Антропология и обретение Смысла Опции

[Ratan]

Это попытка постановки проблемы, навеянная разговором о постмодерне.
В текстах С.Е.Кургиняна постоянно всплывает мысль о самоидентичности и обретении субъектности как условии политического (и не только политического) действия. Этот процесс предстает также как обретение Смысла. Здесь написание «смысла» с большой бу-квы имеет в виду подчеркнуть, что речь идет о смыслах стратегических, генеральных (ме-тафизических) и т.п., т.е. о смыслах, определяющих жизненный путь исторического субъ-екта, если речь идет об обществе, или жизненную стратегию личности, если речь идет о человеке. Эта мысль представлена в текстах в прямой и косвенной форме. Я воспользу-юсь цитатой, в которой она выражена прямо: «Между тем, подлинная власть не носит ве-щественного характера. Миром правит невещественное. Так это происходит везде. И нам не удастся отгородиться от этого. Не будет здесь царства своего Смысла – здесь будет царство чужого Смысла. Или царство Антисмысла. Последнее даже более вероятно… Ближайшие 25 лет распадутся на три периода. Первый – осознание роли Смыслов. Второй – выработка Смыслов. Третий – переход от смыслообновления и смыслоконсолидации к переменам…» http://www.kurginyan.ru/publ.shtml?cmd=art...=10&id=1940
Если актуальный политический анализ выводит на «метафизические» вопросы обретения смысла, то есть резон обсудить, как это совершается в человеческой истории.
Общий тезис заключается в том, что всякая культура имеет свое представление о человеке и смысле его существования, и в этом плане можно говорить об антропологическом на-полнении культурных смыслов и об антропологии как сфере знаний и представлений (пе-реживаний). В этом контексте под антропологией понимается не только набор теоретиче-ских представлений о человеке, но, как уже отмечено, некий интегральный образно-понятийный концепт, образующий по сути фундамент культуры. Это представление о че-ловеке (эта антропология) оживает в искусстве во всех его формах и вообще во всем, что касается человеческих переживаний и поступков человека и социальных групп в опреде-ленной культуре. Указанное соотношение прослеживается во всех культурах и на всех этапах ее развития. Например, эволюция культуры античного греческого полиса предстает как движение от мифа к Логосу, т.е. к концепции человека, соотнесенного с реальность через мышление и познание. Осмысленное и рациональное действие становится в ней культурным образцом уже на ранней стадии становления (рационализация мифа). Рацио-нальным ядром формирующейся культуры становится философия, в которой проблема человека внятно сформулирована в философии Сократа, сократических школ и в после-дующем ее развитии. Учение Конфуция обращено к человеку, к этике его поведения и со-держит в себе образ благородного мужа, задающий модель поведения человека элиты. Христианство создало образ солидарного человека (все люди братья), ставшего этическим основанием христианских общин, и принципы поведения человека христианской веры (нет больше той любви, как если кто отдаст жизнь свою за другие своея) благодаря кон-цепции единого бога, сотворившего мир и человека. И т.п. Создание образа человека все-гда включает в себя представление об его взаимоотношении с внешним миром (космосом, природой, Небом и пр.) и принципы таких взаимоотношений неотделимы от самой антро-пологической модели. Европейское Просвещение сконструировало антропологию, в кото-рой человек есть свободный индивид с его естественными правами, появление которой решающим образом предопределено европейской реформацией. Наконец, постмодерн как культурная программа в определенных отношениях опирается на антропологию эпохи модерна (самодостаточный индивид), но вносит в нее принципиальные качественные из-менения, проводимые под лозунгом борьбы с рационализмом Просвещения за новую ра-циональность.
В таком контексте постановка вопроса о противостоянии постмодерну и об альтернатив-ном историческом проекте как проекте развития, должна в глубоком культурном фунда-мента опираться на антропологию (образ человека), адекватный новому повороту исто-рии. Понятно, что необходимый антропологический образ могут выразить в философии и культуре определенные люди, но родить его может только так или иная культура или не-кий культурный синтез. В повестке дня вопрос: какой должна быть модель человека спо-собная заместить антропологические представления постмодерна?
1.Антропология европейского просвещения базируется на концепции атомарного челове-ка (индивида). Она рождена европейской культурой в результате своеобразной «мутации», происходившей в период Возрождение-Просвещение. Свое рациональное оформление эта антропология получила в философии эпохи Просвещения. Альтернативное мироощуще-ние базируется на образе «солидарного человека», т.е. идее человеческого единения, вы-званного не столько материальной потребностью (глобальный рынок), но самим понима-нием жизни и отношением к жизни. В основе такого отношения к жизни лежит идея че-ловеческого братства, вытекающего из самого факта существования людей. Итак, проти-востояние постмодерну в сфере духа, в сфере метафизики должно опереться на антропо-логигию солидарного человека, выраженную в самосознании общества (философия), а также выраженную всеми иными средствами культуры.
2.Какая культура (какие культуры) были и могут быть местом рождения такой метафизи-ки человека? Вообще-то, все традиционные культуры в той или иной мере альтернативны постмодерну (и европейскому модерну с его идеей нации), но не все культуры смогли адаптировать идею солидарного человека и человечества для уровня индустриального развития. Это смогла сделать русская культура в силу исторических обстоятельств (так Бог замыслил о России, мог бы сказать В.С.Соловьев) и в силу глубокого внутреннего со-лидаристского потенциала, накопленного многовековым развитием. Без какого-либо рус-ского шовинизма следовало бы сознавать, что Россия то историческое культурно-историческое место, где должен был произойти и происходил культурный синтез, способ-ный выплавить адекватную антропологию и соответствующее ей мировоззрение. Оглядка на интеллектуальный опыт запада здесь совершенно необходима, но именно оглядка, обеспечивающая собственное историческое движение.
3.На сегодня опыт русской культуры в этом плане не востребован ни практически, ни ин-теллектуально, что является крупным провалом интеллектуальной работы сегодняшнего дня (точнее, «провалом» можно назвать отсутствие интенсивной интеллектуальной рабо-ты в обсуждаемом здесь направлении). Между тем, солидаристское «всечеловеческое» чувство пронизывает всю историю русской культуры, включая, несомненно, советский период. Материал здесь богатый, я приведу скромный и рядовой пример проявления тако-го чувства всего лишь как иллюстрацию. Всем известная хорошая советская песня «Вечер на рейде», и я спрашиваю иногда своих коллег: могла ли в американском обществе (или в европейском) родиться такая простая и проникновенная словами и музыкой песня о «дружбе большой, о службе морской…»? Может и могла, может и есть что-то подобное, но все равно названный мною советский прецедент корнями уходит в солидаристское чувство русского человека.
4.Где и как должна выстраиваться антропология человеческой солидарности в современ-ных условиях? С одной стороны, она явлена православным религиозным сознанием. Од-нако оно может быть историческим основанием, а не актуальным проектом. Модерн заме-нил веру знанием, наукой. Обратное движение уже невозможно без отступления и архаи-зации (чему, на мой взгляд, способствует сегодня руководство РПЦ). Необходима рацио-нальная (научная по форме) антропологическая концепция, раскрывающая солидаристкую природу человека. Опять-таки, определенные шаги в построении такой модели были сде-ланы в русской дореволюционной (до 1917 года) философии. Практически мы там не встретим идею «свободного индивида» (я не говорю о европейских подражателях вроде Б.Н.Чичерина). От анархиста Бакунина, писавшего о солидарности в животном и челове-ческом мире, до В.С.Соловьева с его «Оправданием Добра», являющимся по сути апофео-зом солидаристской антропологии в русской философии (и потому вызвавшей принципи-альное неприятие со стороны Б.Н.Чичерина). Более того, В.С.Соловьев утверждает идею, что общество (государство) есть собирательный орган делания добра. Такой постановки вопроса мы не найдем в западной философии, она прямо противоположна гоббсовскому естественному состоянию общества как борьбы всех против всех.
5.Рационализация солидаристской антропологии не может опираться только на философ-ские сочинения, она должна включить в себя также опыт «культурной антропологии», эт-нографии, археологии и естественно-научной антропологии. Проще сказать, она должна быть интегральным синтезом научного знания и философского метода. Такая работа прак-тически не начата, и такая работа, по моему убеждению, может быть сделана только в России на ее культурном основании (во всяком случае, она необходима историческому будущему России). Причина здесь в том, что «солидарстская антропология» не может быть чисто теоретической интеллектуальной конструкцией. Она должна опираться на культурный опыт, вырастать из соответствующего культурно-исторического слоя. Всякие рациональные конструкции антропологического плана определенным образом соотнесены с жизнью народа (народов). Например, утверждение Н.Ф.Федорова, что «добро есть про-дление жизни живущим и возвращение ее умершим» в рационально-рассудочной культу-ре запада будет понято совсем иначе, чем в православном мироощущении русского фило-софа. Нужен культурный контекест.
6.Еще раз. Если актуальный политический анализ приводит нас к тому, что мы оказывает-ся перед границей, разделяющей метафизическую реальность (реальность культурно-исторических смыслов) и актуальную действительность, то необходимо перейти эту гра-ницу и открыть дверь в «метафизику». Это необходимо для поиска фундаментальных средств анализа и, что еще более важно, для решения задачи синтеза тех смысловых кон-струкций, на которые должна опереться концепция истории, альтернативная политиче-скому постмодерну.

[Лёвин]

1. О двадцатом кризисе

Таки да. Сергей Ервандович не стал развивать в нем свою мысль о культуре как регуляторе российского и советского общества, в частности не стал указывать, что подразумевается под "культурой". Лично я набрался наглости и поставил этот вопрос в соответствующей рубрике. Поживем - увидим.

Кстати двадцатый кризис мне понравился больше чем 19. Проглотил на одном дыхании.

Культурная тематика в последнее время актуально, взять хотя бы "Церковь Низа".

Остаюсь при мнении, что определить культуру в данном случае принципиально. Когда говорим о современной науке как определяющей силе, подразумеваем нечто определенное и специфическое, чего не было в древности. И древняя наука - наука, да не та, так же как "наука любви". Ведь в Средневековье тоже были и математика, и астрономия, но НАУКИ не было, это плод Нового Времени. Точно так же, говоря об искусстве, в большинстве случаев подразумеваем его как определенную сферу деятельности (наравне с материальным производством, управленческой деятельностью, спортом и т.п.), но ведь можно его использовать и для обозначения чего-то, требующего особых навыков, не поддающихся жесткой формализации (искусство политика).

Исходя из этого, могу все же настоять на своей интерпретации в том плане, что в обоих кризисах "культура" понимается не широко (как в оппозиции природа-культура), но в более бытовом смысле, о чем уже писал.

Тогда получается (у меня получается), что мысль Кургиняна в следующем. Россия и Союз обладали необходимой общественной устойчивостью в первую очередь благодоря нормам, доводившимся до членов общества не через привычку (традиция), не через бумажку (закон), но средствами культуры, следует полагать, литературы в первую очередь. Где-то (не на этом ли форуме?) в Сети была дискуссия об особой роли писателя в СССР, не сравнимой с его ролью на Западе. Найду где, дам ссылку. Там в частности речь шла о литературной образованности Сталина и его внимании к литературе. В частности его известная фраза о том, что звыняйтэ, других нет, его характеристика Достоевского как великого гения, но реакционера, тот факт, что он лично редактировал русский перевод "Витязя в тигровой шкуре". То есть Сталин уделял внимание таким вещам, которым вряд ли бы посвящал время нормальный западный государственный деятель (хотя Тэтчер лично срывала постеры любимой мной "Iron Maiden" ). Не связано ли это с осознанием Иосифом Висарионовичем специфической роли литературы и культуры вообще в советском обществе, на что и указал Сергей Ервандович?

То есть, повторюсь, мысль в том, что главным средством вдалбливания общественных норм в головы членов общества в Союзе были художественная литература, театр, кино, музыка, когда в традиционных обществах это делается путем ежедневной практики и связанных ритуалов, а в модернизированных западных - через нормативно-правовые акты. Западное общество дает своим членам нормы в рафинированном виде, не обязательно правовом (кодексы поведения, расписанные правила адвокатской/врачебной этики...), а советское и традиционное завертывают их. Только последнее использует для этого определенные модели поведения, поэтому нормы запоминаются не головой, а телом, так же как рука может "помнить" расположение клавиш или сторону, куда следует крутить ключ, но сказать это словами может и не получаться. Советское же общество упаковывало норму в художественный образ (Мересьев, Теркин, Жиглов, заяц из "Ну погоди"). Где-то так...

Не могу судить, насколько такая мысль правильна, но надеюсь, что хотя бы ее изложение мной верно.

2. Снова о Федорове

Надо бы прекращать пересказывание этого гениального мыслителя, поскольку и так ясно, что он "зацепил" и Вас, и меня. Пишу и не верю, что получится. Все же сама фраза "Общее Дело" является постоянным напоминанием о нем.

Интересная вещь, но говоря о жизне как квинтессенции благого Федоров становится несколько созвучен основателю Церкви Сатаны, самой известной фразой из "Сатанинской библии" которого является: "Жизнь есть величайшая милость, смерть - величайшая немилость". Дальше же: "Жизнь для человека, удовлетворенного своим земным существованием, как хорошая вечеринка, а кому же хочется уходить с ХОРОШЕЙ вечеринки? Иначе говоря, если человек доволен собой на этой земле, он не отдаст с готовностью свою жизнь за обещания жизни после смерти, о которой он ровным счетом ничего не знает".

Все же насколько разными путями можна пойти от одной предпосылки.

[Ratan]

'Лёвин' date='25.6.2009, 21:30' post='5235']
1. О двадцатом кризисе

Остаюсь при мнении, что определить культуру в данном случае принципиально.

В наших разговорах идет некоторое смешения культуры как некой социальной реальности (символической, несомненно), тех институтов, которые культуру транслируют, средств, которыми она фиксируется и транслируется. Кроме того, привмешиваются и различия в культурах. Лично я указал бы на одно важное обстоятельство. Культурные значения осваиваются не только средствами мышления, но в гораздо большей степени средствами психики, т.е. на переживательном уровне, на уровне эмоционально-аффективном. Образы нас программируют гораздо сильнее, чем чисто когнитивные средства. А образы создаются очень разными путями, словом, звуком, жестом, образцом поведения, наконец. Ведь в традиции важно то, что смысл она передает через некоторый воспроизводимый комплекс действий. Этот комплекс привязан к каким-то ситуациям. Причина появления этих действий, выполняющий по сути функцию действий ритуальных, может быть давно забыта, но само воспроизводство действий поддерживает закодированные в них смыслы (этакая улыбка Чеширского кота). Я пишу вещи, полагаю, общеизвестные, но ради подчеркивания сути того, что называют традицией. Традиции суть наборы действий, сопровождающих юте или иные события в жизни индивида, семьи, социальной группы или общества в целом. Назначение традиции в соединении этих действий с теми или иными ценностями. Например, купил новую вещь – обмой, это событие. Для современного общества с его потоком потребления, такое действие теряет смысл. Но оно имеет смысл в общинной крестьянской культуре, в которой вещи приобретались редко (но метко со зримой пользой и надолго). Тогда нужна была оценка этому действию как значимому, которое нельзя совершать походя. Можно и еще здесь обнаружить те или иные коннотации смыслов, такой задачи не ставлю. Эта традиция могла перейти и в городскую культуру и в советском обществе имела место. И сейчас встречается в хорошем или искаженном виде. И это обстоятельство имеет отношение к разговору об управлении культурой. Сказать, что некое общество управляется традицией, не вполне точно. Правильнее и самому Кургиняну было бы сказать, что оно тоже управляется культурой, но культура поддерживает ценности с помощью традиции, т.е. комплекса действий, выполняющих роль воспроизводства ценностей. Правильнее было бы сказать, имеющих ритуальные функции. Но для современного человека ритуал есть нечто пустое, как бы формальный рудимент. Конфуций же имел в виду действительную социально-культурную роль ритуала. Скажем, демонстрация в советское время тоже ритуал. Но в позднюю советскую эпоху он разошелся с содержанием и превратился в формальную обязанность, которой часть людей тяготилась, но восполняла эту тяготу неформальным общением и ощущением праздника. Тогда и представление о традиционном обществе нам нужно корректировать, т.е. предсталение о нем получаетпо меньшей мере два контекста. Один – способ трансляции культурных ценностей. Второй, которого я не касался, сам набор ценностей. Это уже в сравнении с обществом модерна. Понятно, что общество модерна меняет и то и другое.

Исходя из этого, могу все же настоять на своей интерпретации в том плане, что в обоих кризисах "культура" понимается не широко (как в оппозиции природа-культура), но в более бытовом смысле, о чем уже писал.

Да, понимается Кургиняном не в широком теоретическом плане, но именно в плане реального воспроизводства наиболее важных ценностных установок. Но тогда к рассмотрению культуры примешивается рассмотрение социальных институтов культуры, обеспечивающих такую функцию. Эта тема затронута особенно в статье о «культуре низа».

Тогда получается (у меня получается), что мысль Кургиняна в следующем. Россия и Союз обладали необходимой общественной устойчивостью в первую очередь благодоря нормам, доводившимся до членов общества не через привычку (традиция), не через бумажку (закон), но средствами культуры, следует полагать, литературы в первую очередь.

О том, что культура участвует в управлении (не политическими средствами) во всяком обществе, я уже писал. Разве масс-культура в западном обществе не выполняет функцию управления мотивациями, а ведь управление мотивациями и есть управление, в данном случае, средствами культуры. В СССР в значительной степени сохранялись формы воспроизводства культуры через традицию. Они захватывали не только массы, но проникали и в элиту, которая, надо думать, первой от них стала освобождаться. Но кроме этого, согласен с Вами, большую роль, начиная еще с дореволюционного 20 века играли другие культурные средства (литература, песенное искусство, живопись и пр.). Власть ориентировала институты культуры (творческие союзы, коллективы и пр.) на воспроизводство и поддержание определенных установок и мотиваций, пока сама не потеряла желание поддерживать то, что шло от традиции. Открывая эту ветку, я хотел лишь привлечь внимание к тому факту, что ценности культуры, чем бы они ни транслировались, синтезируются в образе человека этой культуры. Скажем, теперь уже покойный М.Джексон разве не выполняя такую функцию. Или брейк-дансинг разве не сыграл такую же роль в начале перестройки? Я помню, как меня «резанули» по сознанию эти кувыркания на полу (культура нью-йорского цветного подростка), вышедшая на студенческую сцену еще в СССР как некое культурное завоевание.

То есть, повторюсь, мысль в том, что главным средством вдалбливания общественных норм в головы членов общества в Союзе были художественная литература, театр, кино, музыка, когда в традиционных обществах это делается путем ежедневной практики и связанных ритуалов, а в модернизированных западных - через нормативно-правовые акты.

Из моих рассуждений вытекает, что одно другому не противоречит, одно дополняло другое.

Западное общество дает своим членам нормы в рафинированном виде, не обязательно правовом (кодексы поведения, расписанные правила адвокатской/врачебной этики...), а советское и традиционное завертывают их. Только последнее использует для этого определенные модели поведения, поэтому нормы запоминаются не головой, а телом, так же как рука может "помнить" расположение клавиш или сторону, куда следует крутить ключ, но сказать это словами может и не получаться. Советское же общество упаковывало норму в художественный образ (Мересьев, Теркин, Жиглов, заяц из "Ну погоди"). Где-то так...

Я бы изложил эту мысль в такой редакции. Западное общество регламентирует и расписывает по пунктам своим гражданами правила поведения (там где можно и нужно). Вроде как бы «дрессирует», и это вытекает из приоритета нормативно-правовых принципов организации взаимоотношений людей в таком обществе. Общество советское, русское, приверженное традиции, основывается на пережитом человеком образе, с которым скреплена ценность. Это гораздо более надежный регулятор (он и по природе антропосоциогенеза должен быт таков), срабатывающий и в непредвиденных ситуациях («чувство» подсказывает там, где рассудок потеряется). Кстати, это сказывается и на образовательных системах Западное больше ориентировано на натаскивание, наше на системное видение предмета.
Не могу судить, насколько такая мысль правильна, но надеюсь, что хотя бы ее изложение мной верно.

2. Снова о Федорове

Надо бы прекращать пересказывание этого гениального мыслителя, поскольку и так ясно, что он "зацепил" и Вас, и меня.

Да, вообще-то не нужно пересказывать этот материал друг другу. Но в нашем пересказывании был один резон. По сути шло сопоставление понимания и оценок.