, блокировавшие войска Паулюса с юга и востока, — 57, 64 и наша 62-я.

Едва эта новость успела до нас дойти, как командующий Донским фронтом генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский и член Военного совета генерал-майор К. Ф. Телегин прибыли в расположение армии. Чтобы добраться к нам, им пришлось дважды пересечь Волгу, пройдя часть пути пешком (машины могли проехать не везде) в сопровождении проводника и саперов, имевших при себе доски и веревки, — ледовая дорога обстреливалась вражеской артиллерией, и там случалось всякое.
Ни Василию Ивановичу Чуйкову, ни мне не доводилось раньше встречаться с Рокоссовским. Но мы слышали, конечно, о его огромном росте и узнали издали: Рокоссовский был на голову выше своих спутников. Обратили внимание и на довольно необычную при таком росте легкость походки. А вблизи заметили рано побелевшие виски.
Константин Константинович Рокоссовский обладал большим человеческим обаянием, и оно ощутилось с первых минут общения с ним. Располагали к нему простота, с которой он держался, открытый взгляд, вдумчивая внимательность ко всему, что он видел и слышал, мягкая сдержанность жестов и речи, непредвзятость суждений, да и многое другое. Некоторая скованность, обычная при встрече с незнакомым начальником, исчезла как-то сразу. Очень понравилась мне и манера анализа Рокоссовским обстановки, изложения боевых задач и иных распоряжений — немногословно, глубоко, исчерпывающе четко. Выло ясно, что над всем высказываемым он много думал.

Забегая вперед, хочу сказать, что стилю командующего вполне соответствовал стиль работы штаба Донского фронта, с которым у нас быстро установилась — несмотря на трудности сообщения — хорошая связь. Возглавлял штаб фронта генерал-майор М. С. Малинин, человек с широким оперативным кругозором и сильным характером, воевавший вместе с Рокоссовским с лета сорок первого. А руководители армейской артиллерии Пожарский и Хижняков были тронуты заботливым вниманием со стороны командующего артиллерией фронта генерала В. И. Казакова.
К моменту перехода в состав Донского фронта в списках 62-й армии числились шесть стрелковых дивизий — 13-я гвардейская А. И. Родимцева, 39-я гвардейская С. С. Гурьева, 45-я В. П. Соколова, 95-я В. А, Горишного, 138-я И. И. Людникова, 284-я Н. Ф. Батюка — и три стрелковые бригады (две из них, составлявшие Северную группу нашей армии и все еще разъединенные с ее главными силами, 3 января были переданы в 66-ю армию, с частями которой они уже больше месяца действовали бок о бок).

Если говорить о количестве людей в строю, то все наши дивизии были таковыми лишь по названию. Далеко не из каждой получился бы полнокровный стрелковый [343] полк. Но артиллерии (располагавшейся по-прежнему в основном за Волгой) они имели немало, близко к штатным нормам. Кроме дивизионных артполков в армии было четыре противотанковых.
Как мы поняли, Рокоссовский таким и представлял себе состояние армии. Располагал он, конечно, и данными о занимаемой нами территории, о том, насколько узка полоска берега, где 62-я армия выстояла и откуда теперь атаковала врага. Но одно дело просто знать, а другое — увидеть собственными глазами.
К тому же командующий фронтом, уже побывав в двух других армиях, переходивших в его подчинение, имел возможность сравнить положение там и у нас, начиная с того, как выглядели армейские КП.

Своих впечатлений об этом К. К. Рокоссовский тогда, впрочем, не высказывал. Лишь много времени спустя я прочел в его книге «Солдатский долг»:
«Здесь все резко отличалось от обстановки, виденной нами в 64-й армии. Мы сразу почувствовали, что находимся на боевой позиции.
Командный пункт армии размещался у самой реки, его землянки были врыты в обрывистый песчаный берег. Стены и потолок блиндажа, в который мы зашли, были облицованы досками и фанерой, и все же песок просачивался отовсюду.
Конечно, не было здесь ни ковров, ни дорожек... Обстановка в полном смысле спартанская... КП находился от переднего края всего в нескольких сотнях метров. От разрывов бомб, снарядов и мин содрогалась земля, и песок, сыплясь сквозь щели, попадал нам за воротник».
А мы-то считали свой командный пункт у Банного оврага уже довольно прилично оборудованным... Давно ли обходились совсем примитивными землянками, размещали часть штаба на полузатопленных баржах! Тут же даже крохотной банькой обзавелись, где любители попариться отводили душу.

Рокоссовский и Телегин детально интересовались положением на различных участках армейской полосы, нашими нуждами, нашей оценкой противника. Все это подчинялось основной теме разговора с Чуйковым, Гуровым н мною — предстоявшим решительным действиям по ликвидации окруженной неприятельской группировки. Наставало время для операции «Кольцо».
Первоначальные ее планы, естественно, претерпели изменения, поскольку менялись и обстановка, и состав привлекаемых сил. Неизменной оставалась общая идея — рассечь, расчленить окруженные фашистские войска, лишить их возможности внутреннего маневра и получения помощи по воздуху, что облегчило и ускорило бы все дальнейшее.

В операции должны были участвовать асе семь армий Донского фронта (включая три, переданные из Сталинградского). Главный рассекающий удар наносила с запада 65-я армия генерал-лейтенанта П. И. Батова при поддержке соседних 21-й и 24-й армий. Вспомогательные удары планировались и с южной стороны котла, где его охватывали 57-я и 64-я армии, и с севера — в полосе 66-й армии.
Наша задача на первом этапе операции состояла в том, чтобы, продвигаясь навстречу 66-й, соединиться с нею и отсечь таким образом гитлеровские войска в северо-восточной части котла, куда входила территория Тракторного завода и «Баррикад» с их рабочими поселками.
Когда обсуждали возможные варианты развития событий, у командования фронта возникал и такой вопрос: а что будет, если под натиском наших главных сил, атакующих с запада, вся масса окруженных немецких войск шарахнется на восток, к Волге? Сможет ли 62-я армия их удержать?
На это мы отвечали твердо: если уж Паулюс не сбросил нас в Волгу в сентябре или в октябре, то теперь ему не продвинуться на восток и на десять шагов. Помнится, Василий Иванович Чуйков привел бывшее тогда в ходу определение, что перед нами уже не армия на позициях в обычном смысле, а скорее огромный, надежно оцепленный лагерь пленных. Только пока еще вооруженных...
В этих словах не было бахвальства. Просто существовала общая уверенность, что гитлеровцам не вырваться из котла ни так ни этак. А насчет того, что враг еще способен на яростное сопротивление, мы не заблуждались.

Кстати, сложившаяся раньше оценка численности окруженных войск противника вызывала все большие сомнения. Об этом в штабе много спорили. Мнения, что гитлеровцев в котле может оказаться гораздо больше, придерживался начальник разведотдела полковник Герман.К сожалению, доказательно подтвердить свою точку зрения он не мог.
Штаб Донского фронта исходил пока из того, что окруженная группировка насчитывала в начале января 75–90 тысяч солдат. Действительный ее состав, как потом выяснилось, превышал это число примерно втрое. Спасти армию Паулюса это не могло. Но чтобы довести дело до конца, понадобилось больше времени, больше усилий, чем тогда думалось.

Операция «Кольцо» была еще раз ненадолго отсрочена: перенесена с 6 на 10 января. Как дошло до нас — из-за задержки со средствами усиления для войск, наносивших главный удар.
В первых числах января отпустили на несколько дней стоявшие уже давно сильные морозы. Стало пасмурно, сыро, по утрам туманно. Дни эти, если просмотреть данные о наших потерях, могут показаться затишными и в боевом отношении: за иные сутки убитых бывало всего десять — пятнадцать человек.

Но борьба за отдельные здания, опорные пункты и другие выгодные позиции не прекращалась ни на час. О новых успехах своих штурмовых групп не раз докладывал командир 284-й стрелковой дивизии Батюк. Продвинулись его подразделения не намного, но ведь это на Мамаевом кургане! То, что противник лишился там нескольких наблюдательных пунктов с широким обзором, ощутила вся армия.
А севернее, на участке 45-й дивизии Соколова, перешло в наши руки массивное четырехэтажное здание главной конторы «Красного Октября» с примыкающими к нему строениями.

Бои за заводскую контору велись с конца декабря. Ни минометы, ни гранаты, ни бутылки с зажигательной смесью не помогли проложить путь внутрь здания, а подложить взрывчатку противник не давал. Нужны были два-три прямых попадания в стены тяжелыми снарядами и не слишком высоко от земли. А артиллерия за Волгой, и по законам рассеивания получалось, что для обеспечения этих попаданий с такого расстояния надо выпустить чуть ли не полторы сотни снарядов. Как ни укрывай своих людей, риск большой... А отвести их подальше означало потерять отвоеванные уже позиции.
Однако полковник Соколов верил, что можно свести риск к минимуму. Он советовался и со мною и с командармом, детально обсуждал задачу с командиром батареи, которому решил ее доверить. И тот обошелся семнадцатью выстрелами, положив два снаряда точно в цель. Этого хватило, чтобы штурмовые группы ворвались на первый этаж здания. С остальных этажей фашистов выбили уже довольно быстро.
Это произошло 8 января. В тот день советское командование, завершая подготовку к штурму котла с окруженными немецкими войсками и стремясь избежать напрасного кровопролития, направило Паулюсу ультиматум — прекратить бессмысленное сопротивление и капитулировать.

(В январе 1943 - командующий 66 армией)
Однако вернемся к боям под Сталинградом. Все попытки германского командования спасти окруженную группировку потерпели полный крах. Положение войск Паулюса с каждым днем ухудшалось. Гитлеровское верховное командование, несмотря на это, все же решило удерживать занимаемый район, стремясь сковать значительные силы советских войск и тем самым дать возможность отойти своим армиям с Северного Кавказа.
Уничтожение окруженной группировки было возложено на войска Донского фронта. К этой операции привлекались семь общевойсковых армий — 21, 24, 57, 62, 64, 65 и 66-я.

Сообщение отредактировал Konstanten - 23.10.2012, 19:05

[Konstanten]

Операция "Кольцо".Подготовка артиллерийского наступления

(В январе 1943 - командующий артиллерией Донского фронта)

Ставка Верховного Главнокомандования обещала усилить нашу группировку еще двумя артиллерийскими дивизиями по 8 полков в каждой и семью отдельными артиллерийскими полками. Нужно было готовиться к приему этих частей, а это дело — очень хлопотное. Получилось, что после 1 января 1943 года количество артиллерийских частей фронта должно было увеличиться на 14 артиллерийских полков стрелковых дивизий и 47 полков резерва Верховного Главнокомандования. В контрнаступлении 19 ноября 1942 года в составе Донского фронта действовало всего 53 артиллерийских полка и немногим больше 4 тысяч орудий и минометов. К 10 января 1943 года у нас должно было действовать более 120 полков и около 7,5 тысячи орудий и минометов. Еще больше возросло количество наших «катюш». Это новое для того времени оружие с ласковым прозвищем было крайне неласково к врагу.

«Катюши» и их старшие братья «андрюши» — рамы, посылавшие на голову противника тяжелые 300-миллиметровые мины, — были очень грозным оружием.
Количество этих боевых установок в битве за Москву в ноябре и декабре 1941 года исчислялось только десятками.
В 1942 году счет их пошел уже на сотни. В частности, у нас на Донском фронте к 19 ноября 1942 года насчитывалось 424 установки.
А к 10 января 1943 года на нашем фронте было уже 1656 таких боевых единиц. Один их залп составлял более чем 15 тысяч мин.
И вот всю эту армаду — артиллерию, минометы и полевую реактивную артиллерию — нужно было подготовить к решению больших задач. Требовалось организовать четкое управление ими в бою.
..........
Командующему артиллерией и его штабу пришлось выполнить большую и сложную работу по планированию огня. Сложность этой задачи заключалась в том, что в войсках новые требования к артиллерии только еще начинали осваивать и осмысливать. К тому же в полосе 65-й армии впервые было решено осуществить поддержку атаки пехоты и танков огневым валом.

О таком методе мы знали еще до войны, но на фронте многие старшие артиллерийские начальники почему-то побаивались его: они считали, что организация огневого вала очень сложна.
Для этого требуется много артиллерии и снарядов. Но сложности мы не боялись, а боеприпасов к 10 января 1943 года в этой армии, во всяком случае, было достаточно.
Избранный нами метод поддержки атаки требовал затраты большого труда. Но зато он обещал более надежную поддержку пехоты и танков.

По этому методу с началом атаки пехота и танки должны были наступать, имея перед собой надежную завесу огня.Такая завеса должна была последовательно перемещаться вперед и как бы вести пехоту за собой, прикрывая ее от огня и контратак противника.

Метод этот был действительно самым надежным. Но, чтобы он дал желаемый результат, требовалась идеальная организованность Кроме того, артиллеристам предстояло научиться четко выполнять таблицу огня, вовремя переносить его по сигналам и т. д.

Вместе с тем надо было и пехоту научить двигаться за разрывами снарядов своей артиллерии, не боясь поражения осколками и не отставая от огневого вала. Артиллеристы провели большую разъяснительную работу в пехотных частях, показывая, как надо наступать за огневым валом.....

Перед фронтом 24-й и 66-й армий оборона противника была достаточно развита, так как в полосах этих армий ни в ноябре, ни в декабре существенного продвижения наших войск не было.
И дивизии противника на этих участках были менее потрепаны. Зато перед фронтом 21-й и 65-й армий вражеская оборона была организована наспех.
Оборонявшиеся на этом направлении части ослабли в результате больших потерь в ноябрьских и декабрьских боях.
Именно в полосах 21-й и 65-й армий мы и собирались нанести главный удар 10 января 1943 года.

(В январе 1943 -начальник штаба артиллерии Донского фронта)
Начало операции по расчленению и разгрому окруженной группировки армии Паулюса было назначено на 10 января 1943 года.
К планированию боевых действий артиллерии штаб приступил в середине декабря 1942 года. Постепенно отрабатывались оперативные документы. Велась разведка и накапливались данные о противнике. Прибывшие во фронт три отдельные корректировочные авиационные эскадрильи (ОКАЭ) — по 6 корректировщиков и по 3 истребителя в каждой — были использованы разведотделом до начала наступления войск централизованно — для разведки и многократного фотографирования обороны противника в интересах артиллерии фронта.
На период наступления две ОКАЭ были переданы 65-й армии, одна — 21-й. К сожалению, из-за неблагоприятных метеорологических условий действия эскадрилий были ограничены.
Огромное количество артиллерийских средств обязывало штаб артиллерии фронта хорошо продумать организацию артиллерийских групп в армиях, особенно в 65-й, наносившей главный удар.

Этой армии были приданы 1, 4 и 11-я артиллерийские дивизии, всего 37 бригад и полков РВГК. Было решено создать три армейские артиллерийские группы: дальнего действия (ДД) — в составе 11 артполков, с делением на три подгруппы, под командованием командиров дивизий; группу разрушения (АР) и группу гвардейских минометных частей (ГМЧ), а также армейский противотанковый резерв. В каждой дивизии первого эшелона — группы поддержки пехоты (ПП) в составе 6–7 дивизионов каждая. Группы поддержки пехоты (несколько слабее) создавались и в дивизиях второго эшелона армии.
Средняя оперативная плотность артиллерии во фронте была около 42 орудий и минометов на один километр, в 65-й армии — около 135, а на направлении главного удара — на одиннадцатикилометровом фронте — около 170.
При такой высокой плотности артиллерийских средств на направлении главного удара штаб артиллерии предложил генералу Казакову применить для поддержки атаки пехоты и танков одинарный огневой вал. Предварительные расчеты показали, что артиллерии для этого вполне достаточно. Военный совет утвердил это предложение.

Огневой вал являлся самым эффективным и надежным методом поддержки атаки и был предусмотрен нашими довоенными уставами. Однако до описываемой операции он у нас не применялся, главным образом из-за недостаточного количества артиллерии и ограниченных ресурсов боеприпасов. Да и его организация была более сложной, чем организация широко применявшегося метода последовательного сосредоточения огня.
Сущность этого метода заключалась в следующем.

С началом атаки специально выделенная для этой цели артиллерия открывала огонь перед всем фронтом наступления нашей пехоты, ставя перед ней (на определенном рубеже) сплошную огневую завесу. По мере приближения атакующей пехоты к этому рубежу огонь артиллерии переносился на следующий, а затем дальше, на запланированную глубину. Таким образом, получалось, что перед фронтом наступающей пехоты огневой вал как бы перекатывался от рубежа к рубежу, ведя ее за собой. Чтобы на деле получилось все так четко и гладко, нужно было не только произвести точные расчеты, но и организовать надежное взаимодействие пехоты с артиллерией, а также многое другое.

Планирование огневого вала, если быть кратким, заключалось в следующем. В соответствии с характером обороны противника и запланированной глубиной огневого вала назначалось несколько основных рубежей, отстоящих друг от друга на 400 метров, а иногда и больше, с промежуточными рубежами между ними. Эти рубежи определялись по крупномасштабной разведывательной карте и накладывались на вражеские траншеи и на отдельные цели, находящиеся между ними. Каждый дивизион, привлеченный к постановке огневого вала, получал свои участки на каждом рубеже с точными координатами их границ. С основных рубежей на промежуточные огонь переносился по сигналам пехотных командиров, а с промежуточных — по времени (через 2 минуты). Для того чтобы взаимодействие пехоты и артиллерии в этот ответственный период было особенно четким, артиллерийские командиры размещались на наблюдательных пунктах вместе с пехотными. С командирами стрелковых полков находились командиры артиллерийских групп, с командирами батальонов — командиры дивизионов, с командирами рот — командиры батарей. Наименование рубежей и сигналы для переноса огня доводились до всех исполнителей.

Из сказанного нетрудно понять, что организация и само проведение огневого вала были делом не только сложным, но и весьма ответственным.
Ведь малейшая неточность артиллерийского огня или несвоевременный его перенос на очередной рубеж могли привести к поражению своей же пехоты. А с другой стороны, и пехоту необходимо было обучить движению за огневым валом, умению «прижиматься» к разрывам снарядов и быстро использовать результаты огня артиллерии. От наступающих войск помимо хорошей выучки требовалось и большое мужество, чтобы неотступно следовать за разрывами снарядов, а от артиллерии — предельная точность стрельбы и согласованность ведения огня с движением пехоты и танков.
Одновременно с огневым валом велась контрбатарейная борьба в полосе 25 километров. Полоса перекрывала фланги на 7 километров в каждую сторону. Это оберегало пехоту и танки наступающих войск от ударов вражеской артиллерии с флангов. Как только было принято решение поддерживать атаку огневым валом, 65-я армия получила распоряжение тренировать орудийные и минометные расчеты в ведении огня по семи-восьми рубежам огневого вала. Затем штаб артиллерии приступил к конкретному планированию огня артиллерии в артиллерийской подготовке и огневого вала.
Для планирования огневого вала мы подготовили крупномасштабную карту, на которой со всеми подробностями нанесли разведанную оборону противника в полосе 65-й армии. На полях карты были указаны наименования (нумерация) рубежей, нормы расхода снарядов и сигналы переноса огня с каждого рубежа по радио, телефону и ракетами.

Оперативный отдел также разработал график артиллерийского наступления. Продолжительность артподготовки была определена в 55 минут: три огневых налета по 5 минут, разрушение — 30 минут и один огневой налет — 10 минут.
По поводу продолжительности артиллерийской подготовки в штабе артиллерии фронта было много споров с генералами и офицерами оперативной группы, прибывшей с генерал-полковником артиллерии (впоследствии Главным Маршалом артиллерии) Н. Н. Вороновым.
Генералы И. Д. Векилов и А. К. Сивков настойчиво предлагали увеличить артподготовку до 150 минут при той же норме снарядов. В артиллерийскую подготовку нам порекомендовали включить более чем часовой период разрушения, несколько периодов молчания и ложных переносов артогня. С этим мы не могли согласиться. «Даже непосвященному, — говорил В. И. Казаков, — можно понять, что если уж решили увеличить продолжительность артиллерийской подготовки в три раза, то нужно соответственно больше и боеприпасов». И это очень верно.


Мы уже имели горький опыт, когда 19 ноября 1942 (в полосе 65 армии)года низкая плотность артиллерийского огня в период артподготовки не позволила добиться желаемых результатов. Следовало иметь в виду и то, что в междуречье Дона и Волги не было лесов, поэтому противник не мог построить прочные деревоземляные сооружения. Было и другое соображение: длинная артиллерийская подготовка при больших маршевых скоростях даже опасна. За два часа неприятель может подготовить и подвести сильные резервы, контратаки и контрудары которых свели бы на нет результаты продолжительной артиллерийской подготовки. При высокой насыщенности войск артиллерией и большой обеспеченности боеприпасами необходим был короткий, но мощный удар, чтобы надежно подавить, уничтожить противника.


Все эти соображения мы доложили командующему артиллерией фронта, а он — командующему войсками фронта и представителю Ставки Н. Н. Воронову. Оба дали «добро» на короткую, 55-минутную артиллерийскую подготовку.
Мы отказались от ненужных периодов молчания, от ложного переноса огня, от всего, что удлиняло время артподготовки. Она стала значительно короче, а плотность огня в налетах намного выше. Однако и эта артподготовка была далека от совершенства, в ней также были свои просчеты. Но во всяком случае, это был уже шаг вперед. Советская артиллерия еще не имела большого опыта в планировании огня, и штабы учились в ходе войны искусству боевого применения артиллерии.

Генерал Казаков, предвидя, что в ходе наступления успех может оказаться большим в 21-й армии, предусмотрел передачу двух артиллерийских дивизий из 65-й армии в 21-ю. Командующему артиллерией 65-й армии штаб артиллерии фронта предложил развернуть боевые порядки 1-й и 4-й артиллерийских дивизий ближе к правому флангу и на стыке с 21-й армией, чтобы в ходе операции не заниматься сложным перемещением, а командирам этих дивизий обеспечить связь с командующим артиллерией 21-й армии еще до начала наступления.....
В первых числах января штабу артиллерии фронта стало известно, что 11-я артиллерийская дивизия полковника А. Д. Поповича опаздывает с прибытием во фронт. А ведь это 8 полков, около 190 орудий! Откладывать наступление командующий фронтом не мог. Назревало катастрофическое положение. Требовались особые меры, чтобы не допустить срыва операции.
Уточнив сведения о станциях разгрузки эшелонов дивизии, часть офицеров отправилась туда, чтобы поторопить командиров, вручить распоряжения с указанием маршрутов движения колонн.
Чтобы дивизия могла с ходу занять боевой порядок и своевременно быть готовой к действиям, офицерам штабов артиллерии фронта и армии во главе с полковником А. М. Манило пришлось самим провести рекогносцировку боевых порядков и подготовить всю документацию. К работе были привлечены топографический отряд фронта, топографические батареи ОРАДов ( Отдельных разведывательных артиллерийских дивизионов) армии и соседние артиллерийские части, располагавшиеся рядом с районом, выбранным для развертывания 11-й артиллерийской дивизии.

В результате своевременно принятых мер для прибывающей артдивизии было подготовлено около 70 огневых позиций, более 100 наблюдательных пунктов, определены и выписаны на бланки их координаты. Были завезены боеприпасы, так как дивизия шла только с одним боевым комплектом. На каждый дивизион назначены проводники, которые выводили подразделения дивизии на боевые порядки и вручали им координаты целей, огневых позиций батарей и наблюдательных пунктов, а также таблицу огня с сигналами управления. Все было сделано как надо.
9 января дивизия встала на боевые порядки, установила связь с армией и в ночь на 10 января полностью была готова к боевым действиям. ....

Забегая несколько вперед, скажу, что штаб артиллерии фронта в дальнейших операциях еще в подготовительный период ставил перед армиями, находившимися на наиболее важных направлениях, задачу заблаговременной подготовки позиционных районов не менее как на шесть — восемь полков артиллерии РВГК. В этих районах велись предварительные окопные работы, определялись координаты огневых позиций, что позволяло сокращать сроки подготовки артиллерии, прибывающей на усиление, и выводить ее на боевые порядки за сутки или в ночь накануне операции.

Более подробно.
http://rkka.ru/analys/art/ch8.htm

Армия Паулюса ,таким образом , стала "подопытной лягушкой" ,на которой отрабатывались и доводились до готовности тогда ещё новые для Красной Армии артиллерийские технологии прорыва укреплённой обороны: артиллерийского наступления, поддержки общевойсковой атаки движущимся огневым валом , управление только что созданными в декабре 1942 артиллерийскими дивизиями прорыва.
Это требовало больших организационных усилий и в разы бОльшего расхода боеприпасов.
Оборонявшаяся 6 полевая армия , имевшая много артиллерии (в трофеи было взято ок. 3 000 орудий) , но ограниченная в боеприпасах ,как нельзя лучше подходила для такого рода "боевых учений".

(В январе 1943 -старший офицер штаба артиллерии РККА )

Наш противник занимал очень выгодные для длительной и жесткой обороны позиции. Готовясь к разгрому и ликвидации окруженной армии генерала Паулюса, надо было предварительно и как можно сильней нарушить систему этой обороны и овладеть господствующими высотами. В северном секторе образовавшегося котла немецко-фашистские соединения занимали позиции по упоминавшейся уже насыпи железной дороги. Обстраивая с сентября этот естественный рубеж различными укреплениями, в том числе бетонными и бронированными (стальные колпаки) огневыми точками, они сделали сектор, как признавалось в одном нашем оперативном документе, «почти недоступным для прямой атаки». От кольцевой железной дороги на запад с последующим поворотом на юг тянулась долина реки Россошка. По ее берегу, на высотах, располагались укрепленные районы, возведенные сталинградцами еще весной — летом. Немецким саперам не надо было даже перестраивать оборонительные сооружения, поскольку их амбразуры смотрели прямо на запад и северо-запад, на советские наступающие части. Это был западный сектор вражеской обороны. Южный также проходил по высотам на берегу реки Карповка, а восточный — по самому Сталинграду, по развалинам улиц с их созданными в боях укреплениями — сотнями больших и малых опорных пунктов, где широкая наступательная операция невозможна — она непременно потеряет силу и увязнет в уличных боях, во множестве мелких схваток, как совсем недавно увязла здесь же 6-я немецкая армия со всей массой приданных ей танков и мотопехоты.

В целом оборонительные рубежи противника на грядах высот обеспечивали ему дальний обзор местности в нашу сторону, а следовательно, огневой артиллерийский контроль перекрестков дорог, населенных пунктов, переправ через Дон у Вертячего и Песковатки. Вместе с тем гряды высот закрывали нашим артиллерийским наблюдателям обзор расположения противника. Снабжение его войск осуществлялось по воздуху транспортной авиацией, аэродромы в Питомнике и Гумраке находились в глубине котла, наша артиллерия до них не доставала. Даже самые дальнобойные системы были рассчитаны лишь на 18–20 километров......
... 28 декабря части 65-й армии Павла Ивановича Батова предприняли еще одну частную операцию. Цель — захватить все тот же ключевой пункт обороны противника — Казачий Курган.
Нам, нескольким офицерам оперативной группы, генерал Н. Н. Воронов поручил помочь спланировать артиллерийскую подготовку. Нет, это не было вмешательством в работу артиллеристов 65-й армии и подменой их нашей опергруппой. Это была необходимая в тот момент товарищеская помощь. Я уже говорил, что под Сталинград прибыло много недавно сформированных артиллерийских частей и соединений резерва Верховного Главнокомандования. В их числе были четыре артиллерийские дивизии — 1, 4, 11 и 19-я тяжелая, а также две дивизии гвардейских минометов — 2-я и 3-я.
Они состояли из 6–8 отдельных частей (полки и дивизионы), однако подготовленных штабов, которые могли бы спланировать, организовать и воплотить в дело эту большую силу, не имели.

Между тем такой крупный боевой механизм, как артиллерийская дивизия, нуждается в четком управлении, Так же как и любой крупный завод. Ведь известно, что десятки станков, установленных даже в самых удобных помещениях, еще нельзя назвать заводом, пока специалисты не выстроят это множество агрегатов в стройную систему, в цикл. Так и артдивизия, да и вообще крупная артиллерийская группировка. Вооруженная лучшими орудиями и минометами, она не будет оправдывать своего назначения в бою, пока ее не возглавит работоспособный, сильный штаб, который все расставит по местам — так, чтобы и разведка, и связь, и все виды снабжения, и топографическая, и метеорологическая, и множество других служб данной артиллерийской группировки или соединения действовали четко и ритмично. Ибо от них в конечном счете зависит боевая работа артиллерии, эффективность этой работы.

Во времена, о которых идет речь, подобные артиллерийские штабы у нас только начинали создаваться. Не хватало еще специалистов, да и штаты этих штабов уже не соответствовали резко возросшему объему работы и, соответственно, нагрузкам, выпадавшим на каждого штабного командира. В той же 65-й армии на заключительном этапе Сталинградской битвы было около 40 артиллерийских полков, на каждых трех пехотинцев приходилось по два артиллериста, всего (считая и личный состав приданных армии полков РВГК) около 17 500 артиллеристов. А управлял этой массой штаб артиллерии в составе девяти человек, включая и начальника штаба.

Поэтому командующий артиллерией фронта мой однофамилец Василий Иванович Казаков попросил Николая Николаевича Воронова помочь специалистами из оперативной группы.
В штаб артиллерии 65-й армии отправились втроем — Михаил Николаевич Чистяков (впоследствии маршал артиллерии), Иван Давыдович Векилов и я. Выполнили поручение, хорошо и дружно поработали с товарищами из штаба артиллерии, спланировали артподготовку. Она была короткой, но массированной, с участием трех тяжелых пушечных полков.
Дым разрывов еще не снесло ветром с Казачьего Кургана, а стрелки 173-й и 24-й дивизий уже ворвались во вражеские опорные пункты и выбили с высоты пехотинцев 376-й немецкой дивизии. Артиллеристы, сопровождавшие атаку огнем и колесами, тотчас установили в захваченных окопах шестнадцать легких пушек. А полчаса спустя уже отбивали, стреляя прямой наводкой, первую контратаку врага. В течение последовавших 60 часов, вплоть до вечера 30 декабря, было отражено около двадцати таких атак на Казачий Курган. Важнейшая ключевая позиция осталась за 65-й армией, что оказало существенное влияние на успех наступления, начавшегося две недели спустя.
(http://maps.google.ru/maps?q=%D0%B2%D0%BE%...%D1%8C&z=11 )
http://www.volgograd.org.ru/maps/maps/volgograd/M-38-112.jpg
......
От пленных узнали также, что их артиллерийские части постепенно отводятся к западным окраинам Сталинграда, поскольку они теряют средства тяги — в автомашинах нет горючего, а кони падают от бескормицы. Солдаты многих артиллерийских дивизионов и батарей отправляются на передовую в качестве пехоты. Эти показания наглядно подтверждались и составом немецких пехотных частей, разбитых на Казачьем Кургане. В одном, например, бою было взято 14 пленных из одной роты. Только один оказался настоящим пехотинцем, остальные пришли в пехоту из артиллерии, из танкового полка, из аэродромной команды, из связи и тому подобное.
Частные операции, проведенные советскими войсками на внутреннем фронте окружения, позволили определить участок и направление главного удара. Нанести его предстояло 65-й армии генерала П. И. Батова как раз с тех господствующих высот, что были отбиты у фашистов. Западный сектор их обороны вообще выглядел более слабым, чем северный и южный, не говоря уже о восточном, сталинградском. Объясняется это тем, что возник западный сектор в недавнем тылу врага в ходе боев. Для того чтобы укрепить его так же, например, как северный, требовалось и время, и материалы — лес, бетон, — и транспорт для их подвоза. Ничем этим 6-я немецкая армия не располагала.

Как известно, все эти дни советское командование продолжало подготовку операции «Кольцо». Для оказания помощи командующим Сталинградским и Донским фронтами в окончательном разгроме окруженного врага еще в ночь на 21 декабря к ним прибыл представитель Ставки ВГК командующий артиллерией Красной Армии генерал Н. Н. Воронов. Его вклад в подготовку операции был исключительно ценным. Ведь в стрелковых дивизиях некомплект личного состава составлял 40–60 процентов, не хватало танков, и главная роль в обеспечении прорыва вражеской обороны и уничтожении окруженных гитлеровцев отводилась артиллерии.
... штаб Донского фронта под руководством Н. Н. Воронова и К. К. Рокоссовского напряженно готовил наступательную операцию под кодовым наименованием «Кольцо».
Артиллерии в ней предстояло сыграть роль еще более заметную, чем во всех предыдущих операциях.
В полосу 65-й армии перебрасывались новые части резерва Верховного Главнокомандования. Встали на позиции три артиллерийские дивизии — 1, 4 и 11-я. Если первые две формировались на фронте в ходе Сталинградской битвы и боевой их состав (по пять артполков) еще не достиг штатного, то 11-я артдивизия, прибывшая из Московского военного округа, была полностью укомплектована и имела восемь полков. Кроме артиллерийских дивизий в распоряжение командующего артиллерией 65-й армии генерала И. С. Бескина поступали отдельные части РВГК — полки и дивизионы.
К концу первой декады января 1943 года армия располагала невиданной до сих пор артиллерийской мощью — 36 полками, вооруженными пушками, гаубицами и пушками-гаубицами; пятью полками реактивной артиллерии и пятью полками и тремя отдельными дивизионами зенитной артиллерии.

Но дело не только и не столько в числе стволов. Быстро рос удельный вес тяжелой артиллерии. Из упомянутых 36 полков девять имели на вооружении дальнобойные пушки и пушки-гаубицы, способные поражать батареи врага в его глубоком тылу. Еще более крупного калибра были орудия двух полков БМ (большой мощности), прибывших также из Подмосковья. Их 203-мм бетонобойные снаряды весом в 100 килограммов предназначались для разрушения особо прочных сооружений — железобетонных дотов и приспособленных под огневые точки кирпичных и каменных зданий и подвалов.
На 9-километровом участке прорыва 65-й армии были созданы высокие по тем временам артиллерийские плотности — в среднем на километр фронта по 220 стволов, считая и реактивные установки. А 24-я Самаро-Ульяновская Железная дважды Краснознаменная стрелковая дивизия, наносившая удар от Казачьего Кургана, имела еще более сильную артиллерийскую группировку — более 330 стволов на километр фронта. Такая насыщенность позволяла наконец выполнить в полном объеме требования директивы Ставки об артиллерийском наступлении.

Почти год прошел с того дня, как мы узнали об этом важном документе, о задачах, которые он поставил перед нашей артиллерией. Как просто было понять эти задачи и как трудно воплотить их в дело! Нам на Юго-Западном фронте ранней весной сорок второго года и думать не приходилось о таком огневом вале, поскольку он требовал большого расхода снарядов, а у нас на них жесточайший лимит. То же самое и в отношении других компонентов артиллерийского наступления: какое наступление, если у тебя максимум полтора десятка орудийных стволов на километр фронта, а среди них — ни одного тяжелого? Ну и естественно, когда у артиллерийского начальника мало орудий, не приобретает он и опыта в таком сложном деле, как массированное применение артиллерии в прорыве вражеской обороны. Вот почему особо памятны нам, артиллеристам, события Сталинградской битвы: с лета сорок второго и до зимы, до начала сорок третьего, буквально на глазах советская артиллерия наливалась могучей силой, и все процессы этого замечательного преобразования шли одновременно. Нарастающим потоком из тыла везли поезда на фронт орудия, боеприпасы, снаряжение, сформированные артиллерийские части и маршевые батальоны, команды молодых командиров — выпускников военных училищ и группы стажеров-артиллеристов из всех военных округов, вплоть до Дальнего Востока. А фронтовики быстро приобретали, усваивали и распространяли самый передовой боевой опыт.

Как это происходило, видно на примере того же Донского фронта. С ноября, когда фронт подготовил и провел первую наступательную операцию, и до января, когда он готовился к окончательной ликвидации окруженного противника, прошло немногим более двух месяцев. Но если вы возьмете артиллерийские планы той и другой операции — это, как говорится, небо и земля. Громадная разница. Хотя составляли планы и проводили их в жизнь те же люди. И руководили ими тот же командующий артиллерией фронта Василий Иванович Казаков и начальник его штаба Георгий Семенович Надысев. В конце декабря они составили и направили в части документ, обобщавший опыт боевых действий в ноябре — декабре с точки зрения его использования в новом, январском наступлении. Эти указания интересны тем, что очень просто и понятно наряду с общими вопросами трактуют самый непосредственный, самый наглядный опыт, необходимый не только старшим начальникам, но и командирам дивизионов, батарей, взводов.

Известно, что стрельба прямой наводкой — самый быстрый и требующий минимума снарядов способ поразить цель. Однако эффективен он лишь на дальностях 800–1000 метров. Между тем на Донском фронте в ноябре — декабре были случаи, которые иначе не назовешь, как увлечение прямой наводкой. Один старший начальник выставил на прямую наводку каждые восемь из десяти орудий. Они смели с лица земли цели в первой траншее врага. Но в его второй-третьей траншеях и дальше, на артиллерийских позициях и в районе расположения резервов, потери были минимальные. Отсюда и неуспех нашего наступления на этом участке. Другой начальник вывел орудия так близко к противнику, что артиллеристы оказались в зоне ружейно-пулеметного огня. Третий требовал, чтобы артиллерия, поставленная на прямую наводку, уничтожала блиндажи и землянки, то есть цели, расположенные горизонтально, а следовательно, более подходящие для обстрела на крутых траекториях — из минометов и гаубиц.

Все эти издержки, своего рода пристрастие к прямой наводке, Казаков и Надысев спокойно и подробно разобрали, объяснив, почему отличный в принципе метод огневого поражения, если он не сбалансирован, не дополняется другими видами и методами стрельбы, приносит отрицательный результат. Столь же интересны были примеры и выводы, относящиеся к разведке целей, к наблюдению и корректировке стрельбы, к проводной связи в наступлении, ко многим другим аспектам боевой работы артиллеристов, к опыту, приобретенному в недавних боях.
Готовящееся наступление войск Донского фронта включало в себя запланированный на глубину до одного километра огневой вал и некоторые другие составные части артиллерийского наступления, которые до сих пор не применялись или применялись весьма ограниченно. Разработка планов использования артиллерии на полную ее мощь захватила всех нас и принесла большое моральное удовлетворение. Лично мне впервые с начала войны довелось заниматься артиллерийской подготовкой такого масштаба и таких потенциальных возможностей. Да и все мои товарищи работали с воодушевлением. В штабах артиллерии нас встречали очень хорошо, отношения сложились доверительные. Сорок лет спустя, когда Василия Ивановича Казакова уже не было среди нас, я прочитал его оценку деятельности опергруппы маршала артиллерии Н. Н. Воронова (он получил это звание в январе) в ходе Сталинградской наступательной операции. Документ он заключил так: «Можно также с уверенностью сказать, что артиллерийские штабы вследствие малочисленности и неподготовленности к руководству операцией такого масштаба не справились бы со своими задачами без помощи, которую оказали им командиры Главного управления командующего артиллерией Красной Армии».

Начало операции «Кольцо» было назначено на 10 января 1943 года. Ночь накануне выдалась очень хлопотливая. 11-я артиллерийская дивизия после длительного марша от станций выгрузки с железной дороги только что прибыла в район огневых позиций. Все необходимые меры, для того чтобы ее полки и дивизионы могли немедленно открыть огонь, были заранее приняты. Огневые позиции (около 70) и наблюдательные пункты (более 100) саперы оборудовали, связисты обеспечили проводной связью, артснабженцы подвезли боеприпасы, топографы «привязали» эти боевые порядки к местности. Артиллерийская дивизия могла вести огонь по любым, в том числе очень дальним и невидимым с наблюдательных пунктов, целям. Колонны, продвигавшиеся по степи, встречали особо назначенные командиры-операторы. Они разводили полки и дивизионы по огневым позициям, вручали карточки целей с координатами и прочие необходимые боевые документы.

Эта работа заняла почти всю ночь, и на Казачий Курган мы вернулись часа за полтора до рассвета. ....

Сообщение отредактировал Konstanten - 23.10.2012, 17:09

[Konstanten]

Состояние окруженной армии Ф.Паулюса.

(В январе 1943 - адъютант командующего 6 армией)
(27-29 декабря)
. В это время я получил из управления кадров сухопутных войск радиограмму следующего содержания: "Направить генерала танковых войск Хубе в ставку фюрера для вручения ему мечей к Рыцарскому кресту с дубовыми листьями".
— Вот это удобный случай, — сказал Паулюс, прочитав радиограмму. — Хубе должен сообщить Гитлеру без прикрас о нашем положении.

Держась до конца, 6-я армия выполняет на Волге историческую задачу, — процитировал Паулюс первую фразу приказа Гитлера и добавил:
— У меня связаны руки во всех отношениях....Если мы не удержимся, рухнет южный фланг Восточного фронта. Я буду повинен, если группу армий "А" постигнет та же участь, что и нас.
— С тех пор как эти приказы были отданы, прошло шесть недель, — заметил я. — По моему мнению, они уже устарели.
— Это не совсем так, — ответил Паулюс, — Манштейн сообщил, что группа армий "А", как и прежде, удерживает свои позиции на Кавказе.
— Это непонятно. Главное командование сухопутных сил имело шесть недель, чтобы отвести оттуда войска, сократить линию фронта. Тем самым были бы высвобождены танковые дивизии для поддержки наступления группы Гота.
— Нет смысла говорить на эту тему. Теперь слишком поздно. С нашей разбитой, измотанной армией нам не удалось бы выбраться отсюда при всем желании. Основная линия фронта находится за сотни километров от нас, и фронт придется, вероятно, отодвигать еще дальше. Предположим, что вместе со всеми командирами корпусов, дивизий и Шмидтом в конце ноября я приказал бы на свой риск и страх осуществить прорыв. Тогда Гитлер через своего офицера связи майора фон Цитцевица, у которого имеется своя радиостанция, немедленно узнал бы о нашем намерении и распорядился бы о соответствующих контрмерах.....

Командующий пишет новое донесение.
Тяжелые потери, морозы и недостаточное снабжение сильно снизили в последнее время боеспособность дивизий. Поэтому:
1. Армия, как и до сих пор, сумеет отражать незначительные атаки противника и некоторое время держаться. Предпосылкой для этого являются улучшение снабжения и прибытие пополнения.
2. Если русские отведут крупные силы с участка фронта Гота и этими или другими войсками перейдут в наступление на крепость, мы не сможем сопротивляться длительное время.
3. Прорыв из окружения более неосуществим, если не будет образован коридор для вывода войск и армия пополнена людьми и обеспечена довольствием.

Поэтому прошу сообщить высшему командованию о необходимости принятия энергичных мер для быстрого деблокирования армии, если общая обстановка не вынуждает пожертвовать ею. Само собой разумеется, армия сделает все, чтобы держаться до последней возможности.

В конце декабря пришла радиограмма управления кадров сухопутных сил. Оно предоставило командующему армией особые права, которыми до сих пор пользовалось только само это управление: повышать офицеров и генералов в звании до генерал-лейтенанта, награждать Немецким крестом в золоте и Рыцарским крестом.

В радиограмме по случаю Нового года Гитлер снова заверил, что каждый военнослужащий 6-й армии может вступить в новый год с твердой уверенностью, что фюрер не бросит на произвол судьбы героических борцов на Волге, и у Германии найдутся средства, чтобы освободить их из окружения.
Одновременно генерал танковых войск Паулюс был произведен в генерал-полковники.
"Верность за верность" — тогда эта радиограмма Гитлера, несмотря на все наши мучения, еще оказала известное воздействие,....


7 января 1943 года Верховное Главнокомандование Красной Армии сообщило по радио командующему 6-й армии о предстоящем прибытии трех парламентеров.
Армия согласилась принять их. На следующий день с северного участка нашего фронта доложили: парламентеры приближаются к нашему переднему краю.
Одновременно советские громкоговорители начали передавать текст предложения о капитуляции. С самолетов с красными звездами были сброшены листовки. Несколько позже офицер LI армейского корпуса передал генерал-полковнику Паулюсу врученные парламентерами условия капитуляции.

Тогда же стало известно, что генерал Хубе приземлился в Питомнике. Мы с нетерпением ожидали его прибытия на командный пункт армии.
Украшенный дубовыми листьями и мечами к Рыцарскому кресту генерал прямо с аэродрома направился к Паулюсу.
В присутствии Шмидта он доложил о своей беседе с Гитлером. Когда вслед за этим меня вызвали к командующему, Хубе уже отправился на свой командный пункт.

— Я познакомлю вас с доставленными генералом Хубе сведениями, чтобы вы были в курсе намерений Главного командования сухопутных сил, — сказал мне Паулюс.
— Фюрер планирует новое деблокирующее наступление со значительно большими силами, чем имелись в распоряжении Гота.
Для этого в тылах вновь создаваемого фронта на юге должны сосредоточиться танки. Часть из них скоро прибудет. Разумеется, переброска этих сил потребует известного времени.
По-видимому, раньше середины февраля ожидать начала наступления не приходится. Гитлер обещал немедленно реорганизовать и значительно улучшить снабжение по воздуху.
В этой части план верховного командования можно только приветствовать.
Однако теперь следует большое "но": эти мероприятия могут быть осуществлены лишь в том случае, если удастся создать новую линию обороны на юге и без больших потерь вывести с Кавказа группу армий "А". Поэтому 6-я армия должна продолжать сковывать как можно больше сил противника.
Для нас это означает, следовательно, держаться безоговорочно. Гитлер согласился лишь с сокращением территории котла, если оно окажется необходимым.

В дружеском разговоре был затронут вопрос о том, что история помнит много случаев, когда врагу, попавшему в тяжелое положение, предъявлялся ультиматум о сдаче.
В тот вечер никто всерьез не воспринял эту идею. Но на следующий день у меня возникла мысль посоветоваться с Генштабом: не попробовать ли и нам применить древний рыцарский обычай? Насколько мне помнится, я переговорил об этом по ВЧ с генералом Антоновым, замещавшим в Москве начальника Генерального штаба. Он пообещал посоветоваться с руководством и сообщить о результатах, заметив, что не мешало бы набросать на всякий случай текст ультиматума.
О своем разговоре с Антоновым я сообщил Воронову, Новикову, Голованову, Малинину, Галаджеву и другим товарищам. 'У всех это вызвало большой интерес. Николай Николаевич Воронов тоже немедленно связался с Москвой. Необходимых материалов под рукой не было. Стали вспоминать события далекой истории — осады замков, крепостей и городов.
Общими усилиями текст ультиматума был составлен. Вскоре позвонили из Ставки, сообщили, что предложение очень понравилось Сталину, и затребовали срочно передать наш проект.
Подготовленный нами текст с незначительными поправками был утвержден.
Нам предложили за день-два до начала наступления вручить ультиматум командующему 6-й немецкой армией генерал-полковнику Паулюсу или его заместителю.

УЛЬТИМАТУМ СОВЕТСКОГО КОМАНДОВАНИЯ КОМАНДУЮЩЕМУ 6-Й НЕМЕЦКОЙ АРМИЕЙ ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКУ ПАУЛЮСУ

8 января 1943 г.

6-я германская армия, соединения 4-й танковой армии и приданные им части усиления находятся в полном окружении с 23-го ноября 1942 года. Части Красной Армии окружили эту группу германских войск плотным кольцом. Все надежды на спасение ваших войск путем наступления германских войск с юга и юго-запада не оправдались. Спешившие вам на помощь германские войска разбиты Красной Армией и остатки этих войск отступают на Ростов. Германская транспортная авиация, перевозящая вам голодную норму продовольствия, боеприпасов и горючего, в связи с успешным, стремительным продвижением Красной Армии, вынуждена часто менять аэродромы и летать в расположение окруженных издалека. К тому же германская транспортная авиация несет огромные потери в самолетах и экипажах от русской авиации. Ее помощь окруженным войскам становится нереальной. Положение ваших окруженных войск тяжелое. Они испытывают голод, болезни и холод. Суровая русская зима только начинается, сильные морозы, холодные ветры и метели еще впереди, а ваши солдаты не обеспечены зимним обмундированием и находятся в тяжелых антисанитарных условиях. Вы как командующий и все офицеры окруженных войск отлично понимаете, что у вас нет никаких реальных возможностей прорвать кольцо окружения. Ваше положение безнадежное и дальнейшее сопротивление не имеет никакого смысла. В условиях сложившейся для вас безвыходной обстановки, во избежание напрасного кровопролития, предлагаем вам принять следующие условия капитуляции:

1) Всем германским окруженным войскам во главе с вами и вашим штабом прекратить сопротивление;

2) Вам организованно передать в наше распоряжение весь личный состав, вооружение, всю боевую технику и военное имущество в исправном состоянии. Мы гарантируем всем прекратившим сопротивление офицерам, унтер-офицерам и солдатам жизнь и безопасность, а после окончания войны возвращение в Германию или любую страну, куда изъявят желание военнопленные. Всему личному составу сдавшихся войск сохраняем военную форму, знаки различия и ордена, личные вещи, ценности, а высшему офицерскому составу и холодное оружие. Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам немедленно будет установлено нормальное питание. Всем раненым, больным и обмороженным будет оказана медицинская помощь. Ваш ответ ожидается в 15 часов 00 минут по московскому времени 9 января 1943 года в письменном виде через лично вами назначенного представителя, которому надлежит следовать в легковой машине с белым флагом по дороге разъезд Конный - станция Котлубань. Ваш представитель будет встречен русскими доверенными командирами в районе "Б" - 0,5 км юго-восточнее разъезда 564 в 15 часов 00 минут 9 января 1943 года При отклонении вами нашего предложения о капитуляции предупреждаем, что войска Красной Армии и Красного Воздушного флота будут вынуждены вести дело до уничтожения окруженных войск, а за их уничтожение вы будете нести ответственность.


Представитель Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии
генерал полковник артиллерии
Воронов

Командующий войсками Донского фронта
генерал-лейтенант
Рокоссовский

7 января 1943 года Верховное Главнокомандование Красной Армии сообщило по радио командующему 6-й армии о предстоящем прибытии трех парламентеров.
Армия согласилась принять их. На следующий день с северного участка нашего фронта доложили: парламентеры приближаются к нашему переднему краю.
Одновременно советские громкоговорители начали передавать текст предложения о капитуляции. С самолетов с красными звездами были сброшены листовки. Несколько позже офицер LI армейского корпуса передал генерал-полковнику Паулюсу врученные парламентерами условия капитуляции.

Тогда же стало известно, что генерал Хубе приземлился в Питомнике. Мы с нетерпением ожидали его прибытия на командный пункт армии.
Украшенный дубовыми листьями и мечами к Рыцарскому кресту генерал прямо с аэродрома направился к Паулюсу.
В присутствии Шмидта он доложил о своей беседе с Гитлером. Когда вслед за этим меня вызвали к командующему, Хубе уже отправился на свой командный пункт.

— Я познакомлю вас с доставленными генералом Хубе сведениями, чтобы вы были в курсе намерений Главного командования сухопутных сил, — сказал мне Паулюс.
— Фюрер планирует новое деблокирующее наступление со значительно большими силами, чем имелись в распоряжении Гота.
Для этого в тылах вновь создаваемого фронта на юге должны сосредоточиться танки. Часть из них скоро прибудет. Разумеется, переброска этих сил потребует известного времени.
По-видимому, раньше середины февраля ожидать начала наступления не приходится. Гитлер обещал немедленно реорганизовать и значительно улучшить снабжение по воздуху.
В этой части план верховного командования можно только приветствовать.
Однако теперь следует большое "но": эти мероприятия могут быть осуществлены лишь в том случае, если удастся создать новую линию обороны на юге и без больших потерь вывести с Кавказа группу армий "А". Поэтому 6-я армия должна продолжать сковывать как можно больше сил противника.
Для нас это означает, следовательно, держаться безоговорочно. Гитлер согласился лишь с сокращением территории котла, если оно окажется необходимым.

— Разрешите задать несколько вопросов, господин генерал-полковник? Каково в настоящее время положение вне котла, на участке все расширяющегося прорыва противника? Где проходит линия фронта на юге? Какие силы имеются, чтобы закрыть брешь, образовавшуюся в результате поражения армий наших союзников?
— Эти же вопросы я задал Хубе. Однако он не смог дать удовлетворительного ответа. Ставка фюрера, как и группа армий "Дон", ограничивается некоторыми общими данными. Достоверно известно лишь, что группа армий "А" отходит в направлении на Ростов. Самое печальное для меня то, что армии и дальше придется терпеть лишения. Обещание улучшить снабжение я считаю более чем неопределенным. Но скажите сами, Адам, что я могу делать, как не выполнять приказ о продолжении сопротивления?


— Чтобы продолжать сопротивление, нужно накормить армию. Кроме того, необходимо перебросить самолетами достаточно боеприпасов, горючего и медикаментов. Капитан Тёпке уже восемь дней как вылетел из котла. Я убежден, что он делает все, чтобы улучшить наше снабжение. Однако положение почти не изменилось. Чтобы продолжать сопротивление, у нас попросту нет необходимых условий. В конце концов, перед нами противник. Летчики сообщают, что противовоздушная оборона русских за последние недели значительно усилилась. Количество сбитых самолетов растет, маршруты полетов удлиняются. Многие машины подбиты и требуют ремонта.


Простите, господин генерал-полковник, если новое обещание Гитлера улучшить снабжение по воздуху я назову не только неопределенным, но и более чем легкомысленным. Никакого доверия к этим вечно обнадеживающим обещаниям у меня не осталось.
Паулюс остолбенело посмотрел на меня.

— За последние дни вы сильно сдали, мой дорогой Адам. Куда девался ваш обычный оптимизм? Разумеется, армия сможет продержаться до названного Хубе срока освобождения только в том случае, если она в достаточном количестве и без перебоев будет получать все необходимое.
Я не скрываю, что в этом отношении настроен скептически. Но, во-первых, я не знаю, какие авиатранспортные резервы имеются у верховного командования; во-вторых, я не отвечаю за выполнение этих обещаний; в-третьих, приказами вышестоящих инстанций я лишен свободы действий. Поэтому-то я и запросил решения Главного командования сухопутных сил по поводу предложения Красной Армии о капитуляции. Полагаю, что скоро получу ответ.

Обер-лейтенант Циммерман доложил, что командиры корпусов собрались в соседнем помещении. Я ушел в свой блиндаж.
Позднее начальник инженерной службы армии полковник Зелле, участвовавший в совещании, рассказал мне, как оно происходило. Все командиры корпусов уже знали текст предложения о капитуляции. Паулюс ознакомил их также с сообщением Хубе и попросил высказать свои соображения. Все единогласно высказались против капитуляции и заверили, что таково, же мнение командиров дивизий. Между тем прибыл ответ Главного командования сухопутных сил. Он гласил: "Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии".
Паулюсу снова было отказано в свободе действий, о которой он просил. Группа армий "Дон" разделяла точку зрения главного командования.
Генерал-майор Шмидт сделал выводы, вытекавшие для армии из сообщения Хубе и отклонения капитуляции, приказал еще раз прочесать все штабы, тыловые службы и лазареты с целью формирования дополнительных сводных подразделений и укрепления фронта. Он приказал также оборудовать новые позиции на западном участке фронта, уже намеченные начальником инженерной службы Зелле. Парламентеров противника встречать огнем, добавил еще Шмидт.


После полудня 9 января Паулюс обратился к войскам с воззванием. Он отверг предложение о капитуляции как вражескую пропаганду, имевшую целью подорвать моральное состояние солдат.
Ни один человек в армии, требовал командующий, не должен верить советским листовкам. Необходимо стойко отражать атаки противника, пока немецкие танковые соединения не начнут наступление и не войдут в соприкосновение с нами.
Уже не впервые обманчивая надежда на прорыв окружения извне и страх перед пленом вновь подстегнули волю к упорному сопротивлению. Даже раненые снова взялись за оружие.

Все же одно событие вызвало недовольство в войсках, в том числе у генералов. Генерал Хубе не успел вернуться к своим обязанностям, как Главное командование сухопутных сил приказало, чтобы он немедленно вылетел из окружения. Ему поручалась реорганизация снабжения 6-й армии вне котла. Это было весьма парадоксально.
Командиру танкового корпуса поручали задачу, которую лучше мог выполнить специалист-интендант.
С этой же целью командование армии несколько недель назад направило в штаб группы армий обер-квартирмейстера полковника Баадера.
Был ли вызов Хубе следствием посещения им ставки Гитлера? Почему улетел именно он?
Примерно такие вопросы задавали мне генералы и офицеры, причем они не скрывали своего возмущения. Я же знал не больше, чем было сказано в приказе о его вылете.
В ночь на 10 января генерал Хубе улетел.

(В январе 1943 - начальник штаба ОКХ)

Оперативное управление моего штаба и офицеры различных служб были убеждены, что Сталинград удержать нельзя, а регулярное снабжение армии по воздуху наладить невозможно. Я приказал по каждому виду снабжения подготовить данные, на которых основывались эти выводы, в форме таблиц, диаграмм, схем и т. д.
Теперь не могу привести по памяти точные цифры, приведенные офицерами штаба, но общее количество необходимых предметов снабжения я помню.
Если учесть запасы предметов снабжения, находившиеся в районе окружения, то 6-я армия нуждалась в доставке по воздуху ежедневно 600 тонн грузов.
Минимум предметов снабжения, на который 6-я армия могла существовать (испытывая большие лишения и прибегая к такому крайнему средству, как использование всех лошадей для питания личного состава), составлял 300 тонн. Но этот минимальный груз нужно было доставлять каждый день, несмотря на условия погоды, которые вряд ли могли быть благоприятными в это время года. Поэтому, чтобы поддерживать боеспособность 6-й армии, следовало ежедневно доставлять ей по крайней мере 500 тонн предметов снабжения в те дни, когда самолеты могли садиться и взлетать в районе окружения.
Эти факты и были отражены в таблицах, подготовленных моими штабными офицерами. Как только таблицы были готовы, я опять попросил у Гитлера аудиенции, и снова он принял меня поздно ночью. Гитлер держался холодно: очевидно, наш спор прошлой ночью не был забыт. Мне удалось заинтересовать его цифрами, и он позволил мне закончить доклад, необходимый для того, чтобы разъяснить значение приведенных мною статистических данных. Свои объяснения я закончил словами:
— Детальное изучение фактов заставляет сделать вывод, что снабжение 6-й армии по воздуху невозможно. Холодно взглянув на меня, Гитлер сказал:
— Рейхсмаршал заверил меня, что это возможно. Я повторил, что это неосуществимо, и тогда Гитлер произнес: — Очень хорошо. Пусть он сам убедит вас. Он послал за главнокомандующим военно-воздушными силами. Когда Геринг пришел, фюрер спросил:
— Геринг, можно ли осуществлять снабжение 6-й армии по воздуху?
Подняв правую руку, Геринг торжественно продекламировал:
— Мой фюрер, я не сомневаюсь, что ВВС справятся со снабжением 6-й армии.
Гитлер торжествующе взглянул на меня, но я еще раз повторил:
— Военно-воздушные силы не справятся с выполнением этой задачи.
Рейхсмаршал сердито нахмурил брови и сказал:
— Вы не компетентны в данном вопросе.
Повернувшись к Гитлеру, я спросил:
— Мой фюрер, разрешите задать рейхсмаршалу вопрос?
— Пожалуйста.
— Господин рейхсмаршал, — начал я, — вы знаете, сколько тонн предметов снабжения необходимо будет перебрасывать по воздуху каждый день?
Очевидно, Геринг был смущен моим вопросом. Бросив на меня негодующий взгляд, он сказал:
— Я не знаю, но офицерам моего штаба это известно.
Я продолжал:
— Учитывая запасы у 6-й армии предметов снабжения, а также принимая во внимание, что будут удовлетворяться только минимальные потребности войск, ежедневно потребуется перебрасывать 6-й армии 300 тонн грузов. Но так как летать можно будет не каждый день (в этом я сам убедился прошлой зимой), нам придется доставлять 6-й армии около 500 тонн грузов в каждый летный день.
Геринг ответил:
— Я могу это сделать.
Тут я не выдержал и крикнул:
— Мой фюрер, это ложь!
Гробовая тишина воцарилась в комнате. Геринг побелел от бешенства. Гитлер, недоумевая и удивляясь, смотрел то на меня, то на Геринга. Наконец, он обратился ко мне:
— Рейхсмаршал представил мне свои соображения, и я не могу не верить ему, поэтому мое решение остается неизменным.
— Тогда у меня к вам другая просьба, — сказал я.
— Что же вы хотите?
— Вы мне позволите каждый день доставлять вам сводку о количестве предметов снабжения, переброшенных 6-й армии за предыдущие сутки? — спросил я.



Нетрудно было понять, что если русские продолжат наступление, то вскоре они достигнут Ростова, а в случае захвата ими Ростова всей группе армий "А" грозит неминуемая опасность окружения. Следовало принять необходимые меры предосторожности, поэтому я договорился со штабом группы армий "А" о разработке подробного плана отхода двух армий — 17-й полевой и 1-й танковой.
Все это было сделано без ведома Гитлера. Если бы он узнал об этом, я мог бы поплатиться жизнью.
Я хотел провести такую подготовку, чтобы, получив приказ об отходе, обе эти армии были в состоянии немедленно выполнить его.
В то время во многом можно было усомниться, но в одном я был совершенно уверен, если Гитлер когда-нибудь отдаст приказ об отходе группы армий "А", то он сделает это лишь в самый последний момент. Поэтому каждая минута была на счету, и малейшее промедление в связи с разработкой плана могло решить судьбу кавказской группы армий.
Когда попытка деблокировать Сталинград потерпела неудачу, я вторично попытался получить санкцию Гитлера на эвакуацию войск с Кавказа.
Он отказался меня слушать и тогда, и в следующие дни, когда я обращался к нему по этому неотложному делу. В конце декабря он все же, по-видимому, сдался. Как-то раз наедине с ним я описал сложившуюся на юге обстановку и закончил свое сообщение так: "Если вы теперь же не отдадите приказ об отступлении с Кавказа, то вскоре нам придется пережить второй Сталинград".
Казалось, это произвело впечатление на Гитлера, и я должен был непременно использовать его нерешительность. Мне удалось буквально выжать из него согласие. "Хорошо, — сказал он, наконец, — отдайте соответствующее приказание". Выйдя из комнаты, я прямо из приемной Гитлера по телефону отдал приказ об отступлении. Я распорядился, чтобы приказ был передан войскам немедленно и чтобы их отход начался тотчас же.

(В январе 1943 - рейхсминистр вооружений нацистской Германии)
...положение наших войск ухудшилось. Цайтцлер стал еще настойчивее, а атмосфера на оперативном совещании — мрачнее. Даже Гитлер выглядел усталым и подавленным. Впервые он заговорил о прорыве и потребовал сведения о том, сколько тонн припасов необходимо поставлять каждый день, чтобы сохранить боеспособность более двухсот тысяч солдат.
Двадцать четыре часа спустя судьба окруженной армии была окончательно решена. На совещании появился Геринг, бодрый и сияющий, словно опереточный тенор, играющий роль победоносного рейхсмаршала. Подавленный Гитлер с мольбой в голосе спросил его: «Можно ли обеспечить снабжение сталинградской армии по воздуху?»
Геринг щелкнул каблуками и торжественно произнес: «Мой фюрер! Я лично гарантирую снабжение Сталинграда. Можете на меня положиться!»
Как позже рассказал мне Мильх, в Генеральном штабе военно-воздушных сил рассчитали, что снабжение окруженной группировки невозможно.

Цайтцлер мгновенно высказал свои сомнения, но Геринг возразил, что все необходимые расчеты — дело исключительно военно-воздушных сил.
Гитлер, как правило, педантично вникавший во все мелочи, в тот день даже не спросил, откуда возьмутся необходимые для операции самолеты. Обещание Геринга его взбодрило, и он обрел прежнюю решительность: «Значит, Сталинград можно удержать! Глупо продолжать болтовню о прорыве 6-й армии. Она потеряет все тяжелое вооружение и станет небоеспособной. 6-я армия остается в Сталинграде!»
Хотя Геринг прекрасно понимал, что судьба окруженной в Сталинграде армии зависит от его обещания, 12 декабря 1942 года он разослал своим подчиненным приглашения на оперу Рихарда Вагнера «Мейстерзингеры», исполнявшуюся в честь открытия восстановленного здания Берлинской государственной оперы.
Мы явились на спектакль в вечерних костюмах или парадных мундирах и расселись в большой ложе фюрера. Веселый сюжет оперы резко контрастировал с событиями на фронте, и я бранил себя за то, что принял приглашение.
Через несколько дней я вернулся в Ставку фюрера. Цайтцлер теперь ежедневно отчитывался о том, сколько тонн продовольствия и боеприпасов 6-я армия получает по воздуху, что составляло ничтожную долю от обещанного. Гитлер постоянно призывал Геринга к ответу, но тот с прежним постоянством находил оправдания: из-за плохой погоды, тумана, мороза или снежного бурана невозможно поднять в воздух столько самолетов, сколько планировалось, но как только погода улучшится, обещанное количество продовольствия, горючего и боеприпасов будет непременно доставлено.
А пока в окруженных войсках снова уменьшили нормы довольствия. В буфете Генштаба Цайтцлер демонстративно требовал такой же паек и заметно худел.

Через несколько дней Гитлер заявил, что начальнику Генштаба непозволительно истощать себя, демонстрируя солидарность с войсками, и приказал Цайтцлеру питаться нормально. Однако на несколько недель фюрер наложил запрет на коньяк и шампанское. Настроение в Ставке становилось все более подавленным, лица офицеров превращались в скорбные маски, часто воцарялось молчание. Никто не хотел говорить о постепенном уничтожении армии, всего лишь несколько месяцев назад столь победоносной.
Гитлер продолжал надеяться. Он все еще уповал на лучшее во время моего следующего визита в Ставку со 2 по 7 января, хотя контрнаступление, организованное по его приказу для того, чтобы прорвать кольцо вокруг Сталинграда и доставить необходимые припасы погибающей армии, провалилось две недели назад.

Правда, еще теплилась надежда на решение об эвакуации 6-й армии из котла.
Как-то, когда я ждал в помещении рядом с комнатой оперативных совещаний, я услышал, как Цайтцлер буквально умолял Кейтеля хотя бы сейчас помочь ему убедить Гитлера отдать приказ об эвакуации. Это последний момент, когда еще можно предотвратить страшную катастрофу, говорил Цайтцлер. Кейтель торжественно пообещал Цайтцлеру поддержать его, но во время совещания, когда Гитлер вновь подчеркнул, как важно отстоять Сталинград, Кейтель прошествовал к карте и, указав на крохотный район города, окруженный широкими красными кольцами, взволнованно воскликнул: «Мой фюрер, мы удержим город!»

(В декабре - январе 1942 - офицер штаба 8 армейского корпуса 6 армии)
Мало-помалу на всех участках «котла» разговоры о подходившем Манштейне прекратились. У нас в штабах больше уже не было новых известий о том, как развивается операция по освобождению окруженной армии, которые мы могли сообщить в части. Да это и не поощрялось, а потом и вовсе было запрещено. Об общей обстановке на фронте мы и сами теперь знали мало. Наши тягостные будни со всеми их страданиями, лишениями, хлопотами и опасностями напоминали о себе каждую минуту и требовали предельного напряжения сил. Разумеется, некоторые горячие головы на передовой долго еще судачили о самых невероятных планах выхода нашей армии из кольца. Но разговоры эти, понятное дело, были порождены своеобразным «оптимизмом отчаяния», цеплявшимся за любую соломинку и принимавшим желаемое за действительное. Впрочем, иногда это было лишь плодом болезненного воображения. Так, возникали иногда дикие слухи: находились люди, уверявшие, что они явственно слышали из-за русских позиций с той стороны Дона нарастающий гром нашей артиллерии и далекий лязг и скрежет гусениц спешивших нам на выручку танков.

В новогодний вечер, часа за два до полуночи, затихший фронт словно ожил: кругом все гремело, грохотало, трещало. Я выбежал из землянки и застыл в изумлении: жуткое и одновременно захватывающее зрелище предстало перед моим взором. Русские решили на свой лад отпраздновать Новый год и сделать нас свидетелями своего торжества. Противник открыл огонь из всех стволов, по всему фронту «котла», сопровождая этот адский концерт фантастическим фейерверком. Трассирующие пули и снаряды охватили все небо над нами гигантским кругом, воспроизводившим очертания нашего «котла». Таким образом, русские наглядно продемонстрировали свое подавляющее превосходство и. предчувствуя свой грядущий триумф, зримо показали нам стены тюрьмы, из которой мы уже не могли вырваться. Мы как бы воочию увидели протянувшиеся в небо огненные прутья огромной круглой клетки, в которую нас заперли, и в которой должна была погибнуть вся наша армия.

Новый год начался трескучими морозами, которые еще более усугубили многообразные страдания и лишения окруженных. Дневной паек хлеба был снижен до 50 граммов на человека. Лютая стужа, муки голода, эпидемии и смертоносный огонь противника, казалось, заключили боевой союз друг с другом. Дизентерия и тиф напрочно поселились в «котле», вши заедали нас, смерть гуляла вдоль и поперек. Ее штаб-квартирой сделались многочисленные перевязочные пункты и полевые госпитали — эти последние пристанища обреченных, где стоял стон и зубовный скрежет. Число раненых и больных угрожающе росло. Но и на передовой смерть чувствовала себя вольготно. За истекшие 50 дней сражения в «котле» она собрала обильную жатву — окруженная армия таяла. Мы потеряли за эти дни примерно треть личного состава. Перед прорывом русских, в канун окружения, армия насчитывала более 300 тысяч человек, теперь у нас оставалось около 200 тысяч.

Генерал Хубе, командир соседнего танкового корпуса, тем временем вылетал в ставку и лично докладывал Гитлеру об отчаянном положении окруженной армии, и, прежде всего, о катастрофе со снабжением по воздуху. Старый танкист слыл у нас человеком неробкого десятка, открытым и прямым. «Такой уж не постесняется сказать и высшему начальству правду в глаза! Он при случае и кулаком по столу стукнет! Как знать, быть может, ему удалось добиться в ставке принятия срочных мер по спасению нашей армии. Должно же, в конце концов, что-то произойти», — так говорили у нас в те дни. С нетерпением и пробудившейся слабой надеждой мы ожидали возвращения Хубе в «котел». Но вот он прилетел назад и вскоре о плачевных результатах его поездки заговорили во всех наших штабах. Ничего, решительно ничего он не привез. Луч надежды погас.

Танковый генерал стал поговаривать о том, что нужно воздвигнуть «последний бастион». Генерал приказал вырыть ему личный окоп на передовой в расположении одной из частей его корпуса и заявил, что в этом окопе он будет сражаться бок о бок со своими солдатами до тех пор, пока всех их не убьют в рукопашном бою. Впрочем, что касается его самого, то до этого дело не дошло. Вскоре Хубе по приказу ставки вновь вывезли из «котла», на сей раз окончательно. В тылу он получил ряд новых ответственных заданий, в *частности ему было поручено реорганизовать снабжение окруженной 6-й армии по воздуху.

Пошла вторая неделя января. В те дни произошло новое неожиданное событие, выбившее всех нас из колеи. В один прекрасный день среди «разведывательных данных», громоздившихся на моем столе, — всех этих карт, донесений, трофейных документов, пропагандистских воззваний противника — я обнаружил печатную листовку, составленную на отличном немецком языке. Она-то и вывела нас из равновесия. На передовой такие листовки в тот день собирали сотнями. Ветер гнал их по заснеженной степи, и они кружились над сугробами, цепляясь тут и там за обледенелые стебли прошлогодней травы. По-видимому, советские легкие самолеты — «швейные машинки», как мы их называли, — обычно нудно стрекотавшие над нашими головами и швырявшие лишь небольшие «беспокоящие» фугаски, прошедшей ночью сбросили тысячи листовок на наши позиции. Это было предложение капитулировать, которое Советское Верховное командование направило нашей окруженной армии. Авторы документов обращались к командующему армией Паулюсу, произведенному тем временем в генерал-полковники, и ко всем немецким офицерам и солдатам, сражающимся в районе Сталинграда. Обращение было подписано генерал-полковником артиллерии Вороновым, представителем Верховного командования Красной Армии на берегах Волги, и командующим Донским фронтом генерал-лейтенантом Рокоссовским, которому, судя по всему, были подчинены теперь все окружавшие нас соединения противника.

.....мне было достоверно известно, что наше сопротивление еще приковывало к «котлу» несколько полноценных русских армий, в том числе ударные и крупные артиллерийские соединения. В случае нашей капитуляции Советское командование получало возможность немедленно бросить эти соединения в бой на других участках фронта, занимаемых группой армий «Дон», положение которой было и без того достаточно серьезным. Позволительно ли было в таких условиях вообще думать о капитуляции? Совместимо ли с нашей воинской честью? Без сомнения, долго мы не продержимся. Но, быть может, сопротивляясь еще какое-то время, наша армия выполняет важную стратегическую задачу, которой мы не можем понять, ибо слабо представляем себе общую обстановку на фронте? Ведь доходили же до нас слухи об отступлении наших армий с Кавказа. Быть может, стратегическая и оперативная необходимость и иные соображения высшего порядка властно требовали, чтобы мы продолжали безнадежную для нас борьбу? Капитуляция избавляла нас от почти неминуемой гибели в последнем безнадежном бою, но оправдывало ли это саму капитуляцию? Не противоречил ли подобный шаг нашим воинским традициям с их раз и навсегда установленными понятиями чести и долга? В те дни мысли обо всех этих дьявольских проблемах войны преследовали меня неотступно

(В январе 1943 - начальник штаба 52 армейского корпуса гр. армий "Б")
Безответственный доклад обоих высших военачальников германских ВВС был возможен и был встречен без возражений потому, что главное командование уже привыкло нарушать моральные законы заботы о подчиненных. Поскольку высокий боевой дух и способность быстро восстанавливать свои силы все время компенсировали ошибки главного командования, оно, вместо того чтобы исправить их в связи с неудачами на фронте, воспринять их как предостережение, побуждалось к новым безответственным шагам.
На вопрос о снабжении окруженной 6-й армии можно было ответить 24 ноября 1942 г. так же ясно, как и сегодня. Об этом свидетельствует записка командующего группой армий «5» от 22 ноября{64}. В этой записке ясно сказано, что обеспечить снабжение армии невозможно

По подсчетам Г. Шрётера, 6-я армия 25 ноября 1942 г. насчитывала 284 000 человек, а 24 января еще имела в своем составе 255 000 человек. Так как в первую цифру вошли также войска, находившиеся вне кольца окружения, то мы в наших расчетах исходим из цифры в 250 000 человек.
24 ноября б-я армия имела еще около 8000 лошадей, около 1800 орудий и по крайней мере 10000 автомашин.
Исходя из этого, можно подсчитать ежедневный расход продовольствия, боеприпасов и горючего:
На 250 000 человек по 1,225 кг ------------------------------------------------------------------------306 т продовольствия

На 1 800 орудий при расходе в день 10 снарядов---------------------------------------------540 т боеприпасов

На 10000 моторов при норме расхода горючего в день 10 л,
причем предполагается, что бóльшая часть их не работает -------------------------100 т горючего

Всего 946 т
В этих подсчетах не учтены 8000 лошадей, боеприпасы для стрелкового оружия всех видов, инженерное имущество, материалы для ремонтно-восстановительных работ, санитарное имущество, обмундирование и полевая почта, хотя без всего этого нельзя обойтись. Если учесть все это, то итог возрастает до 1200 т в сутки. При этом не трудно убедиться, что расход боеприпасов и горючего предусмотрен минимальный. Возражение относительно того, что расход продовольствия в условиях окружения можно было бы еще сократить, так как войска почти совсем не передвигались, необоснованно, так как необходимо было сохранить, а частично и восстановить полную боеспособность 6-й армии. Она ведь должна была снова вести боевые действия, и поэтому, не говоря уже об обязательствах, вытекающих из требований человечности, было недопустимо сокращать ее паек наполовину. Кроме того, в любое время следовало ожидать наступления превосходящих сил противника с разных направлений; уже по одному этому 6-я армия должна была сохранить полную боеспособность, а также иметь резервы боеприпасов и горючего.
Когда руководители ВВС сделали свой имевший роковое значение доклад, они, очевидно, имели перед глазами пример Демянска, где с января по май 1942 г. было окружено около 100000 человек из состава группы армий «Север». Там благодаря резкому сокращению норм выдачи продовольствия и всех других видов снабжения до почти недопустимого минимума удалось сохранить жизнь личного состава при помощи снабжения по воздуху. Но в районе окружения 6-й армии обстановка была с самого начала менее благоприятной. Во-первых, объединение, которое необходимо было снабжать, было в 2 1/2 раза больше. Далее, в Демянске расстояние от баз авиации составляло 60–80 км, а базы самолетов, снабжавших 6-ю армию, даже в первый, наиболее благоприятный период были расположены в три раза дальше.

Странно всё-таки обвинять Геринга в ошибке школьной арифметики - неправильному расчёту перевозочных мощностей транспортной авиации Германии. И ,особенно, в упорном отстаивании ошибочных расчётов ,которые в первые же дни работы авиамоста всем стали очевидны.
Это как раз тот случай ,когда к ответственности за тяжёлое решение - оставить армию Паулюса на месте в Сталинграде, необходимость и очевидность которого ВСЕ информированные военные осознавали и внутри себя поддерживали, привлекают исключительно мертвых злодеев, приписывая им ещё и всем очевидные глупости и тупое упрямство.

http://militera.lib.ru/memo/german/manstein/12.html
Э.Манштейн:"...генерал Паулюс не использовал тогда последнего шанса, если он колебался и, в конце концов, предпочел не идти на риск, то причиной этого было, несомненно, сознание лежавшей на нем большой ответственности. Эту ответственность командование группы армий стремилось снять с него своим приказом, но он, тем не менее, не мог сложить ее с себя ни перед своей совестью, ни перед Гитлером...
9 января противник предложил 6 армии капитулировать. По приказу Гитлера это предложение было отклонено.
Я не думаю, чтобы меня можно было обвинить в некритическом отношении к военным решениям и мероприятиям Гитлера. Но в этом случае я целиком поддерживаю его решение, так как в тот момент оно было продиктовано необходимостью, как бы тяжело оно ни было с чисто человеческой точки зрения. Я не говорю уже о том, что по представлению настоящего солдата армия не имеет права капитулировать, пока она еще хотя в какой-то степени способна вести бой. Отказаться от этой точки зрения означало бы отрицать вообще основные принципы ведения войны..

Для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом. Единственным оправданием для капитуляции было бы отсутствие у армии боевой задачи, то есть полная бессмысленность дальнейшего сопротивления. Но здесь-то мы и касаемся существа этого вопроса и находим оправдание тому, что Гитлер запретил 6 армии капитулировать и что командование группы армий не ходатайствовало об отмене этого запрещения. 6 армия — как бы бесперспективно ни было ее сопротивление в будущем — еще должна была в течение возможно большего времени играть решающую роль в развитии общей оперативной обстановки. Она должна была стремиться возможно дольше сковывать противостоящие ей силы противника...."

29 декабря 1942 года
Прошедшей ночью фюрер принял решение отвести войска групп армий «А» и «Дон» и объединить их под командованием генерал-фельдмаршала фон Манштейна. Утром был издан соответствующий приказ. Прибывший в штаб-квартиру фюрера командир XIV танкового корпуса генерал танковых войск Хубе доложил о ситуации в районе Сталинграда. 6-й армии необходимо не менее 300 тонн снабженческих грузов в сутки. Армия стремится остаться на своих оборудованных позициях. Генерал-квартирмейстер сухопутных войск получил указание фюрера организовать подвоз армии усиленного питания, так как запасы мяса будут израсходованы не позднее конца января. Главнокомандующий на западе вчера вечером получил приказ немедленно отправить на восток 3 дивизии СС вместе со штабом корпуса СС. Они будут использованы на месте, чтобы деблокировать 6-ю армию.

Дуче приказал генерал-фельдмаршалу Роммелю немецко-итальянскую танковую армию, которая все еще стояла в районе Буерат-эль-Сун, отвести по частям на позиции в Тунисе в районе Габеса. Они не защищены с фланга, и соляные болота, которые тянутся западнее Габеса по обе стороны Кебили, проходимы. В Тунисе немецко-итальянские войска стоят на линии Матер – северо-восточнее Меджез-эль-Баб – Пон-дю-Фахс – Джебибина – Джебель-бу-Дабус – северо-восточнее Пишона. Фронт разделен на четыре участка. На участке А (Матер) стоит группа фон Бройха, на участке В (Меджез-эль-Баб) – 10-я танковая дивизия, на участке С – дивизия «Суперга» и на участке D – дивизия «Империали».

1 января 1943 года
Сегодня 1-я танковая армия начала отход от противника. 3-я и 13-я танковые дивизии должны использоваться для защиты глубокого фланга армии на северном крыле. Там они будут вместе с 16-й моторизованной дивизией защищать глубокий южный фланг группы армий «Дон». План Генерального штаба сухопутных сил 97-ю дивизию из 17-й армии перебросить в район Сальска, чтобы создать там оборонительный фронт против атакующих по обе стороны железной дороги русских, фюрером не был одобрен. Он видел огромную опасность в ударе противника с севера на Ростов и потому желал, чтобы 7-я танковая дивизия (находившаяся в процессе транспортировки с запада на восток) была введена в действие именно там. Расположенная на правом крыле 4-й танковой армии группа Аулеба оставила Элисту и заняла новые позиции в 15 километрах юго-западнее города. Противник вторгся в брешь между находившейся на северном крыле LVII танкового корпуса 17-й танковой дивизией и Доном, и его передовые части вышли в район Цимлянской. Правое крыло группы Холлидта отступило за Цимлю, левое вело бои в районе населенного пункта Морозовск, группа Фреттер-Пико – в среднем и верхнем течении Калитвы.

2 января 1943 года
После объявленной 1 января 1943 года директивы дуче генерал-фельдмаршалу Роммелю и маршалу Бастико немец ко-итальянская танковая армия должна уйти с позиций у Буерата, и пройдет не менее трех недель, прежде чем она достигнет позиций Хомса и восточного фронта Триполи.

4 января 1943 года
Отход групп армий «А» и «Дон» частично сопровождался тяжелыми боями. Относительно распределения сил противника в южной части Восточного фронта четкой картины нет. 1-ю танковую армию, по-видимому, преследуют крупные силы, перед группами армий «Дон» и «В» участок главного удара не определяется. Вероятно, у противника возникли трудности со снабжением из-за удержания немцами района Сталинграда.

6 января 1943 года
В районе Сталинграда ситуация со снабжением и состояние 6-й армии значительно ухудшились. Положение с топливом и боеприпасами критическое. Люфтваффе завезено 4-го около 250 тонн и сегодня 45 тонн. 4-й танковой армии пришлось прервать начавшееся успешно наступление через Сал из-за значительного превосходства противника. Армейская группа Холлидта должна отступить только за Кагальник и впоследствии удерживать этот участок. Фюрер ожидает в ближайшем будущем сильное вражеское наступление против 2-й венгерской армии с направлением главного удара в районе Свободы и приказал усилить войска 250 75-мм противотанковыми орудиями.

8 января 1943 года
6-я армия получила 5-го 150 тонн, 6-го – 45 тонн, в ночь на 7-е – 75 тонн и 7 января – 40 тонн снабженческих грузов. 4-я танковая армия продвигается к верховьям Маныча. Группа Холлидта беспрепятственно заняла позиции на Кагальнике. Отдел иностранных армий Генерального штаба сухопутных сил констатировал рост вражеских резервов, однако речь идет не о новых формированиях, а о соединениях, выведенных с фронта для отдыха и пополнения.

10 января 1943 года
В Сталинград завезено 7-го – 115 тонн, 8-го – 99 тонн, в том числе 61 тонна продовольствия, 9-го – 196,5 тонны, в том числе 101,1 тонны продовольствия. 9 января вылетело 800 раненых. Сегодняшний пищевой рацион солдат 6-й армии состоит из 75 граммов хлеба, 200 граммов конины, включая кости, 12 граммов жира, 11 граммов сахара и 1 сигареты. До 20 января будут забиты все лошади.

Сообщение отредактировал Konstanten - 24.10.2012, 13:38

[Konstanten]

10 января 1943

Операция "Кольцо"

В 7 часов 50 минут по телефонным линиям с пункта командарма (65 армии ), растекаясь по черным змейкам проводов, понеслось: «Оперативно! Сверить часы!»
Потом, после небольших пауз, одна за другой над притихшей степью прозвучали команды: «Натянуть шнуры!» и, наконец, «Огонь!» Ровно в 8 часов 5 минут залп тысяч орудий разорвал тишину морозного утра..... Артиллерия заработала необыкновенно дружно. 55 минут без малейшего перерыва, то немного утихая, то вновь усиливаясь, бушевал огонь.
В расположении противника творилось что-то невообразимое. Такого не наблюдалось и 19 ноября. На этот раз мы имели артиллерии куда больше, да и огонь ее был организован лучше.
Мощные огневые налеты сменялись периодами разрушения. После этого на противника вновь обрушивался ураган очередного огневого налета.

Орудийные расчеты работали с огромным напряжением. С наблюдательного пункта было хорошо видно, как артиллеристы сбрасывали мешавшие им полушубки и шинели.
Наши офицеры, находившиеся в это время на огневых позициях, рассказывали, что, несмотря на мороз, у солдат на гимнастерках выступала соль, а лица были мокрые от пота.
На пункте командарма собралось очень много наблюдателей, даже повернуться было трудно. Поэтому, взяв с собой начальников отделов, я перешел на ближайший дивизионный наблюдательный пункт. Оттуда было еще лучше видно, как артиллерия вспахивала оборону противника на глубину 4, 5 и даже больше километров.

Вспоминая о тех далеких днях, я удивлялся методу, которым пользовались тогда немецкие артиллеристы. Они последовательно обрабатывали сначала первую, потом вторую, третью и четвертую траншеи. От такой артиллерийской подготовки легко было уберечься. Когда немецкая артиллерия открывала огонь по первой траншее, в остальных все уже знали, что нужно уходить в укрытия. И когда огонь доходил до них, его эффективность была не так уж велика. Немцы не использовали такой фактор, как внезапность открытия огня по всем траншеям и другим объектам обороны. Кроме того, мы знали, что после обработки траншеи огонь артиллерии не вернется назад. Нам можно было спокойно и уверенно готовиться к отражению вражеских атак. И мы отражали их успешно. У немцев во всем сказывались присущие им аккуратность и верность шаблону, весьма вредному в бою.

Да, наша артиллерия действовала совсем иначе, и от ее губительного огня не так-то легко было уберечься. Такого мощного огня артиллерии нам еще не приходилось наблюдать.
Даже Н. Н. Воронов, которому довелось побывать на многих фронтах и наблюдать не одну артиллерийскую подготовку, после первого огневого налета сказал, что никогда еще не видел такой мощности и организованности огня. Короче всех, но достаточно убедительно высказывались солдаты: «Вот это огонь!». И действительно, после первого же налета вся огневая система противника была подавлена. Ответный огонь открыли не более двух-трех батарей и несколько минометов на всем десятикилометровом фронте. Но после второго нашего налета и они замолчали.

Минут через 40–45 все находившиеся на наблюдательном пункте начали проявлять нетерпение. Несмотря на то что до конца артиллерийской подготовки оставалось еще 10–15 минут, каждому казалось, что ее уже пора кончать, что артиллерия уже сделала свое дело. С волнением ждали начала атаки. Особенно суетилась единственная женщина на наблюдательном пункте — санитарный инструктор штаба дивизии. Маленькая, худенькая, в валенках, в ладно пригнанном белом полушубке и лихо сдвинутой на ухо шапке-ушанке, она, несмотря на свой малый рост, выглядела воинственно.

Я сначала не понял, почему она все время топчется около стереотрубы и просительно поглядывает на молодого офицера, внимательно следившего за полем боя. Но скоро все стало ясно. Наблюдательный пункт был глубокий, и через его амбразуры в бинокль могли наблюдать только высокие офицеры, да и то подставив что-нибудь под ноги. А в нашу артиллерийскую двурогую стереотрубу можно наблюдать людям и небольшого роста. Заботливые офицеры не разрешили медицинской сестре выходить из укрытия, желая уберечь ее от шальной пули или случайного снаряда. Такая трогательная забота только злила храбрую девушку, уже не раз побывавшую в боях.

Но вот начался последний огневой налет, показавшийся нам еще более мощным, чем первый. В расположении противника бушевало грозное море разрывов. Вместе с густыми клубами и столбами дыма в воздух взлетали фонтаны земли, бревна от развороченных блиндажей и землянок. В последние секунды канонады слух уже улавливал рокот моторов и лязг танковых гусениц. Танки выдвигались в исходное положение для атаки. Наконец взлетели сигнальные ракеты, «катюши» произвели последний залп перед атакой и небо прочертили огненные хвосты реактивных мин. Вслед за этим из первой траншеи быстро выскочили наши пехотинцы.

Во время артиллерийской подготовки произошел надолго запомнившийся мне случай, который послужил серьезным уроком на будущее.
Обычно до начала артиллерийской подготовки и после ее окончания в ходе всего наступления непрерывно велась разведка, в том числе и артиллерийская.
А вот когда начиналась артиллерийская подготовка и расположение противника затягивалось сплошной завесой дыма и огня, разведка как-то сама собой на время прекращалась.
Многие считали, что при таком задымлении все равно ничего не увидишь, а противник, прижатый огнем к земле, ничего не сможет предпринять.
Все занимались созерцанием весьма эффектного зрелища, которое в общем-то не так уж часто приходится наблюдать.

И вот почти под носом у нас после первого налета одно чудом уцелевшее отделение вражеских стрелков переползло из первой траншеи в нейтральную зону и укрылось в воронках от разрывов снарядов.
Все они были в белых (хотя и грязных) маскировочных куртках, и никто не заметил их маневра.
Когда наша пехота поднялась в атаку, это злополучное отделение открыло огонь из автоматов и нанесло ей потери. С горсткой смертников покончили очень быстро.
Но после такого печального случая мы до конца войны самым жестким образом требовали ни на минуту не прекращать наблюдения за противником даже во время артиллерийской подготовки.

Наша артиллерия в первый день наступления выпустила около 350 тысяч снарядов и мин. По скромным подсчетам, ее огнем было уничтожено более 100 орудий и минометов, более 200 пулеметов и разрушено около 300 дзотов и блиндажей. Продвигаясь за наступавшими войсками, мы имели возможность убедиться, как велики потери противника. На направлении главного удара 65-й армии местность была буквально усеяна вражескими трупами.

Со времени Сталинградской операции на нашем фронте был заведен порядок: в подготовительный период утром, днем, вечером сверять часы. Команды «Оперативно!», «Сверить часы!» доводились до всех артиллерийских частей. Сверка времени производилась офицером на пункте командующего артиллерией армии. Это позволяло не только установить единое во всей армии точное время, но и проверить работу связи сверху донизу. Кроме того, мы как бы приучали к этому сигналу противника! Услыхав его в день действительного наступления войск, гитлеровцы не должны были насторожиться.
Именно так и произошло 10 января 1943 года. За сверкой часов последовала команда: «Зарядить, натянуть шнуры!» По этой команде снаряды досылались в стволы и орудия направлялись в цель по плану артиллерийской подготовки.
...Морозное утро. Дымка покрыла балки донской степи. Вдоль берега Дона и далее на восток — никакого движения, лишь из дальних домов казачьих хуторов в небо поднимаются струйки дыма. Еще не рассвело, и красная полоса зари за Волгой становилась все шире и шире. Но вот показалось солнце, снежинки засияли как алмазы. Все притихло.

В 8 часов 4 минуты командующий артиллерией 65-й армии И. С. Бескин подал команду: «Огонь!» Залп нескольких тысяч орудий, минометов, «катюш» и «ванюш» (так называли установки и рамы 300– и 310-миллиметровых мин PC) разорвал тишину морозного утра. Удар артиллерии чудовищной силы 55 минут крушил оборону немцев, не оставляя живого места на занятой ими земле.
Н. Н. Воронов, которому довелось побывать на многих фронтах и наблюдать не одну артиллерийскую подготовку, после первого огневого налета заметил, что впервые видит столь организованный огонь такой огромной силы.
Затем артиллерия переключилась на огневой вал. Стена разрывов как бы звала за собой пехоту все дальше и дальше.

Когда началась атака, поле почернело от наступающих войск. Части 65-й армии действительно шли под гром артиллерийского огня. Дружная артиллерийская подготовка и огневой вал обеспечили прорыв. Но уцелевшие очаги вражеской обороны все же оказывали сопротивление. Войскам приходилось добивать остатки противника.

Огневой вал позволял вводить в бой и затем в прорыв сравнительно бОльшее количество пехоты.
За завесой огневого вала оставшиеся в строю солдаты противника не могли вести прицельного огонь , сами к тому же подвергаясь артобстрелу на своих позициях.
Продвижение на 5-8 км. - это расстояние действенного огня артиллерии со старых позиций. Дальше пехота не стала двигаться , а ждала перегруппировки артиллерии.
Когда технология артиллерийского наступления стала хорошо отлажена - полная смена позиций артиллерийских дивизий и полков занимала считанные часы.

.... на наблюдательный пункт командующего 65-й армией генерала П. И. Батова, примерно в половине восьмого утра прибыли представитель Ставки маршал артиллерии Н. Н. Воронов и командующий фронтом генерал К. К. Рокоссовский. Последующие полчаса, как и обычно перед атакой, прошли в томительном ожидании.
Помню, что Константин Константинович Рокоссовский что-то спросил у Николая Николаевича о группировках 120-мм минометов, тот ответил.
После паузы сказал:
— Сейчас тут фронт. А ликвидируем Паулюса — будет сразу глубокий тыл.
Эта мысль меня почему-то поразила. Действительно, от нашего внутреннего фронта окружения до фронта внешнего несколько сот километров, и стоит нам ликвидировать 6-ю немецкую армию...
Внезапно раздалась команда:
— Проверить часы!.. Семь часов сорок пять минут.
Это приказал командующий артиллерией 65-й армии генерал И. С. Бескин. Радисты и телефонисты повторили команду в свои аппараты, и во всех звеньях приготовившейся к наступлению армии командиры сверили часы. Взглянули на часы и все присутствующие в блиндаже.
— Зарядить! — скомандовал Веский и повторили связисты.
Опять томительная пауза — и новая команда:
— Наводчикам — взять шнуры!
Для того чтобы первый залп артиллерийской подготовки был строго одновременным, наводчики сотен орудий ровно за две минуты до часа Ч натянули спусковые шнуры. Но вот и он, час Ч — восемь часов пять минут утра 10 января 1943 года.
— Огонь!
Ударила артиллерия. Знакомо — ходуном заходила под ногами земля, и, чтобы не оглохнуть, пришлось открыть рот. Артподготовка началась 5-минутным огневым налетом по переднему краю обороны противника. Орудия и минометы били бегло, взрыватели мин и снарядов были поставлены на осколочное действие, чтобы нанести наибольшее поражение живой силе врага, которая, будучи застигнута внезапным огнем, металась по траншеям, окопам, артиллерийским и минометным площадкам.

Затем наступил так называемый период разрушения. Фугасные снаряды пушек и гаубиц, глубоко врезаясь в заледеневший снег и землю, разбивали окопы, ходы сообщения, убежища.

А дальнобойная артиллерия посылала свои двух-, трех — и даже шестипудовые снаряды за многие километры, громя артиллерийские батареи, штабы, места скопления резервов и склады противника.

Если при артналетах огонь велся бегло, всей массой артиллерии, то в период разрушения каждая батарея имела свою цель. Стреляла по ней методично, с паузами между выстрелами, что давало комбату возможность вносить на ходу исправления в прицел и угломер и таким путем накрывать и уничтожать тот или иной объект.

Полчаса такой стрельбы, и по всей полосе прорыва последовало три артналета подряд: сначала по переднему краю, затем — в глубину обороны и опять по переднему краю.
Это — чтобы запутать врага. Он думает, что, если огонь перенесен в глубину, значит, сейчас пойдут русские танки и пехота. Выбегает из убежищ, вылезает из снежных нор, чтобы встретить атакующих, и попадает под новый артналет. И хотя прием этот далеко не нов (он называется «ложный перенос огня»), однако эффективен. Ибо солдаты, которые слишком засидятся в укрытиях, считая, что очередной перенос огня — ложный, рискуют услышать из-за дверей приказ на чужом языке: «Бросай оружие! Руки вверх! Выходи по одному!»

Но вот во время артналета включилась в дело и пушечная артиллерия, поставленная на прямую наводку. Ее задача — разгромить все огневые точки на переднем крае, особенно пулеметные гнезда и противотанковые орудия, чтобы наши танки и пехота, поднявшаяся для броска в атаку, понесли наименьшие потери.

В артнаступлении 10 января артиллеристы Донского фронта применили и новый прием. Обычно гвардейские реактивные минометы заключали артподготовку мощным залпом. А в этот день время залпа (по свидетельству пленных, страшный для врага момент) было как бы оттянуто. Наши танки и пехота уже пошли в атаку, и только пять минут спустя (на артиллерийском языке это называется «Ч+5») ударили гвардейские минометы. Клубы черного дыма, растекающееся пламя вставали в глубине вражеской обороны над обратными скатами высот, над оврагами, там, где немецко-фашистские войска могли сосредоточиться для контратак или других активных действий.

А впереди пехоты, как бы ведя ее за собой, уже продвигался скачками по 100–200 метров огневой вал снарядных разрывов.
Он «прочесал» развалины первой траншеи, потом вторую и пошел дальше. За ним уходили к реке Россошка танки и цепочки пехотинцев. Мимо нашего наблюдательного пункта проезжали конные упряжки и тягачи с орудиями. Легкая артиллерия меняла позиция, чтобы не отстать от пехоты. Тяжелая артиллерия продолжала посылать снаряды за Россошку. Кончался второй период артнаступления, когда артиллерия сопровождала огнем, в данном случае огневым валом, атакующую пехоту. Наступал третий период — бой в глубине. Централизованное управление артиллерийским огнем теперь было децентрализовано, артиллерийские части и подразделения перешли в подчинение общевойсковых командиров, ведущих бой.

Оборона противника в западном ее секторе была вскоре прорвана. 65-я армия генерала П. И. Батова через Дмитриевку и совхоз № 1 вышла в долину реки Россошка. Правее, через укрепления у Мариновки, устремились к той же реке дивизии 21-й армии генерала И. М. Чистякова. Наносившая вспомогательный удар, эта армия быстро добилась успеха, командующий фронтом усилил ее двумя артиллерийскими дивизиями, в их числе и 19-й тяжелой генерала В. И. Дмитриева с ее могучими 152-мм пушками.

В назначенное планом время— в 8 часов 5 минут взвились в воздух сигнальные ракеты, и наша артиллерия, минометы и гвардейские реактивные установки открыли огонь. Артиллерийская подготовка наступления продолжалась 55 минут. А затем артиллерия перешла на сопровождение огневым валом нашей пехоты, атаковавшей вместе с танками позиции противника. Атаке содействовала и авиация. В наступление одновременно перешли войска на всем фронте окружения.
Хотя в результате мощного удара нашей артиллерии и авиации немецкая оборона на некоторых направлениях была подавлена на всю глубину первой позиции, уцелевшие вражеские подразделения упорно сопротивлялись. Местами противник вводил в бой свои полковые и дивизионные резервы, бросая их в контратаки при поддержке танков.
Мы видели, с каким трудом пехота 65-й армии преодолевала укрепления врага. И все же, сопровождаемая отдельными тапками и орудиями прямой наводки, находившимися в ее боевых порядках, она продвигалась вперед. Бой принимал затяжной характер, нашим войскам приходилось буквально прогрызать вражескую оборону. Огонь противника все усиливался.

Нам, наблюдавшим за боем, несколько раз пришлось менять место, спасаясь от вражеских минометов, а дважды мы попали даже под пулеметный огонь. Но, несмотря на упорное сопротивление гитлеровцев, к исходу дня соединения 65-й армии на всем 12-километровом участке фронта сумели вклиниться во вражескую оборону на глубину до пяти километров. Несколько меньшим был успех на левом фланге 21-й армии и на правом 24-й. На участках остальных армий продвижение было незначительным, но они своими действиями сковывали крупные силы противника, облегчая задачу соединениям, наносившим главный удар.

Хотя на первый день наступления войска не полностью выполнили задачи, успех, достигнутый на главном направлении частями 65, 21 и 24-й армий, имел большое значение. Ряд важных опорных пунктов был обойден, оборона в главной полосе противника нарушена. Надо было преодолеть ее окончательно, не давая врагу передышки. Поэтому потребовал продолжать наступление.
Коррективы с учетом опыта первого дня боев вносились на ходу.

Наблюдательный пункт 65-й армии расположился на участке Железной дивизии в 600 — 700 метрах от боевых порядков полков.
Отсюда хорошо было видно поле боя. Обзор — километра три в глубину. Далеко справа — стык с 21-й армией, атаковавшей западный выступ вражеской обороны, — тот треугольник мощных опорных пунктов Карповка — Мариновка — Дмитриевка, о котором упоминалось выше. Я предполагал, что нашему боевому другу Ивану Михайловичу Чистякову придется там на первых порах трудно, и готовил в помощь соседу фланговый удар.
С утра погода благоприятствовала. Ясное синее небо. Нестерпимо сверкает на солнце снег. Все стереотрубы наведены на чуть заметные возвышенности, за которыми пролегала главная полоса вражеской обороны глубиной 4 — 5 километров.

В 8.05 с высотки нашего НП взвилась серия ракет. Сигнал по радио — три пятерки, по телефону — одно зовущее вперед слово — «Родина!».
И вот по всему 11-километровому фронту прорыва загрохотала вся наша артиллерия. Такой мощи огня еще не знала военная практика.....
55 минут продолжалась артиллерийская подготовка атаки. Земля вздрагивала. Воздух будто уплотнился и молотом бил в уши.
Над нами — голубое небо, а над противником как бы нависли свинцовые тучи.

Лежащее перед нами снежное поле почернело от дыма и копоти.
Командир 2-го дивизиона 160-го артполка Е. Т. Носовский, с которым читатель познакомился выше, писал мне, вспоминая эти минуты: «В расположении противника — море огня.
Поднимался стеной густой дым. Подумать только: 200 стволов на километр фронта и 1 — 1,2 боекомплекта снарядов на период артподготовки!..
Из-за сплошного дыма корректировать огонь артиллерии не было возможности, но артиллеристы были твердо уверены в точности подготовки исходных данных.
Знали — снаряды ложатся точно по целям...»

В 9.00 прогремел залп реактивных установок — сигнал атаки. Артиллеристы перенесли огонь в глубину. В этот момент над боевыми порядками дивизий взвились алые полотнища.
— Кто приказал поднять знамена?
— Бригадный комиссар Лучко...
— Хорошее дело! В такой бой только и идти под священным знаменем!

Танки с десантом перевалили наш передний край. За ними двинулась пехота. Снег глубокий, но люди не шли, а бежали, крича могучее «ypa!». Огневой вал был спланирован на глубину до километра, затем многие артиллерийские батареи двинулись в наступающих боевых порядках. Корректировщики тяжелых и реактивных дивизионов садились в танки и оттуда управляли огнем поддерживающей артиллерии. Не везде орудия могли пройти. Танки брали их на буксир, орудийные расчеты — на броню. Когда сильный огонь противотанковых средств противника задерживал движение танков, артиллеристы разворачивали орудия и уничтожающим огнем продолжали сопровождать наступающих. Авиация наносила бомбовые и штурмовые удары по скоплениям немецких войск.

Железная дивизия быстро захватила первую и вторую траншеи. 274-й полк дрался в третьей.
Романец снова посадил стрелков на броню танков, но с участка соседа справа вдруг открыла фланговый огонь прямой наводкой 75-миллиметровая батарея противника.
Носовский подбежал к командиру полка:
— Товарищ майор! Разрешите уничтожить эту батарею... Соседи ее не видят.
— Действуй, дорогой. Инициативу одобряю. Точным огнем дивизиона она была накрыта. Немцы начали отходить к хутору Михайловскому.
Романец приказал отсечь огнем поддерживающего дивизиона пути отхода, и враг попал в огневое кольцо. Немногие вышли из него живыми, а кто вырвался, того настигли танки.

Находясь на НП 274-го полка, я был свидетелем переговоров Романца и комдива.
— Хорошо идешь, майор, — говорил по телефону генерал Прохоров своему воспитаннику. — Тебе брать Михайловский. Запускай вперед танки, пехоту сажай десантом.
Орудия на буксир... Да, передай Носовскому благодарность... Нет, не мою, а от соседа. За ту уничтоженную батарею. Просили передать товарищеское фронтовое спасибо.
Н. Р. Романец действительно хорошо вел свой прославленный полк, открывая дивизии путь на Волыную Россошку.

Мне хотелось бы поставить рядом с ним другого командира полка, действовавшего с таким же огоньком таланта и мастерства.
Это В. В. Былинкин из 27-й гвардейской, наступавшей на правом фланге 65-й. Из Дмитровки немцы упорно пытались нас контратаковать даже с помощью танков. Былинкин сделал рывок.
Полк стал направляющим. Можно ли тут использовать резерв для наращивания удара? С этой мыслью я выехал к нему и добрался до полка как раз в то время, когда противник начал контратаку.
На высотке оборудован окопчик наблюдательного пункта полка. ....

Гитлеровцы контратаковали полк двумя пехотными батальонами с танками. Контратака началась с двух направлений с интервалом в 15 минут.
Умело спланировал Былинкин отражение удара. Он поставил неподвижный заградительный огонь на пути контратакующего противника.
Часть орудий прямой наводкой била по вражеским танкам.

В то же время один батальон полка зашел во фланг контратакующим и стремительно врезался в боевые порядки, а стрелковая рота резерва, посланная в обход, нанесла удар с тыла.
Настал такой момент боя, когда ясно было видно, что командир полка использовал все свои средства. Тут я и помог ему огнем армейской артиллерии.
К слову сказать, у нас, в 65-й, стало правилом воспитания командиров: вышестоящий начальник поможет тебе, когда ты сам сделал все, что мог. Война иждивенцев не терпит.

За смелое грамотное решение и действия майор Былинкин тут же, на его НП, был награжден орденом Красной Звезды.
К концу первого дня оборона немцев перед фронтом армии была прорвана на глубину 8 километров.
Здесь в балках и окопах, на черном снегу — тысячи трупов вражеских солдат и офицеров, развороченные блиндажи, изуродованные танки и орудия, масса автомашин, частью исковерканных, частью брошенных при отступлении.

10 января в 8 часов 05 минут началась артиллерийская подготовка. В течение пятидесяти пяти минут шквальный огонь разрушал вражескую оборону, подавляя и уничтожая артиллерию врага, штабы, узлы связи, истребляя живую силу.
Очень помогла нам 16-я воздушная армия под командованием генерала С. И. Руденко.
Особенно мощная артиллерийская и авиационная подготовка была на участке 65-й армии. Почти семь тысяч орудий и минометов Донского фронта обрушили свои снаряды и мины на оборонительные полосы противника. Такого ошеломляющего удара нашей артиллерии фашистские войска еще ни разу не испытывали.
На участке 21-й армии как плотность стволов на километр фронта, так и количество боеприпасов было, безусловно, меньше, чем на участке 65-й армии, поскольку она наносила главный удар. А так как снарядов у нас было маловато, генералу Турбину пришлось подавлять артиллерию противника, разрушать его инженерные сооружения зенитными снарядами, которые мы вместе с зенитными пушками в очень большом количестве захватили на хуторе Советский.
В девять часов пехота при непосредственной поддержке танков, артиллерии и авиации, используя дымовые снаряды, медленно пробивалась вперед, ломая оборону противника, и к исходу первого дня наступления продвинулась на три-четыре километра, о чем я доложил командующему фронтом.

Вокруг все гремело, земля сотрясалась. Сталь градом сыпалась на "крепость Сталинград", кромсала людей и животных, разносила вдребезги укрытия, автомашины, оружие и рвала телефонные провода. Связь между командованием армии и штабами еще поддерживалась несколькими радиопередатчиками, уцелевшими от разрывов снарядов, мин и залпов реактивных минометов. Таков был ответ Красной Армии на отказ капитулировать. Это началось 10 января 1943 года.
В блиндаже начальника оперативного отдела телефонист тщетно пытался установить связь с VIII армейским корпусом. В начале огненного шквала оттуда передали сведения о причиненных разрушениях. Затем корпус замолчал — связь оборвалась. Пока мы с тревогой ждали, чтобы устранили повреждение, артиллерийский огонь стих. Вероятно, теперь пошли в атаку танки и пехота противника.

Наконец VIII корпус ответил. Оттуда сообщили, что лавина советских танков с пехотой на броне прорвалась на нашем западном, а затем и южном участках фронта, немецкие оборонительные позиции попросту раздавлены. Солдаты дрались отчаянно, но все было напрасно. Им не удалось сдержать натиск, поскольку не хватает не только противотанкового оружия, но даже винтовочных патронов. Несмотря на приказ начальника штаба, не удалось вырыть окопы и бункеры в окаменевшей от мороза земле. Кто уцелел и не смог спастись бегством, захвачен в плен наступающими советскими войсками. Танковые клинья все глубже взламывали наш фронт. А у нас не было резервов.

Постепенно картина стала ясной. Главный удар приняли на себя дивизии VIII армейского и XIV танкового корпусов. Удар советских войск нацелен в сердце котла, на аэродром Питомник. 44-я, 76-я пехотные и 29-я моторизованная дивизии сильно потрепаны. Еще не было известно, что от них уцелело.Все время по радио и телефону поступали новые страшные вести. Старший адъютант едва успевал исправлять оперативные карты.
В юго-западном углу котла тоже сгущались тучи.

...В этот роковой день 10 января офицеры связи и порученцы буквально заполнили армейский командный пункт. Трудно было поверить, что эти замотанные в тряпье фигуры являются офицерами. Наружу выглядывали только глаза, рот и нос, ноги у большинства из них были обмотаны обрывками одеял. Одеты они были в потрепанные, потертые шинели. И лишь у немногих было зимнее обмундирование, и то преимущественно русского происхождения. Зачастую эти офицеры не могли расстегнуть окоченевшими руками пряжку полевой сумки, чтобы достать донесение. Лишь после одного-двух стаканов горячего чая они начинали бессвязно рассказывать об ужасных событиях последних часов, отчаянном сопротивлении немецких солдат, уничтоженных огнем противника батареях и взрывавшихся штабелях боеприпасов,....

Утром 10 января 1943 года, спустя ровно сутки после истечения срока ультиматума, русские приступили к ликвидации «котла», открыв для начала ураганный артиллерийский огонь. Долгие часы не смолкал гром канонады и тяжелый грохот разрывов. Земля дрожала, и наша землянка буквально ходила ходуном. Прежде чем связь была полностью нарушена, к нам поступило несколько сообщений из соседних соединений, которые дали нам первое самое общее представление о складывающейся обстановке.

Противник вел мощную артиллерийскую подготовку на всем западном участке «котла» — от восточного края долины реки Россошки, где, напрягая последние силы, держали оборону измотанные дивизии нашего корпуса(8 ак), до позиций соседнего танкового корпуса, примыкавших к так называемому «Мариновскому выступу», где наш фронт выдавался уступом на запад. Гроза разразилась и на участке южней нашего корпуса. На фронте протяженностью 80 километров советская артиллерия утюжила наши позиции чудовищным огненным катком, прокладывая себе путь к Сталинграду.
Наш корпус можно было уподобить отряду ремонтников, который тщетно пытается укрепить окончательно обветшавшую плотину, готовую рухнуть под напором разбушевавшейся стихии. Решающее наступление русских было ответом на отклонение их ультиматума.

Первое возбуждение в нашем штабе сменилось тоскливой покорностью судьбе, тем более что управлять войсками мы все равно не могли до тех пор, пока не были восстановлены прерванные линии связи. В эти дни меня неоднократно посылали в расположение отдельных наших частей, чтобы передать приказы и собрать на месте сведения об обстановке. Я отдыхал по дороге, едучи по бескрайней белой степи, в ледяном панцире которой тут и там чернели воронки разорвавшихся случайных снарядов и мин. Зато на передовой, в штабах фронтовых частей, я снова с головой погружался в напряженную атмосферу тревоги, суеты, неразберихи и безнадежности. Кое-где обстановка вообще была неясной, и разобраться в ней не удавалось. В ряде мест русские уже прорвали фронт, и мы ломали голову над тем, как залатать эти дыры, где взять людей, технику, боеприпасы и снаряжение, которых повсюду недоставало. Судя по всему, катастрофа была, на сей раз, неотвратима.

Сообщение отредактировал Konstanten - 24.10.2012, 16:49

[Konstanten]

11-12 января 1943

Операция "Кольцо"

http://www.youtube.com/watch?v=cBV955qb1lg

Наступление продолжалось и днем и ночью. Кратковременные передышки допускались только на отдельных участках с целью перегруппировки сил внутри армий.
Сопротивление врага не прекращалось, но наши части со все возрастающим упорством шли вперед.
К вечеру 12 января войска 65-й и 21-й армий, взаимодействуя на смежных флангах, завершили ликвидацию мариновокого выступа.
Оборонявшие этот выступ 44-я и 376-я пехотные и 3-я моторизованная дивизии противника были разгромлены. С выходом наших войск к реке Россошка наши возможности значительно возросли. Но необходимо было провести некоторую перегруппировку сил. В новой обстановке центр направления главного удара перемещался в полосу наступления 21-й армии.
В связи с этим ей передавалась большая часть средств усиления, которые в начале операции находились в распоряжении Батова. 21-я армия должна была нанести удар своим левым флангом в направлении балка Дубовая, ст. Воропаново. Взаимодействующая с ней 65-я армия своим правым флангом наносила удар в общем направлении на Питомник. 24-я армия, продолжая наступление своим правым флангом, должна была обеспечивать с севера войска 65-й армия. Остальные армии выполняли прежние задачи.

Преследуя противника, 65-я, подобно лавине, катилась в долину Россошки. Левый фланг — у совхоза № 1, правый — в Дмитровке, где танкисты 91-й бригады устроили немцам жаркую баню.
Иван Игнатьевич Якубовский (Konsatnten:будущий Маршал Советского Союза) в эти дни заслужил высокую оценку и признательность командиров всех наших правофланговых дивизий.
Какая воля к победе! Какой личный пример в бою и способность к стремительному маневру! Чувство боя у него было высоко развито.
Танкистам приходилось трудно: немцы — неплохие мастера противотанковой обороны, а район Дмитровка — Ново-Алексеевский был у них весьма насыщен противотанковой артиллерией.
Полковника выручало умение найти уязвимое место, выйти во фланг, в тыл противнику. И кроме того, взаимодействие с артиллеристами: снайперские расчеты на буксире танков полностью себя оправдали.

Меркулов и Вахрамеев (23-я дивизия) приближались к Ново-Алексеевскому. В этом же юго-восточном направлении мы наращивали удар силами подошедшей к нам 233-й дивизии генерала И. Ф. Баринова. 91-я танковая бригада ударом во фланг расстроила оборону врага перед участком этой дивизии, а затем танкисты быстро вышли к 304-й дивизии и стремительным ударом вместе с пехотой разгромили и уничтожили по частям немцев в опорных пунктах.
Жалко мне было расставаться с такой боевой танковой бригадой, как 121-я, но пришлось. Части 21-й армии вели тяжелые бои под Карповкой. Мы к этому времени получили возможность спланировать фланговый удар, чтобы помочь соседу и объединить усилия. Приказ В. С. Аскалепову: вместе с М. В. Невжинским ударить по флангу и тылу карповской группировки немецких войск. Комдив 173-й, по натуре человек маневра, прекрасно выполнил задачу. Следом за ним мы запустили в полосу 21-й армии 252-ю дивизию Шехтмана, немцы в карповском «мешке» заметались, Иван Михайлович Чистяков усилил нажим с запада, и судьба этого мощного опорного пункта противника была решена.

Позвонил командующий фронтом:
— Павел Иванович, Аскалепов, Невжинский и Шехтман к тебе не вернутся. Они сейчас нужнее у Чистякова. Придется тебе отдать ему и кое-что из артиллерии.
— Разрешите, товарищ командующий, узнать причину?
— Конечно! На южном фасе пятьдесят седьмая армия имеет успех. Они там намолотили фрицев! Мы попытаемся с помощью Чистякова развить этот успех и переносим центр тяжести на двадцать первую армию.

К 13 января задача первого этапа операции была выполнена. Западный выступ немецкой обороны срезан, наши войска на всем фронте вышли к Россошке. Теперь 65-я круто повернула острие наступления прямо на восток — на Гумрак, Городище, завод «Баррикады». Иными словами, нам предстояло совместно с 66-й армией покончить с так называемой северной группировкой окруженных войск, которую составляли самые оголтелые гитлеровские части. Они дрались еще два дня после того, как сдался в плен Паулюс.

В ночь на 11 января наша разведка установила, что противник начал отводить свои войска от мариновского выступа. Я приказал частям 52-й гвардейской и 96-й стрелковой [106] дивизий с утра перейти в наступление. Уже к четырнадцати часам эти соединения, прорвав вражескую оборону, овладели Мариновкой, а затем вышли к западным отрогам балки Водяной и, встретив сильное сопротивление, завязали бой.
К утру 12 января войска нашей армии во взаимодействии с соседями очистили от противника опорный пункт в селе Карповка. Продолжали преследовать отходившего врага и части 51-й гвардейской и 120-й стрелковых дивизий нашей армии, а также 173-й стрелковой дивизии 65-й армии.
Поскольку К. К. Рокоссовскому стало известно, что войска 65-й армии за это время вклинились в оборону значительно меньше, чем 21-й, он решил перенести главный удар с участка 65-й армии в полосу наступления 21-й, приказав усилить нашу армию за счет войск 65-й армии и всю перегруппировку закончить 12–14 января.
Распоряжение об этом я получил в тринадцать-четырнадцать часов 12 января, а в пятнадцать-шестнадцать часов на мой КП прибыли Н. Н. Воронов, К. К. Рокоссовский, командующий ВВС А. А. Новиков и командующий артиллерией фронта В. И. Казаков.
Уточнив обстановку, Константин Константинович спросил, когда войска нашей армии будут готовы к наступлению.
Вместе с начальником штаба, начальником оперативного отдела и командующим артиллерией армии мы подсчитали, что не раньше десяти-одиннадцати часов 14 января. Так я и доложил командующему фронтом.
— Вы не кавалерист? — спросил меня Рокоссовский.
— Нет, — говорю, — я природный пехотинец.
— Жаль, что вы не кавалерист, — сказал Рокоссовский. — Если бы вы были кавалеристом, то могли бы организовать наступление уже сегодня, 12 января, к семнадцати-восемнадцати часам.
Сказано это было, быть может, не совсем всерьез, но все же видно было, что командующий фронтом не очень доволен моим ответом. Мне тоже хотелось бы скорее начать наступление, но что поделаешь, когда не получается! Я доложил наши расчеты. Посмотрев их, Рокоссовский и Воронов согласились со мной, помогли разобраться с группировкой противника, наметить построение боевых порядков войск армии....

.....после мощной артиллерийской подготовки началось наступление противника с участием крупных сил танков. Главный удар наносился по выдающемуся далеко на запад выступу линии обороны армии в районе Мариновки. В ряде мест противнику удалось вклиниться в оборону.
11 января обстановка значительно обострилась. Ввиду нехватки боеприпасов и горючего армия не в состоянии была хотя как-нибудь восстановить положение. Потеряв свои позиции и, в частности, населенные пункты в долине реки Карповка, войска на западном участке фронта лишились помещений, в которых они хоть в какой-то степени могли укрыться от мороза. Метеорологическая обстановка исключала всякую возможность снабжения войск по воздуху.

Это обострение обстановки нашло свое выражение в донесении штаба 6 армии от 12 января, немедленно переданном нами ОКХ. Это донесение гласило:
«В тяжелых боях последних дней противник, несмотря на героическое сопротивление наших войск, в ряде мест глубоко вклинился в оборону, продвижение его с трудом удалось приостановить.
Резервов нет, создавать их не из чего. Боеприпасов остается на 3 дня, горючее кончилось. Тяжелое оружие окончательно лишено подвижности. Большие потери и плохое снабжение, а также морозы в значительной мере снизили боеспособность войск. Если атаки противника будут продолжаться с той же силой еще несколько дней, удержать укрепленную линию окажется невозможным.
Останутся только отдельные очаги сопротивления».

12 января метеорологическая обстановка вновь не позволила обеспечить армию всем необходимым путем воздушных перевозок, а также поддержать ее в тяжелых боях действиями авиации.
Вечером из котла возвратился генерал Пикерт, которому командование воздушного флота поручило организацию перевозок по воздуху для снабжения армии. Он обрисовал потрясающую картину обстановки в котле. По его расчетам, армия могла продержаться не более двух-четырех дней, правда, храбрость и самоотверженность солдат 6 армии, как оказалось, опровергли этот расчет.

Генерал-полковник Паулюс немедленно доложил командованию группы армий "Дон" о чреватых тяжелыми последствиями прорывах на западном и южном участках котла.
Он добавил, что командование 6-й армии не видит серьезной возможности остановить продвижение противника. Несмотря на это, на угрожаемые участки были направлены наспех сформированные сводные подразделения. Хотя Паулюсу и Шмидту было ясно, что дальнейшее ослабление сражающихся в городе дивизий недопустимо, они сами же приказали LI армейскому корпусу передать как можно больше батальонов, рот и артиллерийских подразделений на западный и южный участки котла. Армейский механизм скрипел, но еще работал. Он подчинялся своим внутренним законам.

10 января и в последующие дни одна ужасная весть следовала за другой. Все они говорили об одном. Сообщалось о новом прорыве кое-как заштопанной оборонительной линии, бегстве от русских танков. Наши солдаты бросали позиции без приказа. Выявилась несостоятельность командиров сводных подразделений. Повсюду началось разложение.
Особенно тревожное сообщение пришло 12 января. Наш единственный аэродром Питомник захвачен русскими танками. Солдаты в панике бежали.
Начальник штаба неистовствовал. Как это могло случиться? По последним донесениям у нас складывалось впечатление, что аэродрому пока не угрожала непосредственная опасность.
Может быть, это был только слух? Шмидт требовал полной ясности, ведь речь шла о безопасности армейского командного пункта.
Посланная туда разведывательная группа вскоре возвратилась.
Оказалось, что наши войска — летчики, шоферы, санитары, раненые — удрали от разведки противника, тем временем снова отошедшей назад. На этот раз я мог понять припадок ярости у Шмидта.

Паулюс приказал усилить оборону аэродрома и срочно возобновить его эксплуатацию. Офицер штаба, ездивший в Питомник за почтой, рассказывал нам подробно о событиях в Питомнике:
— Паника началась неожиданно и переросла в невообразимый хаос. Кто-то крикнул: "Русские идут!" В мгновение ока здоровые, больные и раненые — все выскочили из палаток и блиндажей.
Каждый пытался как можно скорее выбраться наружу. Кое-кто в панике был растоптан. Раненые цеплялись за товарищей, опирались на палки или винтовки и ковыляли так на ледяном ветру по направлению к Сталинграду. Обессилев в пути, они тут же падали, и никто не обращал на них внимания. Через несколько часов это были трупы.
Ожесточенная борьба завязалась из-за мест на автомашинах. Наземный персонал аэродрома, санитары и легкораненые первыми бросились к уцелевшим легковым автомашинам на краю аэродрома Питомник, завели моторы и устремились на шоссе, ведущее в город. Вскоре целые гроздья людей висели на крыльях, подножках и даже радиаторах. Машины чуть не разваливались под такой тяжестью.
Некоторые остановились из-за нехватки горючего или неисправности моторов. Их обгоняли не останавливаясь. Те, кто еще был способен передвигаться, удирали, остальные взывали о помощи.
Но это длилось недолго. Мороз делал свое дело, и вопли стихали. Действовал лишь один девиз: "Спасайся кто может!"
Но как можно было спастись в разбитом городе, в котором нас непрерывно атаковали русские? Речь шла не о спасении, а о самообмане подстегиваемых страхом, оборванных, полумертвых людей, сломленных физически и нравственно в битве на уничтожение.
Скоро, правда, стало известно, что Питомник снова в наших руках. И хотя выяснилось, что аэродром атаковала лишь разведка противника, немногие больные и раненые возвратились назад. Слишком глубоко овладел страх нашими солдатами. Большинство же летчиков и санитаров лишь к вечеру вернулись в Питомник.

Больше трех дней мы вели на прежних отсечных позициях кровопролитные оборонительные бои, которые обошлись нам в несколько десятков тысяч человеческих жизней.
После этого западная стенка «котла» рухнула и разбилась вдребезги — восстановить ее было уже невозможно.

Но перед отступлением, которое быстро переросло в беспорядочное бегство, солдаты сражались с мужеством отчаяния, помноженным на инстинкт самосохранения.
Командование не скупилось в эти дни на награды: ордена и внеочередные повышения в званиях сыпались как из рога изобилия на сражающихся, измученных, обреченных на смерть людей.
Но во имя чего?

Утром 10 января 1943 года, спустя ровно сутки после истечения срока ультиматума, русские приступили к ликвидации «котла», открыв для начала ураганный артиллерийский огонь.
Долгие часы не смолкал гром канонады и тяжелый грохот разрывов. Земля дрожала, и наша землянка буквально ходила ходуном.
Прежде чем связь была полностью нарушена, к нам поступило несколько сообщений из соседних соединений, которые дали нам первое самое общее представление о складывающейся обстановке.

К западу от наших позиций беда тем временем обрушилась и на соседей. «Мариновский выступ», который обороняла моторизованная дивизия, занимавшая там сравнительно надежные позиции, уже невозможно было удержать. Первоначально здесь должны были накапливаться части для подготовки прорыва кольца изнутри и выхода на соединение с подходившими к нам в декабре войсками Манштейна. Тогда «Мариновскому выступу» предназначалась роль плацдарма для прорыва.

Однако после крушения этих планов командование не выровняло здесь фронт, что явилось бы наиболее целесообразным решением. Теперь же продвигающиеся ударные клинья русских грозили со дня на день попросту отрезать «Мариновский выступ». Но тут-то штаб армии отдал один из немногих своих приказов об оставлении занимаемых позиций (число подобных приказов можно было буквально пересчитать по пальцам). Русские, двигаясь по пятам наших поспешно отступавших частей, которые бросили большую часть своей боевой техники и снаряжения, ворвались в «котел».
.....
Сбитые с позиций части 6-й армии беспорядочно отходили, бросив большую часть уцелевшего тяжелого вооружения и военного имущества.
Наши силы были исчерпаны окончательно.И все же, несмотря на это, нам еще раз удалось создать какое-то подобие оборонительных рубежей и в течение непродолжительного времени удерживать аэродром в Питомнике, который вначале был временно оставлен из-за паники, охватившей интендантские службы и обозы.
Базу снабжения в Питомнике, расположенном в самом центре первоначального «котла», действительно необходимо было удерживать любой ценой.
Однако после того как все опорные пункты бывших западного и северо-западного участков кольца от Большой Россошки до Бабуркина и Новоалексеевской перешли в руки русских, оборонять аэродром в течение сколько-нибудь длительного времени стало уже невозможно. Наскоро возведенные новые оборонительные рубежи — вдавленная внутрь стенка «котла» в месте прорыва — существовали скорее на штабных картах, чем в нашей беспросветной действительности. Глубина их была незначительной, да и сплошной оборонительной линии они по сути дела не представляли.

Нальчикско-Ставропольская и Краснодарско-Новороссийская операции

В декабре 1942 года, после разгрома Манштейна, обстановка на Северном Кавказе решительно менялась в нашу пользу. Теперь создавалась непосредственная возможность выхода Южного (бывшего Сталинградского) фронта в тыл немецкой группы армий «А», засевшей на Тереке, в Кавказских горах и у Новороссийска, и перехвата путей наиболее вероятного ее отступления через Дон в Донбасс. 29 декабря был освобожден населенный пункт Котельниковский, откуда степные зимние дороги вели прямо на Батайск и Ростов. Подошло время начать широкие наступательные операции и на Закавказском фронте.
В предвидении этих событий Генштаб предложил, чтобы Южный фронт, сосредоточивая главные усилия на ростовском направлении, предусмотрел действия частью сил на Тихорецкую. Захват Тихорецкой отрезал бы кавказскую группировку противника от Ростова и вывел советские войска на тылы 1-й танковой армии немцев. Ставка приняла это предложение. В ночь под Новый, 1943 год план дальнейших действий войск Южного фронта был утвержден.
В то же время принимались меры, не допускавшие отхода противника с Северного Кавказа на Таманский полуостров, где существовала переправа в Крым. Этому должна была воспрепятствовать Черноморская группа войск Закавказского фронта своим ударом на Краснодар, Тихорецкую, с выходом навстречу войскам Южного фронта.

Северной группе отводилась более скромная роль: ей предстояло связать противника боями на занимаемых им рубежах, не позволить ему оторваться, препятствовать маневрированию.

Таким образом, к началу 1943 года в Ставке окончательно оформился замысел изоляции противника на Северном Кавказе с целью его последующего уничтожения. Действия здесь составляли лишь одно из звеньев в длинной цепи наступательных операций Советских Вооруженных Сил от Воронежа до Моздока. Сталинградская победа раскрывала [76] широкие перспективы и перед другими фронтами. Воронежскому предстоял удар на Харьков, Юго-Западному — на Лисичанск, Красноармейское, Мариуполь, Южному — на Шахты в обход Ростова. Такое направление согласованных по времени ударов должно было взломать фронт противника на многих участках, создать угрозу тылу его основных группировок, заставить немецко-фашистское командование разбрасывать свои силы и действовать растопыренными пальцами.

Исполняя решение Ставки, Закавказский фронт разработал планы Краснодарской и Новороссийской операций Черноморской группы. Первая осуществлялась в основном силами 56-й армии, вторая — 47-й армией и флотом. Волнений при этом было множество. В Генштаб поступили данные о том, что противник узнал о подготовке операции под Новороссийском. Ему якобы стало известно даже направление главного удара через Неберджаевский перевал с одновременной высадкой морского десанта. Если это действительно так, требовалось срочно менять планы. Расследование, однако, не подтвердило утечки данных о наших замыслах, и подготовка операции продолжалась.

Но противник не ждал, когда мы проведем наши планы в жизнь. В то самое время, когда Ставка дала директиву относительно удара на Тихорецкую, немецко-фашистское командование приступило к отводу 1-й танковой армии с Терека на северо-запад, поскольку над ее тылом уже нависала неотвратимая угроза со стороны Южного фронта. Чтобы понять, как развиваются события, не требовалось большой полководческой прозорливости.
1-я танковая армия стремилась сомкнуться флангом с 4-й танковой армией из группы Манштейна и таким образом приостановить наступление войск Южного фронта в Манычской впадине, не дать нам вырваться к Ростову. Практически враг создавал бронированный барьер из двух танковых армий. А танки, как известно, в условиях степей могут легко маневрировать, в короткое время образовывать сильные подвижные группировки и наносить мощные удары. К тому же именно здесь противник располагал тогда кроме частей 1-й танковой армии еще и соединением специальной организации, особо подготовленным для войны в пустынях и степях, так называемым корпусом «Ф». В состав этого корпуса входили три моторизованных, танковый и саперный батальоны, подразделения штурмовых орудий и авиаотряд. У нас же танков было относительно мало, и приходилось сочетать их с конницей, чтобы хоть в какой-то мере ослабить преимущество врага.

Главным силам 1-й танковой армии удалось оторваться от нашей Северной группы войск. Преследование отходящего противника началось недостаточно организованно и с опозданием.
Средства связи оказались не подготовленными к управлению наступательными действиями. В итоге уже в первый день преследования части перемешались. Штабы не знали точного положения и состояния своих войск. 58-я армия отстала от соседей и оказалась как бы во втором эшелоне. 5-й гвардейский Донской кавкорпус и танки не смогли опередить пехоту. Командование фронта пыталось навести порядок, но без особого успеха.

Перед немецко-фашистскими войсками, действовавшими на Северном Кавказе, возникла реальная угроза нового стратегического окружения, новой еще более страшной катастрофы, чем поражение на Волге. Гитлеровцы стали усиленно искать пополнение для своей армии в оккупированных странах. К декабрю 1942 г, на укомплектование порядком потрепанной кавказской группировки продолжали прибывать соединения союзников Германии. Однако гитлеровское командование напрасно рассчитывало на серьезную поддержку этих дивизий.
Победа советских войск под Сталинградом и жестокие бои на Кавказе внесли сумятицу и растерянность в войска сателлитов.

Перед Черноморской группой отхода, однако, не наблюдалось. Там противник сопротивлялся упорно. Он понимал, чем грозит ему прорыв советских войск на Краснодар, Тихорецкую и на Таманский полуостров.
Командование же Закавказского фронта не вполне точно оценивало обстановку. Главное внимание оно по-прежнему уделяло действиям Северной группы войск, хотя стало уже очевидным, что ее фронтальным преследованием противник только выталкивается. Значительно большие перспективы рисовались в полосе Черноморской группы войск.
Но как раз здесь-то командование фронта ничего существенного не предпринимало.
4 января в 13 часов 30 минут позвонил Сталин.
— Запишите и передайте во фронт,— сказал он мне и стал диктовать директиву. Говорил медленно, обдумывая, видимо, формулировки:
— «Первое. Противник отходит с Северного Кавказа, сжигая склады и взрывая дороги. Северная группа Масленникова превращается в резервную группу, имеющую задачу легкого преследования.
Нам невыгодно выталкивать противника с Северного Кавказа. Нам выгоднее задержать его с тем, чтобы ударом со стороны Черноморской группы осуществить его окружение.
В силу этого центр тяжести операций Закавказского фронта перемещается в район Черноморской группы, чего не понимают ни Масленников, ни Петров.
Второе. Немедленно погрузите 3-й стрелковый корпус из района Северной группы и ускоренным темпом двигайте в район Черноморской группы.
Масленников может пустить в дело 58-ю армию, которая болтается у него в резерве и которая в обстановке нашего успешного наступления могла бы принести большую пользу.

Первая задача Черноморской группы — выйти на Тихорецкую и помешать таким образом противнику вывезти свою технику на запад.
В этом деле вам будет помогать 51-я армия и, возможно, 28-я армия.

Вторая и главная задача ваша состоит в том, чтобы выделить мощную колонну войск из состава Черноморской группы, занять Батайск и Азов, влезть в Ростов с востока и закупорить таким образом северокавказскую группу противника с целью взять его в плен или уничтожить,
В этом деле вам будет помогать левый фланг Южного фронта Еременко, который имеет задачей выйти севернее Ростова...»

Тут Сталин сделал довольно значительную паузу, а затем продолжал:
— «Третье. Прикажите Петрову, чтобы он начал свое наступление в срок, не оттягивая этого дела ни на час, не дожидаясь подхода всех резервов. Петров все время оборонялся, и у него нет большого опыта по наступлению. Растолкуйте ему, что он должен перестроиться на наступательный лад, что он должен дорожить каждым днем, каждым часом».
Под конец Верховный добавил пункт, требовавший немедленного выезда командования фронта в район действий Черноморской группы. Таким образом, вторично было подтверждено, что главные усилия Закавказского фронта должны концентрироваться именно здесь. Теперь уже не прогнозы, а сама обстановка подсказывала этот наиболее разумный способ действий.»

Перемещение центра тяжести операций в полосу Черноморской группы не допускало, однако, ослабления активности Северной группы войск.
Как бы то ни было, она уже вела преследование противника, и ее положение позволяло надеяться на значительный оперативный результат.

Своим правым флангом Северная группа продвинулась на 20 километров и находилась на рубеже Согулякин. Здесь нашему 4-му гвардейскому кавкорпусу противостоял корпус «Ф».
44-я армия, сбивая части прикрытия 3-й и 13-й танковых дивизий немцев, выдвинулась на 20 километров к западу от Сунженского.
В ее полосе действовали также 5-й гвардейский кавкорпус и танковая группа генерала Г. П. Лобанова (три танковые бригады, танковый полк, отдельный танковый батальон, два истребительно-противотанковых полка, а всего 106 танков и 24 бронемашины).

В центре 58-я армия сбила части 111-й и 50-й пехотных дивизий немцев, овладела 3 января Моздоком и медленно продвигалась в направлении Прохладного.

Левее 9-я армия отбросила прикрытие 370-й пехотной и 5-й авиаполевой дивизий противника и продвинулась за сутки более чем на 30 километров.
В полосе этой армии находилась танковая группа подполковника В. И. Филиппова (три танковые бригады и два танковых батальона — всего 123 танка, а также стрелковая бригада и два истребительно-противотанковых полка). На левом фланге 37-я армия, преследуя части корпусной группы Штейнбауэра, овладела Нальчиком и наступала в северо-западном направлении.

Перед правым флангом Северной группы лежала степь, где успешно могли действовать подвижные войска. А в центре и на левом фланге, по мнению Генштаба, можно было подсечь противника ударом 37-й армии в направлении Пятигорска, в сочетании с наступлением 9-й армии на Георгиевск. Таким образом достигался бы разгром основных сил вражеского прикрытия и, следовательно, ускорялись темпы последующих наступательных действий. С выходом же к Невинномысску для Северной группы открывалась возможность ударить в тыл немецким войскам, находившимся в горах Главного Кавказского хребта.

В то же время мы понимали, что Северная группа не в состоянии охватить своими подвижными войсками фланг противника, а тем более выйти на тылы его главных сил. Наши конные корпуса были очень ослаблены. В 10-й гвардейской кавдививии, например, к началу преследования в строю насчитывалось: людей — менее двух тысяч, орудий 76-мм калибра — два, 45-мм калибра — четыре, станковых пулеметов — четыре. 9-я гвардейская кавдивизия имела в строю 2317 человек, орудий разных — семь, станковых пулеметов — восемь. Чуть лучше выглядели в этом отношении и другие дивизии. А конский состав везде был истощен настолько, что не выдерживал переходов более 20—25 километров в сутки. Без танков и авиации такие дивизии не могли, конечно, сыграть серьезной роли в борьбе против 1-й танковой армии противника и его корпуса «Ф».
(Ядро корпуса "Ф" составляли арабы. Первые солдаты -арабы из корпуса «Ф» были захвачены в плен в районе Будённовска 4 кавкорпусом в конце октября 1942
http://militera.lib.ru/h/sb_crusade_in_rossia/08.html )

Вместе с тем очень хотелось принять такие меры, которые привели бы если не к полному разгрому, то хотя бы к частичному поражению противника и захвату его техники.
Надо было создать какой-то ударный кулак на правом фланге. Генштаб предложил усилить кавкорпуса танками и использовать их на путях отхода противника.
Соображения Генерального штаба направили Военному совету фронта, так сказать, для консультации, в порядке поиска наиболее целесообразного решения.
Однако там эти соображения в должной мере учтены не были.
Оперативная директива Северной группы войск, представленная в Ставку 6 января, с которой, видимо, согласилось и командование фронта, имела ряд существенных недостатков. В целом она продолжала прежнюю линию на выталкивание противника, вела к распылению усилий войск, особенно кавкорпусов и танков, характеризовалась слишком сложным маневром, тормозящим их движение вперед.

Такой план действий Ставка, разумеется, не утвердила. Генштабу было приказано подробно проанализировать действия Северной группы и послать этот анализ ее командующему и командующему Закавказским фронтом. Мы это сделали. В записке Генштаба от 7 января отмечалось, что войскам группы ставятся нереальные задачи по глубине: например, Кубанскому кавкорпусу предлагалось к 9 января овладеть Ворошиловском (Ставрополь), удаленным на 200 километров от расположения корпуса; 58-й армии ставилась задача преодолеть с боем свыше 100 километров за два дня. Нереальными были и задачи 44-й армии. В то же время 9-я армия, имевшая наибольшее продвижение, преднамеренно задерживалась на месте на три дня и выводилась в резерв.

Генштаб предложил: продолжать наступление 9-й армии на Георгиевск, Минеральные Воды, имея впереди три танковые бригады; основные силы подвижных войск вести на правом фланге и использовать их на путях отхода противника в районе Невинномысска или еще глубже; на левом фланге иметь минимальные силы, с тем чтобы не выталкивать противника из предгорий Главного Кавказского хребта и избежать излишних перегруппировок в дальнейшем; 58-ю армию вести во втором эшелоне. При этом подчеркивалась необходимость спланировать операцию, исходя из реальных возможностей, наладить бесперебойное управление войсками и снабжение их.
Следует заметить, что как раз в день отправки наших рекомендаций на правом фланге Северной группы опять нарушилась связь с танковыми и кавалерийскими частями. Точного их положения штабы не знали.

Прочитав итоговое боевое донесение за 7 января по Закавказскому фронту, Сталин в 3 часа 55 минут 8 января опять продиктовал для передачи И. И. Масленникову и в копии И. В. Тюленеву гневную телеграмму:
«...Вы оторвались от своих войск и потеряли связь с ними. Не исключено, что при таком отсутствии порядка и связи в составе Северной группы ваши подвижные части попадут в окружение...
Такое положение нетерпимо.
Обязываю вас восстановить связь с подвижными частями Северной группы и регулярно, два раза в день, сообщать в Генштаб о положении дел на вашем фронте.

Личная ответственность за вами...»

В последующие дни управление войсками Северной группы несколько улучшилось и преследование проводилось более планомерно, в основном вдоль железной дороги на Армавир.
Однако решительного перелома в ходе операции достигнуто не было: противник не допустил охвата его фланга или прорыва наших подвижных войск на тылы группы армий «А».
Правда, остановить наше наступление ему тоже не удалось. Бои велись с исключительной ожесточенностью.
Пришлось решительно перестраиваться и командованию Черноморской группы, ставшей теперь точкой приложения главных усилий фронта.

Дело в том, что примерно с середины ноября 1942 года здесь подготавливалась так называемая Майкопская операция. В свое время она была целесообразна, и Ставка ее санкционировала.
На майкопском направлении развернулась работа по развитию дорог, созданию запасов, сосредоточению войск. Но к январю 1943 года необходимость в этой операции отпала.
Изменившаяся обстановка требовала наступления на краснодарском и новороссийском направлениях. Приходилось все менять, причем в самом срочном порядке.

К 11 января войска 9-й армии во взаимодействии с войсками 37-й армии освободили Пятигорск и завязали бои за Минеральные Воды и Железноводск.
В этот же день 37-я армия освободила Кисловодск и завязала бои за Ессентуки. В тот же день командующий Северной группой боевым распоряжением приказал войскам продолжать преследование врага и овладеть Ставрополем, Невинномысском и Черкесском и в дальнейшем наступать в направлении на Армавир и Тихорецк

Командование фронта, прибывшее по указанию Сталина на КП Черноморской группы в Молодежное (под Туапсе), занялось вместе с И. Е. Петровым разработкой замысла двух новых операций, под условными наименованиями «Горы» и «Море». В то же время на краснодарское и новороссийское направления стали стягиваться войска, в частности артиллерия.
Сосредоточение их по горным дорогам было сопряжено с большими трудностями.


Планы этих двух операций Черноморской группы были представлены в Ставку и уже 8 января рассмотрены там.
По плану «Горы» главная роль отводилась 56-й армии, командование которой поручалось генералу А. А. Гречко. Он уже хорошо зарекомендовал себя как командующий Новороссийским оборонительным районом, а затем 18-й армией под Туапсе, где враг был остановлен в критические дни обороны Кавказа. В состав 56-й армии включались значительные силы: пять стрелковых дивизий, семь стрелковых бригад, танки и другие средства усиления.
Операция имела два четко выраженных этапа. На первом этапе (14—18 января) предполагалось разгромить вражеские войска, противостоящие 56-й армии, овладеть Краснодаром и захватить переправы через Кубань.

На втором этапе (19—30 января) планировалось наступление из района Краснодара на Тихорецкую и овладение рубежом Тихорецкая, Каневская. О дальнейшем движении на Батайск в плане даже не упоминалось.

«Будет надир», — подумали мы, хотя, говоря откровенно, у нас самих не было уверенности в том, что Черноморской группе удастся вырваться на Тихорецкую, а не только на Батайск: отходящий перед Северной группой противник попадал туда, безусловно, раньше наших войск. Но Верховный назвал Батайск как конечную цель удара, а он о своих указаниях никогда не забывал и не позволял забывать другим. Операция «Море», проводившаяся во взаимодействии с Черноморским флотом, распадалась на три этапа.

На первом из них (12—15 января) 47-я армия генерал-лейтенанта Ф. В. Камкова должна была прорвать оборону противника в районе Абинской и захватить станицу Крымскую, создав тем самым выгодные условия для овладения Новороссийском с суши и развития наступления в глубину Таманского полуострова. На втором этапе (16—25 января ) предстояло освободить порт и город Новороссийск ударом 47-й армии с суши и морского десанта из района Южная Озерейка. Третий этап составляло освобождение Таманского полуострова, и рассчитан он был до 1 февраля.
Если план «Море» Ставка утвердила без замечаний, то с другим планом, «Горы», возникли осложнения. Как мы и предполагали, Верховный высказал недоумение по поводу обойденного молчанием наступления на Батайск. В 14 часов 8 января от Сталина снова последовал звонок в Генштаб, и я записал следующее распоряжение для передачи командованию Закавказского фронта и Черноморской группы:
«Первое. Ваш план операции получен. Он отражает только два этапа операции: первый этап — выход на рубеж Краснодар, второй этап — выход на рубеж Тихорецкая. Но в вашем плане не отражен третий этап операции, предусмотренный моими указаниями, а именно — выход на Батайск.
Прошу сообщить, по каким мотивам вы отсекли 3-й этап операции.
Вполне вероятно, что в связи с наступлением Южного и Юго-Западного фронтов может создаться благоприятная обстановка для выхода части черноморских войск на Батайск. Если вы теперь же не подготовитесь к этому делу, обстоятельства могут застать вас врасплох.
В связи с этим прошу вас сообщить в Генеральный штаб о тех силах, которые вы намерены выделить для осуществления 3-го этапа операции.
Второе. Ваш план операции по 1-му и 2-му этапам утверждается».

Затем, вспомнив, видимо, продиктованную ночью телеграмму И. И. Масленникову относительно потери управления войсками, Сталин приказал прибавить только для Военного совета фронта третий пункт:
«Обратите внимание на Масленникова, который оторвался от своих частей и не руководит ими, а плавает в беспорядке».
Недостающая часть плана «Горы» вскоре была представлена, и 11 января Ставка утвердила его в целом.
Все перегруппировки и сосредоточение войск в полосе Черноморской группы проводились в чрезвычайной спешке.
К этому вынуждал не только продолжающийся отход 1-й танковой армии противника, но и начавшееся 5 января отступление немцев с перевалов Главного Кавказского хребта.

Операция "Искра"

Задачи войскам Ленинградского и Волховского фронтов по прорыву блокады Ленинграда были определены директивой Ставки от 8 декабря 1942 года.
«Совместными усилиями Волховского и Ленинградского фронтов разгромить группировку противника в районе Липка—Гайтолово—Московская Дубровка—Шлиссельбург и таким образом разбить осаду гор. Ленинграда К исходу января 1943 года операцию закончить.
Закрепившись прочной обороной на линии р. Мойка—поселок Михайловский Тортолово, обеспечить коммуникации Ленинградского фронта. После чего войскам дать 10-дневный отдых.

В первой половине февраля месяца 1943 года подготовить и провести операцию по разгрому противника в районе Мга и очищение Кировской железной дороги с выходом на линию Вороново— Сиголово—Войтолово—Воскресенск.По окончании Мгинской операции войска перевести на зимние квартиры.Настоящий приказ довести до командиров полков включительно.

Получение подтвердить. Исполнение донести.

Ставка Верховного Главнокомандования

И. Сталин ,Г. Жуков

8.12.1942 г. 22 ч 15 м.

№ 170703».

Необходимо особо отметить, что операцию «Искра» нашим войскам предстояло осуществить в крайне сложных условиях. За долгие месяцы пребывания под Ленинградом гитлеровские войска превратили занятые ими позиции в мощные укрепленные районы с разветвленной системой бетонированных полевых сооружений, с большим количеством противотанковых и противопехотных препятствий. Оборона противника опиралась к тому же на весьма выгодные высоты и другие естественные рубежи.
Особенно мощной была оборона противника на левом берегу Невы. Укрепившись здесь, гитлеровцы имели перед собой открытое водное пространство шириной до 800 метров. Даже замерзшая река представляла собой чрезвычайно сильную преграду, так как на льду не было никаких укрытий. Она просматривалась и простреливалась с занятого противником крутого обрывистого берега, высота которого на участке прорыва составляла от 5 до 12 метров. Гитлеровские войска усилили это естественное препятствие густой сетью проволочных заграждений и минными полями.
Прорыв обороны при наличии таких укреплений противника являлся сложной боевой задачей, требовавшей больших усилий, высокого воинского мастерства и боевой отваги всего личного состава.
Поэтому, несмотря на то что представленные командованием Ленинградского и Волховского фронтов планы действий были своевременно рассмотрены в Генштабе и утверждены Ставкой, Верховный, учитывая прежние неудачи, неоднократно высказывал свое беспокойство за исход операции.

В течение декабря 1942 года фронты тщательно готовились к предстоящему наступлению. В назначенный Ставкой срок — 1 января 1943 года подготовка была закончена. Но из-за крайне неблагоприятных метеорологических условий — оттепель затянулась и ледяной покров на Неве оказался недостаточно устойчивым, а болота труднопроходимыми — начинать наступление было опасно. Командование обоих фронтов в конце декабря обратилось в Ставку с просьбой отложить начало операции до 10—12 января. Эта просьба была удовлетворена.
В первых числах января 1943 года в штаб Воронежского фронта, где я находился в связи с подготовкой Острогожско-Россошанской наступательной операции, мне позвонил И. В. Сталин и без всяких предисловий сказал:
— В Ленинграде как представитель Ставки находится Ворошилов. Государственный Комитет Обороны считает, что вам также необходимо поехать туда. Нужно на месте посмотреть, все ли сделано для того, чтобы операция «Искра» прошла успешно. Время у вас еще есть, сделайте остановку в Москве. Нам надо обсудить один вопрос.
Поскольку операция под Острогожском и Россошью являлась также весьма важным звеном в стратегическом плане Ставки, я спросил, как быть с подготовкой к наступлению Воронежского фронта.
— А вы что предлагаете? — в свою очередь задал вопрос И. В. Сталин.
— Василевский в курсе дел, пусть он завершает здесь начатую работу, а в районе Сталинграда может закончить дела Воронов.
— Согласен. Вылетайте в Москву незамедлительно.
В кабинете И. В. Сталина я застал наркома авиационной промышленности А. И. Шахурина и авиаконструкторов. Заканчивался, видимо, большой разговор о дальнейшем улучшении конструкции некоторых самолетов и наращивании производства бомбардировочной авиации. Очевидно, дела в этой области обстояли вполне благополучно, и И. В. Сталин был в хорошем настроении.
— Ну, идите, — сказал он всем присутствовавшим, заканчивая обсуждение, — принимайтесь за дела.

Когда закрылась дверь за последним уходящим, Верховный одобрительно заметил:
— Вот каких людей вырастила партия... Вот что, — обращаясь уже ко мне, продолжал И. В. Сталин, — до начала операции «Искра» у вас еще есть в запасе некоторое время.
Мы хотели бы, чтобы вы слетали на пару дней в 3-ю ударную армию: она ведет тяжелые бои с окруженной группировкой противника в районе Великие Луки—Новосокольники—Поречье. Посмотрите, как там организовано дело.
— Хорошо, сегодня же вылетаю.
Об этом я говорю потому, что операция под Великими Луками и в прилегающих к ним районах имела важное значение и для прорыва ленинградской блокады. Наступающие там войска оттягивали на себя из-под Ленинграда значительные силы противника и тем самым содействовали успеху операции «Искра». Как заместитель Верховного Главнокомандующего, постоянно получавший из Генерального штаба самую подробную информацию о положении на фронтах, я был хорошо знаком с планом проведения этой операции.

Прибыв в 3-ю ударную армию, ознакомился на месте с действиями 8-го Эстонского корпуса. Им тогда командовал опытный и энергичный генерал-майор Л. А. Перн — эстонец по национальности.
Затем побывал в 5-м гвардейском корпусе, которым командовал ныне дважды Герой Советского Союза генерал армии А. П. Белобородов, один из наших видных и деятельных военачальников.
357-й стрелковой дивизией командовал Александр Львович Кроник. В 1922 году он был старшиной эскадрона, которым мне тогда довелось командовать.
Конечно, было очень приятно встретиться со старым боевым товарищем. Но я вдвойне обрадовался, после того как детально ознакомился с успешными действиями его дивизии и хорошо продуманными планами. Дела в 3-й ударной армии шли хорошо. И сам командующий генерал К. Н. Галицкий и член Военного совета армии А. И. Литвинов произвели на меня весьма благоприятное впечатление.
Обо всем этом я доложил И. В. Сталину и, получив его «добро», в ночь на 9 января выехал на Волховский фронт.

...Нам, представителям Ставки на фронтах, редко выпадал случай ездить по железной дороге. Обычно приходилось в срочном порядке лететь к месту военных действий. Попав в удобный, хорошо натопленный вагон я приказал меня не будить и лег спать. Нужно было набраться сил для предстоящей работы, которая начиналась сразу же по прибытии на место.
Проснулся оттого, что поезд вдруг замедлил ход. За окном была тьма, не брезжил ни один огонек... Взглянул на часы: время подходило к двум часам ночи.
Быстро встал, оделся. Поезд остановился. В дверях выросла фигура дежурного генерала.
— Прибыли из Ленинграда товарищи Жданов и Ворошилов и ждут вас в своем вагоне, — доложил он.

Я тотчас туда отправился. В вагоне К. Е. Ворошилова собрались командующие Ленинградским и Волховским фронтами, члены Военных советов.
Климент Ефремович и Андрей Александрович тепло поздоровались со мной.
— Звонил Сталин, — сказал К. Е. Ворошилов, — и предупредил о твоем приезде.
— Готов приступить к работе немедленно.
Мы без промедления принялись за обсуждение вопросов операции «Искра».

Как всегда, работу начали с определения задач фронтам и рассмотрения планов предстоящих действий. Ставка отдала директивы Ленинградскому и Волховскому фронтам еще 8 декабря 1942 года. Она приказала разгромить группировку немецко-фашистских войск в районе Липка—Гайтолово—Московская Дубровка—Шлиссельбург и прорвать в этом месте блокаду.
Замысел прорыва блокады был прост. Он состоял в том, чтобы двумя ударными группировками Волховского и Ленинградского фронтов нанести сильные встречные удары в направлении Рабочего поселка № 5 (в 5 километрах севернее Синявино) и рассечь оборону противника на шлиссельбургско-мгинском выступе. Одновременно на других участках фронта, к северу и югу от главного направления, планировались вспомогательные удары, для того чтобы не дать врагу маневрировать силами и средствами.

Признаюсь, я испытал волнение, когда на оперативных картах фронтов перед моими глазами вновь появились знакомые названия населенных пунктов, напомнившие сентябрь 1941-го.
Московская Дубровка!.. Здесь до сих пор героически удерживался плацдарм — «пятачок», захваченный еще в первый месяц блокады. Но теперь на этом «пятачке» проходило одно из направлений вспомогательных ударов Ленинградского фронта.

Естественно, что произошли перемены и на других участках фронта. Сейчас со стороны Ленинграда наступала уже не дивизия, как это было в 1941 году, а целая 67-я армия генерала М. П. Духанова.
В ее составе находились прославленные дивизии— 136-я генерала Н. П. Симоняка. оборонявшая в свое время полуостров Ханко, 45-я гвардейская генерала А. А. Краснова, 86-я полковника В. А. Трубачева. В операции участвовали артиллерия и авиация Балтийского флота, 13-я воздушная армия С. Д. Рыбальченко, некоторые силы артиллерии Ладожской военной флотилии.
На Волховском фронте главную задачу решала 2-я ударная армия генерала В. З. Романовского, а на вспомогательном направлении, к югу от Гайтолово, наступала частью сил 8-я армия генерала Ф. Н. Старикова. С ними-то мне и предстояло непосредственно работать два дня до начала операции, поскольку К. Е. Ворошилов возвращался в Ленинград, чтобы координировать действия войск Ленинградского фронта. С воздуха операцию Волховского фронта обеспечивала 14-я воздушная армия генерала И. П. Журавлева.

При рассмотрении планов операции было решено внести некоторые коррективы в действия войск, особенно в организацию артиллерийского наступления.
Закончив совещание, К. Е. Ворошилов, Л. А. Говоров и А. А. Жданов уехали в Ленинград, а я приступил к работе. Переговорил с командующим Волховским фронтом К. А. Мерецковым, членом Военного совета Л. З. Мехлисом, начальником штаба генералом М. Н. Шарохиным и командующим артиллерией фронта генералом Г. Е. Дегтяревым. Затем встретился с командармами. Начал с проверки принятых ими решений и планирования операции. После этого подробно ознакомился с материально-техническим обеспечением войск и детально разобрал принятое решение предстоящего боя с командиром 128-й стрелковой дивизии генералом Ф. Н. Пархоменко, действовавшим на правом фланге направления главного удара.

Каждый день пребывания в войсках Волховского фронта заканчивался представлением Ставке подробного доклада о результатах работы. В них я сообщал о принятых мерах по устранению выявленных недочетов, делал предложения по вопросам, которые необходимо было решать в Генштабе и в других центральных управлениях. Приведу лишь один из таких документов, направленных мною Верховному после первого дня пребывания на фронте.

«Тов. Васильеву (И.В.Сталин).
Сегодня был на командном пункте Романовского и Старикова, с которыми подробно разобрал обстановку и принятые решения. Выяснил также обстановку с командиром 128-й стрелковой дивизии и его решение на прорыв.

Основными недочетами в решениях и в обеспечении операции считаю:

1. Дивизии, наступающие в общем направлении на Рабочий поселок № 8 в обход Синявинского узла сопротивления, не имели танков; по опорному пункту Рабочего поселка № 8 не было сосредоточено достаточно огневых средств. Отсутствие танков и ограниченное количество огневых средств не гарантировали успешного прорыва.

2. Взаимодействие на стыках армий, соединений и частей отработано слабо.

3. Расположение дивизионных резервов в боевых порядках было слишком близкое, и по существу резервы превращались во вторые эшелоны. Удаление их от первого эшелона на 1—1,5 км могло привести к большим потерям.

Кроме того, выявлен ряд мелких тактических и технических недостатков.

По всем обнаруженным недостаткам даны исчерпывающие указания Афанасьеву и командармам.

У Афанасьева, по условиям местности, очень плохое артиллерийское наблюдение, которое будет еще более ухудшаться по мере продвижения наших войск по лесистому району.
Для того чтобы зря не сыпать снаряды и мины, фронту необходимо срочно придать воздухоплавательный аэростатный отряд и одно-два звена самолетов-корректировщиков.

На второй этап операции Волховскому фронту требуется дополнительно следующее количество боеприпасов: 122-мм гаубичных снарядов— 20 000; для пушек-гаубиц 152-мм— 15 000; 120-мм мин — 60 000; снарядов М-30 — 150 000; М-20 — 3000; М-13 -3500. Эти боеприпасы необходимо получить в период с 18 по 20 января 1943 г.

С утра 11 января буду в дивизиях.

Ефремов(К.Е.Ворошилов) находится у Леонидова.(Л.Г.Говоров)

Константинов (Г.К.Жуков).

11.1.43.02.00».

Наконец все мероприятия по подготовке операции были завершены. Наступило утро 12 января 1943 года. Оно выдалось ясным и морозным. Мы с генералом В. З. Романовским прибыли на наблюдательный пункт 2-й ударной армии. Он был расположен совсем недалеко от переднего края, и отсюда хорошо просматривалась ближайшая глубина обороны противника. Над позициями немецко-фашистских войск высоко вверх поднимались многочисленные дымки. Солдаты, несшие службу ночью, когда обычно действовала наша разведка, теперь готовились к отдыху и усиленнее топили печи.

Над всем передним краем пока господствовала тишина. Это была особая тишина — тишина перед наступлением большого исторического масштаба.
В этом сражении нам удалось достигнуть тактической внезапности, хотя противник знал, что мы готовимся прорвать блокаду. Он, возможно, предугадывал даже, где именно будут нанесены удары советских войск: сама конфигурация фронта об этом говорила. День за днем на предполагаемом участке прорыва немцы воздвигали все новые и новые оборонительные сооружения, стягивали сюда свои отборные части, еще и еще насыщали огневыми средствами узлы сопротивления, созданные более чем за шестнадцать месяцев блокады. Но когда именно, в какой день и час, какими силами мы начнем операцию — немецкое командование не знало.

Как потом показали пленные, удар советских войск, который гитлеровцы ожидали целый год, в тот день оказался все-таки для них неожиданным, особенно по силе и мастерству.

В 9 часов 30 минут утреннюю морозную тишину разорвал первый залп артиллерийской подготовки. На западной и восточной сторонах шлиссельбургско-мгинского коридора противника одновременно заговорили тысячи орудий и минометов обоих фронтов.
Два часа бушевал огненный ураган над позициями противника на направлениях главного и вспомогательных ударов советских войск. Артиллерийская канонада Ленинградского и Волховского фронтов слилась в единый мощный рев, и трудно было разобрать, кто и откуда ведет огонь. Впереди вздымались черные фонтаны разрывов, качались и падали деревья, летели вверх бревна блиндажей противника. Над землей то тут, то там появлялись серые, быстро оседающие на сильном морозе облачка — испарения от вскрытых огнем болот. На каждый квадратный метр участка прорыва падало два-три артиллерийских и минометных снаряда.
Хорошо подготовленная атака принесла желаемые результаты. Преодолевая сопротивление врага, взламывая его оборону, ударные группировки обоих фронтов, хотя и не без больших трудностей, настойчиво пробивались навстречу друг другу.

http://www.youtube.com/watch?feature=playe...;v=EQE4iAQwmp0#!


Сообщение отредактировал Konstanten - 24.10.2012, 21:33

[Konstanten]

13-17 января 1943

Операция "Кольцо"

15 января наши войска преодолели сильно укрепленный средний оборонительный обвод. К этому времени они продвинулись от десяти до двадцати двух километров в центре.
Теперь перед нами был внутренний оборонительный обвод. Должен заметить, что противник создал здесь очень мощные укрепления, Я видел их.
Близко друг от друга стояли сильные опорные пункты с большим количеством дзотов, бронеколпаков и врытых в землю танков. Вся местность на подступах к ним была опутана колючей проволокой и густо заминирована.
Мороз достигал 22 градусов, усилились метели.....

Положение вражеских войск все ухудшалось. С продвижением наших частей противник терял аэродромы и посадочные площадки. Теперь его самолеты летали только ночью, сбрасывая продовольствие, боеприпасы и горючее на парашютах. Система нашей воздушной блокады действовала надежно, и только единичным самолетам удавалось долететь до места назначения.
Большинство же их погибало, так и не выполнив задачи.
Гитлеровцев выручало то, что у них оказалось много лошадей (в кавалерийской дивизии, обозах). Теперь конина стала основной пищей окруженных.

В кольце оказалось гитлеровцев значительно больше, чем мы предполагали. Сейчас трудно определить, кто повинен в этом просчете, так как операция по ликвидации окруженного противника вначале проводилась войсками двух фронтов — Донского и Сталинградского. Фигурировала цифра: 80—85 тысяч человек.
Возможно, она относилась к той части войск, которая действовала против Донского фронта.
Сейчас мы вдруг узнали, что после стольких боев наш противник насчитывает около 200 тысяч человек! Эти данные подтверждались всеми видами разведки и показаниями пленных.
(Кстати, должен сказать, что представитель Ставки Н.Н. Воронов тоже очень интересовался, сколько же в этом котле войск, и даже лично опрашивал пленных.)

Конечно, с каждым днем это количество уменьшалось, потому что противник нес в боях большие потери. Но, несмотря на безвыходное положение, он сопротивлялся отчаянно.
Непрерывные многодневные бои в суровых условиях утомили и наши войска. К тому же мы несли потери не только от вражеского огня, но и от холода.
Бойцы все время находились под открытым небом, без возможности хотя бы время от времени отогреться.
Потери личного состава увеличивались, а все источники, откуда мы раньше черпали пополнение, иссякли. Между тем сопротивление противника не уменьшалось, так как по мере сокращения занимаемой им территории уплотнялись его боевые порядки.

В ходе боев 11 и 12 января наметился успех в полосе 21-й армии. В связи с этим было решено усилить ее артиллерией для развития удара.
В ночь на 13 января ей были переданы из 65-й армии 1-я и 4-я артиллерийские дивизии, 99, 156 и 671-й пушечные полки и 318-й гаубичный полк большой мощности.
Вообще перегруппировка такого количества артиллерии требует много времени, но у нас она была произведена очень быстро.
Еще при планировании операции мы предусматривали возможность переноса усилий с участка 65-й армии в полосу 21-й.
Поэтому еще тогда мы приняли меры для быстрого переподчинения артиллерии. В частности, боевые порядки полков 4-й артиллерийской дивизии размещались на стыке обеих армий. Командир этой дивизии Н. В. Игнатов, поддерживая 65-ю армию, имел связь и с командующим артиллерией 21-й армии. Поэтому даже не нужно было перемещать боевые порядки. Дивизия, не потеряв времени, переключилась на поддержку другой армии.

Получив усиление, 21-я армия смогла очень быстро — уже 14 января — сбить противника с рубежа Россошки.
Нас заинтересовала система обороны противника, и мы решили осмотреть этот рубеж. И вот что мы увидели. Вдоль низкого берега замерзшей речушки через каждые 15–20 метров были отрыты одиночные окопы, а точнее — колодцы, где во время боя находились автоматчики или пулеметчики.
О том, с каким упорством оборонялся каждый из них в своей яме-могиле, мы могли судить по огромному количеству стреляных гильз. Почти в каждом колодце обнаруживали труп немецкого солдата. Видно было, что здесь стояли насмерть.

Здесь же мы смогли убедиться и в точности огня нашей артиллерии. Осмотренный нами рубеж был сплошь изрыт воронками снарядов и мин.
Именно огонь артиллерии сломил сопротивление противника на Россошке, похоронив там немало немецких солдат.

К середине дня 15 января войска фронта прорвали оборону противника на бывшем среднем сталинградском обводе и продвинулись на многих участках до 8–12 километров.
С развитием наступления особое значение приобрели орудия сопровождения: батальонная и полковая артиллерия, пушечные батареи дивизионных артиллерийских полков, подразделения легких и истребительно-противотанковых артиллерийских полков резерва Верховного Главнокомандования. Все эти орудия действовали непосредственно в боевых порядках пехоты, расчищали ей путь и наступали вместе с ней.

В эти дни вновь и с большей силой проявилось боевое содружество пехоты и артиллерии. Малочисленным орудийным расчетам приходилось передвигать свои орудия по глубокому снегу, обильно выпавшему в январе 1943 года. Порой это было им совершенно непосильно, но пехотинцы не бросали артиллеристов в беде и вместе с ними перекатывали, тащили вперед орудия.
Они же помогали подтаскивать снаряды, а то и вести огонь по врагу.

Но все же во время преследования противника немалое количество артиллерии начало отставать от пехоты, лишая ее своей огневой поддержки. Причины тому были разные.
Порой артиллерия отставала из-за плохой организации управления, т. е. просто по вине соответствующих начальников.
Например, 15 сентября вся артиллерия 120-й стрелковой дивизии, кроме одного дивизиона, не разведав предварительно пути, втянулась в балку Яблоновая.
Незадачливые начальники рассчитывали быстро и в большей безопасности продвинуться вперед за наступавшими полками. Но получилось не так, как им хотелось.

Балка эта, с очень крутыми берегами, простирается в длину чуть ли не на 10 километров. Так что, если бы понадобилось развернуться для боя, не пройдя всей балки, это оказалось бы очень непростой задачей. Не оправдались и расчеты на быстрое движение по дну балки, так как она оказалась изрядно забитой войсками. Там были еще какие-то части, множество машин реактивной артиллерии и артиллерии резерва Верховного Главнокомандования. Находившиеся здесь войска сами едва пробивались вперед, преодолевая пробки. Кроме всего этого, балка была загромождена брошенной техникой противника.

Артиллерийские подразделения 120-й стрелковой дивизии сразу же наткнулись на все эти препятствия, и движение почти полностью приостановилось.
День клонился к концу. Ко всем бедам прибавилась еще одна — нарушилось управление частями.
Утром 16 января командующий артиллерией дивизии решил все же вывести свою артиллерию и направить ее вперед колонными путями, параллельно балке, через Питомник.
Но при выходе из балки тракторы начали буксовать и даже сползать назад по крутому обледеневшему скату. Ослабевшие лошади оказались не в состоянии тянуть орудия. Артиллерия еще больше отстала от пехоты и в тот день плохо помогала ей своим огнем. К сожалению, подобные явления наблюдались и в других дивизиях. Между тем 21-я армия 17 января подошла к внутреннему сталинградскому обводу, где противник имел хорошо подготовленный оборонительный рубеж. Здесь наступление приостановилось. Необходимо было подтягивать артиллерию и. тылы.

Бой за аэродром "Питомник".

К 13 января задача первого этапа операции была выполнена. Западный выступ немецкой обороны срезан, наши войска на всем фронте вышли к Россошке. Теперь 65-я круто повернула острие наступления прямо на восток — на Гумрак, Городище, завод «Баррикады». Иными словами, нам предстояло совместно с 66-й армией покончить с так называемой северной группировкой окруженных войск, которую составляли самые оголтелые гитлеровские части. Они дрались еще два дня после того, как сдался в плен Паулюс.
Боем за Ново-Алексеевский мы фактически начали выполнение задачи второго этапа (разгром противника в районе Западновка — Питомник и выход к внутреннему обводу городских укреплений).

Честь разгрома гитлеровских частей на этом важном для нас направлении разделили 304-я и 23-я дивизии. «Экзамен на гвардейцев держите, товарищи!» — в шутку было сказано комдивам.
К общей радости, эти слова оказались пророческими. Полковник Вахрамеев показал себя умелым организатором боя. Всю ночь перед атакой в 23-й дивизии действовали штурмовые группы силой рота — батальон. Эти группы возглавили начальник штаба дивизии полковник Писарев, заместитель комдива полковник Сиваков и замполит дивизии подполковник Егоров. За ночь они измотали противника, заставили его показать огневую систему опорного пункта и при артподготовке орудия смогли прямой наводкой бить по заранее обнаруженным целям.

Полк И. М. Ахлюстина вместе с частями 304-й дивизии атаковал Ново-Алексеевский с юга. Одновременно подполковник Воронкин своим полком нанес удар с запада. Бой завязался на улицах. Под прикрытием орудий прямой наводки бойцы штурмовали подвали каменных зданий и забрасывали гранатами укрывшихся там гитлеровцев....

Вечером 16 января командир дивизии доложил:
— Разведка обнаружила впереди большой полевой аэродром.
— Что решаете делать?
— Атакую с ходу. Там у фрицев до двух полков, но они наскоро сформированы из отступивших подразделений.
На рассвете части 23-й дивизии, уничтожив прикрывающие группы противника, заняли высоту 135,6. Сюда был перенесен армейский НП. Невдалеке внизу лежал аэродром, заставленный самолетами и автомашинами. Его атаковали два полка. Майор Я. Л. Берко получил приказ идти в обход.
На огромном поле завязался рукопашный бой. Схватки вспыхивали у землянок, у машин. Заместитель командира дивизии по политчасти Василий Федорович Егоров, как и в прошлую ночь, был там, среди солдат. Что же, это правильно! Люди должны видеть своего «комиссара» в горячие минуты, тогда его слово будет зажигать сердца.

Подполковник Егоров шел вместе со мной по очищенному от врага аэродрому. Дивизия захватила богатые трофеи: свыше 200 самолетов, 300 автомашин, 23 танка. Полтысячи пленных, охраняемые автоматчиками, сидели на снегу с лицами, посиневшими от мороза. ....
В почтовом самолете был оборудован пункт медицинской помощи. Приспособили «буржуйки». Топлива на этот раз оказалось в избытке: около тонны немецкой корреспонденции.
...17 января наши дивизии вплотную подошли к внутреннему обводу городских укреплений.
Этим закончился второй этап операции. За шесть дней боев немцы потеряли перед фронтом 65-й армии 10 тысяч убитыми, 305 танков и 578 орудий.
Многие их части оказались теперь в голой степи на пронизывающем морозе. Я видел за Большой Россошкой брошенный противником госпиталь в трех сараях. Все раненые окоченели... Это была ужасная картина — голодная, холодная смерть...

В течение 14 января командиры соединений и частей поставили боевые задачи своим подчиненным. Организовали взаимодействие с другими родами войск. К исходу дня армия была готова продолжать наступление. Дальнейшие события развивались стремительно.
Уже к исходу 15 января войска 65-й и 21-й армий вышли к реке Россошка и, ломая упорное сопротивление противника, стали продвигаться....в общем направлении Питомник, Гумрак.
Противник начал беспорядочно отступать, бросая по дороге вооружение, даже тяжелую артиллерию.....15 января 51-я гвардейская стрелковая дивизия вместе с частями 252-й дивизии освободила Питомник.

(Иван Игнатьевич Якубовский ,в январе 1943 командир 91 танковой бригады Донского фронта - будущий Маршал Советского Союза)

К утру следующего дня вся бригада сосредоточилась в хуторе Новоалексеевка. Едва я успел отдать необходимые распоряжения, как к нам прибыл заместитель командующего артиллерией армии полковник З. Т. Бабаскин. Это была приятная неожиданность. Захара Терентьевича я хорошо знал по Объединенной белорусской военной школе имени М. И. Калинина.
Я был курсантом, а Бабаскин — заместителем командира батареи.

— Иван Игнатьевич! Почему твоя бригада не в совхозе «Питомник»? — обратился он ко мне.
— Потому что всего лишь час назад прибыла из Карповки.
— Выручай, — взмолился Бабаскин. — Знаешь, я доложил командарму, что ты овладел аэродромом у совхоза «Питомник».
— Ты доложил, ты и бери аэродром, — улыбнулся я.

И тут же, чтобы успокоить обескураженного Бабаскина, приказал своему начальнику штаба отправить в штаб армии донесение, что бригада выполняет приказ и продолжает наступать в направлении аэродром «Питомник», Гумрак (в последнем располагался командный пункт армии Паулюса).
Аэродром, о котором шла речь, имел для немцев исключительно важное значение. Это был тот самый пункт, через который гитлеровское командование еще могло поддерживать связь с Паулюсом, подбрасывать боеприпасы, продовольствие. Надо было лишить фашистов этой возможности.

Днем раньше на аэродроме побывала наша разведка.
К чему привело ее появление, позднее рассказал в своих воспоминаниях уже упоминавшийся нами полковник Вильгельм Адам — доверенное лицо фельдмаршала Паулюса:
«Паника началась неожиданно и переросла в невообразимый хаос. Кто-то крикнул: «Русские идут!» В мгновение ока здоровые, больные и раненые — все выскочили из палаток и блиндажей.
Каждый пытался как можно скорее выбраться наружу. Кое-кто в панике был растоптан. Раненые цеплялись за товарищей, опирались на палки или винтовки и ковыляли так на ледяном ветру по направлению к Сталинграду. Обессилев в пути, они тут же падали, и никто не обращал на них внимания. Через несколько часов это были трупы.

Ожесточенная борьба завязалась из-за мест на автомашинах. Наземный персонал аэродрома, санитары и легкораненые первыми бросились к уцелевшим легковым автомашинам на краю аэродрома «Питомник», завели моторы и устремились на шоссе, ведущее в город. Вскоре целые гроздья людей висели на крыльях, подножках и даже радиаторах.
Машины чуть не разваливались под такой тяжестью. Некоторые остановились из-за нехватки горючего или неисправности моторов. Их обгоняли не останавливаясь. Те, кто еще был способен передвигаться, удирали, остальные взывали о помощи. Но это длилось недолго. Мороз делал свое дело, и вопли стихали.
Действовал лишь один девиз: «Спасайся, кто может!»

Выполнив задачу, наша разведка вскоре покинула аэродром.
По приказу Паулюса аэродром «Питомник», который снова оказался в руках у немцев, был взят под усиленную охрану и вновь начал действовать.

Нам предстояло овладеть им во что бы то ни стало.
На подступах к совхозу «Питомник» нашему взору открылось необычное зрелище. Аэродром походил на гигантский муравейник. Сотни самолетов (а их оказалось более 370), автомашин, автобусов, зенитных орудий и другой техники, большие палатки с эмблемой Красного Креста были разбросаны на огромном заснеженном поле. Самолеты продолжали еще прибывать на аэродром.

Учитывая приказ армии о необходимости сохранить авиационную технику противника в целости, было решено блокировать все подступы к аэродрому со стороны Сталинграда, откуда продолжали прибывать автомашины с ранеными и больными немцами.
Все, что шло к аэродрому, мы пропускали, за исключением танков и бронетранспортеров, которые расстреливали при подходе. Так же поступали и с самолетами: совершать посадку не препятствовали, а взлетать не позволяли.

Утром к «Питомнику» подошли передовые подразделения 27-й гвардейской, 23-й и 304-й стрелковых дивизий, и мы общими усилиями захватили аэродром со всей боевой техникой, которая там скопилась. Немало взяли пленных. Здоровых отделили от раненых, организовали обслуживание последних силами самих же пленных.
Однако Паулюс вскоре предпринял попытку возвратить жизненно необходимый аэродром, бросив против нас довольно крупные силы.
Снова завязались ожесточенные бои. Противник понес большие потери и вынужден был отойти.

В эти дни перешел в руки противника и аэродром у Питомника. В котле под Сталинградом остался только аэродром Гумрак.

Ночью генерал-полковник Паулюс, несмотря на это, доложил, что продолжение обороны, может быть, окажется возможным, если немедленно в котел будет переброшено несколько батальонов с полным вооружением. Он уже неоднократно требовал, чтобы к нему по воздуху перебросили несколько тысяч человек, чтобы восполнить потери армии. Командование группы армий не могло выполнить этого требования, так как само не располагало никакими людскими резервами, не говоря уже о том, что в его распоряжении не было ни одного батальона, который не участвовал бы в боях.

После того как потерпела неудачу попытка 4 танковой армии деблокировать 6 армию, командование группы армий не выполняло, кроме указанных причин, этого требования, прежде всего потому, что теперь оно уже не считало себя вправе перебрасывать войска или пополнение в котел. Нам и так было очень тяжело, когда мы бывали вынуждены перебрасывать в 6 армию возвращавшихся из отпуска командиров и штабных офицеров, которые там были крайне необходимы. Но, не говоря уже о том, что армии крайне были нужны офицеры, они сами стремились во что бы то ни стало возвратиться к своим войскам. Они — а среди них были потомки таких старинных солдатских родов, как Бисмарк и Белов, — доказали этим, что традиция долга и боевого товарищества способна выдержать тягчайшие испытания.

13 января к нам прибыл с журналом боевых действий армии офицер оперативного отдела штаба генерал-полковника Паулюса капитан Генерального Штаба Бер. Это был молодой офицер, награжденный Рыцарским крестом; он отличался примерным поведением и отношением к службе. Он рассказывал, как храбро продолжали сражаться войска, с какой самоотверженностью офицеры и солдаты принимают свою судьбу.

Он привез мне письмо от генерала Паулюса и моему начальнику штаба — от своего начальника штаба. Эти письма были проникнуты духом смелости, сознания долга и порядочности, присущим немецкому солдату. Они полностью сознавали, что группа армий сделала все, что было в ее силах, чтобы выручить 6 армию. Но в письмах, конечно, выражалось и огорчение тем, что обещания улучшить снабжение армии по воздуху не выполнялись. Однако ни я, ни генерал-полковник фон Рихтгофен никогда не давали таких обещаний.
Ответственность за это нес Геринг.
16 января на всех фронтах в армии завязались новые тяжелые бои. Временами самолеты уже не имели возможности приземляться, потери же транспортной авиации из-за активности зенитной артиллерии и истребителей противника в дневное время и так стали слишком велики. Теперь авиация могла снабжать армию только ночью или сбрасывая грузы на парашютах. При этом неизбежно значительная часть грузов не попадала по назначению.
В эти дни Гитлер возложил ответственность за снабжение 6 армии по воздуху на фельдмаршала Мильха.
17 января 6 армия сообщила по радио, что аэродром Гумрак снова может быть использован для посадки.Командование воздушного флота придерживалось противоположного мнения.
Мы все же настояли на том, чтобы предпринять попытку посадки на этот аэродром.

Действительно, большинством солдат владели страх и надежда. В штабе армии никто, пожалуй, не думал больше об освобождении.
Однако ни у кого не хватало духу сказать войскам правду. Нетрудно было предвидеть, что мы не сможем долго удерживать Питомник.

Поэтому Шмидт приказал вывезти самолетом журналы боевых действий нашего штаба, отделов разведки, оперативного, тыла, кадров начсостава, начальника инженерной службы и начальника связи, чтобы они не попали в руки врага. Это было поручено старшему адъютанту группы управления штаба капитану Беру, молодцеватому офицеру, награжденному Рыцарским крестом.
Сначала он должен был еще раз обрисовать фельдмаршалу фон Манштейну агонию 6-й армии, а затем лететь дальше, чтобы доложить Главному командованию сухопутных сил и лично Гитлеру, как бесславно гибнет, умирая от голода, 6-я армия.
Командование армии исходило из того, что на Гитлера может произвести больше впечатления награжденный орденами офицер, чем генерал.
Бер больше не вернулся в котел. Теперь мне известно, что этому помешали нарочно, чтобы безнадежное положение 6-й армии оставалось ей неизвестным.
Лично зная капитана, я не сомневаюсь, что он не стеснялся говорить напрямик и у Манштейна, и у Гитлера. Но количество транспортных самолетов не увеличилось.
Армия продолжала таять. Полевые кухни все чаще оставались холодными, потому что нечего было варить. То и дело и без того скудный ужин отменялся. Фронт придвинулся к Питомнику.

14 января утром команда квартирмейстеров штаба армии приняла командный пункт 71-й пехотной дивизии. На следующий день Питомник был потерян окончательно.
Наземному персоналу еле удалось отойти на запасный аэродром, Гумрак, который наскоро был подготовлен за два предыдущих дня.
Командир VIII армейского корпуса генерал-полковник Гейтц тоже вынужден был поспешно оставить свой командный пункт на краю аэродрома Питомник.

Он появился со своим штабом в нашем расположении близ Гумрака. Штаб XIV танкового корпуса, до сих пор находившийся между Питомником и Ново-Алексеевским, также отошел в район Гумрака.
Аэродром Гумрак не мог заменить Питомника ни в малейшей степени. Он находился под артиллерийским обстрелом, взлетно-посадочная полоса его была искорежена снарядами и авиабомбами. Тяжелые транспортные машины могли садиться только с величайшим риском. Сначала командование люфтваффе вообще отказывалось посылать туда самолеты, поскольку за последние дни от русской зенитной артиллерии, истребителей и бомбардировок, а также из-за аварий при посадке немецкая авиация потеряла десятки самолетов....

В придонских и поволжских степях под Сталинградом, в этой бескрайней, заснеженной пустыне, во второй половине января 1943 года разыгралась трагедия гигантских масштабов.
В ней решилась судьба 200 тысяч человек, которые давно уже смотрели в глаза неминуемой смерти во всем ее многообразном обличий.
Черная тень траура пала и на бесчисленные немецкие семьи, которые до тех пор жили в смутной тревоге и безысходной тоске, зная или догадываясь о страшной участи своих обреченных отцов и сыновей. Такие семьи были во всех без исключения землях и провинциях Германии.

В «котле» мы слушали иногда немецкие радиопередачи. Сводки командования вермахта, вначале еще полные пафоса, приукрашивавшие истинное положение дел или ограничивавшиеся полунамеками, становились с каждым разом все откровеннее и беспощаднее. Время от времени треск помех заглушал передачу, и в нее врывался, словно с того света, голос московского диктора, говорившего о «гигантской могиле» под Сталинградом и о «гибели 6-й армии».

В нашей близкой гибели сомневаться и впрямь не приходилось. С самого начала нам запретили любую попытку вырваться из «котла» своими силами. Операция по прорыву кольца извне, которая, как мы надеялись, должна была принести нам спасение, потерпела полную неудачу. Командование армии отклонило русское предложение о капитуляции, так и не получив свободы действий, которой тщетно добивалось. По своей же собственной инициативе оно не предприняло ничего, чтобы спасти вверенную ему армию, своевременно взяв на себя всю полноту ответственности. Теперь, после того как противник перешел в решающее наступление, а наши войска уже были охвачены разложением, о последней отчаянной попытке прорыва нечего было и думать. На помощь извне рассчитывать также не приходилось.
16 января 1943 года, лишившись своей единственной жизненно важной тыловой базы — аэродрома Питомник, армия не могла больше существовать. Надо было без промедления складывать оружие. Снабжение по воздуху в этот момент временно прекратилось — мы вообще не получали в те дни ни боеприпасов, ни продовольствия и лишены были возможности эвакуировать больных и раненых. Маломощный вспомогательный аэродром в Гумраке с его узкой и короткой взлетной полосой вот-вот должен был оказаться в сфере досягаемости советской артиллерии. Каждый новый день сопротивления стоил нам теперь многих тысяч человеческих жизней. Нельзя было терять ни минуты, и все мы понимали, что так продолжаться больше не может. Что-то должно было произойти. Подобно многочисленным своим сослуживцам и товарищам по несчастью, я в глубине души надеялся на это. Но ничего не случилось, и судьба обрушила на нас свой последний смертельный удар.
«Держаться» в таких условиях означало лишь затягивать нашу и без того мучительную агонию. Неужели перед нашей разгромленной армией еще ставилась стратегическая задача, которая могла бы явиться моральным оправданием этих непомерных жертв? С каждым днем бессмысленность дальнейшего сопротивления становилась все более очевидной. Правда, у главного командования сухопутных сил и у ставки Гитлера оставался еще один аргумент, на который они ссылались теперь, разъясняя нам свою точку зрения. Аргумент этот, судя по всему, повлиял и на последние решения командования нашей армии. Заключался он в том, что наше сопротивление до последнего патрона, точнее говоря, наше самоубийство, позволяло создать и стабилизировать новую линию фронт ....

14 января 1943 года
6-я армия получила 13 января 119,1 тонны снабженческих грузов, в том числе 61,2 тонны продовольствия. На участке 2-й венгерской армии противник продвинулся до местности, расположенной в 10 километрах северо-западнее Давыдовки.

15 января 1943 года
6-я армия прошедшей ночью переместила свой западный фронт на линию Большая Рассошка – 5 километров юго-восточнее Нового Рогачика. 14 января армия получила 120 тонн снабженческих грузов. Фюрер поручил фельдмаршалу Мильху любыми средствами обеспечить снабжение армии. На участке группы Холлидта противник местами продвинулся до Донца.
На участке группы Фреттер-Пико он вышел на шоссе Каменск – Миллерово в 22 километрах к северу от Каменска.
На участке венгерской 2-й армии вчера утром противник перешел в давно ожидаемое наступление с плацдарма Свободы и глубоко вклинился в позиции венгров.

Сообщение отредактировал Konstanten - 25.10.2012, 23:09

[Konstanten]

13-17 января 1943
Продолжение.

Острогожско-Россошанская операция.

К истории замысла

(В ноябре 1942 - январе 1943 командующий 40 армией , будущий Маршал Совесткого Союза и главком РВСН в начале 60-х )


По моим предположениям, войска Юго-Западного и левого фланга Воронежского фронта должны были в самое ближайшее время продвинуться вперед и выйти в глубь большой излучины Дона. Отсюда следовало, что они окажутся еще дальше от железных дорог, чем теперь, и при наступлении в сторону Донбасса возникнут серьезные трудности в материальном снабжении войск.
Для предотвращения таких перебоев целесообразно иметь в своих руках рокадную железную дорогу Воронеж — Ростов.(Воронеж -Лихая- Ростов)
А так как ее участок от ст. Свобода(Konstanten: на карате развилка ) и южнее находился у противника, то нужно было освободить его ударом на Острогожск, Россошь, Кантемировку, т. е. навстречу наступавшим войскам Юго-Западного фронта. Это могла сделать только 40-я армия.

Когда у меня созрел план операции, я поделился своими соображениями с членами Военного совета и сказал:
— Ясно, что 40 и армии следует наступать в юго-западном и южном направлениях для очищения от врага участка этой железной дороги от ст. Свобода до ст. Миллерово.
Крайнюков и Грушецкий были того же мнения.
— Вот ты и доложи Верховному Главнокомандующему,— убеждали меня они.— Позвони по ВЧ и попроси активную операцию для нашей армии...
Я задумался. В самом деле, почему бы и не позвонить, ведь ясно, что такая наступательная операция в скором времени станет необходимой, так не лучше ли заранее подготовиться к ней. Командующий войсками Воронежского фронта генерал-лейтенант Ф. И. Голиков находился в то время на левом фланге в полосе 6-й армии, которая готовилась к наступлению на Среднем Дону совместно с войсками Юго-Западного фронта.

Обдумав все, я подошел к аппарату ВЧ и попросил соединить с Верховным Главнокомандующим. Вместе со мной подошли Крайнюков и Грушецкий. Я ожидал, что сначала ответит кто-нибудь из его приемной. Придется доказывать необходимость этого разговора, а тем временем можно будет окончательно собраться с мыслями для доклада. Но в трубке вдруг послышалось:
— У аппарата Васильев.
Мне было известно, что «Васильев» — это псевдоним Верховного Главнокомандующего. Кроме того, разговаривать со Сталиным по телефону мне уже приходилось, да и узнать его спокойный глуховатый голос с характерными интонациями было не трудно. Волнуясь, я назвал себя, поздоровался. Сталин ответил на приветствие, сказал:
— Слушаю вас, товарищ Москаленко.
Крайнюков и Грушецкий, тоже взволнованные, быстро положили передо мной оперативную карту обстановки на Воронежском фронте. Она была мне хорошо знакома, и я тут же кратко изложил необходимость активных действий 40-й армии с целью разгрома вражеской группировки и освобождения участка железной дороги, так необходимого для снабжения войск при наступлении Воронежского и Юго-Западного фронтов на Харьков и Донбасс.
Сталин слушал, не перебивая, не задавая вопросов. Потом произнес:
— Ваше предложение понял. Ответа ждите через два часа.
И, не прощаясь, положил трубку.

В ожидании ответа мы втроем еще раз тщательно обсудили обстановку и окончательно пришли к выводу, что предложение об активизации в ближайшем будущем действий 40-й армии является вполне обоснованным. Это подтверждалось уже тем вниманием, с каким отнесся к нему Верховный Главнокомандующий. Однако, какое он примет решение,— этого мы, естественно, не знали. Одно было ясно: сейчас, в эти минуты, предложение всесторонне взвешивается в Ставке, и нужно терпеливо ждать ответа.
Ровно через два часа — звонок из Москвы. Бору трубку;
— У аппарата Москаленко. Слышу тот же голос:
— Говорит Васильев. Вашу инициативу одобряю и поддерживаю. Проведение операции разрешается. Для осуществления операции Ставка усиливает 40-ю армию тремя стрелковыми дивизиями, двумя стрелковыми бригадами, одной артиллерийской дивизией, одной зенитной артиллерийской дивизией, тремя танковыми бригадами, двумя-тремя гвардейскими минометными полками, а позднее получите танковый корпус. Достаточно вам этих сил для успешного проведения операции?
— Выделяемых сил хватит, товарищ Верховный Главнокомандующий,— отвечаю я.— Благодарю за усиление армии столь значительным количеством войск. Ваше доверие оправдаем.
— Желаю успеха,— говорит на прощанье Сталин.

Кладу трубку и, повернувшись к Крайнюкову и Грушецкому, определяю по их радостно возбужденному виду, что они поняли главное: предложение одобрено Ставкой. Подтверждаю это и сообщаю им все, что услышал от Верховного Главнокомандующего. Добавляю:
— Скоро и 40-я армия от обороны четырьмя ослабленными стрелковыми дивизиями и одной стрелковой бригадой перейдет к активным действиям в усиленном составе.
Новость производит на всех нас большое впечатление. Крайнюков и Грушецкий встречают ее восторженно. И мне становится еще радостнее от мысли, что этот необычайный день так тесно сблизил нас троих.


....На деле же это произошло далеко не так скоро. Два важных обстоятельства повлияли на определение сроков проведения наступательной операции, получившей позднее название Острогожско-Россошанской.
Первое из них состояло в том, что эта операция, замысел которой значительно разросся по сравнению с первоначальным моим предложением, вошла в план зимней кампании советских войск в качестве его существенной составной части. А так как этот план осуществлялся в строгой последовательности, то и Острогожско-Россошанской операции было отведено совершенно определенное место и время. Кстати, уже в этом сказалось влияние решительного изменения стратегической обстановки в районе Сталинграда. Вскоре оно привело к коренному перелому в ходе всей войны, к переходу инициативы в руки Советского Союза, к тому, что борьба на советско-германском фронте теперь стала вестись целиком по планам командования Красной Армии.

Второе обстоятельство тоже являлось знамением времени. Вспомним наши прежние наступательные операции, предшествовавшие Сталинградской. Большинство из них осуществлялось в спешном порядке и без всесторонней подготовки. Да и как могло быть иначе в то время, когда противник обладал превосходством в силах и средствах. Он бешено рвался вперед, и нам приходилось наносить ему контрудары, имевшие целью хотя бы сдержать его натиск. В тех же случаях, когда у нас было достаточно времени для подготовки наступления, часто не хватало сил или опыта, а то и того, и другого.
Сталинградская наступательная операция знаменовала собой перелом и в этом отношении. Удары советских войск теперь, во-первых, заранее подготовлялись и, во-вторых, имели решительные цели. Такой была и сама Сталинградская наступательная операция, и последовавшие за ней мощные удары войск Воронежского и Юго-Западного фронтов сначала на Среднем Дону, а затем и в районе Острогожска и Россоши.

Но не будем забегать вперед. Изложенные выше переговоры по ВЧ с Верховным Главнокомандующим происходили 23 ноября.А несколько дней спустя по его поручению на командный пункт 40-й армии прибыл генерал армии Г. К. Жуков. Для меня это было подтверждением того, что Ставка не только заинтересовалась возможностями проведения наступательной операции на нашем участке фронта, но и придавала ей важное значение.
К моему удивлению, Георгий Константинович был настроен несколько скептически.
(Konsatnten: Это означает , что Г.К.Жуков был направлен туда по инициативе И.В.Сталина. В самом начале операции "Марс" ).
Не возражая против самой идеи проектируемого наступления, он, однако, считал, что при его осуществлении встретятся чрезвычайно большие трудности.
— Далась тебе эта наступательная операция,— говорил он, хмуро глядя на карту, разложенную перед ним.— Не знаешь разве, что перед тобой крупные силы противника, глубоко эшелонированная оборона с развитой системой инженерных сооружений и заграждений?
—Трудности, конечно, встретятся немалые,—отвечал я,—но все же вражескую оборону прорвем, противника разобьем.

Моя уверенность основывалась прежде всего на том, что, как я полагал, для проведения наступательной операции будут выделены необходимые силы. Но имелись и другие немаловажные факторы. Мы досконально изучили вражескую оборону на всю глубину ее главной полосы и, следовательно, были в состоянии подавить огневые точки первой линии уже в период артподготовки. Кроме того, в случае успеха наступления, подготовляемого в полосе левого соседа — советской 6-й армии, должно было резко ухудшиться и положение противостоявших нам войск. Наконец, большую часть последних составляла 2-я венгерская армия, а в ее рядах было много солдат и офицеров, не желавших воевать за интересы гитлеровской Германии, и это в известной мере облегчало решение задачи.
Здесь нужно напомнить, что к тому времени Венгрия, втянутая своими фашистскими правителями в войну на стороне гитлеровской Германии, уже понесла тяжелые потери на советско-германском фронте. Работая над настоящей книгой, я узнал из архивных документов, что только в период с октября 1941 г. по сентябрь 1942 г. были почти полностью уничтожены 102, 108-я и 109-я венгерские пехотные дивизии, а четыре другие — 6, 7, 9-я и 20-я потеряли около половины личного состава....


Действительно, как мы знали, противостоявшие нам войска располагались так: в первом эшелоне — венгерские, во втором — немецкие, причем последние находились там не столько для совместных действий и оказания помощи союзнику, сколько для устрашения венгерских солдат, не желавших воевать против Советского Союза.
Но и это не помогало. Дезертирство в венгерской армии принимало все большие размеры. Нередки были случаи, когда в плен сдавались отдельные группы солдат и даже целые подразделения. И делали они это не столько из страха — храбрость венгерских солдат известна! — сколько потому, что не видели причин продолжать войну. «Зачем нам стрелять в русских? Они нам ничего не сделали»,— так заявил ефрейтор одного из отделений, придя в расположение наших войск во главе своих солдат, единодушно решивших сдаться в плен.
...Вероятно, мне не удалось рассеять сомнения генерала армии Г. К. Жукова. Выслушав, он поднялся.
— Поедем в войска, на передний край. А там посмотрим...

Георгий Константинович Жуков, видный советский военачальник, в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. одним из первых среди военных руководителей в Советской стране применил на практике наиболее действенные методы подготовки, организации и ведения боевых действий. Одним из принципов, которых он, а также А. М. Василевский неизменно придерживались перед постановкой задачи на наступление, было личное ознакомление с обороной противника.
Этим я вовсе не хочу сказать, что так поступали только генералы Жуков и Василевский. Все дело в том, что такой подход к делу со стороны многих других генералов не выходил за рамки армии или даже дивизии, которыми они командовали, между тем как Г. К. Жуков и А. М. Василевский в качестве представителей Ставки обычно координировали и направляли действия нескольких фронтов. Поэтому и командующие этими фронтами, а также входившими в их состав армиями, командиры корпусов, дивизий и т. д. сначала ползали по переднему краю вместе с представителями Ставки, а затем, обнаружив все преимущества такой системы изучения обороны противника, сделали ее неотъемлемой составной частью своей деятельности по руководству войсками.

И, как правило, она давала хорошие результаты. Впрочем, могут сказать, что доказывать, насколько важно для командира лично знать сильные и слабые стороны обороны противника — значит ломиться в открытую дверь. Возможно. Однако понимать — это одно дело, а действовать соответственно — другое. К сожалению, не всегда все это сочеталось. И не только потому, что на переднем крае было небезопасно. Часто сведения, доставляемые разведкой, пленными, считались достаточными, а посему командиру и в голову не приходило самому присмотреться к вражеской обороне.
Вот почему пример старшего начальника играл в этом такую важную роль. Что же касается примера представителей Ставки, то его значение было особенно велико в силу того, что этот метод руководства боевыми действиями войск быстро распространился во всех звеньях действующей армии.

Итак, Георгий Константинович и на этот раз был верен себе: вы, мол, изучили, ну, что ж, очень хорошо, а теперь и я посмотрю. Начали мы со Сторожевского плацдарма, откуда, но моему предположению, следовало нанести главный удар. Здесь к нам присоединился генерал-майор П. М. Шафаренко, командир занимавшей часть плацдарма 25-й гвардейской стрелковой дивизии. По ходу сообщения вышли на передний край.
Было тихо. Лишь изредка застрочит пулемет или прогремит артиллерийский выстрел...
Прошли по траншеям по всему переднему краю на плацдарме. Отсюда до укреплений противника было 150—200 м. Кое-где мы подползали и поближе. Лежа за бугорком или кустиком в 80— 100 м от неприятеля, присматривались к заграждениям, изучали подходы к переднему краю и систему огня.
Пояснения давал генерал Шафаренко, хорошо знавший не только секторы обстрела огневых точек, но и пункты отдыха личного состава, места ночных и круглосуточных постов, расположение складов противника. На обратном пути Г. К. Жуков обстоятельно беседовал с солдатами и офицерами. Расспрашивал о мельчайших подробностях в поведении неприятельских войск режиме огня, времени приема пищи, смены часовых...

Такое же обследование произвел Георгий Константинович и несколько левее — в полосе соседней 107-й стрелковой дивизии полковника П. М. Бежко. Затем переправились обратно на левый берег Дона и побывали в правофланговой 141-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник П. И. Шпилев.
Противостоявшие нам войска вышли на западный берег Дона в начале июля и с тех пор, в течение более пяти месяцев, создавали и совершенствовали оборону. Ее передний край проходил по правому берегу Дона, который почти на сотню метров возвышается над левым. Это позволяло противнику просматривать расположение наших войск на большую глубину и создать систему фланкирующего огня вдоль русла реки и на скатах крутого берега.

На переднем крае вражеское командование сосредоточило основную массу автоматического оружия. Для пулеметов была построена система дзотов, соединенных между собой траншеями со стрелковыми ячейками. От траншей в глубину обороны ответвлялись ходы сообщения. Интервалы между дзотами, как и расстояние от них до находившихся позади блиндажей пулеметных расчетов, не превышали 75—100 м. Все это дополнялось устроенными перед передним краем проволочными заграждениями в три ряда, а на отдельных участках — спиралями Бруно и ежами.
Все это мы смогли показать Г. К. Жукову в течение дня. Когда же стемнело, он увидел, как к проволочным заграждениям были выставлены группы охранения из 5—6 человек с ручным или станковым пулеметом. Между ними передвигались патрули в составе 2—4 человек. И те, и другие были довольно хорошо видны, так как вражеские наблюдатели, снабженные сигнальными пистолетами и ракетами, каждые 1—2 минуты освещали подступы к своему переднему краю.

Замечу, что. хотя построенные здесь укрепления могли быть легко разрушены нашей артиллерией — и это вскоре полностью подтвердилось,— вражеское командование считало их несокрушимыми. В соответствии с этим оно самонадеянно сосредоточило основную массу огневых средств в первой траншее.
Генерала Жукова интересовала также вторая линия обороны противника. По данным нашей разведки, она представляла собой систему опорных пунктов, расположенных на высотах, в населенных пунктах и отдельных рощах. В каждом из них, в зависимости от его размера и тактической значимости, имелся гарнизон в составе взвода, роты или батальона. Местность в глубине обороны врага была пересечена оврагами, руслами малых рек и перелесками. Эти естественные препятствия были использованы для укрепления обороны.
Наиболее прочные опорные пункты были оборудованы в селениях Сторожевое 1-е и Урыво-Покровское, а также в так называемой Ореховой роще. На них, в особенности на последний, я и обратил внимание Георгия Константиновича.

Ореховая роща была расположена на высоте 185 недалеко от вражеского переднего края. Созданный там опорный пункт был узловым, и его захват подорвал бы всю оборону противостоявших нам на Сторожевском плацдарме войск. Существенным являлось и то обстоятельство, что в Ореховой роще и в Урыво-Покровском оборонялись части одного армейского корпуса, а в соседнем Сторожевом 1-м — другого. Именно Ореховая роща, таким образом, находилась на стыке двух корпусов, что до некоторой степени облегчало прорыв их обороны.
Понаблюдав за высотой 185, генерал армии Г. К. Жуков согласился, что расположенный на ней опорный пункт является ключевой позицией.
— Да, конечно, им надо овладеть в первую очередь,— заметил он, выслушав наши предложения,— иначе возрастут трудности прорыва обороны в целом.

В штаб армии мы вернулись поздно ночью. Здесь уже собрались вызванные к этому времени командиры дивизий, начальники родов войск и служб. Представитель Ставки прежде всего выслушал доклад начальника разведки армии полковника С. И. Черных о состоянии обороны противника, его намерениях и силах. Данные разведки существенно дополнили впечатление, сложившееся у Георгия Константиновича после поездки в войска.
Вслед за этим генерал армии Г. К. Жуков предложил командирам дивизий изложить свое мнение о намечаемой наступательной операции. Все они решительно высказались за ее проведение.
Тут же разгорелся спор между генералом Шафаренко и полковником Бежко. Каждый из них считал, что именно в полосе его дивизии целесообразно нанести главный удар. П. М. Бежко был особенно настойчив. Он заявлял, что ему легче прорвать вражескую оборону, так как от него до противника ближе, чем в полосе 25-й гвардейской стрелковой дивизии, местность удобнее, вражеские укрепления слабее. Шафаренко, напротив, отстаивал преимущества своего участка.

Полемика между двумя командирами дивизий приняла довольно бурный характер. При всем том она лучше всего показывала, что каждый из них не только хорошо знал условия, в которых предстояло действовать его соединению, но и оспаривал право взять на себя наибольшую тяжесть в выполнении задач будущего наступления.
Жуков терпеливо и внимательно слушал. Он явно был настроен теперь совсем не так, как в момент своего приезда. Видимо, огромный опыт помог ему на месте правильно оценить обстановку и отказаться от скептического отношения к идее наступательной операции в полосе 40-й армии. Заинтересовавшись спором двух командиров дивизий, он как бы мысленно взвешивал доводы каждого из них.

Кто же из них был прав? Лично я все больше склонялся к тому, чтобы главный удар нанести силами обеих дивизий. Георгий Константинович пришел к такому же заключению. Обратившись ко мне за некоторыми уточнениями по этому вопросу, он в конце совещания объявил, что направление главного удара будет немного смещено влево и захватит часть полосы 107-й стрелковой дивизии.
—Так что готовьтесь,—сказал Георгий Константинович обрадованным командирам дивизий,— предусмотрите все до мелочей. Времени на подготовку будет у вас достаточно. — И обращаясь ко всем присутствующим в заключение заявил: — Обо всем увиденном и услышанном во время пребывания в 40-й армии доложу Верховному Главнокомандующему. Предложение о проведении наступительной операции поддержу. Желаю вам успеха в предстоящих боях, товарищи!

Части усиления, обещанные Верховным Главнокомандующим, начали прибывать уже в декабре. Одновременно были пополнены имеющиеся дивизии. Тысячи людей и большое количество боевой техники надо было принять, разместить, замаскировать, особенно от воздушного противника.
По мере прибытия пополнения развертывалось и его обучение. Занятия, на которые ежедневно отводилось 6—8 часов, проводились в лесах и вблизи населенных пунктов. В тылу армии был создан специальный полигон, на котором мы воспроизвели инженерные заграждения и укрепления, имевшиеся у противника на переднем крае. На полигоне изо дня в день происходили в полном смысле слова репетиции штурма вражеской линии обороны. Кроме того, в штабе армии мы проводили занятия с командирами соединений. На картах, на ящике с песком и затем на местности детально отрабатывались предстоявшие наступательные действия. Главное внимание обращалось на управление и организацию взаимодействия родов войск, все усилия которых направлялись на решение общей задачи.
Важно отметить, что времени на подготовку операции в нашем распоряжении оказалось значительно больше, чем мы могли надеяться.

Дело в том, что Верховный Главнокомандующий, одобрив в конце ноября предложение о проведении наступления силами 40-й армии, вскоре решил отсрочить его. Это было вызвано тем, что в начале декабря усилия Ставки были сосредоточены на организации разгрома вражеских войск, пытавшихся деблокировать группировку, окруженную под Сталинградом. Вскоре они были разбиты. При этом войска Юго-Западного фронта, в том числе и переданная в его состав 6-я армия, вышли на рубеж Новая Калитва — Кантемировка — Чертково, что создавало благоприятные условия для развертывания общего наступления Красной Армии в западном направлении и нанесения глубокого охватывающего удара во фланг и тыл вражеской группировке, оборонявшейся на Дону, южнее Воронежа.

По словам С.К.Москаленко , Г.К.Жуков по приказу И.В.Сталина в конце ноября 1942 ,а это самые ответственные первые дни операции "Марс" (началась 25 ноября 1942) , провёл несколько дней в 40 армии Воронесжкого фронта , изучая перспективы наступления со Сторожевского плацдарма на Среднем Дону через месяц (первый ориентировочный срок операции - 28 декабря).
На мой взгляд , этот факт без сомнения устанавливает вспомогательно-сковывающий характер операции "Марс" в планах Ставки ВГК.

До конца декабря Воронежский фронт совершенствовал свою оборону, протянувшуюся от железной дороги Елец — Касторное к Воронежу, далее по левому берегу Дона до Новой Калитвы, на юго-запад до Кантемировки (с плацдармами на правом берегу Дона у Первого Сторожевого и у Щучья). В состав фронта входили тогда 38-я армия генерал-лейтенанта Н. Е. Чибисова, 60-я — генерал-майора И. Д. Черняховского, 40-я — генерал-лейтенанта К. С. Москаленко, 18-й отдельный стрелковый корпус генерал-майора П. М. Зыкова. Против них стояли на севере 7 пехотных дивизий 2-й немецкой армии генерал-полковника Г. Зальмута; южнее оборонялась 2-я венгерская армия генерал-полковника Г. Яни; еще южнее — итальянский альпийский корпус; наконец, в районе Россоши находились несколько немецких и итальянских дивизий. За стыком немецкой и венгерской армий фашистское командование держало в резерве танковую бригаду, а возле Каменки — пехотную дивизию.
В дни, когда успешно развивались действия наших войск на Среднем Дону и на котельниковском направлении, мы с командованием Воронежского фронта по приказу Ставки приступили к подготовке наступательной операции с целью окружения и разгрома войск врага в районе Острогожска и Россоши.

Ставка предусматривала в результате этой операции прежде всего освободить в интересах Юго-Западного и Сталинградского фронтов железную дорогу Лиски — Кантемировка. Это облегчило бы их наступление на Ростов и Северный Кавказ и, кроме того, приблизило бы советские войска к угольным районам Ворошиловградской области. Войска Воронежского фронта должны были нанести главный удар по центру венгерской армии, чтобы создать благоприятные условия для дальнейших действий против немецкой армии, оборонявшейся непосредственно на воронежском направлении. С этой целью Ставка передала Ф. И. Голикову из своего резерва 3-ю танковую армию, некоторые войсковые соединения и средства усиления. К началу операции мы превосходили здесь врага лишь в танках и артиллерии, но в личном составе и в авиации соотношение сил было не в нашу пользу. Ставка придавала этой операции большое значение. Поэтому послала в начале января 1943 года на Воронежский фронт еще одного своего представителя. К нам в штаб фронта, находившийся в поселке Анна, прибыл Г. К. Жуков. Я приехал сюда 2 января из-под Сталинграда. Затем все мы перебрались в город Бобров, знаменитый некогда конными заводами.
Он стоит на реке Битюг, давшей название породе тяжелых ломовых лошадей, которые перед войной составляли значительную часть тягловой силы в нашей артиллерии. Несмотря на трудности военного времени, воронежская порода лошадей сохранилась, хотя и резко сократилась.

Вместе с командованием фронта мы разработали план Острогожско-Россошанской операции, который был утвержден Ставкой. По плану главный удар наносился по самому уязвимому звену — центру группы армий «Б». Предусматривалось создать три ударные группировки. Северная группировка главными силами 40-й армии с плацдарма от Первого Сторожевого до Урыва ударяла по дуге на Болдыревку, Красное и Алексеевку, поворачивая с западного направления на южное, чтобы соединиться у Алексеевки с южной группировкой фронта и завершить окружение острогожско-россошанских войск врага.
Частью сил командующий 40-й армией К. С. Москаленко, прорвав вражескую оборону, должен был нанести удар на Острогожск, соединиться там с правым флангом 18-го стрелкового корпуса. Наступление главных сил обеспечивал действиями в направлении Болдыревки, Репьевки 4-й танковый корпус генерал-майора танковых войск А. Г. Кравченко, который должен был прибыть к началу операции. Южная группировка — 3-я танковая армия генерал-майора П. С. Рыбалко и 7-й кавкорпус генерал-майора С. В. Соколова — танковыми частями наносила глубоко охватывающий удар от Кантемировки в северо-западном, а частью сил — в северном направлении, навстречу 40-й армии.
Тем временем кавалерия, наступая на Валуйки, обеспечивала фронтовую операцию с юга. Центральная группировка (18-й отдельный стрелковый корпус), действуя со щучьенского плацдарма, наносила расходящиеся удары навстречу войскам северной и южной группировок и соединялась с ними у Острогожска и Карпенкова. В плане намечалось, что с воздуха наши действия прикроет 2-я воздушная армия генерал-майора К. Н. Смирнова.

Как видим, основная роль возлагалась на «северян» и «южан», а центр должен был сковывать врага, притягивая к себе его оперативные резервы и тем самым давая нашим фланговым группировкам фронта возможность завершить окружение противника. В последующем центральная группировка должна была принять участие в расчленении и уничтожении окруженных частей. Для содействия войскам Воронежского фронта, обеспечения его левого крыла, привлекалась правофланговая, 6-я армия Юго-Западного фронта, которая должна была наступать из района южнее Кантемировки на Каменку и Покровское. Предполагалось, что в результате наших концентрических ударов будет окружено и уничтожено до 15 фашистских дивизий.

В течение первой декады января командование с участием представителей Ставки провело огромную работу по всесторонней подготовке операции. Для создания ударных группировок пришлось идти на риск, как и под Сталинградом, и снять немало войск и средств усиления с второстепенных участков фронта. Мы разработали и провели в жизнь целую систему мероприятий по маскировке и сохранению в тайне всех перегруппировок войск и подготовительных работ. Уделено было также большое внимание мероприятиям по дезинформации противника.
Большое значение придавали мы отработке управления войсками и их взаимодействия. Основным методом управления даже со стороны представителей Ставки и командующего фронтом являлось личное общение с подчиненными. Начать операцию по согласованию со Ставкой Верховного Главнокомандования решено было 14 января.
Вот, к примеру, наша с Г. К. Жуковым телеграмма от 6 января 1943 года:
«1. Все вопросы оперативно-тактических решений по армии Москаленко отработаны лично с командующим армией, командирами дивизий и бригад. Сейчас находимся у Рыбалко. 6.1.43 провели совещание и инструктаж с командирами соединений. По армии Рыбалко и кавгруппе плохо дело обстоит с подходом по железной дороге транспортов с боеприпасами, горючим, а также и подходом войск. После выгрузки войскам нужно пройти походом от 4 до 6 суток. Боимся, что железная дорога может подвести. Лично о Рыбалко можно сказать следующее: человек он подготовленный и в обстановке разбирается неплохо.
2. Сейчас прорабатываем взаимодействие фронтов и армий на стыках лично с товарищами Харитоновым, Рыбалко, Федоровым (Ватутин.— Авт.) и Филипповым (Голиков.— Лег.). Федоров находится у нас, через два часа выедет в штаб фронта. Сегодня с Филипповым выезжаем в центральную группу.

Константинов (Жуков.— Авт.).

Михайлов (Василевский.— Авт. ).

6.1.43. 20.00».

В телеграмме от 9 января 1943 года я докладывал:
«9 января работал в армии Москаленко. Проверял ход подготовки к наступлению в дивизиях, изучал на месте противника. Подготовка идет нормально. К назначенному сроку войска армии будут готовы. 11 января Москаленко проведет сильную разведку боем, чтобы окончательно проверить имеющиеся данные о противнике. В случае успеха это может явиться началом большого наступления на этом участке. 10 января вместе с Филипповым отправимся к Зыкову, чтобы проверить, что сделано там, и помочь. Подготовка 3-й танковой армии Рыбалко проходит нормально. Подход войск во фронт из резерва Ставки по желдороге за последние дни значительно улучшился. К началу операции Ее прибудут лишь 4-й танковый корпус, лыжные бригады и зенитная дивизия. Затруднения вызывает подвоз огнеприпасов и горючего. Меры принимаю, думаю, что справимся. Об окончательной готовности донесу 11 января.
Михайлов».

По окончании подготовки Г. К. Жуков уехал, я оставался в войсках Воронежского фронта до конца февраля.
Наступление главных сил северной группировки со сторожевского плацдарма началось 13 января, за сутки до намеченного срока, так как успешные действия передовых отрядов выявили слабые места противника. Для развития их успеха после мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление главные силы 40-й армии.
К исходу второго дня операции фашисты перебросили в полосу нашей северной группировки новые подкрепления.
К этому времени их оборона была прорвана на 50 км по фронту и 17 км в глубину. 40-я армия должна была не только завершить прорыв тактической глубины обороны, но и быстрее перерезать пути отхода врагу, чтобы вместе с войсками нашей южной группировки создать предусмотренный планом внутренний фронт окружения основных сил противника. Но для этого требовалось ускорить темпы наступления. В результате к 15 января удалось решить первую часть задачи: фронт прорыва был расширен до 100 км, в глубину — на правом фланге до 20, в центре — до 35, на левом фланге — до 16 км.

Южная группировка перешла в наступление 14 января и за 3 часа напряженного боя вклинилась в глубину обороны противника только на 1—3 км.
Чтобы ускорить прорыв, были введены в бой 12-й и 15-й танковые корпуса. Это помогло резко изменить обстановку в нашу пользу.
К исходу 14 января танкисты продвинулись на 12—23 км, разгромив в районе Жилина штаб 24-го немецкого танкового корпуса, и с утра 15 января развернули наступление в северном и северо-западном направлениях. Тем временем 7-й кавалерийский корпус прочно прикрывал наступление с юга.

С 14 января стала наступать и центральная группировка. За несколько дней до начала операции я решил послать в помощь командованию 18-го отдельного стрелкового корпуса генерал-лейтенанта А. И. Антонова. В декабре 1942 года он по моей просьбе был назначен начальником Оперативного управления и первым заместителем начальника Генерального штаба. Я был тогда на сталинградском направлении и представить Алексея Иннокентьевича Сталину не смог.

В начале января А. И. Антонов сообщил мне на Воронежский фронт, что приступил к работе в Оперативном управлении. Но, видимо, деятельность эта не принесла ему удовлетворения, в Ставке он не бывал, так как все дела Генштаба там докладывал заместитель начальника Генштаба по оргвопросам Ф. Е. Боков.
Естественно, А. И. Антонов чувствовал себя в такой обстановке неопределенно и просил меня сделать все возможное, чтобы вернуть его на фронт.
Я позвонил И. В. Сталину и, вновь охарактеризовав А. И. Антонова как исключительно ценного для Генштаба и Ставки работника, попросил допустить его к работе, непосредственно связанной с обслуживанием Ставки в оперативном отношении.

И. В. Сталин, будучи по характеру крайне недоверчивым и осторожным человеком, особенно по отношению к новым, незнакомым ему лицам, никаких обещаний мне не дал и порекомендовал использовать Антонова в качестве моего заместителя на Воронежском фронте.
— Судя по вашим характеристикам,— заметил он,— Антонов на фронте будет куда полезнее в данный период, чем здесь, в наших канцелярских делах.

Так Алексей Иннокентьевич оказался на Воронежском фронте, где и оставался до конца марта 1943 года с большой пользой для дела.
В Генштабе же очень чувствовалось его отсутствие. 18-й отдельный стрелковый корпус, поддержанный хорошо организованным огнем артиллерии и авиации, сломил сопротивление врага и к исходу 15 января, после ночного боя при 25-градусном морозе, выполнил свою задачу.

В то время, как 40-я и 3-я танковая армии развивали наступление, охватывая острогожско-россошанскую группировку противника с севера и юга, 18-й отдельный стрелковый корпус дробил ее на разрозненные части. К 16 января на крайних флангах Воронежского фронта была полностью преодолена тактическая глубина обороны врага. Теперь встала новая задача — стремительным маневром окружить и расчленить острогожско-россошанскую группировку, изолировав ее от других фашистских войск.

18-й отдельный стрелковый корпус энергичными действиями развивал прорыв в глубину и в стороны, не позволяя находившимся между Острогожском и Сагунами вражеским частям уйти и избежать окружения. На создание внутреннего и внешнего фронтов окружения нашим войскам потребовалось трое суток. В Острогожске попали в кольцо три вражеские дивизии. Выскользнувшие из окружения отошли к Карпенкову. А у поселков Иловского и Алексеевки установилась огневая связь «северян» с «южанами», так что армии Москаленко и Рыбалко били фашистов с двух сторон, все теснее сжимая 10-километровый немецкий коридор.

Южная группировка, нанеся серьезное поражение противнику еще при прорыве его главной оборонительной полосы, получила возможность почти беспрепятственно продвигаться в тыл острогожско-россошанским силам врага. Уже с утра 16 января 12-й танковый корпус вел уличные бои в Россоши, а с подходом сюда стрелковых дивизий 3-й танковой армии над Россошью взвилось Красное знамя. 12-й танковый корпус, получив свободу маневра, вышел в глубокий тыл итальянского альпийского корпуса и остатков немецких дивизий, отходивших за реку Черная Калитва.

(В ноябре 1942- январе 1943 начальник штаба Воронежского фронта)

Не успела закончиться операция «Малый Сатурн», а нас уже ориентировали на новое наступление. Как бывало уже не раз, все начиналось звонком по телефону ВЧ.
Этот звонок раздался на КП фронта 21 декабря. Нам вменялось в обязанность подготовить разгром группировки вражеских войск в районе Острогожск, Каменка, Россошь и очистить от противника железнодорожную линию Лиски — Кантемировка.

Замысел предстоящей операции сводился к тому, чтобы ликвидировать последнюю крупную группировку войск сателлитов фашистской Германии — остатки 8-й итальянской и главные силы 2-й венгерской армий. При этом очищалось от противника все среднее течение Дона и полностью переходила в наши руки железная дорога Воронеж — Лиски — Кантемировка — Миллерово.
Для решения этой задачи Ставка значительно усиливала Воронежский фронт войсками. Из ее резерва к нам поступала 3-я танковая армия в составе двух танковых корпусов (12-й и 15-й), четырех стрелковых дивизий (48, 184, 180, 111-я), отдельной стрелковой бригады (37-я), 8-й артиллерийской дивизии и 9-й зенитно-артиллерийской. Помимо этого, мы получали дополнительно 183, 270 и 322-ю стрелковые дивизии, 173-ю танковую и лыжную бригады.

Но и силы противника были немалыми: нам предстояло окружить и уничтожить до семнадцати его дивизий, в том числе две-три немецкие.
В этих целях намечалось осуществить концентрические удары по сходящимся направлениям. Один из них наносился войсками 40-й армии с плацдарма на западном берегу Дона в районе Сторожевое-1, Урыво-Покровское в общем направлении на Репьевка, Буденное. Другой должна была осуществить 3-я танковая армия из района Кантемировки на Россошь и Алексеевку. Таким образом, захлестывалась вся группировка войск противника, оборонявшаяся на рубеже Сторожевое-1, Урыво-Покровское, Коротояк, Щучье, Новая Калитва.
Одновременно планировался также рассекающий удар частями 18-го отдельного стрелкового корпуса под командованием генерал-майора П. М. Зыкова. Этот корпус наступал с небольшого плацдарма в районе Щучье в направлении Каменка, Алексеевка.
Задействован был и кавалерийский корпус. Ему предстояло наступать левее 3-й танковой армии в направлении на Ровеньки, Валуйки, обеспечивая фланг главной группировки.


....основные ударные группировки наших войск действовали в совершенно разных условиях. Войскам 40-й армии в самом начале операции предстояло совершить фронтальный прорыв хорошо развитой обороны противника. Да и местность здесь больше благоприятствовала обороняющейся стороне — была в меру пересеченной. Что же касается 3-й танковой армии, то перед нею оказался противник, поспешно перешедший к обороне. Части 8-й итальянской армии, после разгрома главных ее сил в операции «Сатурн», остановились на случайном рубеже, прикрывая правый фланг своего альпийского корпуса, оборонявшегося по реке Дон. По сути дела, здесь создались условия для стремительного наступления на Россошь и Алексеевку.
Строго говоря, 3-й танковой армии следовало бы в связи с этим по-иному эшелонировать свои войска: в первый эшелон поставить танковые корпуса, а стрелковые [145] дивизии уже с первого дня наступления использовать для дробления и уничтожения итальянского альпийского корпуса. В действительности же оперативное построение войск 3-й танковой армии осталось традиционным для того времени: в первом эшелоне наступали стрелковые дивизии и только на второй день боев включились в дело танковые корпуса.
В своеобразных условиях действовал и 18-й стрелковый корпус. Ему предстояло прорвать оборону противника, подготовлявшуюся в течение пяти-шести месяцев, и рассечь основную группировку 2-й венгерской армии. Затем части корпуса одновременно должны были «сматывать» фронт противника в сторону Острогожск, Сагуны, Подгорное и уничтожать его во взаимодействии с войсками 40-й и 3-й танковой армий.

Общим же для всех трех наших ударных группировок являлось то, что на первом этапе операции они действовали на узком фронте. 40-я армия прорывала оборону противника с плацдарма в 13 километров. 18-й стрелковый корпус имел фронт прорыва восемь километров. А 3-я танковая армия наносила удар с рубежа в 12–13 километров.
При этом каждая из группировок была отделена от другой значительным расстоянием: участок прорыва 18-го стрелкового корпуса находился в 50 километрах от участка прорыва 40-й армии и в 130 километрах от района действий 3-й танковой армии.
Первый удар 40-й армии и 18-го стрелкового корпуса пришелся всего лишь по нескольким дивизиям противника, оборона которых занимала по фронту не более 25 километров. Главные неприятельские силы, оборонявшиеся на фронте свыше 270 км (от Воронежа до Кантемировки), оставались без всякого воздействия с нашей стороны. Это обстоятельство вызывало у нас естественное беспокойство, особенно за правый фланг 40-й армии со стороны Воронежа. Противник имел реальную возможность снять несколько своих дивизий перед фронтом 38-й и 60-й армий, чтобы нанести мощный контрудар во фланг наступающей 40-й армии. Требовалось обязательно найти и принять какие-то меры, чтобы не допустить этого. Но какие?
Дело в том, что из трех наших ударных группировок лишь одна (3-я танковая армия) не нуждалась в подкреплении за счет соседей. 18-й стрелковый корпус только что создался, вобрав в себя правофланговые дивизии 6-й армии, не участвовавшие в операции «Сатурн».
Да и 40-я армия не вполне отвечала своему почтенному названию: вначале она имела в своем составе всего-навсего четыре стрелковые дивизии.

Конечно, мы включили сюда три стрелковые дивизии и танковую бригаду, полученные из резерва Ставки. К ним добавили еще три стрелковые дивизии, одну стрелковую бригаду и три танковые бригады из состава 38-й и 60-й армий. Наконец, было принято смелое решение — усилить ударные группировки войсками, оборонявшими так называемые пассивные участки к югу от Лисок. Такими у нас считались участок Коротояк — Щучье (45 км) и участок Щучье — Новая Калитва (120 км). Отсюда мы сняли боевые части, а их место в обороне заняли учебные батальоны стрелковых дивизий, запасной стрелковый полк и даже армейские курсы младших лейтенантов. В тылу у них временно разместились фронтовые резервы.
Таким образом, силы фронта были уже достаточно напряжены, а нам еще требовалось как-то связать противника в районе Воронежа.
С этой целью 60-я армия должна была нанести отвлекающий удар с плацдарма из района Сторожевое-1 на север в направлении Борисово, Гремячье.

В результате окончательно определилось, что 40-я армия будет наступать в составе пяти стрелковых дивизий (141, 107, 305, 340 и 25-й гвардейской), одной стрелковой бригады, одной лыжной и трех танковых (86, 115, 150-й). Кроме того, она усиливалась артиллерийской, дивизией восьмиполкового состава и дивизией гвардейских минометов. Из фронтовых резервов в полосе 40-й армии предполагалось использовать две стрелковые дивизии и 5-й танковый корпус.
18-й стрелковый корпус к началу наступления имел в своем составе четыре стрелковые дивизии, одну отдельную стрелковую бригаду и две танковые бригады. На усиление он получал отдельные полки ствольной артиллерии и гвардейских минометов.
С воздуха наступление всех трех ударных группировок фронта поддерживалось двумя истребительными, двумя штурмовыми и одной бомбардировочной дивизиями.

С 3 января 1943 года подготовку операции взяли под свой контроль представители Ставки — генерал армии Г. К. Жуков и генерал-полковник А. М. Василевский....

На участках прорыва нам удалось создать хорошую артиллерийскую плотность. В 40-й армии она составила 150–170 стволов на километр фронта, а в полосе 18-го стрелкового корпуса и 3-й танковой армии — по 120–130 стволов. Сверх того, каждая группировка поддерживалась значительным количеством «катюш».......

Оперативное построение всех трех ударных группировок было двухэшелонным. Во втором эшелоне 40-й армии находились стрелковая дивизия, отдельная стрелковая и отдельная танковая бригады. Второй эшелон 18-го стрелкового корпуса состоял только из одной дивизии. В 3-й танковой армии для действий во втором эшелоне, как уже говорилось выше, предназначались танковые корпуса. Кроме того, в ее полосе предполагалось использовать две стрелковые дивизии (72-ю гвардейскую и 160-ю) из фронтового резерва.

Утром 14 января на флангах сторожевского плацдарма была проведена сильная артиллерийская подготовка, которую предполагалось провести только 15 января — в день запланированного начала операции. После этого наступление пошло еще лучше: ширина прорыва удвоилась, а в глубину войска продвинулись до 12 километров и к исходу дня завязали бои за опорные пункт..
за сутки до намеченного срока общего наступления 40-я армия осуществила прорыв тактической зоны обороны противника и создала благоприятные условия для активных действий войск левого фланга 60-й армии. А с утра 15 января в соответствии с планом повели наступление 3-я танковая армия и 18-й стрелковый корпус. В течение дня им тоже удалось преодолеть тактическую глубину неприятельской обороны, и уже в ночь на 16 января был введен в бой второй эшелон 3-й танковой армии. Ее танковые корпуса устремились в направлении Россошь, Алексеевка. На рассвете 16 января перешел в наступление и кавалерийский корпус, взяв направление на Ровеньки, Белый Колодезь, Валуйки.

Городом Россошь танкисты овладели с ходу. Стрелковые дивизии 3-й танковой армии, оказавшиеся теперь во втором эшелоне, закрепляли их успех.
Одна из них пошла на Подгорное для завершения окружения войск итальянского альпийского корпуса. В тот же день, 16 января, стало очевидно, что весь этот корпус, а также часть сил 156-й дивизии итальянцев отрезаны. Оставалось только пленить или уничтожить эти войска. Но тут командующий 3-й танковой армией П. С. Рыбалко допустил просчет: увлекшись, очевидно, первым успехом, он выделил для этой цели слишком мало сил — всего одну дивизию. Альпийские дивизии итальянцев смяли ее боевые порядки и начали отход на Валуйки, правда без артиллерии и тылов.

Наступление 18-го стрелкового корпуса развивалось строго по плану. После тактического прорыва одна его дивизия повернула на Марки, Старые Сагуны; во взаимодействии с 270-й стрелковой дивизией, наступавшей из района Павловска, ей предстояло уничтожить левофланговый корпус венгерской армии. Главные же силы продолжали наступать в направлении Каменки. Потом часть из них отклонилась на запад и во взаимодействии с войсками 40-й армии приступила к уничтожению острогожской группировки противника.

Нальчикско-Ставропольская и Краснодарско-Новороссийская операции

Принимались все возможные меры, чтобы закончить подготовку операции в сроки, обусловленные планами, но достигнуть этого не удалось.
Погода вконец испортилась, шли дожди и снег. Войска и грузы задержались в пути. Особенно плохо было с артиллерией. Командование фронта доложило об этом.
Сталин на сей раз проявил терпимость. 13 января в 11 часов 50 минут он передал через оперативного дежурного по Генштабу генерала С. С. Броневского следующий ответ командующему фронтом:
«Сроки начала и проведения операции не следует понимать как абсолютные и неизменные величины. Если погода плохая, можете начать операцию «Горы» или операцию «Море» на один-два дня позже срока».
На основании этой телеграммы наступление 56-й и 47-й армий было начато 16 января, но опять-таки при далеко не полном сосредоточении войск.
Дальнейшие отсрочки оказались невозможными из-за несколько неожиданного изменения обстановки перед фронтом Черноморской группы и ее соседей справа — 46-й и 18-й армий. Дело в том, что 46-я армия начала наступление еще 11 января. Перед ней стояла скромная задача: отвлечь внимание противника от главных направлений, нанося удары на ] Нефтегорск, Апшеронский и Майкоп.
Однако действия ее оказались настолько энергичными, что она вынудила к отходу в северном направлении противостоящие ей вражеские войска и создала угрозу для противника, оборонявшегося перед расположенной левее 18-й армией. Там тоже начался отход. 18-я армия перешла в преследование, поворачивая фронт на северо-запад. А это в свою очередь благоприятствовало наступлению 56-й армии. 16 января она атаковала противника и за семь дней тяжелых боев прорвала его оборону на краснодарском направлении, вышла на подступы к Краснодару и к реке Кубань.
47-я армия, наносившая главный удар на Крымскую, успеха не имела. Да и в полосе 56-й сопротивление противника все возрастало и вскоре стало непреодолимым.
Соотношение сил уравнялось и даже имело тенденцию к изменению в пользу противника.
Тут заявили о себе неотвратимые законы диалектики войны: ухудшение общего положения немецко-фашистских войск, особенно под Батайском и Ростовом, заставило их командование использовать все возможности для укрепления обороны на краснодарском и новороссийском направлениях, любой ценой сохранить за собой пути отхода в Донбасс и Крым. Ведь в то время, когда Черноморская группа вела бои на подступах к Краснодару, 2-я гвардейская, 51-я и 28-я армии Южного фронта находились уже в восьми километрах от Батайска, а войска Северной группы Закавказского фронта выходили в район Песчаноокопское, Кропоткин, Армавир. Создавалась, таким образом, ситуация, чреватая для противника новым «Сталинградом».

Операция "Искра"

(В январе 1943 - командующий Волховским фронтом)

13 и 14 января я приказал ввести в бой второй эшелон. 18-я стрелковая дивизия генерал-майора М. Н. Овчинникова, поддержанная 98-й танковой бригадой, прорвалась к Рабочему поселку № 5.
В те же часы к нему подходила с запада 136-я дивизия ленинградцев. Обойденные со всех сторон узлы сопротивления Липки и Рабочий поселок № 8 были изолированы и отрезаны.
Все попытки свежих фашистских соединений, подброшенных из Мги, пробиться к ним на выручку не имели успеха. 14 января ушло на закрепление достигнутого.

Еще одно усилие, и вот он — Ленинград, город-герой, уже протягивающий руку навстречу волховчанам! Всего два, самых тяжелых, километра оставалось пройти нашим фронтам, чтобы блокада дала трещину.15 — 17 января воины двух фронтов упорно продолжали пробивать соединительный коридор, отвоевывая у врага метр за метром и одновременно расширяя на флангах бреши в фашистской обороне. Труднее шло дело к югу. В направлении [324] на Мойку наши войска натыкались на возрастающий отпор и все более сложные для преодоления препятствия.

Легче удавалось продвигаться на север, поскольку с этой стороны немцы, зажатые между советскими дивизиями и Ладогой, не могли получать подкреплений. Они скопились севернее Рабочего поселка № 1 в ударный кулак с целью рассечь боевые порядки 372-й дивизии и прорваться в Синявино. Но наша 12-я лыжнострелковая бригада совершила по ладожскому льду марш-бросок в тыл противника и прервала связь вражеской группы с Липками. Тогда же 372-я дивизия с помощью 122-й танковой бригады освободила Рабочий поселок № 8. В результате положение частей фашистов под Липками стало безнадежным, и бойцы 128-й дивизии сломили их сопротивление. Наконец 64-я гвардейская и 376-я дивизии ворвались на станцию Синявино (ее не нужно путать с одноименным поселком).

Синявино, Липки, Рабочий поселок № 8... Стоит ли так часто упоминать все эти названия? Стоит! Здесь шли дни напряженнейших боев, преодолевались сотни и десятки метров заветного пути в Ленинград, здесь советские воины совершали подвиги. Один бросился на ствол фашистского пулемета; другой взорвал гранатой себя вместе с десятком вражеских солдат; третий, еще не излечившись от ран, вернулся из медсанбата в строй; четвертый дополз под огнем до занятого врагами поселка, засел в крайнем доме и отбил несколько атак фашистского подразделения, пока не подоспело наше подкрепление. Вот я листаю нашу тогдашнюю фронтовую газету. С каждой страницы веет героизмом. Карандаш фронтового журналиста смог зафиксировать далеко не все. Многие подвиги не получили отражения в печати.

Не могу при этом умолчать об одном случае. Во время прорыва нами вражеской обороны фашистское командование бросило в бой новый тяжелый танк «тигр», ранее проходивший испытание под Сталинградом. Он предназначался для участия в штурме Ленинграда. И вот это чудовище остановили наши пехотинцы-бронебойщики, повредив смотровые приборы танка.
Экипаж не выдержал и бежал, бросив в целом исправную машину. Фашисты долго держали ее под непрерывным огнем и даже пытались отбить танк контратаками. Позднее я распорядился переправить «тигр» на наш опытный полигон, где изучили стойкость его брони и выявили уязвимые места. Наша промышленность создала новые, очень мощные снаряды и САУ — самоходно-артиллерийские установки со 152-миллиметровым орудием. И летом 1943 года, предприняв массированные атаки тяжелыми танками на Курской дуге, гитлеровцы не застали нас врасплох. Герои-бронебойщики Волховского фронта посодействовали срыву фашистского плана «Цитадель».

Сообщение отредактировал Konstanten - 25.10.2012, 21:23

[Konstanten]

18-24 января 1943

Операция "Кольцо"

Непрерывные многодневные бои в суровых условиях утомили и наши войска. К тому же мы несли потери не только от вражеского огня, но и от холода.
Бойцы все время находились под открытым небом, без возможности хотя бы время от времени отогреться. Потери личного состава увеличивались, а все источники, откуда мы раньше черпали пополнение, иссякли. Между тем сопротивление противника не уменьшалось, так как по мере сокращения занимаемой им территории уплотнялись его боевые порядки.
Малочисленность пехоты вынуждала нас всю тяжесть прогрызания вражеской обороны возлагать на артиллерию.
Пехоту мы в основном стали использовать лишь для закрепления захваченного рубежа.
Бывая часто на позициях, я видел, что собой представлял тогда боевой порядок наступавших войск. Жиденькие цепочки бойцов двигались по заснеженному полю.
За ними поэшелонно двигались орудия прямой наводки. На линии орудий людей оказывалось больше — это были артиллеристы, обслуживавшие пушки.
На огромном пространстве виднелось до десятка танков, за которыми, то припадая к земле, то вскакивая, перемещались мелкие группы пехотинцев.
Артиллерия, действовавшая с закрытых позиций, сопровождала своим огнем весь этот боевой порядок, нанося удары по отдельным участкам.
Время от времени обрушивались на противника залпы «катюш». Штурмовая авиация даже в самых сложных условиях также старалась поддерживать действия нашей малочисленной пехоты, нанося удары по очагам сопротивления группами самолетов, а в туман — и одиночными самолетами.
В этих боях наши летчики завоевали глубокое уважение наземных войск.
В процессе затяжных боев приходилось на ходу производить перегруппировки, сосредоточивая значительные силы артиллерии, танков и пехоты то на одном, то на другом участке.
Огонь артиллерии применялся различными способами. В одних случаях наносился неожиданно, в других случаях вводил противника в заблуждение (ложные переносы огня и т. п.).
Упорно, шаг за шагом, наши войска преодолевали позиции врага на направлении главного удара. Другие армии своими активными действиями на узких участках сковывали силы противника.

21-я армия 17 января подошла к внутреннему сталинградскому обводу, где противник имел хорошо подготовленный оборонительный рубеж. Здесь наступление приостановилось. Необходимо было подтягивать артиллерию и. тылы.

К этому времени определился успех войск 57-й армии. Но 64-я армия несколько отстала, хотя и имела в своем составе мощную 19-ю Сталинградскую тяжелую артиллерийскую дивизию. Необходимо было усилить 57-ю армию. При дальнейшем продвижении ее войска могли выйти в тыл противнику, который вел бой с 64-й армией. Действия этой армии могли создать угрозу для фланга группировки противника перед фронтом 21-й армии. Было решено усилить 57-ю армию, и ей передали из 64-й армии 19-ю артиллерийскую дивизию под командованием полковника В. И. Дмитриева вместе с некоторыми другими частями. Командующего артиллерией 57-й [175] армии полковника Ю. М. Федорова я знал еще плохо и поехал к нему со своими офицерами, чтобы помочь подготовить удар большого количества артиллерии. Должен отметить, что полковник Федоров и его штаб под руководством подполковника Г. К. Дьячана прекрасно справились с задачей. А вот в 21-й армии артиллеристы подвели.

Командующий артиллерией 21-й армии генерал Д. И. Турбин и его штаб недооценили возможности противника и, несмотря на то что у них было достаточно времени, не подготовились как следует к прорыву очередного оборонительного рубежа. В частях заметно снизилась активность разведки, а штаб артиллерии армии, планируя огонь, не использовал даже тех скудных данных о противнике, которые собрали наши части. Короче говоря, на этот раз огонь артиллерии армии был спланирован, по меньшей мере, бездумно. Поэтому артиллерийская подготовка атаки прошла неорганизованно. Очень многие цели и узлы сопротивления противника остались неподавленными. Пехота успеха не имела. Видимо, рановато генерал Турбин и его ближайшие помощники и советчики похоронили противника. Противник все еще был жив и продолжал отчаянно сопротивляться. К сожалению, печальный урок все же ничему не научил командующего артиллерией армии.
На следующий день повторилось примерно то же самое.

Выручила 57-я армия, вышедшая во фланг вражеской группировки. Противник, опасаясь полного окружения и разгрома, начал отходить. Этим и воспользовалась 21-я армия.
Одновременно 65, 24 и 66-я армии сужали на своих участках кольцо и продвигались к внутреннему сталинградскому обводу. 62-я армия медленно наступала в западном направлении, навстречу остальным армиям фронта, шаг за шагом очищая от противника улицы города.

С 22 по 24 января в полосах 57-й и 21-й армий разгорелись жаркие бои. Войскам 57-й армии путь к станции Воропоново преграждали сильные узлы сопротивления противника в районе Песчанки и Алексеевки. Оценив положение, командующий артиллерией 57-й армии полковник Федоров приказал сосредоточить по Песчанке огонь трех полков 19-й Сталинградской артиллерийской дивизии. Мощным огневым налетом и стремительной атакой пехоты сопротивление врага было сломлено. Части 57-й и 64-й армий подошли к станции Воропоново. Но тут они вновь встретили упорную оборону в поселке Алексеевка. На этот раз удар артиллерии был еще сильнее. 19-я артиллерийская дивизия сосредоточила по этому пункту огонь пяти своих полков. Противник понес огромные потери.
Советские войска взяли Воропоново.
Не менее сильное сопротивление встретили наши части в районе Гумрак — в полосе 21-й армии. Здесь 24 января атака нашей пехоты не удалась. Тогда был произведен мощный огневой налет силами пяти полков 4-й артиллерийской дивизии под командованием полковника Н. В. Игнатова. Противник не выдержал удара и бежал, оставив большое количество убитых и раненых.
С каждым днем все более реально ощущалась близкая победа, и потому росла активность наших войск. К 24 января, преследуя врага, части 64-й и 57-й армий подошли к юго-западной и западной окраинам города.

20 января генералы Н. Н. Воронов и К. К. Рокоссовский сообщили мне, что 22 января начинается последний, завершающий этап операции по уничтожению окруженного врага. Предстояло расколоть группировку противника на две части и уничтожить.
Главный удар должна была нанести 21-я армия в направлении на Гумрак, поселок Красный Октябрь. Войска правого фланга 65-й армии во взаимодействии с 21-й армией должны были 22 января нанести удар в направлении Александровки, северной окраины поселка Красный Октябрь. 24, 62 и 66-я армии также должны были активно действовать, оттягивая противника от направления нашего главного удара.
Утром 22 января на мой командный пункт прибыли представитель Ставки Верховного Главнокомандования Н. Н. Воронов, командующий авиацией А. А. Новиков, командующий Донским фронтом К. К. Рокоссовский и другие ответственные генералы и офицеры.
Как всегда, началось наступление с артиллерийской подготовки.
Об огневой насыщенности ударов артиллерии можно судить по тому, что в двадцатидвухкилометровой полосе прорыва 64, 57 и 21-й армий было сосредоточено четыре тысячи сто орудий и минометов, что составляло общую плотность сто восемьдесят шесть стволов на один километр фронта. На главном же направлении 21-й армии насчитывалось по двести и более стволов.

Казалось бы, при таком мощном ударе противник должен сложить оружие, но он продолжал яростно сопротивляться, местами даже переходя в контратаки. Мы тогда не раз удивлялись, кажется, уж не на что было рассчитывать гитлеровцам, но они продолжали ожесточенно сражаться.
При допросах пленные солдаты и офицеры говорили о том, что боялись мести за содеянные ими преступления, не рассчитывая на пощаду, дрались, как смертники.
Итак, наступление развивалось успешно, но тут произошли два случая, о которых я хочу рассказать.

В самый разгар боя К. К. Рокоссовский, следивший в стереотрубу за наступлением 293-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал П. Ф. Лагутин, подозвал меня:
— Иван Михайлович, посмотри, что там у тебя творится!
Я взглянул в стереотрубу и замер. Что такое? Впереди наступающих цепей идет кухня! Пар валит вовсю!
Звоню Лагутину.
— Слушай, старина, что это там у тебя творится? Разбахают сейчас кухню, всех оставишь голодными! Почему она у тебя впереди войск газует?
Последовал такой ответ:
— Товарищ командующий, противник по кухне бить не будет. По данным разведки, они там уже три дня ничего не ели!

Я передал ответ Лагутина, и все мы стали наблюдать за этим, никем из нас не виданным ранее зрелищем.
Отъедет кухня метров на сто, цепи поднимаются — и за ней! Прибавит кухня шаг, и воины следом. Никакой стрельбы! Видим, въезжает кухня в хутор, занятый немцами, бойцы за ней. Потом нам доложил Лагутин, что противник тут же сдался в плен. Построили пленных в колонну по одному — и накормили. Таким образом, без единого выстрела был взят этот хутор.
120-й стрелковой дивизией командовал полковник К. К. Джахуа, человек очень энергичный. Перед дивизией стояла задача перехватить железную дорогу Гумрак — Сталинград.
Наступление, как я говорил, в общем, шло хорошо, мы видели, как продвигаются вперед 51-я и 52-я гвардейские и 277-я дивизии, но вот почему-то 120-я не наступает.

Рокоссовский просит:
— Подтолкните 120-ю дивизию!
Вызываю по телефону Джахуа:
— Почему не наступаешь?!
— Товарищ командующий, скоро буду наступать.
Вдруг начальник штаба Певьковский говорит:
— Иван Михайлович, посмотрите, что делает 120-я дивизия!
У меня сердце екнуло. Наверное, бегут... Они находились от НП километрах в двух-трех. Местность ровная, погода ясная, и без стереотрубы видно все отлично.
Взглянул и сам себе не верю — прямо из леса на боевые порядки немцев на полном ходу движется обоз! Кричу в телефон Джахуа:
— Ты что там безобразничаешь?
Рокоссовский спрашивает:
— Кого ты так кроешь?
— Посмотрите, что делает!
Рокоссовский взглянул в стереотрубу.
— Он что, пьяный? Глядите, глядите, немцы бегут! А обоз за ними!
Я опять ему кричу:
— Что ты делаешь?
— Прорыв делаю.

Когда потом Н. Н. Воронов немцев допрашивал, поинтересовался:
— Почему бежали от обоза?
Они ответили:
— А мы думали, что окружены, раз идет обоз...

Уже после войны мы служили с генералом Джахуа в Белорусском военном округе. Если дела шли не очень хорошо, я ему говорил: «Это тебе не на войне немцев обозом гнать...»
Чем ближе мы подходили к Сталинграду, тем ужаснее были картины прошедших здесь боев. На дорогах, обочинах сидели и лежали немецкие солдаты и офицеры, те, кто не мог уйти, побитые, обмороженные, брошенные...

19 января я в первый раз совещался с Мильхом, который был легко ранен, так как накануне по пути ко мне его легковая машина столкнулась с паровозом.
Я подчеркнул, что крайне необходимо с помощью самых решительных мер улучшить снабжение 6 армии, несмотря на то, что положение уже стало безнадежным.
Это наш долг по отношению к нашим товарищам, и мы должны выполнять его до последнего часа. Кроме того, я указал, что армия сковывает, как и прежде, 90 соединений противника и тем самым выполняет важную оперативную задачу. Каждый день, в течение которого удастся сохранить боеспособность армии, будет иметь решающее значение ввиду крайне тяжелого положения на фронте группы армий «Дон» и в особенности на ее незащищенном стыке с группой армий «Б».
Мильх обещал использовать для этой цели все имеющиеся в тылу средства, последние резервы транспортных самолетов, а также людей и средства, необходимые для их ремонта.
Это было особенно важно теперь, когда аэродромы в Морозовском и Тацинской были в руках противника и транспортные самолеты должны были базироваться на Ростов и Новочеркасск и даже на еще более удаленные аэродромы.

Из сказанного Мильхом было ясно, что если бы ему было поручено обеспечивать снабжение 6 армии на несколько недель раньше, это, может быть, существенно облегчило бы положение, так как в его распоряжении в тылу были средства, которые все же были недоступны для Рихтгофена. Но тем большая ответственность ложилась на Геринга в связи с тем, что он не позаботился, чтобы эти средства были своевременно использованы....

22 января русские подошли к аэродрому Гумрак, так что посадка самолетов, обеспечивавших снабжение 6 армии, стала невозможной.
Генерал-полковник Паулюс доложил, что он не имеет возможности ликвидировать брешь, образовавшуюся в районе Гумрака. Боеприпасы и продовольствие были на исходе.
Он просил у Гитлера разрешения начать переговоры о капитуляции. По этому вопросу я вел длительные переговоры по телефону с Гитлером.
Я просил, чтобы армии немедленно было разрешено капитулировать. Хотя с каждым днем, приближавшим капитуляцию армии, общая обстановка на фронте группы армий и осложнялась, я все же был того мнения, что настала пора прекратить агонию 6 армии. В отчаянных боях она из последних сил сковывала намного превосходящего ее по численности противника и тем самым оказала во время этой зимы решающую помощь в спасении германского Восточного фронта.

Но отныне страдания армии не компенсировались уже той пользой, которую она в состоянии была принести, продолжая сковывать силы противника.
После долгих и резких споров Гитлер отклонил просьбу, исходившую от Паулюса и от меня, и отдал армии приказ продолжать бой до последней возможности.
Он обосновал свою точку зрения тем, что каждый день, на который удастся задержать находящиеся под Сталинградом дивизии противника и оттянуть их переброску на другой участок фронта, будет иметь решающее влияние на общую обстановку на фронте.

Но обстановка и без того была критической, так как русские разгромили тем временем и венгерскую армию на Дону, вследствие чего группы армий «Б» практически больше не существовало.
В нашем фронте образовалась брешь, простиравшаяся от Ворошиловграда на Донце до Воронежа на Дону. Крупные силы противника, наступавшие здесь, имели почти полную свободу действий. Представлялось более чем сомнительным, удастся ли в этой обстановке спасти группу армий «Дон» и группу армий «А», отходившую в это время с Северного Кавказа.

24 января штаб группы армий получил следующее сообщение от начальника Генерального Штаба сухопутных сил генерала Цейтцлера:
«Нами получена радиограмма следующего содержания:
Крепость может быть удержана только считанные дни. Из-за отсутствия снабжения люди обессилели, оружие лишено подвижности. Последний аэродром в ближайшее время будет потерян, в результате чего возможность снабжения будет сведена к минимуму. Оснований для выполнения боевой задачи и удержания Сталинграда больше нет. Русские уже теперь осуществляют прорывы в разных пунктах фронта, так как целые участки оголены ввиду гибели людей. Героизм командиров и солдат не сломлен, несмотря ни на что. Чтобы использовать эту возможность для нанесения последнего удара, я намерен, не дожидаясь окончательного крушения обороны, отдать всем частям приказ организованно пробиваться на юго-запад. Отдельным группам удастся пробиться и дезорганизовать тыл противника. Если же мы останемся на месте, то, несомненно, все погибнут, пленные также умрут от голода и холода.
Предлагаю вывезти из котла отдельных специалистов — солдат и офицеров, которые могут быть использованы в дальнейших боевых действиях. Приказ об этом должен быть отдан возможно скорее, так как вскоре посадка самолетов станет невозможной. Офицеров прошу указать по имени. Обо мне, конечно, речи быть не может. Паулюс».
«Ответ ОКХ:Донесение принято. Оно полностью совпадает с моими предположениями, сделанными 4 дня назад. Повторно докладывал фюреру. Фюрер решил:

1. В отношении попытки пробиться: фюрер оставил за собой право принять окончательное решение. Прошу в случае надобности вновь связаться со мной по радио.
2. В отношении эвакуации специалистов: фюрер в просьбе отказал. Прошу прислать сюда Цитцевица для повторного доклада. Он со мной вместе доложит фюреру. Цейтцлер».

В связи с этой радиограммой Паулюса я хотел бы сказать об эвакуации отдельных лиц следующее. С чисто деловой точки зрения, естественно, было бы желательно спасти возможно большее число ценных специалистов, конечно, независимо от их звания. И с человеческой точки зрения понятно, что хотелось бы и надо было стараться спасти каждого. Но эту эвакуацию необходимо было рассматривать и с точки зрения солдатской этики. Нормы солдатской этики требуют, чтобы в первую очередь были эвакуированы раненые. Меры к их эвакуации предпринимались, и эффект их в столь сложной обстановке был разителен. Но эвакуация специалистов могла быть произведена только за счет эвакуации раненых. Кроме того, неизбежно большинство эвакуируемых специалистов составили бы офицеры, так как они благодаря их подготовке и опыту представляют большую ценность в войне, чем рядовые солдаты (если речь не идет о специалистах, имеющих совершенно особую техническую или научную подготовку).

Аэродром Гумрак не мог заменить Питомника ни в малейшей степени. Он находился под артиллерийским обстрелом, взлетно-посадочная полоса его была искорежена снарядами и авиабомбами. Тяжелые транспортные машины могли садиться только с величайшим риском. Сначала командование люфтваффе вообще отказывалось посылать туда самолеты, поскольку за последние дни от русской зенитной артиллерии, истребителей и бомбардировок, а также из-за аварий при посадке немецкая авиация потеряла десятки самолетов.
После утраты Питомника прошло два дня, минуя и третий, но ни один самолет не приземлился, хотя с нашей стороны было сделано все, чтобы привести в порядок аэродром Гумрак, и штаб группы армий "Дон" получил донесение об этом. Очевидно, он не сумел заставить командование люфтваффе направлять самолеты в Гумрак. Паулюс обратился с радиограммой непосредственно к Гитлеру: "Мой фюрер, вашим приказам о снабжении армии не подчиняются. Аэродром Гумрак с 15 января годен для посадки. Площадка безупречна для посадки ночью.
Наземная организация имеется, необходимо срочное вмешательство, грозит величайшая опасность".

На созванном командующим армией оперативном совещании Шмидт напропалую ругал командование люфтваффе. Обер-квартирмейстер был в отчаянии. Именно к нему сходились требования измученных голодом частей, сливаясь в гррмкий вопль ужаса: "Не дайте нам погибнуть столь жалким образом! Хлеба!"
Генерал-полковник решил еще раз обратиться к Манштейну. Через два часа после отправления радиограммы Гитлеру была послана радиограмма командующему группой армий "Дон":
"Возражения люфтваффе считаем предлогом; авиационными специалистами, а именно аэродромной службой, посадка признана возможной. Посадочная полоса значительно расширена. Аэродромная служба и ее оборудование, как и прежде в Питомнике, действуют здесь безупречно. Командующий запросил вмешательства непосредственно фюрера, так как постоянная проволочка со стороны люфтваффе уже стоила жизни многим солдатам".

Командование армии полагало, что оно сделало таким образом все возможное, чтобы совладать со страшным бедствием. Ответ не поступил. Транспортные самолеты не прилетали.
Паулюс снова радировал группе армий "Дон": "До сих пор ни одного самолета. Армия просит дать приказ о вылете".
Все было напрасно. Никакого ответа не поступило ни от Гитлера, ни от Манштейна. Зато все более настойчивыми и громкими становились требования войск к командованию армии: "Количество потерь от голода растет с часу на час. Срочно требуются по крайней мере минимальные продовольственные пайки. Имеются случаи самоубийства вследствие безысходности и отчаяния".

Командующий армией сделал еще одну попытку облегчить тяжелую участь солдат. Он потребовал от Манштейна, чтобы был прислан генерал люфтваффе, с которым можно было бы на месте обсудить возможности посадки самолетов в котле.
Найдется ли генерал, который так мало ценит свою жизнь? — задал я себе вопрос, услышав об этой попытке. Мой скептицизм оказался оправданным. 16 января утром вместо затребованного генерала на нашем командном пункте появился майор авиации. Это был явный показатель того, как котировалась 6-я армия у вышестоящих начальников. Меня охватила ярость в связи с этим новым свидетельством измены вышестоящих командных инстанций элементарнейшим принципам солдатской порядочности.

В мой блиндаж вошел капитан фон Зейдлиц, дальний родственник командира LI корпуса. Как кандидат в слушатели Академии генерального штаба, он был командирован для отбытия войсковой практики в штаб нашей армии в качестве адъютанта. По поручению начальника штаба он сообщил мне, что все специалисты, в том числе командиры танков, воентехники и кандидаты в слушатели академии, должны немедленно вылететь из окружения.
— Главное командование сухопутных сил приказало это и майору фон Цитцевицу, офицеру связи Гитлера при нашем штабе, — доложил капитан Зейдлиц. — Генерал-лейтенант Шмидт просит вас вызвать офицеров, которых это касается, из армейских корпусов и дивизий, если возможно, по телефону. Мы надеемся, что сегодня ночью наконец прибудет несколько транспортных машин.

Позвольте поздравить вас, дорогой Зейдлиц. Наверняка вы принадлежите к тем, кто первым покинет эту гибельную ловушку. Уложили ли вы уже свои вещи?
— Из этого, кажется, ничего не выйдет, господин полковник. Шмидт сказал мне сегодня утром, что после вылета капитана Бера я здесь незаменим. Откровенно говоря, я не понимаю такой мотивировки. Уже несколько дней, как мне нечего делать. Время от времени меня посылают в одну из дивизий для ознакомления с обстановкой. Но уже давно известно, что обстановка повсюду одинаково тяжелая, а разложение усиливается. Вчера я был на западной окраине аэродрома Гумрак. Он охраняется слабыми сводными подразделениями. Противотанкового оружия и артиллерии у них почти нет. А если кое-где имеется оружие, то нет боеприпасов.

— Несмотря на это, когда русские наступают, полумертвые солдаты оказывают сопротивление. Что же, собственно, происходит в их головах? — спросил я.
— Это особый вопрос. Многие, съежившись, апатично сидят в своих норах и едва отвечают, когда к ним обращаются. Другие ругаются на чем свет стоит, кричат, что их обманули и предали. Однако по сигналу тревоги они немедленно хватают винтовки или автоматы, бегут к пулеметам или противотанковым пушкам.
— Вероятно, страх перед пленом все же сильнее озлобления и разочарования в связи с неудачами, которые нас здесь преследуют.
— Для большинства это, безусловно, так, господин полковник. Однако за последние дни в ряде мест мелкие боевые группы капитулировали вместе со своими офицерами.

Восемь недель назад это было почти немыслимо. Сказывается воздействие вражеской пропаганды.
Капитан фон Зейдлиц откланялся. Когда я, стоя в двери бункера, прощался с ним, то увидел внизу, в балке, майора авиации, которого сопровождал Эльхлепп. Из укрытия вышла автомашина. Майор сел в нее и, козырнув, удалился в сторону аэродрома Гумрак.
— Долгим этот визит не был. Любопытно, что из него получится, — сказал я.
— Мне тоже хотелось бы это знать, господин полковник, — ответил Зейдлиц и направился к бункеру начальника штаба.
Полковник Эльхлепп вошел ко мне.
— Господин летчик только извинялся. Шмидт набросился на него с ругательствами и резко сказал, что его аргументы нас не интересуют, 6-я армия ждет продовольствия, боеприпасов, медикаментов и горючего. Возмутительно, что нас оставили на произвол судьбы. Паулюс был возбужден, присоединился к мнению начальника штаба и заявил, что люфтваффе не выполнили своего обещания. Поведение вышестоящих инстанций по отношению к 6-й армии — это вероломство, которое ничем оправдать нельзя.

— Таким образом, этот майор получил взбучку, предназначавшуюся для генералов, — заметил я. — Предположим, что он передаст все это дословно. Думаете ли вы, Эльхлепп, что наше снабжение от этого улучшится? Слышите, как рвутся снаряды? Фронт уже придвинулся чертовски близко к нашему командному пункту. Сколько дней мы еще продержимся? Мы занимаемся самообманом. При трезвой оценке обстановки нам следовало бы капитулировать. Тогда по крайней мере тысячи солдат были бы спасены. Дальнейшее сопротивление не имеет никакого смысла. Главное командование сухопутных сил списало нас в расход. Улетят еще несколько специалистов, остальные пусть околевают.

23 января командиры корпусов собрались у Паулюса для разбора обстановки. Вместо раненого генерала Иенеке командиром IV армейского корпуса был назначен командир 297-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Пфеффер, произведенный одновременно в генералы артиллерии. Обсуждался главный вопрос: как действовать дальше? Генералы фон Зейдлиц и Пфеффер ратовали за прекращение военных действий, тогда как Гейтц, Штрекер и Шлёмер настаивали на продолжении сопротивления.
После этого генерал-полковник Паулюс обратился с этим же вопросом к Шмидту, Эльхлеппу и мне. Я указал на то, что, продолжая бессмысленное сопротивление, армия погибнет, и предложил капитулировать. При этом я взглянул на Шмидта. Как он будет реагировать на это? Я уже приготовился к взрыву бешенства. Однако Шмидт оставался спокойным; казалось, он одобряет мое предложение. Только Эльхлепп, как всегда, решительно возражал. Командующий проявлял нерешительность. Как и раньше, он не мог перешагнуть через собственную тень. Он решил еще раз подробно доложить по радио высшему командованию о положении в котле и просить разрешения капитулировать.

Рано утром 24 января по приказанию Паулюса Гитлеру было передано по радио донесение:
"На основании донесений корпусов и личных докладов их командиров, с которыми еще поддерживается связь, армия докладывает обстановку. Войска без боеприпасов и продовольствия, имеется контакт только с частями шести дивизий. Явления разложения на южном, северном и западном участках котла. Единое управление войсками далее невозможно. На восточном участке небольшие изменения. 18 тысяч раненых без малейшей помощи перевязочными материалами и медикаментами, 44-я, 76-я, 100-я, 305-я, 389-я пехотные дивизии уничтожены. Вследствие сильных атак фронт во многих местах прорван. Опорные пункты и укрытия только в районе города, дальнейшая оборона бессмысленна. Поражение неизбежно. Чтобы спасти еще оставшихся в живых, армия просит немедленного разрешения капитулировать".

Ответ пришел незамедлительно и был кратким. В радиограмме Гитлера говорилось примерно следующее. Капитуляция исключается, 6-я армия выполняет свою историческую миссию, сражаясь до последнего патрона, чтобы сделать возможным создание новой линии обороны на южном крыле фронта.
Я открыто заявил Паулюсу, что рассматриваю этот приказ как преступный и что вследствие этого он не может считаться обязательным. Генерал-лейтенант Шмидт, который "размяк" лишь временно и, видимо, не из-за беспокойства о судьбах армии, по-прежнему требовал держаться до последнего. Он добился своего. Паулюс и теперь остался послушным солдатом и тем облегчил Гитлеру его преступные действия в отношении 6-й армии.

Около 9 часов до нас донеслась стрельба из винтовок и пулеметов, взрывы ручных гранат. За ночь фронт придвинулся непосредственно к балке. Все штабные находились у своих блиндажей, водители заняли места в машинах. Выберемся ли мы еще целыми из нашего расположения? 71-я пехотная дивизия подготовила для нас новый командный пункт на юге Сталинграда в подвалах бывшей больницы. Уже зазвучал резкий голос Шмидта:
— Подготовиться к перемещению командного пункта!
Мы быстро уничтожили оставшиеся штабные документы и все лишнее личное имущество. Я оставил себе два одеяла, портфель с бельем и несессер.
Надо было бежать. Пули уже свистели над балкой. От разрывов снарядов оконные стекла лопались, и осколки стекла летели внутрь блиндажей.
Когда восемь дней назад мы заняли этот командный пункт, по поручению начальника штаба я произвел рекогносцировку оборонительной линии перед балкой.
Но кто мог драться на этой линии? Горстка солдат из штаба? Русские сами диктовали нам, что делать. Под прикрытием темноты они придвинулись к командному пункту на расстояние нескольких сотен метров. Наша "оборонительная линия" была уже в их руках. Шмидт отдал приказ: "По машинам!" Все торопливо заняли места, моторы взревели. Мы удрали из балки. Нам вслед неслось: "Ура!" Это красноармейцы атаковали овраг с противоположной стороны. Еще несколько минут промедления — и штаб армии уже 24 января попал бы в плен.

после потери Питомника наше дальнейшее сопротивление не только начисто утратило смысл, но и воистину было бесчестным и бесчеловечным
Об этом свидетельствовал хотя бы тот факт, что, начиная с середины января, число раненых и больных стало расти с чудовищной быстротой, а условия, в которых они находились, были совершенно невыносимыми. Трагедия гибнущей армии породила тысячи личных трагедий, разыгрывавшихся на жутком дне «котла»- в бесчисленных санбатах, эвакопунктах и полевых госпиталях, которые быстро превратились в ад кромешный после того, как русские начали вдребезги разбивать «котел».
Созданные сборные пункты вскоре оказались уже не в состоянии принимать нарастающий поток больных, раненых, умирающих. Повсеместно ощущалась нехватка медикаментов, перевязочного материала, палаток, зимнего обмундирования, технического имущества, дров, горючего, грузовиков и полевых кухонь. Поскольку приказ штаба армии запрещал оставлять раненых противнику, пришлось сразу же после крушения западного и северного участков «котла» спешно эвакуировать располагавшиеся там перевязочные пункты, на которых скопились многие сотни тяжелораненых.

Все, кто мог еще передвигаться, ковыляя, с трудом волоча ноги, двинулись в путь, гонимые страхом перед русскими, подгоняемые надеждой найти где-нибудь укрытие и спасение или хотя бы убежище от лютой стужи. От Карповки, Дмитриевки, Новоалексеевской, Бабуркина и Большой Россошки — от населенных пунктов, названия которых до сих пор звучат в ушах уцелевших солдат 6-й армии как нечто зловещее, — нескончаемыми вереницами тянулись автомашины, большей частью открытые, доверху забитые горестным грузом — замерзающими и стонущими ранеными, больными и умирающими. То и дело машины застревали в пути, наткнувшись во время бурана на снежные заносы или из-за нехватки горючего. Эти процессии отчаяния и бедствия тянулись к одной и той же цели — армейскому полевому лазарету в Гумраке, часть которого располагалась в развалинах вокзала, другая же была кое-как распихана в товарных вагонах. Такие полевые лазареты были разбросаны повсюду вокруг Сталинграда. Крупнейшие же лазареты находились в самом городе.
Все они превратились в пристанища ужаса....


В штабах царили нервозность, растерянность, отчаяние и лихорадочная суматоха. Управление войсками формально продолжалось. Из высших штабов как из рога изобилия сыпались приказы, распоряжения, запросы, предостережения, угрозы. В частях все громче слышались критические возгласы, росло возмущение, сомнения овладевали людьми. Однако машина управления продолжала функционировать. Штабы давали указания о создании новых импровизированных линий сопротивления, о перегруппировках, отправке на передовую боеспособных тыловиков, легкораненых и обмороженных, о сборе сотен отставших солдат, одичало блуждавших по степи. Их приманивали дымящиеся кухни, где с помощью жидкого супа, куска тощей конины и каких-нибудь 200 граммов хлеба они снова становились «пригодными» для участия в боях.

Еще кое-где тлела надежда на так твердо обещанное Гитлером избавление. Но основная масса окруженной армии с тупой покорностью ждала гибели. В конце третьей недели января наш штаб продолжал отступать. Мы остановились в хорошо оборудованных деревянных блиндажах запасного аэродрома Гумрак, которые когда-то были выстроены под землей русскими и до недавнего времени давали приют штабу армии. Над беспорядочным скоплением отходящего транспорта и воинских частей непрерывно кружили советские самолеты. Для них находилось сколько угодно достойных внимания целей. Чувство безопасности в подземных убежищах, защищенных от воздушных налетов, оказывало благотворное воздействие. Я решил написать прощальное письмо домой......

На северо-восточных участках «котла» русские до сих пор вели себя довольно спокойно. Это позволило оттянуть значительную часть подразделений дивизии, которые держали оборону на старых позициях, бросив их на подмогу в район боев на северо-западном и западном участках. Тем частям, которые остались на северо-восточном участке, было сравнительно хорошо.
Они уже в течение нескольких месяцев отсиживались в своих старых, хорошо укрытых землянках, теплых и удобных. У них была даже мебель и другие предметы домашнего обихода, которые они осенью натаскали из города. В то время как другим частям приходилось проедать последние запасы, здесь еще до окружения сумели заблаговременно обеспечить себя продовольствием. Так получилось, что некоторые части в «котле» оказались почти не затронутыми внезапно обрушившимся бедствием. Теперь оно с неотвратимостью лавины расползалось вокруг.

Рейнская дивизия, в штабе которой нас приютили, тоже оставалась в стороне от катастрофических событий, которые обрушились на 6-ю армию. Но и здесь голод свирепствовал, как и в других частях.
Я ужаснулся, встретив знакомого начальника разведотдела, офицера-запасника, прокурора из Вестфалии, который сразу же затянул меня в свой уютно оборудованный блиндаж.
Этот высокий, крепкий мужчина до неузнаваемости осунулся, и его пессимистические высказывания ясно свидетельствовали о том, что он не питает больше никаких иллюзий перед лицом грозно надвигавшейся неотвратимой катастрофы. Правда, это поначалу касалось еще не всех, и меньше всего тех частей, которые держали оборону вдоль Волги.
Там еще оптимистически представляли себе нашу ситуацию и предавались надеждам. Даже в том штабе, куда попали мы, наши рассказы вначале встретили кое у кого известное недоверие.
Считали, что мы преувеличиваем. Однако мы принесли с собой атмосферу ужаса и паники, от которой невозможно было отгородиться.

Когда мы своей колонной непрошеными гостями ворвались в лощину, где располагался штаб, там начался переполох. Массу автомашин трудно было замаскировать. Внезапно начавшееся на этом участке оживленное передвижение неминуемо должно было навлечь авиацию противника. Действительно, вскоре нас начали бомбить. Вместе с нами в штаб Рейнской дивизии пришло несчастье, и там скоро поняли, что теперь и они будут втянуты в пучину всеобщего разброда и панического бегства. Впрочем, и здесь давно уже царили неуверенность и страх. Наше появление еще больше взбудоражило людей и произвело удручающее впечатление.

Операция "Искра". Прорыв блокады Ленинграда.

18 января — день великого торжества двух наших фронтов, а вслед за ними всей Красной Армии, всего советского народа.
На последний рубеж промежуточной обороны, проходивший по Рабочим поселкам № 1 и 5, 18-я фашистская армия дополнительно выделила из каждого своего соединения по подразделению.
Но тщетно! 18-я дивизия волховчан на юге и 372-я дивизия на севере вместе с героическими защитниками Ленинграда прорвали фашистское кольцо.

http://www.youtube.com/watch?v=wRaA-eeyuI0

В результате наступления наши войска заняли Шлиссельбург и ряд других населенных пунктов, превращенных противником в мощные узлы сопротивления. 18 января в районах Рабочего поселка № 5 и Рабочего поселка № 1 наступавшие части фронтов соединились. Блокада Ленинграда была прорвана!
По ходу операции наблюдательный пункт командующего 2-й ударной армией, где мы находились, переместился в район Рабочего поселка № 1.
Я увидел, с какой радостью бросились навстречу друг другу бойцы фронтов, прорвавших блокаду.
Не обращая внимания на артиллерийский обстрел противника со стороны Синявинских высот, солдаты по-братски, крепко обнимали друг друга. Это была воистину выстраданная радость!

Сообщение отредактировал Konstanten - 26.10.2012, 18:17

[Konstanten]

18-24 января 1943
Продолжение

Острогожско-Россошанская операция.

18 января войска Воронежского фронта успешно завершили окружение и расчленение острогожско-россошанской группировки противника. Внутренний фронт окружения был создан по линии Острогожск — Верхний и Нижний Ольшан — Алексеевка — Карпенково — Старая Калитва — Архангельское — Сагуны. Общая площадь окружения составляла примерно 2,5 тыс. кв. км, на которых находилось около 13 немецких, венгерских и итальянских дивизий. Далее ударами 18-го отдельного стрелкового корпуса на Каменку и 12-го танкового корпуса на Карпенково окруженные силы были расчленены надвое. К этому моменту Воронежский фронт захватил в плен 52 тыс. вражеских солдат и офицеров. Его трофеи составляли 170 танков, 1700 орудий, 2800 пулеметов, 4000 минометов, 6000 автоматов, 1500 лошадей, 55 тыс. винтовок, 600 тыс. снарядов и свыше 150 различных складов.
С 19 по 24 января шли бои внутри кольца окружения. А для обеспечения левого фланга 6-го гвардейского кавалерийского корпуса и 3-й танковой армии вечером 19 января я направил командующему Юго-Западным фронтом Н. Ф. Ватутину телеграмму с требованием как можно быстрее выдвинуть 6-ю армию Ф. М. Харитонова на рубеж Покровского и далее на юг, как это было предусмотрено ранее разработанным планом.

Решающими днями операции были 19 и 20 января. В первый из этих двух дней танковые корпуса овладели районом Алексеевка, а передовые части 40-й армии подошли вплотную к Ильинке, замкнув кольцо окружения главных сил 2-й венгерской армии. В это же время на рубеже Новосолдатская, Репьевка, Красное, Афанасьевна 40-я армия создала внешний фронт окружения. Юго-западнее Алексеевки на внешний фронт вышел и кавкорпус.
Кавалеристы в этой операции действовали не только успешно, но и очень красиво. Не встречая организованного сопротивления, они громили тылы итальянской армии и в высоком темпе продвигались к узловой станции Валуйки. Пройдя за четверо с половиной суток около 180 километров, кавкорпус овладел этим узлом и принял здесь бой с тремя итальянскими дивизиями, отходившими с рубежа Павловск — Новая Калитва.

У итальянцев, как видно, не было желания затягивать сопротивление. Бесцельность этого раньше других понял командир альпийского корпуса — он уже 16 января ретировался на запад. Командиры дивизий оказались достойнее его. Они не бросили свои войска, а вместе с ними шли на Валуйки, рассчитывая, по всей вероятности, закрепиться в этом районе.
Штаб Воронежского фронта вел непрерывное авиационное наблюдение за их движением и ориентировал как командующего 3-й танковой армией, так и командира кавкорпуса. В районе Валуек кавалеристы подготовили итальянцам надлежащую встречу. Ошеломив противника залпом «катюш», 11-я гвардейская кавалерийская дивизия атаковала его в конном строю. Случилось это в яркий солнечный день. Кавалеристы мчались по снежному полю в своих черных бурках с развевающимися башлыками. Блеск клинков, крики «ура», скачущие лошади — все это окончательно деморализовало итальянцев. В непродолжительном сопротивлении противник потерял убитыми и ранеными до 1500 человек. Началась массовая сдача в плен. Жалко выглядели эти люди.
Среди голодных солдат и офицеров было много обмороженных. Даже старшие начальники, одетые несколько теплое, после десяти дней плохо организованного отхода производили весьма унылое впечатление.

Пленные доставили нам немало хлопот. Для препровождения их в лагерь требовались конвоиры. А войска ведь продолжали наступление, и в подразделениях был дорог каждый солдат. Некоторые командиры частей стали вооружать женщин-колхозниц, и те добросовестно препровождали непрошеных гостей по назначению. В других случаях пленным просто выдавалась сопроводительная записка с указанием лагеря, и они сами следовали туда. Доходили все до единого. Бежать было некуда: фронт отодвигался все дальше и дальше на запад, а вокруг только заснеженная степь да лютая пурга...
Предупрежденные еще раньше Александром Михайловичем Василевским в отношении точности докладов о количестве пленных и трофеях, мы придирчиво сверяли донесения из войск с фактической наличностью. Что касается пленных, то здесь все сходилось — точность была абсолютной. А вот с трофеями оказалось хуже. Некоторые донесения потребовали значительной корректировки.

Однако и после этого цифры остались внушительными. Острогожско-Россошанская операция завершилась полным разгромом и пленением до шестнадцати дивизий противника общей численностью 80000 человек. В качестве трофеев была полностью захвачена боевая техника 2-й венгерской армии и целого корпуса итальянской. В итоге это составило 170 танков, 1700 орудий, до 400 минометов, свыше 2500 пулеметов, 6000 автомашин, 55000 винтовок, до 600000 снарядов и до десяти миллионов патронов. Кроме этого, были взяты склады с большими запасами продовольствия и вещевого имущества, а также до 2000 лошадей.

Результаты Острогожско-Россошанской операции обретут в глазах читателя еще большую значимость, если напомнить здесь, что войска Воронежского фронта не имели в ней численного превосходства над противником. Без ложной скромности можно сказать, что в данном случае был успешно осуществлен смелый оперативный замысел и проявлено определенное искусство в управлении войсками.
Противнику не удалось даже разрушить железную дорогу Лиски — Россошь — Кантемировка — Миллерово. Целым остался и железнодорожный мост в Лисках через реку Дон. Все это было очень важно, и не столько для нас самих, сколько для соседнего Юго-Западного фронта. Но может быть, важнее всего было то, что после Острогожско-Россошанской операции создавались благоприятные условия для новых наступательных операций.

В первые часы боя резко обозначился успех наступления в центре и на левом фланге. Там действовали соответственно 340-я стрелковая дивизия генерал-майора С. С. Мартиросяна совместно со 150-й танковой бригадой подполковника И. В. Сафронова и 107-я стрелковая дивизия полковника П. М. Бежко с 86-й танковой бригадой подполковника В. Г. Засеева.
При мощной поддержке артиллерии, непрерывным огнем обеспечивавшей атаку пехоты и танков, наступающие быстро продвигались вперед.
Еще несколько слов об артиллерии, действовавшей прямо-таки синхронно с пехотой и танками в глубине обороны противника.
Примерно треть артиллерии, находясь в боевых порядках позади пехотных цепей, сопровождала атаку пехоты и танков.
Она уничтожала противотанковые средства противника и огневые точки, мешавшие продвижению пехоты. Другая треть огнем с закрытых позиций расчищала дальнейший путь пехоте и танкам, а последняя, меняя огневые позиции, приближалась к атакующим.

Управление артиллерией мы централизовали, сосредоточив его в руках командующего артиллерией армии. В его распоряжении была хорошо налаженная связь — проволочная и радио. Благодаря этому имелась возможность в нужный момент организовать массированный огонь по местам сосредоточения противника как на переднем крае, так и в глубине обороны. Создавая таким образом перевес мощных огневых средств, мы могли влиять на исход боя, обеспечивать войскам армии непрерывное продвижение вперед.
Части 340-й стрелковой дивизии, овладев Урыво-Покровским, наступали на Болдыревку. В этом районе 150-я танковая бригада столкнулась с контратакующими частями немецкой 700-й танковой бригады. Завязался ожесточенный бой. Потеряв 14 танков и около 200 пленных, противник оставил Болдыревку.

Среди пленных оказался один из офицеров танковой бригады, чей танк таранила наша «тридцатьчетверка». Он сообщил, что его бригада имела 60 танков и 40 штурмовых орудий.
От него мы также узнали, что в этом бою участвовал первый эшелон в составе 30 танков, имевший задачу восстановить положение в районе Сторожевского плацдарма.
Из этого следовало, что вражеское командование все еще не составило себе ясного представления о масштабах нашего наступления.
Далее из показаний пленного явствовало, что нашим частям предстоит еще иметь дело со вторым эшелоном танковой бригады противника, находившимся в 5 км к западу от Болдыревки. Освобождение этого населенного пункта и расположенной невдалеке высоты 177 означало, кроме всего прочего, что рокадная дорога Воронеж — Острогожск перерезана и тем самым стеснен маневр вражеских войск вдоль фронта.107-я стрелковая дивизия к этому времени овладела опорным пунктом противника в с. Девица. Здесь было захвачено около 200 пленных.

Части 25-й гвардейской стрелковой дивизии начали продвигаться вперед лишь во второй половине дня. Используя успешное наступление 340-й стрелковой дивизии, они обошли правый фланг противостоявшей дивизии и завязали бой за Довгалевку. Там они и встретились с одним из двух пехотных полков 168-й немецкой пехотной дивизии, прибывших в качестве подкрепления.
Ожесточенное сопротивление врага удалось сломить лишь к утру 14 января.
В целом войска армии в течение 13 января достигли значительного успеха. Наша ударная группировка прорвала главную полосу обороны противника на 10 км по фронту и в глубину, освободила населенные пункты Довгалевка, Болдыревка, Девица. Задача первого дня операции была почти полностью выполнена. В этот день 40-я армия положила хорошее начало мощному наступлению советских войск, закончившемуся лишь два месяца спустя далеко на западе.

Воодушевленные ее первым успехом, 18-й стрелковый корпус и 3-я танковая армия 14 января также начали прорыв обороны противника. 40-я же армия в этот день продолжала наступление. Дальнейшая наша задача состояла в том, чтобы углубить прорыв и овладеть второй полосой вражеской обороны, на которую накануне мы вышли на отдельных направлениях. Тем самым мы должны были помешать противнику закрепиться на ней своими отступающими войсками и перебрасываемыми сюда резервами, довершить разгром противостоящей нам группировки. Эта задача осложнялась тем, что 14 января некоторые участки второй полосы вражеской обороны уже оказались занятыми частями трех немецких пехотных дивизий — упоминавшейся 168-й, а также 68-й и 88-й, успевшими подтянуться к фронту прорыва.Из всего этого следовало, что необходимо усилить натиск п увеличить темпы нашего наступления. Вот почему с утра 14 января были введены в бой 305-я стрелковая дивизия и 253-я стрелковая бригада из второго эшелона.

253-я стрелковая бригада, которой командовал подполковник М. Н. Красин, была укомплектована курсантами военных училищ. Она являлась одним из лучших соединений в составе 40-й армии и блестяще оправдала возлагаемые на нее надежды. Бригада была введена в бой в стыке между 141-й и 25-й гвардейской стрелковыми дивизиями, составлявшими как бы группу, в которую [396] входила также 116-я танковая бригада. Два батальона последней тесно взаимодействовали со 141-й, а два других — с 25-й гвардейской стрелковыми дивизиями.
Эта группа действовала 14 января весьма успешно. Части 141-й стрелковой дивизии, обойдя главные силы противостоявшей вражеской дивизии, нанесли ей с запада удар во фланг и в тыл. Нанеся поражение противнику, они к исходу дня овладели сильным узлом сопротивления в Сторожевом 1-м и завязали бой за Архангельское. Наступавшая левее 253-я стрелковая бригада, ломая сопротивление врага, с боями продвинулась на 8 км. В результате успешных действий этих двух соединений прорыв был расширен вправо, а действия главных сил армии надежно обеспечены с севера.
Тем временем и 25-я гвардейская стрелковая дивизия продвинулась в западном направлении на 5 км, овладев населенным пунктом Мастюгино.

Между действовавшими левее 340-й и 107-й стрелковыми дивизиями, которые наступали в юго-западном направлении, иступила в бой 305-я под командованием полковника И. А. Даниловича. Она оказалась, таким образом, на направлении главного удара армии, где обозначился наибольший успех. Части этой дивизии действовали умело и способствовали его дальнейшему развитию. К исходу дня они продвинулись на 5 км и вышли ко второй полосе обороны противника в районе Прилеп. 107-я стрелковая дивизия к югу от этого района овладела населенными пунктами Солдатское, Песковатка, Калинин, а также господствующим берегом р. Потудань.
Итак, за два дня наступления армия расширила прорыв до 50 км по фронту и углубила его до 17 км, выйдя ко второй полосе обороны противника. Так как мы не захватили ее с ходу, дальнейшие атаки были перенесены на следующее утро.

15 января наиболее успешно действовали 141-я стрелковая дивизия и 253-я стрелковая бригада. Они продвинулись еще на 10 км, достигли рубежа Маслов Лог — Яблочное и создали реальную угрозу выхода на тылы 2-й немецкой армии в районе Воронежа.
В результате этого противник спешно начал снимать свои дивизии, располагавшиеся вдоль Дона, намереваясь бросить их против наступающих войск 40-й армии.
25-я гвардейская и 305-я стрелковые дивизии прорвали вторую полосу обороны противника в направлении Репьевка, Красное, продвинулись на 20 км и овладели рубежом Скорицкое — Фабрицкое — Комсомолец — Свистовка — Богословка. Противник в беспорядке отступал, бросая вооружение и технику. Только одной 25-й гвардейской стрелковой дивизии в этот день сдалось в плен 620 солдат и офицеров венгерских частей. Она также захватила 75 орудий разного калибра, 120 тракторов, 37 [397] автомашин, 49 пулеметов, 37 минометов, 1123 винтовки, 120 повозок, 54 противотанковых ружья и три склада.

В этот день самое сильное сопротивление противник оказывал на участке 107-й стрелковой дивизии. Вследствие этого она продвигалась медленнее, чем в предшествующие дни. Для усиления натиска в юго-западном направлении мы перебросили сюда и 340-ю стрелковую дивизию, оставив прикрытие на ее прежнем участке. К концу дня части этой дивизии освободили населенный пункт Терновая. По-прежнему действовавшая совместно с ними 150-я танковая бригада одновременно прорвалась через боевые порядки противника и овладела деревней Лесное Уколово.

К исходу 15 января войсками армии была прорвана оборона противника на всю тактическую глубину. На правом фланге мы продвинулись вперед на 20 км, на левом — на 16, в центре — на 35. Тем самым были созданы условия для развития наступления на окружение и расчленение вражеской группировки во взаимодействии с 18-м стрелковым корпусом и 3-й танковой армией.
Эти задачи были выполнены в последующие три дня. 17 января 107-я стрелковая дивизия вышла к г. Острогожску, где соединилась с частями 18-го стрелкового корпуса. Этим была отрезана от основных сил противника часть войск, оборонявшаяся между Сторожевским и Щучьенским плацдармами. На следующий день главные силы 40-й армии вышли в район Иловское и совместно с 15-м танковым корпусом 3-й танковой армии, достигшим Алексеевки с юга, завершили окружение всей острогожско-россошанской группировки.

Одновременно был образован и внешний фронт окружения. Он начал создаваться параллельно развитию наступления с целью окружения. 40-я армия силами двух стрелковых дивизий и стрелковой бригады образовала внешний фронт, удаленный на 40— 55 км от окруженной группировки врага, который проходил на рубеже Костенки — Россошка — Истобное — Караешник — Крестьянский — Хмелевое. Юго-западнее, на фронт Валуйки — Уразово, вышел 7-й кавалерийский корпус.

Таким образом, стремительное развитие Острогожско-Россошанской операции привело 18 января 1943 г. к окружению группировки противника, противостоявшей центру и левому крылу Воронежского фронта. Ход событий оказался здесь настолько неожиданным для вражеского командования, что оно ничего не успело предпринять не только для предотвращения глубокого прорыва своей обороны, но даже для спасения попавших в окружение войск.С 19 января кольцо вокруг окруженных вражеских дивизий начало сжиматься. К 27 января расчлененная на части острогожско-россошанская группировка противника была ликвидирована. Так в ходе Острогожско-Россошанской наступательной операции войска нашего фронта впервые при разгроме крупных сил врага сократили до минимума разрыв во времени между прорывом обороны и окружением, расчленением и уничтожением группировки противника.

Вскоре после начала операции мне на передовой командный пункт позвонил А. М. Василевский. Он сразу же сообщил, что звонит по поручению И. В. Сталина.
Верховный Главнокомандующий поздравлял войска 40-й армии и объявлял им благодарность за успешные действия по окружению и разгрому противника в ходе Острогожско-Россошанской операции.
В тот же день об этом узнали все воины 40-й армии. Поздравление Верховного Главнокомандующего было для каждого из нас радостным, окрыляющим событием, звавшим к новым ударам по противнику, к быстрейшему освобождению Родины от захватчиков.
Нам еще придется вернуться к событиям, относящимся к Острогожско-Россошанской операции левого крыла Воронежского фронта. Здесь же следует подвести некоторые ее итоги.
Продолжалась она 15 дней. За это время наши войска окружили и уничтожили вражескую группировку войск на Дону между Воронежем и Кантемировкой. Участок железной дороги Лиски — Кантемировка был освобожден от противника, и мы вышли на рубеж р. Оскол, продвинувшись на запад на 140 км. Войска фронта полностью разгромили 14 вражеских пехотных дивизий, немецкую дивизионную группу «Фогеляйн» и 700-ю танковую бригаду. Кроме того, шести пехотным и одной танковой дивизиям противника было нанесено тяжелое поражение.

Число пленных составило более 71 тысячи человек. Около 52 тыс. фашистских солдат и офицеров было убито. Вот перечень взятых трофеев: 1400 артиллерийских орудий, 1270 минометов, 2650 пулеметов, около 30 тыс. винтовок, 294 противотанковых ружья, 18 огнеметов, 92 танка, 32 самолета, 6,2 тыс. автомашин, около 300 тягачей и тракторов, 250 мотоциклов, 2,5 тыс. велосипедов и столько же лошадей, 136 радиостанций, 700 км телефонного кабеля и огромное количество боеприпасов, в том числе 21,5 млн. патронов, около 2,2 млн. снарядов, 255 тыс. мин. Кроме того, были захвачены громадные запасы продовольствия, фуража и технического имущества, содержавшегося в 277 складах.

Мы не располагаем полными сведениями о всех потерях острогожско-россошанской группировки противника с 12 по 27 января 1943 г. Однако показательно сопоставление безвозвратных потерь обеих сторон. У противника они составляли в целом свыше 123 тыс. человек, а потери наших войск — 4527, или в 27 с лишним раз меньше. Эти цифры говорят сами за себя.
Любопытная деталь: пленных было так много, что мы оказались не в состоянии конвоировать их. Поэтому были созданы так называемые сборные пункты.
Наши солдаты ограничивались тем, что объясняли пленным, куда идти. Те отправлялись в указанном направлении, спрашивая у всех встречных, где сборный пункт.

Нальчикско-Ставропольская и Краснодарско-Новороссийская операции

23 января особой директивой советское Верховное Главнокомандование указало Южному фронту на его главную роль в окружении противника на Северном Кавказе.
«Захват Батайска нашими войсками,— говорилось в директиве,— имеет большое историческое значение.
Со взятием Батайска мы закупорим армии противника на Северном Кавказе, не дадим выхода в район Ростова, Таганрога, Донбасса 24 немецким и румынским дививиям.
Враг на Северном Кавказе должен быть окружен и уничтожен, так же как он окружен и уничтожается под Сталинградом.

Войскам Южного фронта необходимо отрезать 24 дивизии противника на Северном Кавказе от Ростова, а войска Черноморской группы Закавказского фронта в свою очередь закроют выход этим дивизиям противника на Таманский полуостров.
Главная роль принадлежит здесь Южному фронту, который должен совместно с Северной группой Закавказского фронта окружить и пленить или истребить войска противника на Северном Кавказе».

Ставка приказывала Южному фронту немедленно двинуть на Батайск основные силы, расположенные в районе Маныча и южнее Дона, захватить Батайск и Азов. Приказ этот был принят к исполнению. Однако неоднократные атаки наших войск в районе Батайска были отражены в основном танками и авиацией. Сил Южного фронта для разгрома батайской группировки и перехвата путей отхода противника на Ростов явно не хватало.
К этому же времени относятся важные изменения в обстановке на Закавказском фронте. Подвижные части его Северной группы соединились с левофланговой 28-й армией Южного фронта и достигли рубежа Средне-Егорлык, Песчаноокопское, а 44, 58, 9 и 37-я армии выходили на дальние подступы к Тихорецкой. Теперь уже незачем было направлять сюда усилия Черноморской группы. Эта задача, поставленная ей ранее, явно изжила себя. 23 января Черноморская группа получила указание:

«1) Выдвинуться в район Краснодара, прочно оседлать р. Кубань, распространиться по обоим ее берегам, а главные силы направить на захват Новороссийска и Таманского полуострова с тем, чтобы закрыть выход противнику на Таманский полуостров так же, как Южный фронт закрывает выход противнику у Батайска и Азова.
2) В дальнейшем основной задачей Черноморской группы войск иметь захват Керченского полуострова».

В тот же день, 23 января, по вызову Ставки в Москву прибыл Л. М. Василевский. По его докладу о положении на фронтax, действия которых он координировал, и сообразуясь с обстановкой на Северном Кавказе, Ставка приняла решение о преобразовании Северной группы Закавказского фронта в самостоятельный Северо-Кавказский фронт. В состав его вошли 9, 37, 44 и 58-я армии, Кубанский и Донской гвардейские кавкорпуса, а также все другие соединения, части и учреждения, входившие ранее в Северную группу. Командующим остался И. И. Масленников.

В боях за Ставрополь противник оказывал сильное сопротивление. Но в результате смелого маневра наши войска 21 января освободили город.
А днем раньше 351-я стрелковая дивизия 37-й армии, взаимодействуя с частями 11-го стрелкового корпуса 9-й армии, овладела Невинномысском. В это время войска 28-й армии Южного фронта, наступая в общем направлении на Сальск и Егорлыкскую, стремительным ударом овладели крупным железнодорожным узлом Сальск и 23 января в 20 км южнее Сальска в районе Крученая Балка, Николаевка соединились с частями конно-механизированной группы генерала Н. Я. Кириченко и продолжали наступление на Ростов и Батайск.

Войска левого крыла Северной группы после освобождения Черкесска и Невинномысска усилили темп наступления в направлении на Армавир.
В районе Армавира противник долго готовил свою оборону и надеялся сдержать наступление наших войск на этом рубеже. Однако войска 9-й и 37-й армий неожиданно для врага подошли к Армавиру. Противник начал спешно снимать силы с некоторых участков обороны и перебрасывать их на танкоопасные участки. Но оборона противника была уже нарушена.
Бросая оружие, военное имущество, гитлеровцы начали спешно отходить.

24 января Советское информбюро сообщило: «В боях на подступах к городу Армавиру истреблено до 600 гитлеровцев, подбито и сожжено 8 танков противника. Н-ская часть, преодолевая многочисленные укрепления на окраинах крупного населенного пункта, ворвалась на его улицы. В результате ожесточенных рукопашных схваток наши бойцы овладели этим пунктом. На поле боя осталось 4 подбитых тапка, 6 орудий, 15 автомашин, 17 пулеметов, много винтовок, гранат и другого вооружения. Захвачено три склада с фуражом и продовольствием».

К этому времени в войсках Северной группы стал ощущаться серьезный недостаток в боеприпасах и продовольствии.
Особенно плохо обстояло дело с обеспечением войск, в первую очередь танковых частей, горючим. Так, 221-й танковый полк, действовавший в составе 5-го гвардейского кавалерийского корпуса, из-за отсутствия горючего в течение трех дней вынужден был бездействовать. Это отрицательно влияло на темп преследования.

Причиной плохого снабжения явилось то, что при отступлении противник почти сплошь разрушал железные дороги. Наши железнодорожные войска не успевали восстанавливать их.
Автотранспорт же не был в состоянии обеспечить бесперебойную доставку грузов. Чтобы хоть как-то улучшить снабжение войск, было решено подвозить только боеприпасы, горючее и некоторые виды продуктов. Все остальное части должны были получать из местных ресурсов. Но и эта мера мало чем помогла, так как грузы приходилось перевозить на расстояние до 400 км, на что уходило много времени. Таким образом, в первый период преследования, который длился до 24 января, материально-техническое снабжение Северной группы войск было слабым.
Но, несмотря на это, войска группы за 23 дня наступления прошли с боями до 430 км и нанесли противнику большие потери.

Однако следует отметить некоторые недостатки, допущенные в первый период преследования. Отсутствовала непрерывность преследования, что давало возможность противнику отрываться от наших войск и в ряде случаев создавать устойчивую оборону. Танки во время преследования использовались без должной разведки средств противотанковой обороны противника. Атаки часто проводились без артиллерийской подготовки и артиллерийского сопровождения. Не всегда было организовано взаимодействие пехоты и танков. Штаб группы в первые дни преследования потерял связь со многими соединениями.

[Cesare Borgia]

Британия не хотела Нюрнберга ("The Guardian", Великобритания)
Согласно недавно рассекреченным записям, Британия предпочла бы, чтобы по окончании Второй Мировой войны нацистских лидеров казнили или оправили в тюрьму без суда
Иен Кобейн (Ian Cobain)
http://inosmi.ru/europe/20121027/201480332.html

[Konstanten]

Обсуждение операции "Кольцо".

1. Наступление на Паулюса велось ударной группировкой Донского фронта из двух общевойсковых армий ( 65 и 21).
В её составе было 12 стрелковых дивизий или не более 48 000 бойцов , 1 танковая бригада и 5 танковых полков.
Скорее всего все пополнения ,упомянутые К.К.Рокоссовским , были отправлены в дивизии ударной группировки.
Всего в войсках Донского было не более 120 000 бойцов.

2. Армия Паулюса к 10 января.
http://militera.lib.ru/h/doerr_h/09.html

8 января условия для выхода из окружения уже больше не существовали, так как армия уже была небоеспособна, а немецкие и союзные войска находились от нее на расстоянии 200 км.
Обстановка и состояние 6-й армии в последующие дни ясно видны из сообщения генерал-полковника Паулюса от 24 января.
Все же в тот день, 24 января, у нее еще было значительно больше 200000 человек.

В котле было 20 немецких дивизий (14 пехотных , 3 танковые , 3 моторизованные) 2 румынских (1 пехотная и 1 кавалерийская , которая в котле стала пехотной ).
Всего ~ 90 000 солдат пехотных рот. Остальные ~ 120 000 - 180 000 солдат относились к тыловым , обеспечивающим и прочим службам 6 армии.
В процессе боёв , как пишет Видер , на пополнение фронта сначала бросались части с неатакованных участков , а затем потери восполняли из тыловых и вспомагательных частей.

3. В ходе боёв с 10 по 24 января немцы проявили стойкость и, как вспоминал генерал П.И.Батов при взятии аэродрома "Питомник" дело доходило до рукопашых боёв.
А генерал В.И.Казаков написал ,что в первые дни наступления немецкие части стояли насмерть.
В этих боях были перемолоты кадровые части 6 армии , боеспособность которых генерал С.П.Иванов назвал уникальной.
К 20-24 января оборону держали уже менее стойкие - случаи, рассказанные генералом И.М.Чистяковым , говорят об этом.
Особую роль в этом наступлении с нашей стороны играли массы артиллерии , штурмовая и бомбардировочная авиация вместе с отладкой их взаимодействия с пехотой и танками.
Этой отладке способствовало отсутствие у немцев авиации и нехватка снарядов к орудиям




О масштабах военных потерь и струтуре Вооруженных Сил СССР.

... для наступательной операции таких масштабов мы захватили до удивления мало пленных, оружия и снаряжения.
Создавалось впечатление, что русские, действуя по намеченному плану, упорно уклоняются от решающих сражений и отходят в глубь своей территории. Это подтверждали и трофейные документы, среди которых попалась и одна чрезвычайно любопытная карта, на которую цветными карандашами был нанесен разработанный до мельчайших деталей план-график отхода крупного соединения. Это был великолепный образчик штабной культуры в работе...

Я и поныне глубоко убежден, что отход советских соединений летом 1942 года был блистательным достижением традиционной военной тактики русских, которая в данном случае хотя и поставила страну на грань гибели, но, в конечном счете, все же оправдала себя

Это ещё одно подтверждение ,на этот раз офицера штаба 8 ак 6 немецкой армии , об организованном отходе войск Южного и Юго-Западного фронтов летом 1942 года.

В мае 1942 года русские начали использовать крупные танковые соединения для достижения оперативных целей. Однако эта попытка провести по немецкому образцу крупную операцию на окружение окончилась для них неудачей. Красному командованию пришлось еще раз дорого заплатить нам за науку: наступавшая 6-я русская армия, которой уже почти удалось прорвать наш фронт юго-восточнее Харькова, была взята в клещи, окружена и полностью уничтожена. В плен попало, по меньшей мере, 200 тысяч солдат и офицеров противника, мы захватили более 3000 танков и орудий.

Видер был офицером штаба армейского корпуса , а это значит его оценки советских потерь были общеприняты в немецких штабах.
Вот так ,похоже, пропаганда, предназначенная массе немецкого населения и оккупированных территорий, незаметно приникла в штабы и стала там всеобщим мнением.
А Гитлер и командование Вермахта , принимавшие как доклады о гигантских потерях Красной армии от "баронов подевельсов" , так и доклады от Р.Гелена о её растущей огневой и танковой мощи находилось всё время в ситуации выбора - чему верить. А вот барон Подевельс сумел избежать участи своих сослуживцев , заболев в начале ноября желтухой ,он отправился лечиться в Германию.

http://militera.lib.ru/memo/german/speer_a02/text.html#t20

(Декабрь 1942)
Гитлер метался по залу Бергхофа, изливая гнев на командующих:
«Наши генералы повторяют свои старые ошибки. Они всегда переоценивали силы русских. Судя по донесениям с передовой, противник исчерпал человеческий ресурс.
Русские ослаблены; они понесли слишком большие потери. Разумеется, подобные донесения никого не устраивают.
Кроме того, русские офицеры плохо подготовлены! Они просто не могут организовать такое наступление.
Мы прекрасно понимаем, что для этого необходимо! Рано или поздно их наступление просто захлебнется. Они выдохнутся. А мы тогда бросим в бой свежие дивизии и покончим с ними».

Уже приводились данные Р.Гелена о составе Вооруженных Сил СССР на 15 августа 1942.
Численность русских войсковых подразделений, включая Финляндию, Кавказ, Иран и Дальний Восток
(Составлено отделом иностранных армий Генерального штаба сухопутных сил)

407 Пехотных дивизий , из них боеспособных.........287
178 Пехотных бригад , из них боеспособных...........142
39 Кавалерийских дивизий , из них боеспособных...33
165 Танковых бригад , из них боеспособных...........131
789 Соедиений , из них боеспособных...................593

http://www.e-reading.org.ua/bookreader.php..._1939-1943.html


Это примерно совпадает с общим числом дивизий и бригад на фронте http://bdsa.ru/index.php?option=com_conten...5&Itemid=28, где приведён состав РККА на начало августа 1942 года.

Стрелковых дивизий - 361 (333 + 23 в резерве Ставки ВГК) , стрелковых бригад - 117( 116+1 в резерве Ставки ВГК),танковых бригад -157 (152+5) , кавдивизий - 26 .

Это не более 1 500 000 бойцов при условии полного штата стрелковых рот и эскадронов , из них на фронте не более 1 400 000 в составе действующих фронтов.

В составе расчётов орудий миномётов (~ 70 000 ) было ~ 400 000 солдат.

Состав РККА в августе 1944.

Стрелковых дивизий - 457 (451 + 6 в резерве Ставки ВГК) ,танковых и мехкорпусов корпусов -22 (30+4) , кавдивизий - 21 .

Это не более 1 900 000 бойцов , а учитывая , что к осени 1944 стрелковые роты в свежих дивизиях составляли ~120 бойцов вместо 150 , или ~1 600 000 бойцов.
Уменьшение числа бойцов в ротах с лихвой компенсировалось ростом огневой мощи артиллерии.

В боевых расчетах орудий и минометов к осени 1944 года находилось ~ 600 000 солдат.

До конца 1942 года в армию влились 822 тыс. офицеров.
На 22 июня 1941 года в Действующей армии было менее 3 млн. военнослужащих, а к декабрю 1942 года около 6,6 млн.

В соcтаве Действующей армии в декабре 1942 было:

Стрелковых дивизий – 385 ( 371+14), стрелковых и лыжных бригад – 154 (150+4).

В каждой роте 6 офицеров , батальоне 28 офицеров. Всего, таким образом, в Действующей Армии боевых офицеров было ~ 100 000.

К этому надо добавить несколько тысяч (3- 5 тыс.) командиров танковых взводов и рот , несколько тысяч офицеров лётчиков ( ~5-6 тыс. )
~ 25 000 командиров артиллерийских (миномётных) батарей и дивизионов.

Таким образом , большая часть (~2/3) личного состава Действующей Армии, включая офицерский , занималось обеспечивающей или вспомогательной работой,создавая условия для боевых действий войск.

В наступательных и позиционных боях почти все потери несут бойцы в стрелковых ротах.
Потери также несут танкисты и артиллеристы , работающие на прямой наводке ,но доля их потерь в сравнение с потерями стрелковых рот - очень мала.
Поэтому, когда встречаются цифры потерь в такого рода боях ,то для определения их достоверности надо их сравнить с числом участвовавших там бойцов (~ 3 900 на свежую дивизию) и не забыть , что безвозвратные потери соотносятся с потерям от ранений как 1:3. Жулики-манипуляторы (вроде Пивоварова-младшего) обычно приводят общие потери (погибшие +раненые) , по умолчанию полагая их безвозвратными.
Если потери фронта или групы фронтов приводятся за большой промежуток времени свыше 4 -х месяцев, тот надо учитывать ,
что многие бойцы могут ранены в этот промежуток времени не единожды (средний срок излечение в госпитале ~ 2 месяцев) , побывав более одного раза в учёте потерь.

Существуют известные пропагандисткие цифры о наших потерях в Польше. Называют 800 000 убитых.
Поскольку бои там были наступательными и изредка позиционными, что предполагает ещё и 2 400 000 раненых - с общими потерями 3 200 000.
А это двойной боевой состав ВСЕЙ нашей Действующей Армии в 1944-45 годах.

Вероятно речь шла о 800 000 общих потерь 4 - х фронтов (1, 2, 3 Белорусских и 1 Украинского) ,в разное время действовавших на территории нынешний Польши с конца июля 1944 по май 1945 года. Тогда всё становится на места - 200 000 погибших и 600 000 раненых в тех боях.
За столь больший срок ( 10 месяцев ) в списках потерь четырёх фронтов есть очень много солдат побывавших там дважды , а то и трижды.


При больших отступлениях ,когда части противника прорываются и выходят на войсковые тылы, сильно возрастают потери артиллерии , обеспечиваювающих и тыловых служб. При окружениях эти службы в основном гибнут или попадают в плен .
При боях в окружениях и неорганизованных отступлениях соотношение безвозвратных потерь и потерь от ранений меняется - почти все они становятся безвозвратными.
Подобное произошло и с 6 полевой армией.
Когда танки и мехчасти Красной Армии 21-24 ноября вышли на тылы армии Паулюса там было захвачено десятки тысяч пленных.
И при ликвидации "котла" в январе 1942, когда на 90 000 немецких солдат пехотных подразделений пришлось ~ 200 000 солдат из тылового обеспечения.
"Котёл" сопротивлялся ,пока солдаты из этих 90 000 были в состоянии вести борьбу. За этим последовал крах и капитуляция 6 армии.


О людских ресурсах Германии и СССР в 1942.


Все участники будущей войны были учтены в перепеси CCCР 1926 года. http://demoscope.ru/weekly/ssp/sng_age_26.php.

По этой переписи в СССР проживало 147 027 915 человек. Я не слышал ,чтобы эту перепись кто-нибудь оспаривал.
В ней не учтены граждане СССР из Прибалтийских республик , Западной Белоруссии и Западной Украины.
Эти территории были захвачены немцами в первые же дни и из демографического баланса войны были исключены.

Вместе с заводами на восток были эвакурованы специалисты и их семьи - всего около семи миллионов человек.
http://vivovoco.rsl.ru/VV/JOURNAL/NEWHIST/EVACO.HTM
К осенью 1941 года линия фронта пролегала по западным областям РСФСР.
Население РСФСР - 100 891 244, республик Средней Азии (6 862 443 ) - и Закавказья 5 861 529 - всего ~ 117 000 000

http://demoscope.ru/weekly/2009/0373/biblio05.php

К концу осени без Смоленской , Калининской , Ленинградской ,Курской , половины Московской областей в СССР осталось ~ 96 000 000.

К весне 1942 вся Московская и почти вся Калининская области были возвращены. ~ 100 000 000
К осени 1942 были оккупированы области Юга-России и Северного Каваза (Воронежская , Азово-Черномоский край, Сталинградская область ,Северо-Кавказский край ) - осталось
в СССР ~ 89 000 000.

Это близко к населению немецкого Рейха в 1926 году с учётом Австрии ,Эльзаса -Лотарингии и Богемии с Моравией - ~ 80 000 000.

Германия - 62 865 900
http://www.populstat.info/Europe/germanyc.htm

Австрия ~ 6 603 000
http://en.wikipedia.org/wiki/Demographics_of_Austria

Эльзас и Лотарингия ~2 000 000
http://en.wikipedia.org/wiki/Alsace-Lorraine

Богемия и Моравия - ~ 9 000 000

http://en.wikipedia.org/wiki/First_Czechoslovak_Republic

http://www.tacitus.nu/historical-atlas/pop...ion/germany.htm

http://en.wikipedia.org/wiki/Germans_in_Cz...8%E2%80%931938)

Офицеров , передававших 9 января 1942 ультиматум Паулюсу , сопровождал унтер-офицер Вермахта - чех по имени Юзек.
http://militera.lib.ru/memo/russian/kazakov_vi/04.html

Парламентеров с завязанными глазами повели обратно к переднему краю. Смыслова бережно вел под руку унтер-офицер чех Юзек. Когда оба они чуть отстали от остальных, Юзек тихо заговорил на вполне приличном русском языке:
— А что за бумагу вы принесли в этом пакете? Нам, наверное, сдаваться надо. Да?
Дальше он стал рассказывать, что у него есть жена, дети и что война всем осточертела. Юзеку очень хотелось еще поговорить с советским офицером и отвести душу, но вся группа уже приблизилась к тому месту, где произошла первая встреча наших парламентеров с немецкими офицерами. Советским офицерам развязали глаза, обер-лейтенант вернул им пистолеты, вежливо откозырял и приказал не оборачиваясь следовать к себе.

О фильме Ю.Озерова

http://www.youtube.com/watch?feature=playe...jymqPo0#t=4690s

Сцены борьбы с танками Гота в зимних степях на Аксае и Мышкове в середине декабря почему-то происходят на фоне хвойного леса и березовой рощи с неопавшими листьями. У агитпропа А.Н.Яковлева должно быть не хватало денег , чтобы вывезти фильм на натуру в аксайскую степь. Были другие дела - важнее.

http://www.youtube.com/watch?feature=playe...jymqPo0#t=4881s

"Рокоссовский " во время визита в 62 армию в начале января 1943 года в разговоре с "Крыловым" упрекает штаб Сталинградского фронта в том , что он находится за Волгой. В то время уже и Сталинградский фронт бы переименован в Южный , и его штаб находился в Котельниково за 150 км. к западу от Сталинграда , а фронт наступал на Ростов.
Вообще-то это странно упрекать фронтовой штаб отсутствием на правом берегу Волги в 1942 оду.
Штаб 62 армии с октября находился возле берега - фронтовому штабу оставалось место только в волжской воде или на пляже.

Сообщение отредактировал Konstanten - 29.10.2012, 8:02

[Konstanten]

Операция "Кольцо".25 января - 2 февраля 1943. Капитуляция армии Ф.Паулюса.

(Начальник штаба ОКХ)

Из сводки верховного командования от 27 января немецкому народу нетрудно было сделать вывод, что конец 6-й армии приближается.
В этом коммюнике промелькнуло такое выражение: "подразделения и части 6-й армии, еще способные вести бой".
Даже люди, совершенно не разбиравшиеся в военных делах, поняли, что значит эта фраза.
А официальные органы пропаганды продолжали делать упор на героические подвиги в сражении, которое уже было проиграно. Пример подавал Геринг.
Он по радио обращался к 6-й армии с речами, а солдаты, зная, какую роль сыграл рейхсмаршал в постигшей их катастрофе, все больше ожесточались против него.
В своей речи 30 января он говорил о Сталинградской битве как о "величайшей, самой героической битве в истории германской расы" и сравнивал солдат 6-й армии с греческими героями, которые в битве при Фермопилах сражались до последнего. Неужели он не понимал, что, проводя такую параллель, он списывал со счета солдат 6-й армии, словно их уже не было в живых?
Многие солдаты и офицеры пришли именно к такому заключению. Они прекрасно знали, что этот человек как главнокомандующий военно-воздушными силами Германии в свое время торжественно обещал обеспечить 6-ю армию всеми необходимыми предметами снабжения.
Последние дни в Сталинграде прошли так, как и предсказывал в своем донесении от 28 января фельдмаршал Паулюс. 31 января Паулюс радировал в штаб командующего сухопутными силами, что конец драмы наступит в ближайшие 24 часа. В этот же день войска центрального котла сдались в плен. Рано утром 2 февраля капитулировал северный котел, а в полдень того же дня — южный. Войска каждого котла сообщали о своей сдаче по радио. В каждом случае последняя радиограмма заканчивалась словами: "Да здравствует Германия!"

( Командующий 6 армией )
25 января 1943 года генералы фон Зейдлитц и Пфеффер8 посетили меня на командном пункте армии в помещении универмага.
Вследствие сокращения численности войск и реорганизации порядка подчинения они остались без командной власти.
Оба многословно говорили о положении в частях — истощение, недостаток продовольствия, перевязочного материала и медикаментов, боеприпасов — и заключили свои слова вопросом, какой смысл бороться дальше и не следует ли положить этому конец.
Я ответил: «Страдания армии беспокоят меня не меньше, чем вас. Но нам не только ОКВ и ОКХ, а также и фон Манштейн ежедневно повторяют, что важен каждый день, выдержанный нами, чтобы выиграть время для создания нового фронта. Значит, теперь речь идет о том, чтобы мы своим упорством предотвратили крушение восточного фронта, из-за которого и другие сильные части войск претерпели бы ту же судьбу, что и мы. Поэтому весь дальнейший ход войны решающим образом зависит от нашего поведения под Сталинградом».
27 января наступлением русских окруженная армия была поделена на две части: южную (южная часть и центр города) и северную (северная часть города).
Последняя находилась под командованием генерала от инфантерии Штреккера. Часть русских войск с боями все дальше проникали в город.
Наше сопротивление ограничилось теперь обороной отдельных кварталов. Возможности единого руководства уже не имелось.
30 января вечером мною, нач. штаба генералом Шмидтом и командиром 71-й дивизии генералом Роске обсуждался вопрос обороны кварталов, соседних универмагу.
На 31 января оборона казалась обеспеченной. Поздней ночью после совещания, сильно переутомленный, я прилег в шинели, не расстегиваясь, немного отдохнуть в своем подвальном помещении.
Рано утром 31 января, около 6 — 7 часов ко мне пришли нач. штаба генерал Шмидт и генерал Роске.
Шмидт положил передо мной радиограмму из ОКХ, содержание которой гласило:
«Фюрер произвел вас в чин фельдмаршала». Подпись: нач. штаба сухопутных войск Цейтцлер. Генерал Шмидт добавил: «Кстати, русские стоят непосредственно перед универмагом».

Генерал Роске доложил, что резервов, которыми он располагал еще вчера вечером, больше не имеется. Поэтому он просил разрешения прекратить борьбу на всех оставшихся участках южного района. Я дал свое согласие на это. Генералы Роске и Шмидт удалились затем для переговоров с русскими офицерами.
Примерно два часа спустя нач. штаба 64-й русской армии увез меня вместе с офицерами штаба нашей армии на машинах.

(Командующий группой армий "Дон")
К 24 января, то есть к тому дню, когда 6 армия, сохранявшая до того момента все же сплошной фронт, распалась на три отдельные группы, которые, подвергаясь нажиму со всех сторон, вели бой в Сталинграде и его окрестностях, и когда, следовательно, армия не могла уже сковывать значительных сил противника, обстановка на фронте выглядела следующим образом.
Северный фланг группы армий «А» стоял еще у Белой Глины, а далее на юг ее фронт еще проходил восточнее Армавира, то есть в 150-200 км от Ростова.
ОКХ, наконец, разрешило отвести главные силы 1 танковой армии через Ростов.

На фронте группы армий «Дон» 4 танковая армия вела ожесточенные бои на юго-восточных подступах к Ростову, прикрывая переправу через Дон, по которой переходила 1 танковая армия. В дальнейшем, по моему решению, 1 танковая армия должна была быть переброшена на левый фланг группы армий и занять фронт по реке Донец выше Ворошиловграда.
Оперативная группа Голлидта обороняла Донец на участке от его владения в Дон до Форхштадта (Белая Калитва).
Переданная к этому времени в мое подчинение боевая группа Фреггер-Пико (две потрепанные дивизии) обороняла Донец по обе стороны от Каменска.
К 19 января в результате разгрома итальянской армии и последовавшего вскоре за этим разгрома венгерской армии на Дону на фронте группы армий «Б» образовалась брешь от Ворошиловграда на Донце до Воронежа на Дону (около 320 км). 23 января участок так называемого «фронта» до Старобельска был подчинен группе армий «Дон».

Практически на этом участке находилась только более или менее потрепанная в боях 19 тд, которая была вынуждена оставить Старобельск под натиском трех корпусов противника.
Когда 1 февраля прекратилось последнее сопротивление 6 армии, противник угрожал форсировать Донец в районе Ворошиловграда силами трех танковых, одного механизированного и одного стрелкового корпуса. Одновременно он, по-видимому, начал наступление на линию Лисичанск — Славянск (рубеж реки Донец) силами трех — четырех танковых корпусов и одного стрелкового корпуса.
Нет необходимости специально разбирать, как развивались бы события между 9 января и 1 февраля или к каким последствиям это привело бы в дальнейшем, если бы 6 армия своим героическим сопротивлением не сковывала бы так долго крупные силы противника, находившиеся под Сталинградом!

Однако вернемся к последним боям 6 армии. 24 января фронт армии распался на три небольших котла на северной окраине, в центре и на южной окраине Сталинграда.
31 января командующий армией, произведенный к тому времени в фельдмаршалы, был взят в плен Советской Армией.
1 февраля сдалась в плен последняя, северная группировка, остатки 11 ак.Бои 6 армии закончились!
Чего не могли сделать тягчайшие бои, жестокий голод и лютые морозы русской степи, то довершил советский плен. Такова была судьба этих солдат, которые сдались только тогда, когда их обессилевшие руки не в состоянии были больше держать оружие, когда закоченевшими пальцами они не могли уже стрелять, когда у них кончились боеприпасы и они оказались беззащитными перед подавляющим численным превосходством противника (!). Все же благодаря самоотверженности немецких летчиков из котла удалось эвакуировать около 30000 раненых.
....
С 6 армией под Сталинградом погибли:
- штабы 4, 8, 11 и 51 армейских корпусов и штаб 14 танкового корпуса;
- 44, 71, 76, 79,113, 295, 297, 305, 371, 376, 384, 389 и 394 пехотные дивизии;
- 100 горнострелковая дивизия;
- 14, 16 и 24 танковые дивизии;
- 3, 29 и 60 моторизованные дивизии, а также многочисленные отдельные части армейского подчинения и РГК.
Кроме того, погибли 1 румынская кавалерийская дивизия и 20 румынская пехотная дивизия.

(Адьютант Ф.Паулюса , командующего 6 армией )
Рано утром 24 января по приказанию Паулюса Гитлеру было передано по радио донесение:
"На основании донесений корпусов и личных докладов их командиров, с которыми еще поддерживается связь, армия докладывает обстановку. Войска без боеприпасов и продовольствия, имеется контакт только с частями шести дивизий. Явления разложения на южном, северном и западном участках котла. Единое управление войсками далее невозможно. На восточном участке небольшие изменения. 18 тысяч раненых без малейшей помощи перевязочными материалами и медикаментами, 44-я, 76-я, 100-я, 305-я, 389-я пехотные дивизии уничтожены. Вследствие сильных атак фронт во многих местах прорван. Опорные пункты и укрытия только в районе города, дальнейшая оборона бессмысленна. Поражение неизбежно. Чтобы спасти еще оставшихся в живых, армия просит немедленного разрешения капитулировать".
Ответ пришел незамедлительно и был кратким. В радиограмме Гитлера говорилось примерно следующее. Капитуляция исключается, 6-я армия выполняет свою историческую миссию, сражаясь до последнего патрона, чтобы сделать возможным создание новой линии обороны на южном крыле фронта.

Около 9 часов до нас донеслась стрельба из винтовок и пулеметов, взрывы ручных гранат. За ночь фронт придвинулся непосредственно к балке. Все штабные находились у своих блиндажей, водители заняли места в машинах. Выберемся ли мы еще целыми из нашего расположения? 71-я пехотная дивизия подготовила для нас новый командный пункт на юге Сталинграда в подвалах бывшей больницы. Уже зазвучал резкий голос Шмидта:
— Подготовиться к перемещению командного пункта!
Мы быстро уничтожили оставшиеся штабные документы и все лишнее личное имущество. Я оставил себе два одеяла, портфель с бельем и несессер. Надо было бежать. Пули уже свистели над балкой. От разрывов снарядов оконные стекла лопались, и осколки стекла летели внутрь блиндажей.

Паулюс и Шмидт согласились перевести штаб армии в подвал универмага. Шмидт сказал, что переезд будет произведен в зависимости от изменения обстановки.
Когда я остался наедине с генерал-полковником, он рассказал мне, что у него снова был Зейдлиц. Он в присутствии Шмидта подробно рассказал, что в войсках повсюду царит разложение.
Зейдлиц потребовал приказа о капитуляции, так как возникает опасность, что иначе командиры будут действовать на свой страх и риск.
— Конечно, он прав, господин генерал-полковник, — заметил я. — Все произошло так, как Зейдлиц предсказывал в своей памятной записке от 25 ноября прошлого года.
Пора покончить с этим бессмысленным сопротивлением. Продолжать его просто недопустимо.
Но Паулюс смалодушничал и на этот раз, хотя между приказом, запрещающим капитуляцию, и велением совести лежала глубокая пропасть. Последовать велению совести он не решился.
— Поймите, Адам, что я не могу действовать иначе, — сказал мне Паулюс.
Понять этого я теперь уже не мог, однако всякие разговоры по этому поводу были бы излишни.
Неспособность командования армии к самостоятельным действиям вызвала в войсках разочарование, и некоторые соединения пытались действовать сами. Так, в одном из приказов IV армейского корпуса говорилось примерно следующее: учитывая большое число раненых, не следует переносить боевые действия в глубь города. Необходимо удерживать нынешний передний край обороны. Там, где дальнейшее сопротивление не имеет смысла, оно может быть прекращено, и об этом можно дать знать противнику.
Практически этот приказ открывал путь к частичной капитуляции, то есть противоречил точке зрения армейского командования. Все же оно ничего не предприняло против приказа.
Чистым издевательством над гибнущей армией была радиограмма Управления кадров сухопутных сил, в которой говорилось, что с ее получением награждение Железным крестом II степени разрешается производить командирам рот, а I степени — командирам батальонов. Какая рота, какой батальон имели еще командиров? И кому у врат царства смерти нужны были эти кресты?

....
Поздним вечером 25 января мы получили донесение, что 297-я пехотная дивизия капитулировала вместе со своим командиром генерал-майором фон Дреббером. Распад всей армии начался.
26 января утром я сидел с Паулюсом у маленького стола перед подвальным окном, когда вошел посыльный и передал командующему письмо. "Отправитель генерал-майор фон Дреббер", — с удивлением прочитал командующий. Письмо было вскрыто не сразу. На улице, прямо против нашего окна, взорвалась авиабомба. Стекла разлетелись, осколки стекла и металла пронеслись над нашими головами, в помещение ворвались пороховые газы. От воздушной волны вылетела дверь.


В штабе армии стало известно, что перед фронтом 297-й, 371-й и 71-й пехотных дивизий в южной части города появились советские парламентеры, предложившие капитулировать в целях предотвращения дальнейшего кровопролития. Всем сдающимся частям они гарантировали питание, а раненым — медицинскую помощь.

26 января наступавшие с запада советские подразделения соединились на Мамаевом кургане с подразделениями продвигавшейся с берега Волги 62-й советской армии. Холм, из-за которого осенью шли ожесточенные бои, был окончательно взят Красной Армией. Теперь котел был рассечен на две части.
С северной частью котла телефонная связь оборвалась. VIII и XI армейские корпуса оказались предоставленными самим себе.
Наступавшие со всех сторон советские войска с каждым часом все больше сжимали рассеченные части котла. Несколько генералов, оставшихся без войск, находились в здании бывшей городской тюрьмы севернее Царицы, и среди них фон Зейдлиц, Пфеффер, Шлёмер, Дебуа, Лейзер, Эдлер фон Даниэльс и полковники Штейдле и Больё. Этих старших офицеров свел вместе случай. С самого начала они пережили ужасы битвы, медленную агонию армии и смерть своих солдат. Они не могли больше считать оправданным продолжение борьбы. Совесть повелевала им хотя бы в последнюю минуту предотвратить гибель уцелевших остатков армии. 27 января генерал Шлёмер позвонил мне по телефону. Он хотел говорить с генерал-полковником.
Я попросил его минуту подождать, пока позову Паулюса.

Разговор был коротким. Шлёмер обрисовал положение и состояние войск, совершенно обессилевших и неспособных сопротивляться, и попросил разрешения капитулировать. Командующий напомнил ему свой приказ сопротивляться до последнего и положил трубку.
Через полчаса в подвал, где я находился вместе с Паулюсом, вошел генерал-лейтенант Шмидт. Волнуясь, он сообщил о телефонном разговоре с полковником Мюллером, начальником штаба XIV танкового корпуса.
— Господин генерал-полковник, — доложил он Паулюсу, — XIV танковый корпус намерен капитулировать. Мюллер говорит, будто силы на исходе и у них нет больше боеприпасов. Я ответил ему, что мы в курсе дела, однако приказ "Продолжать сопротивление, капитуляция исключена" не отменен. Все же я рекомендовал бы вам, господин генерал-полковник, лично посетить этих генералов и поговорить с ними.

Паулюс согласился. Поездка к городской тюрьме под артиллерийским огнем противника была рискованным делом, однако она прошла благополучно.
Возвратившись, Паулюс рассказал мне, что все находившиеся там офицеры жаловались на Шмидта. На обоснованные запросы и представления они получали от него только резкие ответы. Они ссылались на то, что их дивизии совершенно разбиты. Боевые группы уже устанавливают контакты с русскими и капитулируют самостоятельно. Никто не знает, что делается на участке соседа. Многие подразделения были атакованы противником с фланга и с тыла и уничтожены. Чтобы покончить с ненужным кровопролитием, они просили отдать приказ о капитуляции всей армии.
— Что же вы ответили им, господин генерал-полковник? — спросил я.
— Я еще раз напомнил генералам о приказе Гитлера. Важен каждый день, каждый час, которые позволяют сковывать крупные силы противника, — ответил Паулюс.
Крупные силы противника...
— Вы действительно верите, господин генерал-полковник, что Советы продолжают держать в районе города все те армии, которые здесь сражались в конце ноября? Ведь размер котла значительно сократился. Чтобы нанести нам смертельный удар, достаточно и части прежних войск. Противнику прекрасно известно наше положение. Его метод борьбы свидетельствует о том, что русские не хотят жертвовать напрасно ни одним человеком.

Обо всем этом Паулюс знал. И все же он продолжал повиноваться. Новая радиограмма Главного командования сухопутных сил укрепила его намерение держаться и дальше. В ней говорилось, что в случае, если котел будет разрезан, каждая его часть будет подчинена лично Гитлеру.
28 января "северный котел" был в свою очередь разрезан на две части. Армия доложила вечером главному командованию примерно следующее.
Глубокий прорыв врага вдоль железнодорожной линии Гумрак — Сталинград разрезает фронт армии: в "северном котле" — XI армейский корпус; в "центральном котле" — VIII и II армейские корпуса; в "южном котле" — остальные части и штаб армии. XIV танковый корпус и IV корпус остались без войск, армия пытается образовать новый оборонительный фронт на северной окраине и западных подступах. Армия предполагает, что окончательно ее сопротивление будет сломлено до 1 февраля.
С наступлением темноты я сидел один в нашем подвале. Паулюс пошел к Шмидту. Артиллерийский обстрел днем был так силен, что мы едва могли выходить во двор. Еще и теперь всюду слышался гул боя.

Я лег на топчан. Там, снаружи, продолжалась безжалостная борьба. Каждый час требовал новых жертв. Никто не считал их. Уже несколько дней я не мог получить конкретные данные о потерях. Донесения были слишком общими: 76-я пехотная дивизия 27 января — весьма тяжелые потери; 44-я пехотная дивизия разгромлена окончательно; 371-я, 305-я, 376-я пехотные дивизии истреблены; 3-я моторизованная дивизия еще располагает слабыми группами; с 29-й моторизованной дивизией связи нет.
Сколько солдат еще оставалось в живых? Сколько штыков было еще в нашем распоряжении? Сколько раненых и больных было в котле? Врачи, с которыми я встречался в последние дни, называли цифру 40-50 тысяч. Есть ли еще боеприпасы? Имеется ли еще продовольствие? Обеспечивается ли помощь раненым и больным? На последние вопросы, как правило, приходилось отвечать отрицательно.

29 января поступило сообщение, что генерал-лейтенант Шлёмер и другие генералы приняли парламентеров и вели с ними переговоры о капитуляции. Шмидт грозил военным трибуналом. Одновременно в универмаге появился полковник Штейдле. Он хотел говорить лично с генерал-полковником Паулюсом. Он принимал участие в тяжелых отступательных боях на западном берегу Дона, участвовал в создании новой обороны на южном участке котла и потерял там в тяжелых оборонительных боях 376-й пехотной дивизии почти весь свой полк. Солдаты уважали его как храброго и справедливого командира. Паулюс ценил его за надежность и честность.

Еще 27 января Штейдле в беседе с командующим высказал мнение, что ответственность перед солдатами и перед немецким народом требует немедленного прекращения сопротивления. Теперь он пришел, чтобы уговорить Паулюса отдать приказ о капитуляции. При этом он попал сначала к Шмидту, который, вероятно, догадывался, в чем дело. Шмидт наотрез отказался выполнить просьбу полковника содействовать его встрече с Паулюсом и потребовал, чтобы тот немедленно возвратился в свою часть. Штейдле вынужден был покинуть универмаг, ничего не добившись.
Не ведет ли генерал-лейтенант Шмидт двойную игру?

Да, конец был близок. Сплошной линии обороны больше не существовало. Имелись лишь отдельные опорные пункты, оборонявшиеся боевыми группами. Один из таких опорных пунктов был напротив универмага, в направлении реки Царицы, которая была уже форсирована Красной Армией. Его обороняла боевая группа полковника Людвига, в которую в качестве резерва армии были сведены еще сохранившиеся остатки 14-й танковой дивизии.
Боевая группа закрепилась в развалинах какого-то магазина. Оконные проемы первого и второго этажей были забаррикадированы кирпичами и мешками с песком.
Там проходил теперь передний край. Находившийся напротив театр имени Горького уже был занят Красной Армией. Таким образом, полковник Людвиг удерживал последнюю оборонительную линию перед последней "главной квартирой". Советские войска уже обстреливали универмаг. К западу от нас, всего в нескольких кварталах, стояли танки с красными звездами на броне.

Действительно, конец приближался.
Надо было решать: самоубийство или плен? До сих пор Паулюс был против самоубийства, теперь же он начал колебаться. После долгих размышлений он сказал с огорчением:
— Несомненно, Гитлер ожидает, что я покончу с собой. Что вы думаете об этом, Адам?
Я был возмущен.
— До сих пор мы пытались препятствовать самоубийствам в армии. И мы правильно поступили. Вы тоже должны разделить судьбу своих солдат. Если в наш подвал будет прямое попадание, все мы погибнем. Однако я считал бы позорным и трусливым кончить жизнь самоубийством.
Казалось, будто мои слова освободили Паулюса от тяжелого груза. По сути дела, он придерживался той же точки зрения, что и я, но хотел на моих аргументах перепроверить свои выводы.
Это было в его манере.

...... 30 января 1943 года, в десятую годовщину взятия власти Гитлером, Шмидт составил в адрес Гитлера две радиограммы, а Паулюс подписал их без изменений. Первая гласила:
"6-я армия, верная присяге Германии, сознавая свою высокую и важную задачу, до последнего человека и до последнего патрона удерживает позиции за фюрера и отечество.
Паулюс".

Вторая радиограмма содержала поздравление к 30 января:
"По случаю годовщины взятия вами власти 6-я армия приветствует своего фюрера. Над Сталинградом еще развевается флаг со свастикой. Пусть наша борьба будет нынешним и будущим поколениям примером того, что не следует капитулировать даже в безнадежном положении, тогда Германия победит.
Хайль, мой фюрер. Паулюс, генерал-полковник".

Разве это не было надругательством над жестокой судьбой 6-й армии? Командование армии не могло бы оказать имперскому министру пропаганды Йозефу Геббельсу [334] большей услуги. Эти радиограммы давали возможность превозносить ничем не оправданную гибель армии. Гитлер ответил без промедления:
"Мой генерал-полковник Паулюс! Уже теперь весь немецкий народ в глубоком волнении смотрит на этот город. Как всегда в мировой истории, и эта жертва будет не напрасной. Заповедь Клаузевица будет выполнена. Только сейчас германская нация начинает осознавать всю тяжесть этой борьбы и принесет тягчайшие жертвы.
Мысленно всегда с вами и вашими солдатами.

Ваш Адольф Гитлер".

31 января 1943 года, 7 часов утра. Медленно наступил тусклый рассвет. Паулюс еще спал.
Прошло довольно много времени, пока я выбрался из лабиринта мучивших меня мыслей и кошмарных сновидений.
Все же я хоть немного поспал. Только я хотел тихо встать, как в дверь постучали. Паулюс проснулся. Вошел начальник штаба. Он подал генерал-полковнику лист бумаги и сказал:
— Поздравляю вас с производством в фельдмаршалы. Это последняя радиограмма, она пришла рано утром.
— Должно быть, это — приглашение к самоубийству. Но я не доставлю им этого удовольствия, — сказал Паулюс, прочитав бумагу.
Шмидт продолжал:
— Одновременно я должен доложить, что русские пришли. — Сказав это, Шмидт сделал шаг назад и открыл дверь. Вошел советский генерал с переводчиком и объявил нас военнопленными. Я положил перед ним на стол наши пистолеты.
— Подготовьтесь к отъезду, — заявил советский генерал. — Я заберу вас отсюда около 9 часов. Вы поедете на своей машине.
Затем генерал и переводчик покинули помещение.

(Начальник штаба армейского 52 корпуса гр. армий "Б")
26 января русским удалось расколоть район окружения 6-й армии на две части. Одна группировка наступавших войск прорвалась между Сталинградом и Таловой овраг на восток, продвинулась по дороге Гумрак — Сталинград до района бывшего аэродрома и соединилась там с другой группировкой, наступавшей из района «Теннисная ракетка» (химический завод «Лазурь») на запад и занявшей господствующую высоту с отметкой 102 (Мамаев Курган). С новыми силами противник повернул теперь на юг к городу, а частью сил на север, где он захватил фабрику «Красный Октябрь».
В южной части Сталинграда противник захватил элеваторы, консервную фабрику и Южный вокзал Сталинграда.
Вечером 26 января 6-я армия действовала двумя группировками: 11-й армейский корпус — в районе Баррикады; 4, 8-й и 51-й армейские корпуса и 14-й танковый корпус — непосредственно в Сталинграде южнее и севернее долины р. Царица; штаб армии находился на Красной площади.
28 января южная часть района окружения в свою очередь была раздроблена. 6-я армия, раздробленная на три части, изолированные друг от друга, вела борьбу на смерть.
31 января штаб 6-й армии вместе с командующим был взят на Красной площади в плен, а 2 февраля 11-й армейский корпус последним из соединений армии прекратил борьбу.
Только в период с 24 января по 2 февраля было убито и умерло еще более 100 000 человек.

(Офицер штаба 8 армейского корпуса 6 армии)
...24 января последний транспортный самолет, битком набитый ранеными, поднялся в воздух со вспомогательного аэродрома в поселке Сталинградский, который после потери в середине месяца аэродрома в Питомнике был поспешно оборудован в результате самоотверженных усилий едва державшихся на ногах солдат тыловых служб.
В общей сложности наши летчики с начала битвы в «котле» вывезли по воздуху около 40 тысяч раненых и специалистов. ...

... я наблюдал ужасные сцены на пути отступления. Повсюду на поле боя валялись разбитые машины и моторы- эти части гигантского армейского механизма. Колонны еще исправных автомашин постепенно закупоривали дорогу непробиваемой пробкой. Вскоре им предстояло стать добычей приближающихся русских танков. Солдаты, в своем большинстве изнуренные, апатичные и выбившиеся из сил, были неразрывными цепями прикованы к этому механизму. Подобно заменяемым частям бездушной машины, эти существа из крови и плоти до конца поглощались мясорубкой войны и безжалостно перемалывались.
Вместе с медленно плывущим потоком отступавших мы двигались вдоль обширной зоны, усеянной бесчисленными рядами серых деревянных крестов. Это зрелище немецких солдатских кладбищ времен прошедшего лета и осени с чудовищно огромным количеством могил у Сталинградских предместий действовало как молчаливая мрачная проповедь, проникавшая глубоко в наши сердца.

Изнуренные и разбитые, мы, наконец, добрели до развалин северной окраины Сталинграда. Какие еще тяжелые испытания приберегла для нас судьба? Смерть, с которой я так близко, как никогда раньше, сталкивался лицом к лицу в последние дни, по-прежнему щадила меня. Но шагавший уже несколько недель рядом с ней ее верный помощник — голод — терзал меня, постепенно подталкивая к гибели. И третий сообщник в этой компании убийц — мороз — тем временем тоже стал донимать меня, о чем свидетельствовала постоянная покалывающая боль в конечностях....



Когда русские ворвались в район Гумрака и всеобщее паническое бегство к Сталинграду достигло своего апогея, командование 6-й армии было вынуждено все-таки отменить свой прежний приказ, разрешив, наконец, при отступлении оставлять раненых — правда, без врачей и санитаров..

В начале последней недели января русские не только усилили давление на западную и северо-западную стенку узко сжатого «котла», но и перешли в новое наступление с юго-западного направления в районе Песчанка и Воропоново. Стальные колонны их танков давили орудия и людей, которые своевременно не прекратили огонь и не сдались. Но и теперь еще изможденные немецкие части кое-где оказывали ожесточенное сопротивление, а под Воропоновым им даже временно удалось еще раз отбросить противника. Однако ничто уже больше не могло задержать быстрое приближение рокового конца. С Татарского вала по направлению к Волге устремился ударный танковый клин, который, пробивая насквозь остатки разбитых соединений и отходящие колонны автомашин, рассек наш «котел» на северную и южную части. Это случилось 26 января. Я сам был очевидцем прорыва и вызванного им сплошного хаоса.
Теперь русские совершенно спокойно начали в направлении с юга на север по кусочкам уничтожать набитый продолжающими оказывать сопротивление людьми, болезнями и смертью «мешок», который тянулся вдоль Волги почти на 20 километров. Уже спустя два дня после прорыва танков с западного направления к Волге советские войска еще раз расчленили на две части южную группировку «котла», тем самым, перерезав многие важные коммуникации 6-й армии.

Никаким официальным приказом даже не пытались положить конец надвигавшемуся распаду, хаосу и массовой гибели. До того как немецкие войска панически хлынули в Сталинград, в штабах по инициативе командования армии еще раз всерьез обсуждался отчаянный план прорыва из окружения. Очевидно, после допущенных тяжелых ошибок кто-то все еще намеревался действовать на свой страх и риск. Предполагалось разорвать кольцо окружения путем прорыва еще боеспособных частей во всех направлениях. Целью прорыва должно было стать соединение с южным и западным участками немецкого фронта.

Утром 30 января, как обычно, в блиндаже разведотдела царило похоронное настроение. Начальник отдела, уже давно впавший в пессимизм капитан, был мрачнее обычного. Его рослый помощник, сильно ослабевший от голода и заметно постаревший, как всегда, жевал хлебные зерна, которые он бережно хранил в специальном пакетике. В подвале собрались офицеры штаба. Все мы пришли послушать речь Геринга, на которую, правда, не возлагали никаких надежд, ибо надеяться было уже не на что.
Узнает ли сегодня Германия всю страшную правду о немецкой катастрофе на Волге? Быть может, эта речь — хотя бы маленькое утешение, и мы расскажем о ней нашим товарищам!

Эфир донес до нас бравурную музыку марша, которая была прелюдией в берлинском министерстве авиации к торжественному заседанию по случаю десятилетней годовщины «третьего рейха». Среди сталинградских развалин эта праздничная музыка резко диссонировала нашему погребальному настроению. Вскоре послышался голос Геринга. В своей длинной речи, которая то и дело заглушалась грохотом падающих вокруг нас бомб и снарядов, от которых дрожали стены убежища, рейхсмаршал превозносил «фюрера и его титаническую деятельность, силу нового, твердого, как гранит, мировоззрения, которое, в частности, в упорных сражениях на Востоке позволило достичь того, что казалось невозможным». Затем он говорил о противнике и о гигантских масштабах сражений у волжской твердыни, где русские, невзирая на то что их силы давно уже на исходе, предпринимают последние отчаянные усилия. Правда, противнику еще удалось собрать последние резервы из подростков и обессиленных стариков, влив их в состав передовых батальонов. Этих изголодавшихся, дрожащих от холода людей держат в повиновении лишь с помощью кнута и пистолета, и гонят их в бой комиссары при помощи пулеметов. «Этот фанатический натиск диких большевистских орд», продолжал Геринг, сдерживается на Волге в величайшей за всю немецкую историю героической борьбе, в которой как один участвуют все — от солдата до генерала.

(Konstanten: Эта часть программной речи Геринга стала источником для высокохужожественных образов и сцен известных режиссёров и актёров ).


Геринг сравнил беспримерный героизм и доблесть солдат 6-й армии с немеркнущим подвигом Нибелунгов, которые в своем охваченном огнем чертоге утоляли мучившую их жажду собственной кровью и стояли насмерть. Даже через тысячу лет каждый немец будет со священным трепетом и благоговением говорить об этой битве, памятуя о том, что именно так вопреки всему ковалась немецкая победа. До предела взвинченным, дрожащим голосом оратор напомнил о героическом примере последних готтов и, наконец, о знаменитом подвиге спартанцев в Фермопильском ущелье, которые не дрогнули и не отступили, пока не полегли все до одного. Точно так же обстоит дело и в Сталинграде. Подобно царю Леониду и его соратникам, защищавшим греческий перевал, немецкие герои на Волге полягут костьми ради Германии, как-то повелевают законы чести и ведения войны.
На протяжении этой напыщенной и насквозь лживой захлебывающейся в истерическом экстазе речи реакция глубоко разочарованных и возмущенных офицеров становилась все более враждебной. В их взглядах, жестах и словах явно прорывался закипавший гнев. Те, кто, возможно, до самого последнего момента уповал на обещанное спасение, теперь с растущим ужасом осознали, что на родине, где родные все еще надеются увидеть их, 6-ю армию окончательно списали со счета. Все мы поняли, что сейчас прослушали панихиду по самим себе.

Первого февраля нам стало известно, что главнокомандующий 6-й армией Паулюс вместе со своим штабом и двумя южными группировками немецких войск в «котле» капитулировал и сдался в плен. В последний момент он получил звание генерал-фельдмаршала. Это повышение в час окончательной катастрофы содержало в себе нечто гротескное и явилось одновременно благодарностью свыше и прощанием. Однако того примера героизма, которого ожидали от него в гитлеровской ставке, злополучный фельдмаршал так и не дал.
Переводчик фельдмаршала, прибалтийский зондер-фюрер в чине капитана, рассказывал мне подробности о том, как протекала капитуляция армейского штаба. Капитуляция состоялась после предварительного установления контакта с передовыми советскими частями в подвале универмага на Красной Площади. Впавший в прострацию главнокомандующий полностью уступил инициативу начальнику своего штаба. И генерал Шмидт, который до последнего момента считался душой сопротивления, теперь предпринял все, чтобы избежать продолжения боевых действий на собственном командном пункте и без осложнений осуществить строго запрещавшуюся до этого капитуляцию. Разговор был недолгим, и никто ничего не подписывал. Там просто прекратили сопротивление и сдались победителю, не беспокоясь о дальнейшей судьбе еще остававшихся боевых групп. Фельдмаршал под конец выразил пожелание, чтобы русские рассматривали его как частное лицо.
Днем 1 февраля мы были убеждены, что окончательно пробил наш последний час. По северной окраине Сталинграда беспрерывно молотил ураганный артиллерийский и минометный огонь, а под конец на жалкие остатки развалин обрушился еще и воздушный налет небывалой силы. Мы сидели на корточках посреди вздрагивавшего от взрывов убежища, из-за вздымавшейся пыли трудно было дышать, мы прислушивались к доносившемуся снаружи адскому грому, который свидетельствовал о том, что смерть и разрушение довершают свою работу. Каждое мгновение могло стать для нас последним, но — о чудо! — нас не смололо в муку. Мы уцелели и вскоре после окончания бомбардировки [148] выползли наружу, чтобы полной грудью глотнуть чистого, свежего зимнего воздуха.
Ночь накрыла своим покровом вздыбленную землю, Вокруг была прямо-таки жуткая тишина. Хорошо знакомый нам квартал развалин нельзя было узнать, так все вокруг изменилось. Целые шеренги развалин были стерты с лица земли, улицу изрыли воронки, и там, где до этого простиралась голая земля и развалины, теперь высились груды обломков и кирпича. Что могло статься со всеми теми людьми, которые прятались в этих развалинах? Кое-где пылали развалины. У меня остановилось дыхание, когда я повернулся: языки пламени поднимались как раз на том месте, где находился лазарет.
Всего несколько дней назад я отвез туда молодого лейтенанта-итальянца, командира группы, и растерянная толпа итальянцев горячо благодарила меня. При этом я имел возможность еще раз убедиться в том, какое жуткое положение царило в переполненных перевязочных пунктах и лазаретах. Нас никуда не впускали, и мы со своей печальной ношей долго и напрасно брели из одного места в другое, пока, наконец, один врач не сжалился над раненым, сделав то, что казалось невозможным. Эти итальянцы были присланы из излучины Дона с большой колонной автомашин в Сталинград, чтобы доставить оттуда лес, и оказались в «котле». В этом аду изо льда и крови я особенно сочувствовал сынам солнечного юга.

Утром 2 февраля стали поступать сообщения, что русские танки приближаются к нам и происходит повсеместная капитуляция немецких войск. В нашем квартале стали поговаривать, что больше не следует отвечать на стрельбу. Наши части, однако, и без того уже не оказывали сопротивления. Подобно тому, как поздней осенью люди рукой сметают вялых, полумертвых мух, русские собирали и уводили толпы истощенных, измученных бесконечными страданиями и апатично покорных своей судьбе солдат. Те из них, кто еще мог держаться на ногах, выползали из развалин, убежищ и подвалов и образовывали на дорогах длинные унылые вереницы. Также и наша уцелевшая маленькая группа вскоре присоединилась к этой бесформенной толпе.

(Министр вооружений рейха )
В этом безнадежном положении Гитлер 15 января 1943 г. предоставил фельдмаршалу Мильху чрезвычайные полномочия, дававшие ему право, через голову Геринга, отдавать любые распоряжения для снабжения Сталинграда военными и гражданскими самолетами. В те дни я часто звонил Мильху, обещал спасти моего брата, попавшего там в окружение. Но при общей неразберихе оказалось невозможным разыскать его. От него приходили отчаянные письма. Он заполучил желтуху, весь отек, его поместили к госпиталь, но там он не выдержал, и вернулся к своим товарищам на артиллерийский наблюдательный пункт. С тех пор он бесследно пропал.

http://www.youtube.com/watch?v=vi6xqr6vKTo...pctr=1351507344

www.google.ru/url?sa=t&rct=j&q=речь геббельса сталинград&source=web&cd=1&cad=rja&ved=0CCAQFjAA&url=http://hedrook.vho.org/library/goebbels4.htm&ei=W1SOUJjdOJGL4gSF84GQCw&usg=AFQjCNFSr7c-Huss1WcJW4F_SNt9SEhKcw

http://www.calvin.edu/academic/cas/gpa/goebmain.htm

Впрочем, за речью Геббельса о тотальной войне последовал жест, восторженно воспринятый общественностью: Гитлер приказал закрыть берлинские фешенебельные рестораны и дорогие увеселительные заведения. Геринг попробовал взять под защиту свой особенно любимый ресторан Хорхера. Однако, он сдался, когда группа организованных Геббельсом демонстрантов перебила камнями окна ресторана. Результатом было серьезное осложнение во взаимоотношениях между ними.

28 января 1943 года
Главная тема сегодняшнего обсуждения – переформирование 6-й армии, которое фюрер желал провести быстро. Большие надежды он возлагал на вступление в бой перевезенного с запада в Сталино танкового корпуса СС (дивизия СС «Рейх» и лейбштандарт СС «Адольф Гитлер»), который должен быть вывезен от Харькова. Беспокойство вызывает ситуация на северном крыле 2-й армии, там в результате прорыва противника образовалась широкая брешь, и нет в наличии сил, которые могли бы ее закрыть.

29 января 1943 года
Сегодня фюрер потребовал информацию относительно запасов и резервов в Демянске, чтобы принять решение об очистке этого котла. Он сказал, что ему трудно принять решение об оставлении Демянского котла, поскольку он до поры до времени придерживался намерения закрыть брешь между Демянском и Ржевом наступательной операцией на Осташков, но, с другой стороны, взятие Ленинграда важнее.

31 января 1943 года
Утром пришла последняя телеграмма южной группы 6-й армии из Сталинграда. Отошедшая на плацдарм на Таманском полуострове группа армий «А» должна снабжаться, кроме как через Керченский пролив, морским путем из Феодосии на Анапу.

2 февраля 1943 года
Утром пришла последняя телеграмма северной группы 6-й армии из Сталинграда. Отдел иностранных армий Генерального штаба сухопутных войск считает, что количество высвобожденных благодаря уничтожению 6-й армии русских соединений составляет 107 единиц плюс 13 войсковых танковых полков.

4 февраля 1943 года

Имперский министр Шпеер и генеральный директор Донецкого концерна Плейгер сегодня докладывали фюреру о ситуации в военной промышленности. Без Донецкого бассейна, ежегодная добыча которого составляет 6 – 7 миллионов тонн, увеличение производства вооружений невозможно. Фюрер сказал, что Донецкий бассейн нельзя отдавать, иначе дальнейшее ведение войны станет невозможным.

Сообщение отредактировал Konstanten - 29.10.2012, 15:45

[Konstanten]

Операция "Кольцо".25 января - 2 февраля 1943.Победа в Сталинграде.

http://www.youtube.com/watch?v=bHuh5RvLFSU...140DC87439992EB
http://www.youtube.com/watch?v=38fampcdRKk

(Представитель Ставки ВГК на Донском фронте)
Бои между тем не стихали. Фронтовая авиация под руководством командующего ВВС генерала А. А. Новикова и командующего воздушной армией генерала С. И. Руденко хорошо взаимодействовала с наземными войсками. Во время подготовки и осуществления операции «Кольцо» (с 25 декабря по 24 января) она произвела 7760 боевых вылетов для бомбежек объектов противника, прикрытия наших войск и разведки, в воздушных боях и на аэродромах уничтожила 297 вражеских самолетов. Большую помощь войскам оказывала авиация дальнего действия под командованием генерала А. Е. Голованова. С наступлением темноты и до рассвета тяжелые многомоторные бомбардировщики бомбили объекты с больших высот.
Эта мощная авиация произвела 1962 боевых вылета и сбросила на вражеские объекты 2614 тонн бомб.

В самый разгар операции Ставка потребовала от Голованова использовать тяжелую авиацию и в дневных условиях для нанесения ударов по важнейшим объектам противника, находившимся в «котле». Мы с Головановым тщательно продумали, как это сделать. Особое внимание было уделено взаимодействию тяжелых бомбардировщиков с зенитной артиллерией и истребительной авиацией: были установлены коридоры пролета через наши войска, сообщены силуэты самолетов, чтобы облегчить их опознавание, установлено время полетов и так далее. Казалось, все предусмотрели, чтобы взаимодействие этой авиации с наземными войсками было надежным....На всю жизнь запомнился день 26 января, когда передовые части Донского фронта на Мамаевом кургане встретились с частями 13-й стрелковой дивизии генерала Родимцева, доблестно дравшейся в составе славной 62-й армии. Наши войска, таким образом, окончательно разрезали окруженную немецко-фашиетскую группировку на две части, попутно сильно сократив в боевом и территориальном отношении обе ее половины.

Теперь нельзя было медлить — скорее, как можно скорее нужно было заканчивать операцию «Кольцо». Можно себе представить, какие силы у нас сразу освободятся для решения новых оперативно-стратегических задач.
К нам на помощь прибыли отдельные артиллерийские дивизионы особой мощности, вооруженные 152-миллиметровыми пушками с дальностью стрельбы до 25 километров. Они вели огонь по аэродромам окруженной группировки, не давая возможности взлетать и садиться вражеским самолетам.
30 января вечером меня вызвал к телефону директор артиллерийского завода А. С. Елян и сказал, что сейчас у него в кабинете собрались руководящие работники завода, они горячо поздравляют войска Донского фронта с большими боевыми успехами. По просьбе присутствующих он спросил меня:
— Сколько времени потребуется еще для окончательного разгрома окруженных немцев?
— Два-три дня, — ответил я.

Это вызвало бурю радости. Я отметил также, что продукция завода ведет себя хорошо, пожелал создателям орудий новых успехов на трудовом фронте.
Легкая 76-миллиметровая пушка, производившаяся на этом заводе, была любимицей наших артиллеристов и грозой для гитлеровских танков. От огня этой пушки враг нес большие потери, и пленные немецкие офицеры и солдаты говорили, что гитлеровцы боятся ее как огня.
Я очень поздно лег спать и быстро заснул, но внезапно проснулся от тревожной мысли: а что, если Паулюс вылетит из «котла» на самолете не с аэродрома, который находится под систематическим обстрелом нашей артиллерии, а со льда Волги?
По телефону я приказал, чтобы любой попытавшийся сесть вражеский самолет был бы расстрелян нашей артиллерией с восточного берега Волги. К утру успокоился. Мне доложили, что ночь прошла спокойно и приняты все меры, чтобы не допустить посадки и взлета ни одного вражеского самолета со льда Волги.

31 января сначала по телефону, а затем и из донесения, присланного Военным советом 64-й армии, стало известно, что Паулюс взят в плен. В донесении приводились интересные подробности пленения:
«С утра 31.1.43 г. генерал-фельдмаршал фон Паулюс находился в доме исполкома (центральная часть г. Сталинграда) с чинами своего штаба и сильной охраной. В ходе боя здание было окружено подразделениями 38-й мотострелковой бригады под непосредственным руководством зам. командира бригады по политической части подполковника Винокурова. После окружения здания прибыл личный адъютант фон Паулюса с предложением о ведении переговоров. Для ведения переговоров выехали начальник штаба армии генерал-майор Ласкин, начальник оперативного отдела полковник Лукин и командир 38-й мотострелковой бригады полковник Бурмаков в сопровождении группы командного состава, которые по прибытии в штаб генерал-фельдмаршала фон Паулюса в 10.00 предъявили ультиматум о прекращении сопротивления и полной капитуляции окруженной группировки немецких войск.

Ультиматум был полностью принят. Войскам южной группы под командованием генерал-майора Роске был дан приказ сложить оружие. Приказ стал немедленно выполняться.
Генерал-майору Роске было дано время на организацию полной сдачи личного состава, вооружения и техники нашим войскам.
Во время переговоров генерал-фельдмаршалу фон Паулюсу было предъявлено требование — дать приказ войскам северной группировки о прекращении сопротивления. На это требование фон Паулюс ответил отказом.
После того как были даны указания о порядке сдачи и приема личного состава и оружия, генерал-фельдмаршал фон Паулюс с начальником штаба генерал-лейтенантом Шмидтом и личным адъютантом были привезены в штаб армии.
Генерал-фельдмаршал фон Паулюс сдался в плен со всем личным составом своего штаба. Одновременно с ним сдались и доставлены в штаб армии: командир 29-й механизированной дивизии генерал-майор Ляйзер, начальник артиллерии 51 армейского корпуса генерал-майор Вессель и командир 1 кавалерийской дивизии (румын) генерал Братеску.
Шумилов, Сердюк, Ласкин».

http://www.youtube.com/watch?v=Yl5ehUxrrBk...E88B669B01A5DDA

Мгновенно эта долгожданная весть облетела Донской фронт. Непрерывно звонил телефон — все выражали радость и ликование. На улице обнимаются люди различных званий и рангов, в восторге качают друг друга. Звучат гармони, начинается перепляс.
Все понимали, что скоро в этом раскаленном докрасна районе наступит тишина, не будет слышно ни одного выстрела, ни одного разрыва. Раз взяли немецкого главкома и его штаб, остальным быстро придет «капут».
С утра 1 февраля штаб фронта и мою избу стали осаждать журналисты, писатели, поэты, операторы кинохроники, фотокорреспонденты с просьбой разрешить присутствовать при допросе пленного фельдмаршала.
Мы с Рокоссовским придавали большое значение допросу Паулюса и поэтому не могли вести его в присутствии посторонних.
В середине дня ко мне прибыл заместитель Народного комиссара вооружения И. Д. Агеев, с которым я поддерживал постоянную связь. Все эти дни он нетерпеливо ждал разгрома немецкой группировки, чтобы, не теряя времени приступить к восстановлению сталинградского завода «Баррикады». Теперь, узнав, что в плен взят фельдмаршал Паулюс, он примчался в штаб Донского фронта и буквально вымолил у меня 300 грузовых автомашин из числа трофеев для восстановительных работ. Другая его просьба была не менее настойчива — он упрашивал разрешить ему видеть и слышать допрос немецкого фельдмаршала.
Допрос было решено проводить в избе, в которой я жил и работал. Она имела прихожую, большую и совсем маленькую комнаты. Маленькая отделялась от большой легкой перегородкой с двухстворчатой дверью. В ней стояла кровать, на которой я спал, и один стул — больше там ничего не было. В избе горел электрический свет от полевой подвижной электростанции.
Возвращаясь из штаба, я увидел среди толпившихся на улице киноработников и корреспондентов кинооператора Р. Кармена, хорошо мне знакомого еще по Испании. Я разрешил ему присутствовать во время допроса с обычным фотоаппаратом.

Пленных немецких генералов уже доставили в Заварыгино. Мы решили дать им отдохнуть, покормить их, а затем уже вызвать на допрос. В прихожей толпились адъютанты и переводчики. Агееву я разрешил во время допроса находиться за перегородкой в маленькой комнате.
Послышался шум открываемых дверей. Паулюс еще в прихожей спросил переводчика: «Как можно узнать, кто маршал Воронов и кто генерал Рокоссовский?» Переводчик дал исчерпывающий ответ.
Дверь в большую комнату открылась, вошел Паулюс. Он остановился и молча приветствовал нас гитлеровским приветствием, высоко подняв вверх правую руку.
— Подойдите к столу и сядьте! — сказал я ему.
Переводчик перевел мои слова. Паулюс крупным шагом подошел и сел на стул.
Перед нами был пожилой человек с бледным худым лицом, усталыми глазами. Он казался несколько растерянным и смущенным. Левая часть его лица довольно часто нервно передергивалась, руки дрожали, и он не находил им места. Я предложил ему закурить и пододвинул коробку папирос. В ответ он кивнул головой в знак признательности, но папиросу не взял.

Тогда я ему сказал, что мы к нему имеем всего два вопроса. Первый из них:
— Вам предлагается немедленно отдать приказ продолжающей драться группе немецких войск в северо-западной части города, чтобы избежать напрасного кровопролития и никому не нужных жертв.
Паулюс внимательно выслушал переводчика, тяжело вздохнул и тут же стал не спеша отвечать по-немецки. Он сказал, что, к сожалению, не может принять моего предложения вследствие того, что в данное время является военнопленным и его приказы не действительны.

Пока длился перевод, я посоветовал К. К. Рокоссовскому закурить и еще раз предложить Паулюсу папиросу. Константин Константинович закурил, тогда рискнул закурить и Паулюс.
Дымя папиросой, он продолжал обосновывать свой отказ принять мое предложение тем, что северная группа немецких войск имеет своего командующего и что она продолжает выполнять приказ верховного главнокомандования германской армии.
Я предупредил Паулюса, что в связи с его отказом отдать приказ окруженной немецкой группировке он будет нести ответственность перед историей и немецким народом за напрасную гибель своих подчиненных, которые находятся в безвыходном положении.
— Мы располагаем огромными силами и средствами для их полного уничтожения, — добавил я. — К этому уничтожению мы приступим завтра и свою задачу завтра же обязательно выполним полностью.
Паулюсу было предложено взвесить создавшуюся обстановку, отдать уцелевшим приказ о сдаче в плен.
— Мы сможем довести до окруженных этот приказ многими способами, — добавил я.

Паулюс внимательно слушал перевод. Нервное состояние его заметно усиливалось. Левая часть его лица стала передергиваться все чаще. Паулюс снова ответил отказом, приведя те же мотивы.
Я перешел ко второму вопросу, который оказался для Паулюса полной неожиданностью: какой режим питания ему необходимо установить, чтобы не нанести какого-либо вреда его здоровью, и добавил, что о состоянии его здоровья мне известно от находящегося у нас в плену армейского врача генерал-лейтенанта Ренольди.

Удивление Паулюса можно было легко прочитать по выражению его лица. Медленно подбирая слова, он ответил, что лично ему ничего особенного не нужно, но он просит, чтобы хорошо относились к раненым и больным немецким офицерам и солдатам, оказывали им медицинскую помощь и хорошо кормили. Это его единственная просьба к нашему командованию.
Ему обещали выполнить эту просьбу по мере сил и возможностей. Я тут же отметил, что мы встретились с очень большими трудностями в связи с тем, что немецкий медицинский персонал бросил на произвол судьбы переполненные ранеными госпитали.
— Фельдмаршал должен понять,— добавил я, — как трудно нам в таких условиях быстро наладить нормальное лечение раненых немецких офицеров и солдат.
Это заявление произвело на Паулюса сильное впечатление. Он долго медлил с ответом и наконец как бы выдавил. из себя слова:
— Господин маршал, бывает на войне такое положение, когда приказы командования не исполняются!
Допрос на этом и закончился. Но перед его уходом я сказал:
— Пусть фельдмаршал знает, что завтра по его вине будет уничтожено много офицеров и солдат – его бывших подчиненных.
Он в ответ молча встал, вытянулся, высоко взмахнул правой рукой, круто повернулся и медленно, но твердым шагом вышел в прихожую.
Там ему подали шинель, и тотчас же наружная дверь громко захлопнулась.

Мы торопились. Нам надо было заняться проверкой, все ли готово к нашему завтрашнему последнему удару по врагу. Из донесений выяснилось, что перегруппировка артиллерии была закончена. Артиллеристы изготовились открыть огонь с севера, запада, юга и востока — вся территория, занятая противником, во время артиллерийской подготовки будет находиться под сплошным перекрестным огнем нашей артиллерии. Если будет летная погода, участвовать в нанесении удара будет и авиация.
В Ставку ушло донесение о том, что мы будем энергично продолжать военные действия по разгрому и уничтожению продолжающей сопротивляться немецкой окруженной группировки в северо-западной части Сталинграда.
— Какова численность оставшейся немецкой группировки? — запросил я штаб Донского фронта. Оттуда был получен ответ — около десяти тысяч человек. А поздно вечером 2 февраля мне доложили: взято в плен около 35000 человек, да еще убитые! Вот и верь докладам после этого. А ведь разведывательные органы фронта имели в своих руках огромное количество пленных и немало важных документов. К сожалению, из-за установившихся у нас неправильных порядков нужные документы нередко находились не в тех руках, где им следовало быть. Вот почему я был вынужден послать в Ставку предложение, чтобы специальным приказом был установлен твердый порядок хранения и изучения захваченных у противника документов. Следовало упорядочить и опрос пленных: им должны, прежде всего, заниматься разведорганы и штабы, а потом уже другие органы,
Конец «котла»

Рано утром, еще в потемках, после напряженной ночной работы мы с Константином Константиновичем сели в машины и двинулись на новый командный пункт. Пассажиром в моем вездеходе был И. Д. Агеев, который решил лично убедиться в качестве продукции, производимой заводами наркомата вооружения.
Еще в темноте на нашем пути не раз встречались колонны немецких военнопленных, медленно бредущих по дороге. Фары наших автомашин освещали угрюмые лица, съежившиеся от холода фигуры в длиннополых шинелях темно-зеленого цвета. У многих поверх ботинок или сапог были одеты большие, плетенные из веревок или даже из соломы боты, головы обмотаны платками, шарфами или просто тряпками.
Бесконечные колонны этих незадачливых «завоевателей» мне сразу напомнили знаменитую картину Верещагина «Отступление французской армии в 1812 году».
Но я обратил также внимание: почти не видно конвоиров — наших бойцов, так легко отличаемых по шапкам-ушанкам, полушубкам и валенкам. Оказалось, что некоторые колонны шли вовсе без охраны. Колонну обычно вел назначенный старшим немецкий унтер-офицер, в руках у которого был белый листок бумаги с надписью по-русски «Бекетовка» (пункт назначения). Регулировщик читал листок и указывал направление.
Командный пункт располагался на насыпи железной дороги. Связь работала хорошо, управление было налажено. Все ждали сигнала для начала артподготовки. Противник временами постреливал, то ли для храбрости, то ли для острастки наших солдат, явно неразумно пренебрегавших опасностью в эти последние часы Сталинградской битвы.
Как обычно, в условленный час взвились ракеты. Все кругом загрохотало, земля затряслась от мощных залпов нашей артиллерии. Я посмотрел на окружающих, их лица были сосредоточенными и воодушевленными.

Нервное состояние и большая тряска, которую я только что перенес по пути на командный пункт, вызвали очередной приступ моей болезни. Пришлось покинуть пункт, уйти в ближайшую землянку, лечь и срочно обратиться к сухим грелкам.
Но лежать не хватало терпения, поднялся наверх. В это время как раз закончилась артиллерийская подготовка. Пехота и танки пошли вперед. Дым от разрывов снарядов переместился на некоторую глубину обороны противника, но сила нашего артиллерийского огня не уменьшилась, а даже значительно усилилась. С помощью биноклей и стереотруб мы внимательно наблюдали за противником.
Вдруг в расположении гитлеровцев появился один белый флаг, затем второй, третий, четвертый... Вскоре флаги забелели и на соседних участках. Стали показываться небольшие группки пленных немцев, конвоируемых нашими красноармейцами.

Так на наших глазах завершалась ликвидация последнего очага обороны гитлеровцев. Бой продолжался, пленных становилось все больше и больше.
Приступ моей болезни повторился, мне пришлось еще два раза спускаться в землянку. Наконец боли стали глуше, я снова поднялся на командный пункт.
Но что там впереди? Наши конвоиры вели группу пленных, затем остановили ее, построили в одну шеренгу и стали бить каждого пленного по лицу.
Я немедленно послал туда офицера. Избиение прекратилось к великому неудовольствию наших бойцов. Эти пленные оказались власовцами — изменниками и предателями Родины.
Постепенно всюду стала стихать стрельба, а вскоре наступила тишина. Враг не оказывал больше сопротивления.
Мы поздравляли друг друга с победой.

(Командующий Донским фронтом)
Утром 26 января атаковавшие без артиллерийской, подготовки 51-я и 52-я гвардейские стрелковые дивизий и 121-я танковая бригада 21-й армии в районе поселка Красный Октябрь и на скатах Мамаева кургана соединились с 13-й гвардейской и 284-й стрелковыми дивизиями 62-й армии, наступавшими из города. Правофланговому соединению 65-й армии — 233-й стрелковой дивизии генерал-майора И. Ф. Баринова после тяжелого боя в районе поселка Красный Октябрь тоже удалось установить связь с командирами 13-й и 39-й гвардейских дивизий 62-й армии.
Таким образом, настойчиво проводимый нами план расчленения окруженной группировки противника на две части завершился полным успехом. Сейчас предстояла уже более легкая задача — ликвидация расчлененных вражеских сил, к чему мы и приступили.
По данным штаба нашего фронта было примерно установлено, что к моменту рассечения окруженной группировки противника, то есть к 26 января, силы его определялись в 110—120 тысяч человек. По тем же подсчетам, потери, понесенные гитлеровцами в боях с 10 по 25 января, то есть за шестнадцать дней, составили свыше 100 тысяч человек.
Здравый смысл подсказывал, что сейчас, когда всякая надежда на спасение потеряна, силы расчленены и дальнейшее сопротивление повлечет за собой лишь бессмысленные потери, гитлеровцам следовало бы сложить оружие. Но этого не произошло.
Командующий 6-й армией, уже фельдмаршал, Паулюс решил продолжать сопротивление, передав командование южной группой войск, где сам находился, генерал-майору Роске, а северной группой—генералу пехоты Штреккеру.
Итак, войскам Донского фронта, уже без 24-й армии и ряда дивизий, выводимых в резерв Ставки (что было вполне правильно), предстояло силой завершить ликвидацию сопротивлявшегося врага. В южной группе войсками наших 21, 57 и 64-й армий были зажаты в плотное кольцо крепко потрепанные шесть пехотных, две моторизованные и одна кавалерийская дивизии противника. В северной группе войсками 65, 66 и 62-й армий были стиснуты три танковые, одна моторизованная и восемь пехотных дивизий противника, конечно, тоже сильно потрепанные.
Перегруппировав соответственно сложившейся обстановке силы, наши войска ударили по южной группе с юго-запада и северо-запада, нанесли врагу тяжелое поражение и 31 января заставили его сложить оружие.
Вместе с этой группой вражеских войск был пленен со своим штабом и фельдмаршал Паулюс, который в тот те день вечером был доставлен к нам в штаб фронта.
В помещении, куда должны были привести Паулюса, находились мы с Вороновым и переводчик. Комната освещалась электрическим светом, мы сидели за небольшим столом и, нужно сказать, с интересом ожидали этой встречи. Наконец открылась дверь, вошедший дежурный офицер доложил нам о прибытии военнопленного фельдмаршала и тут же, посторонившись, пропустил его в комнату.
Мы увидели высокого, худощавого и довольно стройного генерала, остановившегося навытяжку перед нами. Мы пригласили его присесть к столу. На столе у нас были сигары и папиросы. Я предложил их фельдмаршалу, закурил и сам (Николай Николаевич не курил). Предложили Паулюсу выпить стакан горячего чая. Он охотно согласился.
Наша беседа не носила характера допроса. Это был разговор на текущие темы, главным образом о положении военнопленных солдат и офицеров. В самом начале фельдмаршал высказал надежду, что мы не заставим его отвечать на вопросы, которые вели бы к нарушению им присяги. Мы обещали таких вопросов не касаться. К концу беседы предложили Паулюсу дать распоряжение подчиненным ему войскам, находившимся в северной группе, о прекращении бесцельного сопротивления. Он уклонился от этого, сославшись на то, что он, как военнопленный, не имеет права давать такое распоряжение. На этом закончилась наша первая встреча. Фельдмаршала увели в отведенное для него помещение, где были созданы приличные условия.
Северная группа не сложила оружия. Готовим по ней новый удар. Сразу после разговора с Паулюсом я отправился на командный пункт командарма Батова, взяв с собой Казакова и Орла. К рассвету мы были вместе с Батовым на его наблюдательном пункте, который располагался на железнодорожной насыпи. Отсюда прекрасно просматривалась впередилежащая местность.
Из докладов командующих армиями Чуйкова и Жадова явствовало, что их войска к действиям готовы и что противник не намерен сложить оружие. Что ж, придется заставить его силой. А пока над полем боя воцарилась полная тишина. Не слышно было даже одиночных выстрелов.
Наступал рассвет, и с нашего наблюдательного пункта стали уже просматриваться ближайшие, расположенные позади нас артиллерийские позиции. Особенно рельефно выделялись длинные ряды реактивных минометов— «катюш». Мне, старому коннику, они напомнили построенные для атаки развернутым фронтом кавалерийские эскадроны. Об этом я сказал Батову и другим товарищам. Они согласились: действительно похоже.
Для нанесения удара были привлечены многие артиллерийские части, в том числе принимавшие до этого участие в разгроме южной группировки, и авиация 16-й воздушной армии. Все делалось так, чтобы в предстоящем бою наши войска понесли как можно меньше потерь.
Утром 1 февраля огненная буря обрушилась на позиции врага. Нам с наблюдательного пункта было видно, как весь передний край его обороны потонул в разрывах снарядов и мин. По артиллерийским позициям в глубине обороны бомбовые удары наносила авиация. Канонада грохотала долго. Наконец она стихла. И тотчас во многих местах над еще дымившейся черной землей затрепетали белые флаги. Появлялись они стихийно, помимо воли немецкого командования, и потому получалось, что на одном участке немцы сдавались, бросая оружие, а на другом еще продолжали драться. В отдельных местах бой шел еще сутки. Только утром 2 февраля остатки окруженной северной группы стали сдаваться в массовом порядке, и опять это происходило помимо воли фашистского командования.

Окруженная группировка противника прекратила свое существование. Великая битва на Волге закончилась.
http://www.youtube.com/watch?v=JEfv1w_yYNs

(Член Военного Совета Донского фронта)
26 января соединения 21-й армии под командованием генерал-майора И. М. Чистякова, а затем и соединения 65-й армии генерал-лейтенанта П. И. Батова соединились с героической 62-й армией В. И. Чуйкова. Окруженная группировка была разрезана на две части. 31 января войска 57-й армии Ф. И. Толбухина и 64-й армии М. С. Шумилова закончили ликвидацию южной группы, пленив штаб 6-й немецкой армии во главе с ее командующим — теперь уже генерал-фельдмаршалом Паулюсом.
Краткую оперативную паузу, включавшую весь день 31 января и ночь на 1 февраля, мы использовали для перегруппировки войск, артиллерии, минометов, расстановки их на боевых позициях, подвоза боеприпасов, подготовки данных для уничтожения обнаруженных огневых средств и живой силы на позициях. Наши воины понимали, что это будет заключительный аккорд в героической симфонии, и готовились к ликвидации северной группы противника с подъемом, даже с особой торжественностью.

Глубокой ночью мы вновь в том же составе, что и в начале операции, выехали на НП командующего 65-й армией П. И. Батова. Наблюдательный пункт находился в центре боевых порядков на главном направлении удара, у насыпи окружной железной дороги. По дороге повсюду мы видим огромное количество орудий с грозно приподнятыми в сторону врага стволами. Застыли ряды тяжелых реактивных установок. Мне пришлось побывать здесь раньше — еще засветло. Все ровное плато к западу от железной дороги представляло собой удивительное зрелище еще невиданного скопления такой могучей боевой техники. В самом деле, плотность артиллерийско-минометных стволов ударной группы доходила до 338 на километр фронта.

http://www.youtube.com/watch?v=_xHcpgaPuPQ

Фронт располагал 1656 реактивными установками, один залп которых равнялся 15 тысячам реактивных мин, на каждую установку было подготовлено по пяти — восьми комплектов выстрелов. Глядя на все это, мы испытывали гордость за свою партию, за советский народ, которые не согнулись в беде, постигшей Родину в 1941 году, дали фронту все необходимое для того, чтобы не только остановить врага, но и нанести ему сокрушительный удар, открыть путь к полной победе.
Вдоль всей насыпи окружной железной дороги почти сплошь были вырыты землянки, блиндажи, оборудованы наблюдательные пункты командиров дивизий, артиллеристов и командующего армией. Целый лес стереотруб направил свое всевидящее око в сторону противника. А там, восточнее железной дороги, в 500—700 метрах — траншеи врага, за ними — истерзанный, зияющий провалами разрушенных зданий город-герой.

Под покровом ночной темноты и сумерек рассвета герои-пехотинцы в маскхалатах уже подошли ближе к противнику и укрылись в снежных окопах. Они были одеты в добротную зимнюю одежду, их согревала пламенная любовь к Родине, сердце их жгла лютая ненависть к фашистским разбойникам. Бойцы с нетерпением ждали сигнала к последнему штурму.
И долгожданный момент настал. В 8 час. 30 мин. содрогнулась земля, мощные потоки воздуха взметнулись, закрутились в бешеном вихре, огненные хвосты реактивных снарядов взбороздили небо и смерчем невиданной силы обрушились на голову притаившегося врага. Залп сотен реактивных установок возвестил о начале артиллерийской подготовки. А затем загрохотала многотысячеголосая наша славная артиллерия.
На позициях врага творилось что-то невообразимое. Даже видавшие виды боевые командиры от удивления могли только выговорить:
— Вот это да! Вот это удар! Такого еще никогда не было.

Люди забыли, что в сотне метров перед ними — еще сопротивляющийся враг. Бойцы поднялись над брустверами, вверх летели шапки, рукавицы, вздымались автоматы. Над полотном железной дороги, как густая цепь, готовая к атаке, выросла шеренга наблюдателей, связистов, связных. Они что-то кричали, махали руками. Все заглушала и перекрывала могучая симфония еще невиданной, неиспытанной артиллерийской подготовки. В этой симфонии свою особую мелодию вели летевшие на врага самолеты.
Сила и мощь последнего удара настолько были велики, что подавили физически и морально остатки окруженной группировки. Гитлеровцы начали сдаваться в плен и лишь в отдельных местах еще продолжали сражаться. К 14 часам организованное сопротивление врага было окончательно сломлено. Некогда грозная и «непобедимая» 6-я и многие части 4-й танковой армий прекратили свое существование.
И только в эти последние часы великого сражения мы обнаружили свои «просчеты». К 16 часам 2 февраля из всех подземелий, подвалов, разрушенных зданий, из балок потянулись на сборные пункты длинные колонны гитлеровцев. Свыше 40 тысяч немецких солдат и офицеров во главе с генералом Штреккером сдались в плен.

(Командующий 62 армией)23 января командир дивизии Соколов доложил мне о таком оригинальном случае. Его части вышли на западную окраину поселка Красный Октябрь и окружили сильный опорный пункт гитлеровцев.
Чтобы не проливать лишней крови, гарнизону было предложено капитулировать. Гитлеровцы после долгих переговоров попросили у наших бойцов хлеба. Наши сжалились над голодными и передали несколько буханок. Получив хлеб и, по-видимому, подкрепившись, гитлеровцы снова начали отстреливаться.
После таких «дипломатических переговоров» наши воины быстро связались с артиллеристами, которые выкатили несколько орудий и прямой наводкой начали в упор расстреливать этот опорный пункт. Когда опорный пункт был взят, оказалось, что его гарнизон состоял из отчаянных головорезов. На груди почти у каждого было несколько гитлеровских наград.
25 января мы почувствовали приближение своих войск с запада, и 62-я армия вышла на западные окраины поселков. Дивизии Горишного, Соколова. Людникова, Гурьева и Родимцева повернули на север, на уничтожение северной группы фашистских войск в районах заводов и заводских поселков. Дивизия Батюка была повернута на юг против южной группировки противника. Наступило 26 января — день долгожданного соединения войск 62-й армии с частями армий Батова и Чистякова, наступавшими с запада.
Вот как проходила эта встреча.
На рассвете с наблюдательного пункта сообщили: гитлеровцы в панике, мечутся, слышен грохот машин, показались люди в красноармейской форме... Видны тяжелые танки. На броне надписи: «Челябинский колхозник», «Уральский металлист» и т. д.
Гвардейцы дивизии Родимцева, Гурьева, Батюка и других с красным флагом побежали вперед.
Эта радостная, волнующая встреча состоялась в 9 часов 20 минут утра в районе поселка Красный Октябрь. Капитан А. Ф. Гущин вручил представителям частей армии Батова знамя, на алом полотнище которого было написано: «В знак встречи 26.1.1943 года».
У суровых, видавших виды воинов сверкали на глазах слезы радости.
Гвардии капитан П. Усенко доложил генералу Родимцеву, что знамя от его прославленных гвардейцев принято.
— Передайте своему командиру,—сказал генерал Родимцев,— что у нас сегодня счастливый день: после пяти месяцев тяжелой и упорной борьбы мы встретились!
Шли стальные крепости — тяжелые танки. Танкисты, высунувшись из люков, приветственно махали руками. Могучие машины двигались дальше, к заводам.
Вскоре встретились представители других подразделений 62-й армии с частями армии Батова, Чистякова и Шумилова.
Мужественные люди, пережившие много тяжелых сражений, прошедшие через горнило больших испытаний, плакали не скрывая своих слез.
Противник продолжал еще оказывать сопротивление, но с каждым днем все больше вражеских солдат и офицеров сдавалось в плен. Бывали случаи, когда несколько советских воинов захватывали в плен сотни гитлеровцев.
31 января воины 64-й армии взяли в плен командующего 6-й армией генерал-фельдмаршала Паулюса и весь его штаб. В этот день южная группировка немецко-фашистских войск полностью прекратила сопротивление. Бой в центральной части города закончились. К вечеру этого же дня воины 62-й армии захватили штаб 295-й пехотной дивизии во главе с ее командиром генерал-майором Корфесом, а также находившихся там командира 4-го армейского корпуса генерал-лейтенанта артиллерии Пфеффера, командира 51-го корпуса генерал-лейтенанта фон Зейдлиц-Курцбаха, начальника штаба 295-й дивизии полковника Дисселья и несколько старших штабных офицеров.
Гитлеровские генералы были пленены тремя бойцами 62-й армии во главе с восемнадцатилетним комсоргом полка связи Михаилом Портером, который до волжского берега сражался под Одессой, Севастополем и Керчью.
Вечером 31 января я, Гуров и Крылов опрашивали в моей землянке, уже просторной и светлой, пленных немецких генералов. Видя, что они голодные и нервничают, беспокоясь за свою судьбу, я распорядился принести чай и пригласил их закусить. Все они были одеты в парадную форму и, при орденах. Генерал Отто Корфёс, беря в. руки стакан чаю и бутерброд, спросил:
— Что это, пропаганда?
Я ответил:
— Если генерал считает, что этот чай и закуска содержат пропаганду, мы особенно не будем настаивать на принятии этой пропагандистской пищи...
Такая реплика несколько оживила пленных, и разговор наш продолжался около часа. Больше других говорил генерал Корфёс. Генералы Пфеффер и Зейдлиц отмалчивались, заявив, что в политических вопросах они не разбираются.
Генерал Корфёс в беседе развивал мысль о том, что положение Германии того времени имеет много общего с положением, в котором она была во времена Фридриха Великого и Бисмарка. Считая, что Гитлер по уму и делам стоит не ниже Бисмарка. Корфёс, видимо, хотел сказать, что если у Фридриха и Бисмарка были неудачи, они все же остались великими, то и поражение Гитлера на Волге не означает конца гитлеризма. Германия под руководством Гитлера переживет эту неудачу и в конце концов победит. Генералы Пфеффер и Зейдлиц сидели и, произнося время от времени «яволь» и «нейн», плакали.
В конце концов генерал-лейтенант фон Зейдлиц-Курцбах сказал:
— Что с нами будет в дальнейшем?
Я сказал ему об условиях содержания в плену, добавив, что они могут носить, если пожелают, и знаки отличия и регалии, кроме оружия.
— Какого оружия?.. — как бы не понимая, поинтересовался Пфеффер, глядя на Зейдлица.
— У пленных генералов, — повторил я, — не должно быть при себе никакого оружия.
Тогда Зейдлиц вынул из кармана перочинный нож и передал его мне. Я, конечно, вернул ему этот нож, сказав, что подобное «оружие» мы не считаем оружием.
Генерал Пфеффер спросил меня:
— Где находились вы и ваш штаб (62-й армии) во время боев за город до 19 ноября?
Я ответил, что мой командный пункт и штаб армии находился все время в городе, на правом берегу Волги. Последнее место командного пункта и штаба было здесь, где находимся. Тогда генерал Пфеффер сказал:
— Жаль, что мы не верили своей разведке. Мы могли бы вас вместе со штабом стереть с лица земли.
Опросив пленных генералов, мы отправили их в штаб фронта, пожелав им поскорее изучить и познать советскую действительность, чтобы избавиться от заблуждений, от гитлеровского угара.
Забегая несколько вперед, скажу, что в 1949 году я снова встретился с генералом Отто Корфесом в Берлине. Он был в это время активным работником Общества германо-советской дружбы. Мы с ним встретились уже как старые знакомые. Я работал председателем Советской контрольной комиссии и помогал немецким друзьям восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство. Бывший генерал-майор Отто Корфес много сделал для укрепления дружбы между германским и советским народами. Отто Корфес не одинок. Многие немецкие генералы, офицеры и солдаты, поняв правду, стали бороться за мир, за дружбу.
После ликвидации южной группы немецко-фашистских войск северная группа продолжала еще сопротивляться, хотя было ясно, что полная ликвидация ее является делом нескольких часов.
Утром 2 февраля 1943 года мы с Гуровым прибыли на свой наблюдательный пункт, который находился в развалинах заводской конторы завода «Красный Октябрь». Тут же недалеко были наблюдательные пункты командиров дивизий Людникова, Соколова и Горишного. Последний удар 62-я армия наносила на заводы Тракторный и «Баррикады» и их поселки. В наступлении участвовали дивизии Горишного, Соколова, Людникова, Гурьева, Родимцева и бригадира Штриголя. Одновременно на северную группировку противника наступали с запада и северо-запада части соседних армий. Наступление началось в 12 часов дня.
Артиллерийская подготовка была короткой: стреляли только прямой наводкой и по видимым целям. Мы отчетливо видели, как метались фашисты среди развалин. Тут же началась атака наших стрелковых частей и танков.
Оставшиеся в живых гитлеровцы последнюю атаку не приняли. Они подняли руки вверх. На штыках у них были белые тряпки.

(Начальник штаба 62 армии)
Только на линии бывшего внутреннего сталинградского обвода, иными словами — уже на ближних подступах к городу, гитлеровцы, успев организовать там оборону, смогли ненадолго задержать армии, наступавшие с запада и с юга. Дня три положение фронта почти не изменялось. Производилась перегруппировка, подтягивались средства усиления для нового сокрушительного удара по упорствующему врагу. А 22 января мы узнали: наши уже в Воропонове! Это вторая от Сталинграда пригородная станция по направлению на Лихую. Читатель, вероятно, помнит, как четырьмя месяцами раньше, в сентябре, мы пытались не пустить туда немцев...

Бои шли под Александровкой, у Городища, у Гумрака... Пространство, удерживаемое противником, приняло форму неровно вытянутой полосы. Пока еще довольно длинная (с севера на юг — до тридцати километров), эта полоса местами настолько сузилась, что командование фронта отдало распоряжение прекратить налеты бомбардировщиков дальней авиации: с большой высоты легко было ошибиться и ударить по своим. А грузы, сбрасываемые с самолетов немецким войскам, начали попадать в наше расположение. В трофейных тюках были боеприпасы, продовольствие, канистры с горючим.
Из других армий Донского фронта мы должны были сомкнуться прежде всего с 66-й, продвигавшейся с севера. Потом обстановка стала складываться так, что первая встреча предполагалась с наступавшей с запада 65-й. Но на заключительном этапе операции «Кольцо» ближе всех к нам оказалась вырвавшаяся вперед (и усиленная к тому времени новыми соединениями) 21-я армия генерал-лейтенанта И. М. Чистякова.

Когда расстояние, разделявшее нас с нею, сократилось до трех с половиной километров, командующий фронтом К. К. Рокоссовский (несколько дней назад он стал генерал-полковником) приказал командармам 21-й и 62-й рассечь эту перемычку встречными ударами с запада на восток и с востока на запад. Это означало — рассечь надвое и окруженную группировку противника.
К тому времени существовали уже более правильные представления о том, сколько гитлеровцев было в котле. Только в плен сдалось уже больше, чем числили мы не так давно во всей окруженной армии Паулюса. А сколько потеряла она убитыми!.. И еще десятки тысяч немецких солдат — так считали теперь фронтовые разведчики, и это оказалось верным — оставались в строю.

По мере того как все это выяснялось, у штаба фронта еще не раз возникал вопрос, который задавался нам при посещении армии Рокоссовским: а что, если сохранившие боеспособность части противника, не выдержав натиска превосходящих сил с запада, ринутся на восток? Удержит ли их ослабленная, малочисленная шестьдесят вторая?
Мы, как и прежде, отвечали уверенно: свои позиции удержим при любых обстоятельствах, с них нас не сбить никому.
А вот что касается нашего встречного удара с востока для соединения с армией Чистякова, то он не мог, конечно, идти в сравнение с ее ударом с запада. Оттуда прокладывали путь пехоте десятки советских танков. С нашей же стороны вгрызались во вражескую оборону, отвоевывали дом за домом штурмовые группы. Из трех с половиной километров они смогли пройти совсем немного. Остальное преодолели авангарды 21-й армии.

Встреча произошла утром 26 января. Отпустив кого можно на Мамаев курган (кажется, не было человека, который в то утро туда не рвался), сам я остался на КП.
Штабисты 284-й дивизии Батюка уже находились на наблюдательных пунктах высоты 102 круглые сутки. На переднем крае у Батюка и у Родимцева, дивизия которого после январской перегруппировки стала уже не левым, а правым соседом 284-й, держали наготове опознавательные знаки. В обусловленный час разожгли костры. В ответ прорезали сумрак серенького зимнего утра красные, ракеты — видят, поняли!

С западной стороны на рассвете части 21-й армии начали атаку без артподготовки. Не вели ее и мы — слишком малое расстояние разделяло сближающиеся войска. Родимцев двинул в последнюю атаку 34-й гвардейский полк подполковника Панихина. Потом Александр Ильич Родимцев рассказывал: «Все комбаты — в первых шеренгах. Разве тут удержишь?» В те дни нашим частям редко где удавалось сделать даже небольшой рывок с ходу. Но здесь удалось. Гвардейцы ворвались в неприятельские траншеи...
С НП на Мамаевом у меня была прямая связь. Доклады о том, что оттуда наблюдается, поступали непрерывно.
И вот наконец я услышал:
— Видим наши танки! Тридцатьчетверки!.. На головной машине красный флаг!
За танками двигалась пехота. Это были подразделения двух стрелковых полков 52-й гвардейской дивизии полковника Н. Д. Козина. Как после выяснилось, в атаке участвовали даже офицеры полковых штабов, много бойцов тыловых служб — конечно, добровольцами. А тридцатьчетверки, возглавившие атаку, принадлежали 121-й танковой бригаде подполковника М. В. Невжинского, приданной армии Чистякова из фронтового резерва.
Атакуемые с двух сторон, гитлеровцы заметались, не зная, видно, куда податься — на север или на юг, хотя и там и тут их ждало одно и то же.
В 9.30 по московскому времени на участке 34-го стрелкового полка 13-й гвардейской дивизии — между поселком «Красный Октябрь» и отрогами Банного оврага, примерно в полутора километрах севернее Мамаева кургана — две армии сомкнулись. И минута, зафиксированная штабными операторами, перешла с рабочих карт на страницы самой истории, чтобы уже никогда не забыться.
Почти одновременно еще один полк дивизии Родимцева, действовавший севернее, встретился с другой наступавшей нам навстречу дивизией — 51-й гвардейской. Немного позже, в 11.30, на западных склонах Мамаева кургана сомкнулась с частями 21-й армии и дивизия Батюка. В честь этого у водонапорных баков (совсем недавно отбитые у гитлеровцев и еще сегодня служившие опорным пунктом близ переднего края, они оказались уже почти в тылу) состоялся митинг.
Митингами, часто стихийными, отмечались и другие встречи. В районе поселка «Красный Октябрь» дивизии Родимцева и Гурьева вступили в контакт с авангардом 65-й армии — с ее 233-й дивизией, командир которой генерал-майор И. Ф. Баринов начинал Сталинградскую битву в нашей шестьдесят второй (я писал о том, в какой обстановке мы познакомились в августе у Дона). За два-три часа участок, где перед нашими войсками больше но было противника, расширился до нескольких километров.
Митинги были короткими. Обстановка требовала форсировать дальнейшие действия по ликвидации фашистских войск, расчлененных теперь на две изолированные группы. В 12 часов мы, согласно приказу фронта, начали разворачивать свои основные силы (практически — всю армию, кроме дивизии Батюка) против северной неприятельской группы, которую с других направлений сжимали 65-я и 66-я армии.
Как уточнилось потом, северная группа состояла из остатков двенадцати фашистских дивизий. Она занимала территорию, включавшую Тракторный завод, большую часть завода «Баррикады», их рабочие поселки, местность по правому берегу Мечетки.
Вторая, южная группа (остатки девяти дивизий, с которыми находилось командование 6-й немецкой армии) была блокирована теснее, в основном в пределах центра города — зацарицынские районы уже очистила от врага 64-я армия М. С. Шумилова. Ликвидация южной группы возлагалась на 64, 57 и 21-ю армии. В помощь им поворачивалась фронтом на юг наша 284-я дивизия с задачей продвигаться от Мамаева кургана к центру Сталинграда.
За полмесяца, прошедшие с начала операции «Кольцо», окруженные фашистские войска потеряли убитыми, ранеными и пленными не менее 100 тысяч человек. Положение двух разобщенных групп армии Паулюса, сколько бы солдат там ни оставалось, было абсолютно безнадежным. Даже снабжение по воздуху, не игравшее, впрочем, решающей роли, теперь должно было окончательно прекратиться. Но Гитлер требовал от Паулюса держаться до последнего солдата, и тот продолжал обманывать остатки своих войск вымыслами о будто бы идущей откуда-то помощи. Наши повторные предложения о капитуляции отвергались.
В таком же духе, по-видимому, намеревался действовать и командир 11-го армейского корпуса генерал пехоты Штреккер, которого Паулюс (это вскоре стало нам известно) назначил командующим отрезанной северной группой.
Приказы гитлеровских генералов, правда, уже не везде и не для всех имели прежнюю силу. Еще до рассечения окруженной группировки надвое армиям Донского фронта начали сдаваться, прекращая бессмысленное сопротивление, отдельные части противника — организованно, с ведома или по инициативе своих командиров. Так капитулировали 20-я румынская дивизия, остатки 297-й, а затем 44-й немецких пехотных дивизий, армейский полк связи...
Первый случай такого рода, хотя и меньших масштабов, имел место и в полосе нашей армии. Разведчики из дивизии Батюка захватили немецкого комбата, направлявшегося на передовой наблюдательный пункт, и тот без долгих уговоров согласился подать команду о капитуляции своим подчиненным: стал махать им белой тряпкой. Вместо одного «языка» разведчики привели несколько десятков немцев. Потом этот комбат охотно позировал нашим кинооператорам, маршируя во главе колонны пленных (к солдатам его батальона присоединили сдавшихся на других участках) по берегу Волги.
Понадобилось полтора года войны, чтобы в гитлеровском вермахте появились подобные комбаты.

(командующий артиллерией Донского фронта)
В самые последние дни операции по уничтожению окруженной группировки советское командование снова попыталось прекратить напрасное кровопролитие. Командующий 57-й армией генерал-лейтенант Ф. И. Толбухин еще 27 января, прежде чем начать последний штурм, от своего имени послал парламентера к Паулюсу с ультиматумом о капитуляции. Но. Паулюс не внял разумному и гуманному предложению. Он даже не принял армейского представителя, заявив, что согласен вести переговоры только с представителем штаба фронта и только с генералом. Паулюс старался оттянуть неприятные минуты капитуляции, а у нашего командарма уже не оставалось времени на донесение во фронт и на ожидание новых переговоров. Войска 64-й и 57-й армий приступили к ликвидации вражеской группировки в южной части города.
Рано утром 31 января подразделения 38-й мотострелковой бригады 64-й армии подошли к зданию универмага. Командир бригады полковник И. Д. Бурмаков от пленных узнал, что в подвале этого дома размещен штаб 6-й немецкой армии и там же находится Паулюс. У здания универмага противник поднял белый флаг, и Бурмаков послал туда для переговоров капитана Гриценко, старшего лейтенанта Ильченко и лейтенанта Межирко. Старший лейтенант Ильченко вступил в предварительные переговоры с генералами Роске и Шмидтом об условиях капитуляции южной группировки. Роске командовал пехотной дивизией, и Паулюс назначил его командующим южной группой своих войск, а Шмидт был начальником штаба армии Паулюса.
В результате этих переговоров были определены в принципе условия капитуляции, но представители Паулюса остались верными себе и на этот раз. Они заявили, что официальные переговоры согласны вести только с представителем штаба фронта. Опять командование 6-й армии начало тянуть время! Но отсрочка оказалась очень небольшой. Бурмаков донес о переговорах командарму М. С. Шумилову, и тот немедленно направил к Паулюсу начальника штаба армии генерала Н. М. Ласкина, возложив на него функции представителя командующего фронтом. С К. К. Рокоссовским это было согласовано.
Около 9 часов утра 31 января генерал Ласкин в сопровождении Бурмакова прибыл в штаб Паулюса, где уже находились офицеры штаба 64-й армии и 38-й мотострелковой бригады. Генерал Ласкин сообщил Шмидту и Роске, что он является представителем Рокоссовского и уполномочен вести переговоры о капитуляции немцев. Шмидту фамилия Ласкина была знакома, и он заявил, что готов приступить к переговорам, вести которые поручил ему фельдмаршал Паулюс. Оказалось, только накануне Гитлер присвоил Паулюсу это звание, о чем было сообщено по радио.
Миссию генерала Ласкина принято считать переговорами о капитуляции, но я лично рассматриваю ее несколько иначе. Ведь к приезду генерала Ласкина командование 6-й армии было уже в наших руках, а сам Паулюс находился в соседней комнате под охраной наших солдат. Так что, по существу, все они были уже пленены и генерал Ласкин, по сути дела, диктовал условия капитуляции. Отказаться от них было уже не во власти Паулюса. Но все требования Ласкина были выполнены только относительно южной группы войск. С северной группой у немецкого штаба связи не имелось, и там по назначению Паулюса командовал войсками генерал-полковник Штреккер.
Вместе с Паулюсом были пленены еще пять генералов, среди которых оказался один артиллерист — начальник артиллерии армейского корпуса Ульрих фон Вассоль. Паулюса и Шмидта Ласкин сам отвез в штаб 64-й армии, а пленением остального состава вражеского штаба занялась 38-я мотострелковая бригада.
Днем 31 января Паулюс предстал перед командующим 64-й армией генерал-лейтенантом М. С. Шумиловым, который вновь предложил ему отдать распоряжение о капитуляции северной группы войск. Паулюс отказался, но мотивом его отказа было не отсутствие связи. Он заявил, что пленный не может отдавать никаких приказов, а решать такие вопросы может только тот, кто фактически командует в настоящее время войсками, т. е. генерал-полковник Штреккер.
О содержании своего разговора с Паулюсом генерал Шумилов доложил по телефону К. К. Рокоссовскому, и командующий фронтом приказал доставить пленного фельдмаршала к нему в Заварыкино. Для приема Паулюса и ознакомления на месте с его показаниями в штаб 64-й армии выехали заместитель командующего фронтом генерал К. П. Трубников и начальник разведывательного отдела фронта полковник И. В. Виноградов.
Паулюса привезли в Заварыкино к ночи 31 января. Н. Н. Воронов и К. К. Рокоссовский поджидали пленного фельдмаршала в просторном доме. Все мы — начальник штаба фронта и начальники родов войск — находились там же. Наконец появился генерал Трубников и доложил Н. Н. Воронову, что Паулюс доставлен на место и ждет вызова в первой комнате — в «приемной». Он сообщил также, что Паулюс изъявил готовность отвечать на любые вопросы, но только Воронову и Рокоссовскому. При других генералах и тем более при корреспондентах он вообще отказывается разговаривать.
Н. Н. Воронов предложил всем нам удалиться, и мы прошли в соседнюю комнату. Старались сидеть там тихо, чтобы не пропустить интересного, волновавшего нас разговора. Нам нельзя было выдавать свое присутствие, чтобы не поставить в неловкое положение Воронова и Рокоссовского. Так что мы попали в положение школьников, забравшихся в запретное место.
В большой комнате остались Н. Н. Воронов, К. К. Рокоссовский и два переводчика. Ввели Паулюса. Он вошел, сняв на пороге шапку-ушанку из какого-то темного меха. На нем была простая серо-зеленая шинель, подбитая мехом, а на ногах, к общему удивлению, простые серые валенки, не очень аккуратно обшитые кожей, как бурки. Ему предложили снять шинель и сесть к столу. Не смогу воспроизвести весь разговор, происходивший в соседней комнате, так как за далью времени кое-что уже забыто и я могу допустить неточности.
Опять перед фельдмаршалом был поставлен вопрос о капитуляции северной группы немецких войск. Паулюса предупредили, что если он не даст соответствующих указаний войскам, то гибель многих тысяч немцев останется на его совести: утром 1 февраля по остаткам 6-й армии будет нанесен сокрушительный удар. Но Паулюс упорно стоял на своем, повторяя то, что уже говорил Шумилову. Приказ пленного командарма, заявил он, не имеет силы. Тогда ему предложили написать письмо Штреккеру. Но и на это Паулюс ответил отказом, заявив, что не хочет толкать бывшего подчиненного на преступление.
Такой «верности» долгу, за которую расплачиваются тысячами жизней своих солдат, трудно сочувствовать, ее трудно понять и вряд ли можно одобрить. Но у нашего командования совесть была чиста, оно сделало все возможное, чтобы предотвратить бессмысленное кровопролитие.
Убедившись в бесполезности дальнейших уговоров, К. К. Рокоссовский после ухода Паулюса вызвал М. С. Малинина и приказал передать командармам, что поставленные ранее задачи остаются в силе. Войска должны были выполнять их с утра следующего дня, т. е. 1 февраля.
Еще 30 января, когда было принято решение о скорейшей ликвидации последнего очага сопротивления противника в северной части города, мы в последний раз произвели перегруппировку. Главный удар предстояло нанести силами 65-й армии, и она получила наибольшее количество артиллерии. Дополнительно передали ей из 21-й армии 4-ю артиллерийскую дивизию и три отдельных артиллерийских полка. Вспомогательные удары справа и слева наносили 21-я и 66-я армии. В 21-й армии оставалось достаточно артиллерии, а 66-й армии были переданы 1158-й пушечный артиллерийский полк и 406-й тяжелопушечный артиллерийский дивизион.
В результате проведенной перегруппировки на фронте 65-й армии протяжением в 6 километров средняя плотность артиллерии составила более 170 орудий и минометов на 1 километр фронта. На участке же 27-й гвардейской стрелковой дивизии плотность артиллерии была доведена до небывалых размеров: 338 орудий и минометов на 1 километр фронта.
Командующий фронтом приказал мне еще раз проверить готовность артиллерии, а 1 февраля не позже 8 часов [183] быть на наблюдательном пункте П. И. Батова. К. К. Рокоссовский одновременно утвердил один из предложенных мною вариантов артиллерийской подготовки. Перед последним штурмом артиллерия должна была произвести 15-минутный огневой налет.
Еще не наступила полночь, когда Сазонов и Левит на своих виллисах выехали в армии для передачи последних указаний и проверки готовности артиллерии к нанесению завершающего удара. А я в ту ночь, пожалуй, впервые перед большим днем, спал совершенно спокойно. У меня была полная уверенность, что наша артиллерия с честью выполнит и последнюю боевую задачу.
Ранним утром 1 февраля из Заварыкино выехала солидная колонна легковых машин, взявших курс на город. Все мы сознавали, что подготовили удар очень большой силы и он станет последним. Увидеть картину боя ехали многие из тех, кому не удалось побывать на каком-либо наблюдательном пункте в день начала большого наступления. Некоторые были наслышаны о мощных ударах артиллерии и хотели хоть раз посмотреть необыкновенное зрелище.
День выдался тихий, морозный и ясный. Машины быстро неслись по расчищенной и хорошо укатанной дороге. Настроение было ровное. Впервые, направляясь на наблюдательный пункт, я не испытывал никакого беспокойства. Битва подходила к концу, и в голове роились мысли о будущем: долго ли еще придется оставаться у этого города, на какой участок фронта могут направить наш штаб и т. д.
Вскоре после выезда из Заварыкино нам стали попадаться длинные колонны пленных. Они черной змеей извивались по дороге и в белоснежной степи были видны издалека. Вид у пленных был ужасный, но у меня не хватит слов для описания этой картины. Давно не мытые истощенные лица походили на серые маски; фигуры согбенные, скрюченные от холода; стоптанные сапоги и грязное изодранное обмундирование... Многие шли без шинелей, закутавшись в какое-то тряпье. Были и такие, которые уже не могли идти самостоятельно, и им помогали товарищи, сами обессилевшие от истощения, готовые каждую минуту упасть на снег, И как бы для контраста всю эту бывшую гордость фашистской армий конвоировали краснощекие, пышущие здоровьем солдаты и сержанты в теплых шапках-ушанках, светлых полушубках и добротных валенках. Подъезжая к району наблюдательных пунктов, мы увидели справа и слева от дороги множество огневых позиций артиллерии крупных калибров. Внушительные стволы, угрожающе направленные на город, замерли в ожидании своего часа. Некоторые из них уже вели огонь согласно плану предварительного разрушения.
На наблюдательном пункте нас встречали Батов, Бескин, Игнатов, Сазонов и другие офицеры. Воронов, Рокоссовский, Телегин остановились с Батовым, а я собрал артиллеристов, в присутствии которых Сазонов подтвердил доклады Бескина и Игнатова о полной готовности артиллерии.
До открытия огня оставалось 15–20 минут, и можно было осмотреться. В этот очень памятный день все стало здесь необычно. Почти все наблюдательные пункты расположились в насыпи железнодорожной линии, удаленной от северной части города на один-два километра. Они были врыты в насыпь как пещеры. Из проделанных отверстий между шпалами высовывались объективы стереотруб. Поднявшись на насыпь и посмотрев вдоль железнодорожной линии, можно было увидеть целый лес стереотруб.
На полянах под прикрытием насыпи в этот утренний час было необыкновенно людно. Настроение у всех праздничное, словно каждый ждал чего-то большого и торжественного. Под насыпью, в своих «пещерах», оставались только дежурные разведчики, телефонисты и радисты. Но и их не раз подменяли, и они могли видеть, что творится вокруг. А посмотреть было на что.
Мы поднялись на насыпь, и перед нами открылась совершенно необычная картина. Даже бывалым людям не часто доводилось видеть такое. На нас в упор смотрел разрушенный, превращенный в руины город. В домах зияли проломы, словно незажившие раны. Над ними вилась серая дымка, более густая и темная в тех районах, которые обстреливала наша артиллерия.
Прямо перед нашими пунктами раскинулось большое белое плато, густо усеянное темными пятнами. Это были окопы, в которых стояли наготове минометы и орудия. Все плато до отказа было забито артиллерией.
Ровно в 8 часов 30 минут заговорили тысячи наших орудий, минометов и «катюш». Воздух наполнился грохотом выстрелов, которым, как эхо, вторили звуки разрывов в расположении противника. Земля дрожала под ногами так, что наблюдать за полем боя в бинокль было совершенно невозможно: все плясало перед объективом. Пришлось без помощи приборов обозревать местность, кипевшую в море огня.
15 минут длился огневой налет, и этого было достаточно. Враг не выдержал. Как только утихла огненная буря, по балкам и кустарникам нескончаемым потоком потекли к нам вереницы немецких солдат. Остатки вражеских войск шли сдаваться в плен. И все они в один голос заявляли, что их «взяла артиллерия». Первый допрошенный пленный, еще не оправившийся от потрясения, сказал, что во время огневого налета «целые батальоны опускались на колени и молились богу, прося о спасении от огня русской артиллерии».
На наблюдательных пунктах было настоящее ликование. Хотя бои не совсем еще закончились, всем стало уже ясно, что с окруженным врагом покончено. Н. Н. Воронов и К. К. Рокоссовский поздравили нас с победой, и все мы поздравляли друг друга. В те незабываемые минуты об артиллерии говорили восторженно.
А в это время наша славная пехота, не обращая внимания на встречные потоки пленных, устремилась к городу для полной ликвидации некоторых уцелевших и все еще пытавшихся сопротивляться вражеских подразделений. Со стороны Волги приближались части героической 62-й армии генерала В. И. Чуйкова.
Артиллерии после мощного огневого налета уже нечего было делать. Только отдельные орудия поддерживали пехоту, ворвавшуюся в город. Я собрал артиллерийских начальников, находившихся на пункте П. И. Батова, еще раз поздравил их и отдал предварительные распоряжения о свертывании артиллерии.

(Командующий 65 армией)
На последнем, завершающем этапе операции командующий фронтом поставил задачу совместным ударом 21-й и 65-й армий расколоть прижатую к городу группировку противника и уничтожить по частям.
Утром 26 января мне доложили, что передовые батальоны дивизий Вахрамеева и Глебова, танкисты Якубовского вместе с частями 21-й армии соединились в районе поселка «Красный Октябрь» с гвардейской дивизией Александра Ильича Родимцева. Это была волнующая встреча. Герои Дона радостно обнимали доблестных защитников волжской твердыни, пять месяцев выдерживавших сильнейшие удары фашистских полчищ. Гвардии капитан А. Гущин от имени 13-й гвардейской дивизии торжественно преподнес нашему представителю, гвардии капитану П. Усенко, Красное знамя. На алом полотнище надпись: «В знак встречи 26.1.1943 года».
После соединения нашей армии и армии И. М. Чистякова с защитниками города северная группа окруженных немецких войск оказалась отрезанной от южной. Ее связь с командованием 6-й немецкой армии прервалась.
В балках и подвалах домов поселков заводов «Красный Октябрь» и «Баррикады» немцы имели много подготовленных пулеметных и артиллерийских огневых точек. Пусть читатель представит себе местность, на которой развернулись завершающие Сталинградскую битву схватки. Дорогу к городу пересекает балка Вишневая, глубокая, с крутыми обрывами; слева, параллельно дороге, идет Бирючья балка, а далее, за Вишневой, раскинулись поселки заводов Тракторного, «Баррикады», несколько правее — «Красный Октябрь», превращенные в груды развалин. Нагромождение камня и железа. Тут и засели гитлеровские части. Балка Вишневая завалена разбитыми автомашинами, бронетранспортерами, телегами. Тут и там над этой гигантской баррикадой возвышаются подбитые танки.
214-я дивизия пыталась атаковать эту трудную позицию врага, но безуспешно. Пленные показали, что здесь укрепились офицерские и унтер-офицерские пулеметные и артиллерийские расчеты. Мы с Лучко выехали в дивизию, собрали руководящий состав у балки Вишневой. В этот день, 29 января, Совинформбюро как раз сообщило, что окруженная группировка противника в основном ликвидирована.
— Ну, товарищи, читали газеты? Что ж это вы здесь застряли? Тысячу головорезов не можете осилить?
Командиры поняли шутку, засмеялись.
— Давайте поглядим. Тут, товарищ Прозоров, вам и Поповичу работы хватит. Надо разведать...
Сам генерал Бирюков вместе с артиллерийскими начальниками и группой разведчиков вышел в северную часть балки Бирючьей, на участок соседа, оттуда увидели, что у немцев в Вишневой целый городок. Множество пулеметных гнезд в стенах обрыва, к ним протянуты веревочные лестницы. Прозоров перебросил в Бирючыо балку часть орудий и ударил оттуда прямой наводкой. Противник был сломлен. Штурмовые группы 214-й уничтожали в балке отдельные огневые точки под танками. Продвинувшись вперед, дивизия начала уличные бои.
31 января в южной части города сдался в плен Паулюс со своим штабом, но у нас еще были жестокие схватки в заводской части. В районе Спартаковки, где действовала 214-я, осталась самая отчаянная группа гитлеровцев, засевшая в подвалах, каменных завалах, разбитых танках. Мы решили разрушить огневые точки прямой наводкой. Днем вместе с командующим артиллерией армии полковником Весниным, с Бирюковым, Поповичем и Прозоровым работали, определяли план подавления огневых средств противника.
Вернулся на свой НП уже в темноте. Из 214-й докладывает по телефону Прозоров:
— Район огневых позиций слишком узок, не умещаются все орудия. Рельеф местности подводит. Стоишь во весь рост — цель видна, а опустишься на колени — цели не видишь.
— Некогда менять район; Подумайте, поработайте. Это экзамен. Завтра славная двести четырнадцатая должна показать всю мощь завершающего удара!..
Всю ночь работали артиллеристы. Местами они ставили орудия почти вплотную. Пушки стояли в две линии. Вторая линия — в виде яруса.
1 февраля на НП было необычное оживление. Наблюдательный пункт армии оборудован в основании насыпи окружной железной дороги. Стереотрубы выведены снизу между шпал. Прибыли Рокоссовский, Воронов, Телегин, Казаков. Все хотели видеть могучую работу артиллерии: только в 214-й восемь артполков усиления, свыше сотни орудий стояли на прямой наводке.
И вот вся эта мощь загрохотала. После трех — пяти минут из блиндажей, из подвалов, из-под танков начали выскакивать, выползать гитлеровцы. Одни бежали, другие становились на колени, обезумев, вздымали к небу руки. Некоторые бросались обратно в укрытия, скрывались среди столбов из дыма и взвихренного камня и снова выскакивали.
— Потрясающе! — негромко воскликнул стоявший рядом со мной командир дивизии РВГК А. Д. Попович. — Я воюю с гражданской. Всякое видел. Но это — потрясающе!
Всего 15 минут продолжалась эта неистовая артподготовка. Началась атака. Но в Спартановке уже никто не оказывал организованного сопротивления. Не до жиру, быть бы живу! Сотни, тысячи немецких солдат сдавались в плен.

(Командующий 65 армией)
В ночь на 26 января К. К. Рокоссовский приказал войскам 21-й армии прорваться в район Мамаева кургана и завершить расчленение остатков окруженных немецко-фашистских войск.
Непрерывно нарастающие удары советских войск значительно деморализовали противника. Высшее командование окруженной армии отлично понимало безнадежность и бессмысленность дальнейшего сопротивления. Об этом убедительно свидетельствует донесение командующего генерал-полковника Паулюса Гитлеру 24 января 1943 года:
«Докладываю обстановку на основе донесений корпусов и личного доклада тех командиров, с которыми я смог связаться: войска не имеют боеприпасов и продовольствия; связь поддерживается только с частями шести дивизий. На южном, северном и западном фронтах отмечены явления разложения дисциплины. Единое управление войсками невозможно. На восточном участке изменения незначительны, 18 000 раненым не оказывается даже самая элементарная помощь из-за отсутствия перевязочных средств и медикаментов.
44, 76, 100, 305 и 304-я пехотные дивизии уничтожены. Ввиду вклинения противника на многих участках фронт разорван. Опорные пункты и укрытия есть только в районе города, дальнейшая оборона бессмысленна. Катастрофа неизбежна. Для спасения еще оставшихся в живых людей прошу немедленно дать разрешение на капитуляцию».

Однако этого разрешения руководство фашистской Германии не дало.
С утра 26 января войска 21-й и 65-й армий обрушили новый мощный удар на врага. Навстречу нам с тяжелыми боями продвигалась 62-я армия.
В первой половине дня 26 января в южной части Сталинграда окруженные 64, 57 и 21-й армиями продолжали отчаянную борьбу остатки шести пехотных, двух моторизованных и одной кавалерийской дивизии во главе с генерал-полковником Паулюсом.
В северной части Сталинграда войсками 62, 65 и 66-й армий были окружены остатки трех танковых, одной моторизованной и восьми пехотных дивизий.
Оборона окруженной северной группировки противника возлагалась на командира 11-го армейского корпуса генерала пехоты Штрекера.
Сюда для усиления армии командующий Сталинградским фронтом генерал К. К. Рокоссовский прислал 121-ю танковую бригаду, в которой было более тридцати танков Т-34. Я сказал командиру бригады:
— Постройте бригаду в предбоевые порядки и на полном ходу догоните первые эшелоны 51-й и 52-й дивизий, которые идут на Гумрак. В бой с мелкими группами противника не ввязывайтесь, поскольку в Гумраке много каменных построек, а идите прямо на Мамаев курган. Противник держится уже не крепко. С Мамаева кургана виден Сталинград как на ладони. Задача у вас очень почетная. Отличившихся представим к награде.
Вместо ожидаемого ответа: «Задача ясна и будет выполнена» — я услышал такое:
— Товарищ генерал, ведь там, наверно, есть мины на дорогах, закопаны танки, пушки стоят. Надо все разминировать, разузнать, пусть пехота сначала пойдет, а мы за ней...
Я знал, что командир бригады только что пришел из резерва. Он был преподавателем. В его ответе была какая-то правда, он мыслил строго по-уставному. Но не ко всем случаям жизни можно применить уставные требования. Я решил, что такого командира бригады не следует сразу посылать в бой, пусть побудет в штабе, а в этот бой послать более опытного командира. Приказал командующему бронетанковыми войсками армии полковнику А. Н. Липатову принять командование танковой бригадой. Она стояла от моего НП километрах в десяти, в балке с кустарниками. Сели на «виллис» и поехали с ним в бригаду.
Танкисты выглядели хорошо — бригада только что прибыла с Урала.
Я приказал соединить левые и правые фланги строя, рассказал танкистам, что делается на фронте, и, поскольку противник все еще сдерживает наши войска, попросил их помочь нашей пехоте.
Потом скомандовал:
— Кто не боится идти на Сталинград, пять шагов вперед шагом марш!
Бах-бах-бах-бах-бах!!! Вся бригада до единого передвинулась на пять шагов вперед.
Я поблагодарил танкистов, и под оркестр бригада под командованием полковника Липатова рванулась на Мамаев курган и вскоре вместе с воинами 51-й и 52-й гвардейских дивизий соединилась с частями 13-й гвардейской и 284-й стрелковых дивизий 62-й армии, наступавшими из города.
Это была незабываемая встреча: радостные, возбужденные воины двух армий обнимались, поздравляли друг друга.
— Привет с Дона!
— Привет с Волги!

http://www.youtube.com/watch?v=U5Xs2gM4aeU

http://www.youtube.com/watch?v=AyJVKYwzxD8

(Командир 13 гв. дивизии)
Рано утром 26 января меня срочно вызвали к полевому телефону. Накануне я до глубокой ночи пробыл в частях и намеревался поспать, однако это мне не удалось. На войне нельзя заранее рассчитывать на отдых.
Взяв трубку, услышал голос командира полка Панихина, с которым мы расстались лишь несколько часов назад. Его сообщение сразу же прогнало сон.
— С запада слышна артиллерийская стрельба, — доложил Дмитрий Иванович, — снаряды рвутся в тылу противника.
— Это наши наступают. Немедленно выступайте им навстречу! Скоро буду у вас.
Доложив в штаб армии о полученном от Панихина сообщении, я собрался в дорогу. День предстоял напряженный, поэтому я решил наскоро перекусить, а затем уже отправиться в полк.

...Серенький январский рассвет еще не разогнал мглу. Слегка морозило. Поземка то и дело поднимала снежные вихри, жгла лицо сотнями ледяных иголок. Командир разведроты старший лейтенант Войцеховский, только что вернувшийся от Панихина, решил провести нас к Мамаеву кургану не обычным, а несколько сокращенным путем. Скоро пришлось переходить крутой и глубокий овраг. Едва мы начали спускаться вниз, как откуда-то раздалась пулеметная очередь. У наших ног пробежали снежные фонтанчики.
— Скорей!
Я был тогда помоложе и без затруднения несколько раз перекувырнулся, пока докатился до дна оврага. Рядом в снегу барахтался поэт Евгений Долматовский.
Отряхнувшись, обмениваясь шутками, мы отправились дальше.
А между тем события развертывались с каждым часом. Получив приказ наступать навстречу своим войскам, идущим с запада, Панихин бросил батальоны в атаку. Наступательный порыв гвардейцев был настолько велик, что за короткое время гвардейцы захватили четырнадцать дзотов. Они вихрем врывались в блиндажи и развалины, уничтожали огневые точки, захватывали пулеметы, боеприпасы, снаряжение врага.
Примерно около девяти часов утра подразделения Панихина, дравшиеся северо-западнее Мамаева кургана, увидели в утренней мгле знакомые силуэты «тридцатьчетверок», шедших с запада.

За ними шла пехота.
— Наши идут!
Эта весть мгновенно облетела всех.
Гвардейцы усилили огонь. Фашисты заметались. Бойцы, даже те, которые не получили приказа наступать, выскакивали из блиндажей, окопов, траншей и устремлялись вперед, уничтожая штыками и гранатами тех гитлеровцев, которые еще пытались оказывать сопротивление.
— Наши идут! Вперед! Ур-р-ра! — гремело над заводской окраиной.
Впереди гвардейцев бежали комбаты 34-го гвардейского стрелкового полка П. Д. Мудряк и Е. В. Гущин, заместитель начальника политотдела Коринь и другие командиры и политработники. Гущин вместе со своим заместителем по политчасти капитаном Соболем накануне сделал из красного полотнища знамя. Теперь оно развевалось над гвардейцами.
С каждой минутой все ближе и ближе родные и до боли знакомые фигуры в армейских полушубках и белых маскировочных халатах.
— Кто вы? — послышалось одновременно с обеих сторон.
— Мы — гвардейцы Родимцева!
— А мы — гвардейцы дивизии Козина!
Когда последние метры навстречу друг другу были пройдены, началось что-то невообразимое. Незнакомые люди обнимались, целовались, как родные братья.
Под многоголосое «ура!» в небо взлетали сотни шапок. У многих бойцов на глазах навернулись слезы радости. В этой радостной толчее взволнованный майор Коринь, распластав прямо на снегу красное знамя, химическим карандашом написал на нем: «От 13-й гвардейской ордена Ленина дивизии в знак встречи 26.1.1943 г. В 7.20 мною было вручено знамя командирам батальонов гвардии старшим лейтенантам тт. Стотланду и Усенко».
Звонкое многоголосое «ура!» пронеслось по холмам, отозвалось в городе и надо льдами Волги.
Какой-то расторопный боец уже успел сбегать к реке, и, размахивая флягой, весело покрикивал:
— Кто волгарь — подходи, хлебни волжской водицы.
И ярославцы, саратовцы, куйбышевцы, горьковчане, казанцы, сталинградцы спешили к веселому бойцу, брали из его рук флягу и жадно прикладывались к ней обветренными губами.
Стихийно возник короткий митинг. Люди, еще разгоряченные боем, тесно сомкнулись у импровизированной трибуны. Рядом стояли пришедшие с запада танки «Т-34». На башне одного из них, под номером восемнадцать, стояла надпись: «Челябинский колхозник». Это была одна из машин, переданных колхозниками Челябинской области в дар Красной Армии. Молодцы, челябинцы, ваш подарок очень пригодился! Он и сейчас стоит там, на месте исторической встречи наших войск.
Речи на митинге были кратки — все и без слов понимали друг друга.
— Это самый радостный день в нашей жизни, — сказал я, обращаясь к воинам Донского фронта. — Мы вас долго ждали, крепко держали город. И вот дождались...
Да, это был действительно радостный день. Части 62-й армии, отстоявшие город на Волге в битве, длившейся многие месяцы, встретились, наконец, с войсками Донского фронта, пришедшими с запада. Окруженная вражеская группировка была рассечена на две части; северную, занимавшую оборону в районе сталинградских заводов, и южную, находившуюся в центре города, где отсиживался со своим штабом фельдмаршал фон Паулюс. Окончательная ликвидация противника была делом нескольких дней.
Изнуряющее наступление, в котором мы отбивали у врага каждый метр земли, не прошло даром. Стоявший рядом Панихин тронул меня за рукав:
— Вот траншеи, которые захватил со своими бойцами старший лейтенант Васильев. Там же несколько дней дрались ребята лейтенанта Солоджи. Жаль, что Васильеву никогда не узнать, что бросок его штурмовых групп вывел наш полк почти к самому месту сегодняшней встречи.
Не успели замолкнуть приветственные возгласы у подножия Мамаева кургана, как произошла встреча пришедшей с запада гвардейской дивизии генерала Таварткеладзе с полком Долгова, который сражался левее панихинских батальонов. В одиннадцать часов утра здесь был составлен акт о встрече, и соединившиеся части ринулись добивать неприятеля....
Окруженная и разрезанная надвое вражеская группировка не думала сдаваться.
Гитлеровские генералы надеялись, что им удастся вырваться из «котла», тем более что на помощь им стремительно двигалась армия фельдмаршала Манштейна.
Теперь перед воинами, которые так долго и упорно сражались за Сталинград, была поставлена задача — добить окруженную группировку противника в северной части города.
Бои разгорелись с новой силой и велись буквально за каждый клочок сталинградской земли, и снова радость наших побед омрачалась потерями.
Еще раньше, в конце декабря, наши соседи — войска 39-й гвардейской дивизии — выбили гитлеровцев из цехов завода «Красный Октябрь». В одном из этих разрушенных цехов был создан полевой лазарет, куда санитары доставляли раненых. Фашисты часто открывали огонь по цехам, но этот район наши бойцы уже считали тылом: здесь можно было ходить в полный рост....
Был вечер, над городом по-прежнему перекатывался орудийный гром, а над Мамаевым курганом, изрытым снарядами и пропитанным кровью, висело тяжелое облако дыма. Там, на западном склоне, снова шел ожесточенный бой, но каждый наш воин понимал, что это было последнее сопротивление вражеской армии.
Да, она сопротивлялась. Бессмысленно гибли тысячи солдат. Горели танки, падали, зарываясь в землю, самолеты, взлетали от огня прямой наводкой дзоты и отлично построенные блиндажи. Ее дивизии таяли с каждым часом. А в воздухе, насыщенном запахом железа, порохового дыма и крови, уже угадывалась наша долгожданная победа.
В этом многострадальном городе, где воины месяцами жили среди развалин, спали в подвалах, на щебне, в снегу, многим из них, конечно, было не до бритвы, не до иголки и утюга. А я всегда ценил в солдате подтянутость, чистоплотность и аккуратность — проверенный признак внутренней дисциплины. ...

30 января гитлеровцы «отпраздновали» свой мрачный юбилей — 10-летие фашистского режима в Германии, а 31 января южная группировка противника, действовавшая в центре города, прекратила сопротивление. Фельдмаршал фон Паулюс и его штаб сдались в плен.
Северная группировка, насчитывавшая около тридцати тысяч солдат и офицеров, еще агонизировала. На наше предложение капитулировать ее командование ответило отказом. Впрочем, этот отказ имел чисто формальный характер. После мощного удара нашей артиллерии и авиации гитлеровские генералы запросили пощады. 2 февраля началась массовая сдача в плен вояк северной группировки.

....
(Командующий 66 армией)
Нет слов, чтобы описать все тяготы, которые выпали на долю наших солдат. Повсюду перед нашими глазами вставала бескрайняя заснеженная голая степь.
Укрыться от леденящего ветра и обогреться было негде. Лютый мороз — днем около 30 градусов ниже нуля, а ночью доходило до 40. Глубокий снег.

...соединения армии уже 25 января овладели населенным пунктом Кузьмичи и совхозом «Опытное поле». На другой день части 226-й дивизии с боем взяли Орловку.
В это время, пока войска нашей армии, прогрызая оборону врага, приближались к Сталинграду с северо-востока, 21-я и 62-я армии вечером 26 января соединились в районе Мамаева кургана. В результате этой исторической встречи окруженная группировка противника была расчленена на две части — южную и северную.
27 января части 66-й армии завязали бои в северной части города — в районе тракторного завода.

Здесь оборонялась группировка, насчитывающая около 20 тысяч немецких солдат и офицеров, под командованием генерал-полковника фон Штреккера.
29 января я приехал на КП командующего 65-й армией генерал-лейтенанта П. И. Батова. Утром мы уже слышали радостное сообщение Совинформбюро: ликвидация окруженной южной группы противника завершается!
— Надеюсь, ты слышал сводку Совинформбюро? — встретил меня вопросом Павел Иванович. — Выходит, что мы с тобой на севере отстали и не в состоянии осилить несколько тысяч головорезов.
— Непременно осилим. Давайте договоримся, как лучше и быстрее выполнить эту последнюю боевую задачу на сталинградской земле, — ответил я.
Мы уточнили обстановку, обговорили все вопросы взаимодействия при ликвидации врага в районе поселка тракторного завода и завода «Баррикады».

Здесь гитлеровцы сумели подготовить много пулеметных и артиллерийских огневых точек. Местность вокруг была сильно пересеченная, полно балок и обрывов, заваленных разбитыми автомашинами, бронетранспортерами, орудиями, танками. Заводские поселки превращены в груды развалин, нагромождение камня и железа. Все это и яростное сопротивление противника затрудняло наступление наших войск и требовало хорошо согласованных действий....
Надо сказать, что наши командиры, политработники проявляли большую заботу о бойцах, воюющих в тех неимоверно тяжелых метеорологических условиях. Личный состав был одет в полушубки, обут в валенки. На передовые позиции регулярно доставлялись горячая пища, чай, кипяток. Несмотря на все трудности в обеспечении войск, тылы армии, дивизий и полков работали в целом слаженно и со своими задачами справились.

Несмотря на то что 31 января южная группа вражеских войск, зажатая в центральной части города, была разгромлена, а ее остатки во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом сдались в плен, северная группа продолжала сопротивление.
31 января и 1 февраля наши полки вместе с частями 65-й армии штурмовали район тракторного завода и завода «Баррикады». Плотным и всевозрастающим огнем артиллерии и минометов, бомбовыми ударами авиации уничтожались тысячи сопротивляющихся фашистов. Шаг за шагом пехотинцы, артиллеристы, саперы, танкисты отвоевывали у врага советскую землю.
Вот как позже описывал офицер штаба Паулюса положение немецко-фашистских войск в этом районе: «...Путь нага был устлан трупами, которые теперь, словно из сострадании, вскоре заносило снегом... Наперегонки со смертью, которая без труда догоняла нас, армия стягивалась на все более узком пятачке преисподней...»
2 февраля на 10 часов утра было назначено продолжение штурма корпусов тракторного завода. Рано утром переговорил по телефону со всеми командирами дивизий, которые доложили, что все готово к началу штурма, люди отдохнули, накормлены, настроение у всех боевое.

Было около 8 часов утра. Раздался звонок из 343-й стрелковой дивизии. Командовавший в этот период этим соединением полковник И. М. Водопьянов доложил:
— Товарищ командующий, наверное, штурмовать корпуса тракторного завода не придется. В 1151-й полк явился парламентер — лейтенант 24-го немецкого танкового полка.
Он сообщил, что весь полк в составе пятисот солдат в строю и свыше восьмисот раненых согласен сдаться в плен на условиях, что их накормят и окажут медицинскую помощь.
Говорит, что они уже в течение трех дней не получают ни грамма пищи, солдаты истощены до крайности, артиллерийский и минометный огонь во время вчерашнего нашего наступления нанес им большие потери.
Через два часа должен был начаться решительный штурм последнего очага сопротивления немецко-фашистских войск. Надо было торопиться.
— Парламентера доставить в штаб дивизии, в армию его не направлять. Для решения всех вопросов принятия капитуляции немецко-фашистской группировки к вам выезжает заместитель командующего армией генерал Козлов, — ответил я Водопьянову.

Дальнейшая церемония принятия капитуляции немецких войск в этом районе протекала так. В расположение противника был послан наш парламентер — старший лейтенант В. Кузин. Его сопровождал прибывший к нам немецкий парламентер. Развернув белый флаг, изготовленный из трофейного парашюта, и подойдя к проволочным заграждениям врага, Кузин крикнул на немецком языке:
— Не стрелять! Парламентер!
Сопровождавший Кузина немецкий лейтенант повторил:
— Не стрелять! Русский парламентер!

Кузин был препровожден в штаб генерал-полковника Штреккера, который размещался в подвале сборочного цеха тракторного завода. Здесь находились также трое других гитлеровских генералов.
— Советское командование поручило мне, — сказал наш парламентер, — передать вам ультиматум с условиями капитуляции. Немецким войскам надлежит немедленно сложить оружие и прекратить всякое сопротивление.
— Согласен, — проговорил генерал-полковник Штреккер.
Между тем гитлеровские части и подразделения, не ожидая указаний своего командования, начали самостоятельно выходить из укрытий, выстраиваться и следовать в направлении наших войск. В этот день было взято в плен около 17 тысяч немецких солдат, несколько сотен офицеров, в том числе 7 полковников и 5 генералов.

"И.И.Якубовский.Земля в огне"

1 февраля командующий войсками Донского фронта генерал К. К. Рокоссовский со своего КП (здесь же размещался и КП 65-й армии), который находился у железнодорожной насыпи в нескольких сотнях метров севернее поселка Красный Октябрь, наблюдал за одним из последних боев у стен Сталинграда. Обращаясь к находившимся рядом командирам, Рокоссовский спросил:

— Чьи это танки атакуют Безымянный?

— 91-й отдельной танковой бригады, — ответил генерал П. И. Батов.

— А пехота чья лихо идет?

— 67-й гвардейской стрелковой дивизии.

— Хорошо сработались. Достойны благодарности. Передайте официально, — заметил генерал Рокоссовский, обращаясь к командарму 65.

Там, у поселка Красный Октябрь, был последний КП Донского фронта в ходе Сталинградской битвы. Близилось ее скорое окончание. Уже брели по дорогам длинные колонны пленных гитлеровцев. Но надо было еще сломить сопротивление тех тысяч фашистов, что видели в борьбе свое спасение.

Овладев во взаимодействии с 67-й гвардейской стрелковой дивизией поселком Баррикады, заводом «Силикат», танкисты нашей бригады 2 февраля соединились в районе сталинградского Тракторного завода с героическими защитниками города на Волге. Это были бойцы 400-го пулеметного батальона под командованием старшего лейтенанта Полякова из 62-й армии.

Объятиям, поздравлениям, рукопожатиям не было конца. У многих, только что смотревших в глаза смерти, появились слезы. Это были слезы от избытка чувств, слезы радости, переполнившей сердца людей. Тут же был составлен акт о соединении частей 91-й отдельной танковой бригады с войсками 62-й армии. Проставлены время — 11 часов 40 минут, дата — 2 февраля 1943 года и место — сталинградский Тракторный завод.

Во время боев за поселок Баррикады танкисты бригады захватили блиндажи, в которых размещался штаб немецкой части. С группой офицеров и корреспондентом армейской газеты Б. Рюриковым, который тоже продолжительное время следовал с бригадой, спустились в один из блиндажей. В нем находилось несколько немецких офицеров.

Когда им сообщили, что в штаб прибыл командир танковой бригады Якубовский, немцы выскочили и вытянулись по команде «Смирно». Старший из них подошел к нам и представился:

— Командир пехотного полка полковник Кайзер.

— Полковник Кайзер, немедленно передайте приказ полку прекратить сопротивление и сложить оружие, — распорядился я.

— На это надо получить санкцию высшего командования, — неуверенно ответил Кайзер.

— Достаточно ли приказа фельдмаршала Паулюса? — спросил я.

— Но у нас нет связи с ним, и мы ничего не знаем о его судьбе, — ответил полковник.

— Фельдмаршал пленен.

— В плену может быть только труп господина фельдмаршала, — упорствовал Кайзер.

Фотография в армейской газете, на которой были изображены товарищи Рокоссовский, Воронов и другие во время допроса плененного Паулюса, показанная немцам нашим корреспондентом, произвела на них потрясающее впечатление. Кайзеру ничего не оставалось делать, как согласиться на капитуляцию.

Сообщение отредактировал Konstanten - 29.10.2012, 17:19

[Cesare Borgia]

Волжская рокада – дорога Сталинградской победы
http://topwar.ru/20550-volzhskaya-rokada-d...koy-pobedy.html

Великая экономика великой войны

http://topwar.ru/211-velikaya-yekonomika-velikoj-vojny.html

Арсен Мартиросян: «У Сталина была своя разведка»
http://topwar.ru/2311-arsen-martirosyan-u-...a-razvedka.html

Сообщение отредактировал Cesare Borgia - 2.11.2012, 15:11

[Cesare Borgia]

К юбилею Сталинграда немец опубликовал воспоминания
http://www.newsland.ru/news/detail/id/1069460/

[Cesare Borgia]

Легендарный парад 7 ноября 1941 года
http://topwar.ru/20763-legendarnyy-parad-7...-1941-goda.html

[Cesare Borgia]

Сталинград - решающая битва против Гитлера ("The Vancouver Sun", Канада)
Джонатан Мэнторп (Jonathan Manthorpe)
http://inosmi.ru/history/20101112/164186866.html

Сталинградская битва ("ИноСМИ", Россия)
http://inosmi.ru/photo/20120903/197351244.html

Сообщение отредактировал Cesare Borgia - 11.11.2012, 14:44