Защитим Лужкова., Почему они решают кто нам нужен? Опции

[Евсей Никандрови...]

Ну нет сейчас важнее задачи чем защита Лужкова Юрия Михайловича. И это я вам докажу. Не будьте безучастны. Уход Лужкова коснется всех и каждого. Лужок-единственный, не раздавленный противовес этому режиму. Не будет его-продолжится бурение дна, в которое мы провалились, под общий голос "одобрям", единоросов. Здравомыслящие москвичи, вспомните политические заявления и позицию Лужка и по поводу Крыма, и по поводу Белоруссии, и по поводу разграбления гос. собственности вместо ее рачительного использования. А как его пригибали по поводу прописки?! Теперь все ищут причины пробок на дорогах, а они там, ребята. И флот он поддерживает, и науку. Сдадим Лужка- сдадим Москву. Негоже смотреть, как наших бьют. Взрывы в Москве, результаты чьей политики? А чинит Москву он. Так что же мы будем равнодушно смотреть, как его гнобят?!

[Евсей Никандрови...]

На главный вопрос обозначенной темы, я ответил. Что было в моих силах, сделал. Повлиять на дальнейшие события, уже не могу. Старался в своих постах быть искренним, наверное, это не всегда удавалось. Ошибок в правописании много, знаю. Я люблю собирать пазлы, считаю себя пазломаном. Жена считает, что я пазлюк. К теме: «Защитим Лужкова» больше возвращаться не буду. Багодарю всех, кто реагировал на мои реплики.
У меня был друг, которого давно нет. Саяпин Борис Федорович. Имея среднее военное образование, дослужился до звания подполковник-это в Советские-то времена. Маршал Покрышкин называл его-лучшим летчиком Вооруженных Сил. За что, было. Светлой его памяти заканчиваю эту тему моей зарисовкой об окаянном времени из своей жизни. Это повтор.

22 августа 1991 года. Коридоры института пусты. В курилках больше двух не собираются. При встрече сотрудники тихо здороваются и растворяются в никуда.
За открытой дверью, приемной директора опытного производства, секретарша разбирала служебную корреспонденцию.
- У себя?- спросил взглядом, показывая на массивную дверь. Секретарша кивнула, взгляд был тревожный.
- Один?- тихо спросил я.
- Да,- ответила она. Подобие облегчения мелькнуло в ее глазах. «С чего бы это?»- подумал я и вошел в кабинет.
В просторном кабинете внушительная фигура Константина Ивановича выглядела маленькой, незаметной. Жидкая стопка рассмотренных документов свидетельствовала о том, что ему сегодня не работалось. Нормой, к обеденному перерыву, была вся корреспонденция. Поздоровавшись и оглядевшись, сел немного поодаль от его стола. Стены кабинета, обшитые панелями под дерево, выглядели уныло.
- Демократы партком разоряют,- сказал я только для того, чтобы не молчать. По выражению его лица понял, что он уже в курсе.
- Что еще скажешь?- не то спросил, не то проворчал директор, блуждая в своих мыслях.
- Прошел по территории, тихо кругом. Даже командировочных в бюро пропусков не видно. В шестом - испытания на стенде продолжаются, там кое-какие замечания были, но все касались нестандартки. Я своих попросил, чтобы по мелочам руки не выкручивали. Думается, сегодня закончим. Можно будет подписывать приемо-сдаточные документы.
- А что с приемным устройством, ведь там был возврат?
- Карточку выпустили. Главный конструктор утверждает, что не соответствие ТУ, не влияет на качество и нормальное функционирование изделия. Я согласился.
- Видел его? Как он? - с тревогой спросил Константин Иванович. Когда в недавнем прошлом стоял вопрос о его назначении директором, главный конструктор основного изделия был убедителен. Назначение прошло на «ура».
- Больно смотреть, как будто еще меньше стал. Даже чай не пьет, курит только. Дым в кабинете коромыслом. Отменил совещание по рекламации, с южного полигона. Новой даты не назначил.
- А как же приемка? Почему не приостановили?
- Рекламация по наземке. С этим разберемся потом, в рабочем порядке.
- А партком кто разоряет? Твой что ли?
- Да, во главе он, но все остальные ваши. Такая активность, на работе бы ее применить. Посмотрел в глаза. Там и безумие, и страх, в общем зрелище еще то. Откуда такую указивку демократы получили, не знаю. И была ли в ней нужда? У него ведь своей дури через край.
- Почему сейчас? Поясни мне, в чем логика? Неужели, кроме ликвидации парткома, у них других проблем мало? И что может сейчас партком? Ни-че-го. Тогда причем здесь партком?
- Личная заинтересованность. В учетной карточке, моего охламона, есть запись о наложении на него взыскания. Такая запись никому не понравится, тем более своим, демократам. За его провинность надо было исключать из партии, а не объявлять выговор, пусть даже строгий. Я так понимаю, хочет концы в воду спрятать.
- Раз уж начал, договаривай.
- Старая история. Во время службы в войсках избил солдата, подробностей не знаю. Наверное, смягчающие обстоятельства были, ведь не исключили. Интерес к событиям в парткоме у Константина Ивановича пропал, мысли его не угадывались. Нить разговора обрывалась. Чтобы как-то продолжить разговор, сменил тему.
- У меня в сейфе стояла бутылка коньяка, берег на всякий случай. Вчера домой отнес, не выдержал. Посидели с женой, помянули нашу страну.
- И как же это выглядело?
- Мрачно,- сказал я без нажима.
Тишину нарушил телефонный звонок. Разговор опять прервался.
- Я в порядке. Вот беседую с Евсеем Никандровичем. Так, ни о чем, разговоры разговариваем. Тебе привет,- привлек мое внимание директор. Я кивнул и встал. Достал из кармана початую пачку «Пегаса», спички, Закурил. Запас сигарет имелся. В отделе некурящие дамы безвозмездно отдавали мне свои талоны на табачные изделия, за что я был им бесконечно благодарен. Аккуратно уложенные женой блоки сигарет дома, на антресолях, придавали оптимизма, грели душу. Глядя на такое изобилие, думалось, жизнь-то налаживается. Но какая это была жизнь. Очереди, очереди везде, даже в сортиры. Катастрофу ждали. Для себя определил, что бардак начнется, когда исчезнут очереди. Случилось раньше. Отошел к окну, чтобы не дымить рядом со столом директора. За окном виднелись корпуса механических цехов, их еще немцы пленные строили. Крыши были стеклянными, для экономии электричества на освещение. Да и вообще планировка была продуманной: окна начальников цехов выходили во внутрь цехов. Короткий взгляд - и можно выявить любую суету, соответственно принять меры. Рабочие места мастеров возвышались над станками и верстаками, все находилось под контролем.
Константин Иванович положил трубку на аппарат.
- Жена звонила. Беспокоится.
- Я понял. Что-нибудь серьезное?
- Нет, в груди с утра что-то давит. Вот она и звонит через каждый час.
- Таблетки пил?
- Да, теперь-то уже легче.
Присмотрелся к нему: круги под глазами были выразительными, лицо припухло. Обеспокоенность секретаря, при моем вторжении, нашла свое объяснение. Обсуждать тему болячек не было никакого желания.
- Что генеральный думает?
- Не спрашивал. Мрачнее тучи. Думаю, он не знает, что сказать.
- А ты знаешь?
Директор отвел взгляд, глаза потускнели. Показалось, что его и рядом-то нет. Потом лицо стало багроветь, пошло пятнами и его прорвало.
- И я не знаю. А ты знаешь?! Просрали!
- Ну, не мы же с тобой, - сбавляя обороты, произнес я. Мало ли.
- Какая, нахрен, теперь разница. Не уберегли.
Сам, того не осознавая, я сел поближе. Отодвинутый раньше стул стоял далековато от директорского стола.
- Я генерального последний раз видел двадцатого на ступеньках, у проходной. Вид у него был решительный, наверное, пытался внушить оптимизм, прежде всего себе. Я так думаю. Они с замом шли из райкома партии. На мой вопрос о ситуации, ответил: "Ждите, решение еще не выработано". Прозвучало убедительно.
- Дождались… А твое военное руководство, что говорило?
- Не лезь, говорило, не наше это дело, пусть наверху разбираются. Вот и не наше, вот и разобрались. Я уж было подготовил документы на получение оружия. Думал без пальбы не обойдется. Остановили и строго предупредили. А теперь никому мало не покажется. Хлебнут все и за действия, и за бездействие. Ну ладно мы, на страже внешних рубежей. А эти с Лубянки? А они-то за кой свой хлеб жрут? Хоть бы самолюбия ради пальнули разок из чего-нибудь… И нужен-то был только повод, небольшая заварушка, а там понеслось бы. И еще не известно, каким боком все повернулось бы. Так нет, попрятались, как крысы. Теперь кому они, нахрен, нужны, трусы и дармоеды.
- Ну, это ты зря, такая организация бесследно исчезнуть не может. Там же профессионалы. Они всегда при деле, без их участия серьезные дела не делаются. Кто-то их приручит, а, может, уже и приручил. Теперь я ни в чем не уверен.
- Думаешь, это тоже с их участием?
- Вполне допускаю.
- Мне кажется, о своем профессионализме легенды они сами пишут и распространяют их сами, чтобы страху побольше нагнать. Во всяком случае, в этих событиях они не проявились, свою главную задачу не выполнили: государство не защитили. Только трусовато пялились из своих окон на всю эту бесовщину.
- Может ты и прав. Чаю хочешь? - И не дожидаясь моего согласия, директор по селектору, попросил принести чаю. Я понял, что у Константина Ивановича своя точка зрения, и взгляды наши не совсем совпадают. Замолчали.
Не прошло и минуты, как дверь открылась, и в кабинет с подносом вошла Алевтина Павловна. В глазах растерянность и надежда. Она ждала ответа на свой немой вопрос: «Что же дальше будет?» Только немного задержавшись, чтобы было понятно, что ждет ответа, но так и не дождавшись, она вышла. Обнадеживать было нечем. Чай был горячим, отвлекал от продолжения разговора. После недолгого молчания, я опять заговорил.
- Судя по своим сотрудникам, можно сказать, что такой развязки никто не ожидал. Думали, побузим немножко, покуражимся, в общем повеселимся. А видишь как получилось. В своем коллективе я оказался один, кто поддерживал действия власти. Интересно, почему никто не разделял мою позицию? Из-за того, что они меня не любили или власть ненавидели? А может и наоборот? Или все вместе? Теперь хлебнут все: и правые, и неправые. Сами напросились. Я даже злорадствовать по этому поводу не могу.
- Да… Серьезных-то баламутов мало. Кто там? Попцов, Попов, Бонер и к ним примкнувший, горлопан, Собчак. Ну, может, еще человека два, три. Надо было их профилактировать своевременно и ничего больше. Хвосты бы поджали. Такие команду «к ноге» выполняют быстро. Только Бонер не сдалась бы, у нее своя, отдельная кормушка. Но это все в прошлом.
- А что, Ельцина значащей фигурой не считаешь?
- Брось ты. Он - пьянь подзаборная. Поражаюсь, как люди за ним идут. С голодухи совсем мозгов лишились.
- Вот и главная причина.
- Да с ней бы справились. И не такие задачи решали. Только ещё Горбачева бы убрать, и все.
- А кого вместо него?
- Хоть бы и военного, какого. Главное, чтоб был с крутым норовом, например, Варенникова.
- И что ты думаешь, справился бы?
- Должен был бы справиться. Сражения выигрывал. Накормить уж точно смог бы. Если начать разбираться… Я не дал договорить.
- А не поздно? Замолчали. Я придвинул поближе свою чашку. Отхлебнул, не помогло. Стало быть, пора закурить. Пепельница и сигареты со спичками оставались на подоконнике. Пришлось встать и пройтись по кабинету. Первая спичка сломалась. Прикуривая от второй, не заметил, что сигарета уже занялась, а я продолжал прикуривать, отчего она покрылась черными разводами. Константин Иванович следил за моими действиями, взгляд не был изучающим, скорее, моторным.
- Да, поздно, и все же. Разогнать этих паршивцев из Белого дома, было пустяшным делом. Можно было поднять всех: и ЗИЛ, и ДИНАМО, ШИННЫЙ, одним бы районом всех задавили. Да что уж теперь.- Я тоже, как он, прокручивал все возможные варианты, но всегда что-то не сходилось. Основной вопрос, вопрос хлеба, решен не был, наступал ступор. Как будто почувствовав, что пора завершать разговор, Константин Иванович не то спросил, не то вспомнил:
- У тебя кажется приемо-сдаточные испытания?
- Да. Пойду, посмотрю, что и как. Мало ли, на возврат не хотелось бы сейчас нарваться.
- А мне тем более… Лекарство нужно еще принять,- вспомнил он. Я встал и вышел. Быстро, не прощаясь. Рабочий день продолжался.
Все не так, все. Эта мысль не давала ни думать, ни нормально работать. Приемо-сдаточные, возвраты, лекарства. Кому теперь это нужно? Кому!? Просрали. Людей в коридоре стало больше: время обеденное.