Антропология и обретение Смысла Опции

[Ratan]

Это попытка постановки проблемы, навеянная разговором о постмодерне.
В текстах С.Е.Кургиняна постоянно всплывает мысль о самоидентичности и обретении субъектности как условии политического (и не только политического) действия. Этот процесс предстает также как обретение Смысла. Здесь написание «смысла» с большой бу-квы имеет в виду подчеркнуть, что речь идет о смыслах стратегических, генеральных (ме-тафизических) и т.п., т.е. о смыслах, определяющих жизненный путь исторического субъ-екта, если речь идет об обществе, или жизненную стратегию личности, если речь идет о человеке. Эта мысль представлена в текстах в прямой и косвенной форме. Я воспользу-юсь цитатой, в которой она выражена прямо: «Между тем, подлинная власть не носит ве-щественного характера. Миром правит невещественное. Так это происходит везде. И нам не удастся отгородиться от этого. Не будет здесь царства своего Смысла – здесь будет царство чужого Смысла. Или царство Антисмысла. Последнее даже более вероятно… Ближайшие 25 лет распадутся на три периода. Первый – осознание роли Смыслов. Второй – выработка Смыслов. Третий – переход от смыслообновления и смыслоконсолидации к переменам…» http://www.kurginyan.ru/publ.shtml?cmd=art...=10&id=1940
Если актуальный политический анализ выводит на «метафизические» вопросы обретения смысла, то есть резон обсудить, как это совершается в человеческой истории.
Общий тезис заключается в том, что всякая культура имеет свое представление о человеке и смысле его существования, и в этом плане можно говорить об антропологическом на-полнении культурных смыслов и об антропологии как сфере знаний и представлений (пе-реживаний). В этом контексте под антропологией понимается не только набор теоретиче-ских представлений о человеке, но, как уже отмечено, некий интегральный образно-понятийный концепт, образующий по сути фундамент культуры. Это представление о че-ловеке (эта антропология) оживает в искусстве во всех его формах и вообще во всем, что касается человеческих переживаний и поступков человека и социальных групп в опреде-ленной культуре. Указанное соотношение прослеживается во всех культурах и на всех этапах ее развития. Например, эволюция культуры античного греческого полиса предстает как движение от мифа к Логосу, т.е. к концепции человека, соотнесенного с реальность через мышление и познание. Осмысленное и рациональное действие становится в ней культурным образцом уже на ранней стадии становления (рационализация мифа). Рацио-нальным ядром формирующейся культуры становится философия, в которой проблема человека внятно сформулирована в философии Сократа, сократических школ и в после-дующем ее развитии. Учение Конфуция обращено к человеку, к этике его поведения и со-держит в себе образ благородного мужа, задающий модель поведения человека элиты. Христианство создало образ солидарного человека (все люди братья), ставшего этическим основанием христианских общин, и принципы поведения человека христианской веры (нет больше той любви, как если кто отдаст жизнь свою за другие своея) благодаря кон-цепции единого бога, сотворившего мир и человека. И т.п. Создание образа человека все-гда включает в себя представление об его взаимоотношении с внешним миром (космосом, природой, Небом и пр.) и принципы таких взаимоотношений неотделимы от самой антро-пологической модели. Европейское Просвещение сконструировало антропологию, в кото-рой человек есть свободный индивид с его естественными правами, появление которой решающим образом предопределено европейской реформацией. Наконец, постмодерн как культурная программа в определенных отношениях опирается на антропологию эпохи модерна (самодостаточный индивид), но вносит в нее принципиальные качественные из-менения, проводимые под лозунгом борьбы с рационализмом Просвещения за новую ра-циональность.
В таком контексте постановка вопроса о противостоянии постмодерну и об альтернатив-ном историческом проекте как проекте развития, должна в глубоком культурном фунда-мента опираться на антропологию (образ человека), адекватный новому повороту исто-рии. Понятно, что необходимый антропологический образ могут выразить в философии и культуре определенные люди, но родить его может только так или иная культура или не-кий культурный синтез. В повестке дня вопрос: какой должна быть модель человека спо-собная заместить антропологические представления постмодерна?
1.Антропология европейского просвещения базируется на концепции атомарного челове-ка (индивида). Она рождена европейской культурой в результате своеобразной «мутации», происходившей в период Возрождение-Просвещение. Свое рациональное оформление эта антропология получила в философии эпохи Просвещения. Альтернативное мироощуще-ние базируется на образе «солидарного человека», т.е. идее человеческого единения, вы-званного не столько материальной потребностью (глобальный рынок), но самим понима-нием жизни и отношением к жизни. В основе такого отношения к жизни лежит идея че-ловеческого братства, вытекающего из самого факта существования людей. Итак, проти-востояние постмодерну в сфере духа, в сфере метафизики должно опереться на антропо-логигию солидарного человека, выраженную в самосознании общества (философия), а также выраженную всеми иными средствами культуры.
2.Какая культура (какие культуры) были и могут быть местом рождения такой метафизи-ки человека? Вообще-то, все традиционные культуры в той или иной мере альтернативны постмодерну (и европейскому модерну с его идеей нации), но не все культуры смогли адаптировать идею солидарного человека и человечества для уровня индустриального развития. Это смогла сделать русская культура в силу исторических обстоятельств (так Бог замыслил о России, мог бы сказать В.С.Соловьев) и в силу глубокого внутреннего со-лидаристского потенциала, накопленного многовековым развитием. Без какого-либо рус-ского шовинизма следовало бы сознавать, что Россия то историческое культурно-историческое место, где должен был произойти и происходил культурный синтез, способ-ный выплавить адекватную антропологию и соответствующее ей мировоззрение. Оглядка на интеллектуальный опыт запада здесь совершенно необходима, но именно оглядка, обеспечивающая собственное историческое движение.
3.На сегодня опыт русской культуры в этом плане не востребован ни практически, ни ин-теллектуально, что является крупным провалом интеллектуальной работы сегодняшнего дня (точнее, «провалом» можно назвать отсутствие интенсивной интеллектуальной рабо-ты в обсуждаемом здесь направлении). Между тем, солидаристское «всечеловеческое» чувство пронизывает всю историю русской культуры, включая, несомненно, советский период. Материал здесь богатый, я приведу скромный и рядовой пример проявления тако-го чувства всего лишь как иллюстрацию. Всем известная хорошая советская песня «Вечер на рейде», и я спрашиваю иногда своих коллег: могла ли в американском обществе (или в европейском) родиться такая простая и проникновенная словами и музыкой песня о «дружбе большой, о службе морской…»? Может и могла, может и есть что-то подобное, но все равно названный мною советский прецедент корнями уходит в солидаристское чувство русского человека.
4.Где и как должна выстраиваться антропология человеческой солидарности в современ-ных условиях? С одной стороны, она явлена православным религиозным сознанием. Од-нако оно может быть историческим основанием, а не актуальным проектом. Модерн заме-нил веру знанием, наукой. Обратное движение уже невозможно без отступления и архаи-зации (чему, на мой взгляд, способствует сегодня руководство РПЦ). Необходима рацио-нальная (научная по форме) антропологическая концепция, раскрывающая солидаристкую природу человека. Опять-таки, определенные шаги в построении такой модели были сде-ланы в русской дореволюционной (до 1917 года) философии. Практически мы там не встретим идею «свободного индивида» (я не говорю о европейских подражателях вроде Б.Н.Чичерина). От анархиста Бакунина, писавшего о солидарности в животном и челове-ческом мире, до В.С.Соловьева с его «Оправданием Добра», являющимся по сути апофео-зом солидаристской антропологии в русской философии (и потому вызвавшей принципи-альное неприятие со стороны Б.Н.Чичерина). Более того, В.С.Соловьев утверждает идею, что общество (государство) есть собирательный орган делания добра. Такой постановки вопроса мы не найдем в западной философии, она прямо противоположна гоббсовскому естественному состоянию общества как борьбы всех против всех.
5.Рационализация солидаристской антропологии не может опираться только на философ-ские сочинения, она должна включить в себя также опыт «культурной антропологии», эт-нографии, археологии и естественно-научной антропологии. Проще сказать, она должна быть интегральным синтезом научного знания и философского метода. Такая работа прак-тически не начата, и такая работа, по моему убеждению, может быть сделана только в России на ее культурном основании (во всяком случае, она необходима историческому будущему России). Причина здесь в том, что «солидарстская антропология» не может быть чисто теоретической интеллектуальной конструкцией. Она должна опираться на культурный опыт, вырастать из соответствующего культурно-исторического слоя. Всякие рациональные конструкции антропологического плана определенным образом соотнесены с жизнью народа (народов). Например, утверждение Н.Ф.Федорова, что «добро есть про-дление жизни живущим и возвращение ее умершим» в рационально-рассудочной культу-ре запада будет понято совсем иначе, чем в православном мироощущении русского фило-софа. Нужен культурный контекест.
6.Еще раз. Если актуальный политический анализ приводит нас к тому, что мы оказывает-ся перед границей, разделяющей метафизическую реальность (реальность культурно-исторических смыслов) и актуальную действительность, то необходимо перейти эту гра-ницу и открыть дверь в «метафизику». Это необходимо для поиска фундаментальных средств анализа и, что еще более важно, для решения задачи синтеза тех смысловых кон-струкций, на которые должна опереться концепция истории, альтернативная политиче-скому постмодерну.

[Dimkos]

Я все думаю, хоть кто-нибудь (из властей) за чем-нибудь следит.
Под снос ведут все социальные институты, ответственные за воспроизводство общества и его культуры. Семью как институт сносят ювенальной юстицией и перенятием европейских форм правового регулирования. Молодежь и школу сносят секспросветом (все по западным стандартам) и всякими германиковскими «Школами». Высшую школу добивают ЕГЭшней…
Сколько же можно обрушивать всю систему в ноль? Доколе-то?
Или это какие-то «интеллектуалы-гении» пытаются преодолеть кризис современного человечества (антропологический, культурный, политический и т.п.) через регресс: мол, загоним все культурные формы в регресс, и выживут самые жизнеспособные из них, – осуществим культурную «перезагрузку». Но это из рубрики «Альтернативные интерпретации впадания в небытие».
В реальности идет регрессирование, причем это регрессирование целенаправленно подпитывается энергиями, идущими не столько из-за рубежа, сколько отсюда («Школу» придумал сам хЕрнст, ЕГЭ придумали вводить доктора физ.-мат. наук типа Филиппова и Фурсенко и т.д., и т.п.).
Политические формы борьбы невозмождны и неадекватны. Не только по причине отсутствия публичной политики, сколько по причине более глубокого сброса-регресса – не политического, а культурного.
Значит, проблема о выживании страны упирается в ответ на вопрос об тех социально-культурных (даже не политических) формах, которые смогут выжить в этом регрессе. Какие смогут выжить? Что это за неведомые формы, способные к выживанию, воспроизводству и обеспечению безопасности своему антирегрессивному содержанию?.. А главное, способные содействовать воспроизводству смысла в себе и культуре.
Современные катакомбы, которые должны противостоять регрессу и в борьбе с ним выстоять. Выстоять, конечно, будет не просто… И без гарантий на победу. А что делать...

[Ratan]

Продолжение сюжета
Человек действительно жить без смысла не может, великий писатель совершенно прав. Но и жизнь у него соответствует тому смыслу, который им по той или иной причине принят. Осознанно принят или неосознанно, это по обстоятельствам. Если принят смысл бессмысленный, то и жизнь бессмысленная без глубоких переживаний, без высокой цели, без напряжения духа. В общем, существование. Такой она становится при навязывании смыслов-однодневок, а именно такова тактика управления массовым поведением сегодня в мире капитала (марксистский пропагандистский термин здесь вполне уместен). Обидно за создателя, стоило ли творить такое чудо как человек, с его способностью к удивительной высоте духа и удивительным свершениям во имя жизни, чтобы это чудо природы, или антропосоциогенеза, в общем вершина Творения, вело жизнь скотскую. Тут уж даже жизни насекомого позавидуешь, во всяком случае, оно «честно» выполняет свой долг в круговороте жизни, ту роль, которую ему отвела природа. А человек, пренебрегающий своим высшим призванием? Что может быть хуже.
Казалось бы должны быть у человека быть некие высшие инстинкты, подсказывающие ему соответствие или не соответствие человеческому образу? Когда смотрю на рожу шоу-бизнеса и в особенности на рожу первого президента СССР, а они друг друга стоят, решительно сомневаюсь в акте Творения. Наверное, русский философ ошибался. Не могло существо бесконечно доброе сотворить такую монструозную нелепость. Впрочем, в любой работе возможен брак. Во всяком случае можно согласиться с философом в том, что человек не может быть животным, он может быть или лучше или хуже животного. И что же наш человек сегодня, кому он подобен, с каким смыслами он сожительствует? Ведь есть же наверное немало людей, исполненных оптимизма. Вот наш президент и премьер деятельны и бодры, должно быть верят в идею некоего рыночного общества, в котором нет экзистенциальных забот, зато есть комфортные условия проживания. И другие возможно «верят в запад» и в то, что запад нам поможет. Точнее, что на западе смогут устроиться, С Россией они уже расстались, и исторические смыслы русской культуры их душу (если таковая имеет место быть) не колышат. А те, для которых экзистенциальные смыслы не пустой звук, что у них? Право же, вспомнишь «гражданского поэта» и его строки: «Иль, судеб повинуясь закону, все, что мог, ты уже совершил…и духовно навеки почил?».
Трудно не почить. Вот бывший левый публицист, пропевший оду советской цивилизации, приходит к мысли, что цивилизации не умирают, но только переформатируются. Что это значит, как это можно понимать? Думаю, понять можно только так. Принимаем неизбежность разрушения Союза, а нынешние события воспринимаем в худшем случае как бич божий, а еще лучше в оптимистичном варианте как смену формата цивилизации. Сама же цивилизация бессмертна, и этим утешением снимаем экзистенциальные проблемы. И то правда, что, с одной стороны, мертвого не воскресишь, и жалеть о прошлом дело рачье. С другой стороны, смирившись внутренне с этой потерей, обретаем ли мы новые смыслы и новую жизнь? Разве что-то маячит на нынешнем горизонте, обещающее новый взлет «переформатирования»? Или хотя бы просто продолжение жизни исторического субъекта? Во имя чего смирение перед «необходимостью»? В общем, приходится возвращаться к вопросу, о каких смыслах мы говорим, о каких смыслах вообще можно говорить сегодня?
Вернусь к вопрос Тары о смыслах сегодня, что с ними происходит и можно ли вообще в этом сфере на что-то надеяться? Понятно, что разрешить его я не думаю. Но ведь сформулирована некая проблема, о которой нужно говорить.
И я не без умысла рассуждал в прошлом сообщении о разных механизмах трансляции культуры. Эти рассуждения имеют отношение к нашему вопросу.

Я все думаю, хоть кто-нибудь (из властей) за чем-нибудь следит.
Под снос ведут все социальные институты, ответственные за воспроизводство общества и его культуры. Семью как институт сносят ювенальной юстицией и перенятием европейских форм правового регулирования. Молодежь и школу сносят секспросветом (все по западным стандартам) и всякими германиковскими «Школами». Высшую школу добивают ЕГЭшней…
Сколько же можно обрушивать всю систему в ноль? Доколе-то?

Доколе? Наверное, до полного решения задачи. А будет ли она решена Арихектором, это от нас зависит, т.е. от самого субъекта, приговоренного к медленному умиранию под особой «смысловой анастезией». Заодно большой и важный эксперимент для будущего устройства мира.
Но совсем в ноль социальные структуры обратить нельзя, только при полной аннигиляции населения. А пока оно есть, оно находится в некоторых «проблемных ножницах», сознавая или не сознавая это обстоятельство. Я имею в виду следующее. Без смысла не только человек (индивид) жить не может. Без смысла не может жить общество как целое, а последнее означает, что все социальные структуры в том или ином плане есть носители смыслов (как и люди со своим поведением). Человек зажат между обрывками исторических смыслов, т.е. смыслов культуры, обеспечивающих ему его субъектность, его культурную и историческую самоидентификацию, и миром смыслов, которые несут, которые навязывают новые создаваемые социальные структуры. Трансляция этих самых исторических идентифицирующих смыслов идет сегодня как раз через неинституциализированные каналы, т.е. в большей части помимо социальных структур, входящих в государственное устройство. Это, конечно не значит, что институциональные структуры должны быть ликвидированы. Не ликвидируешь ведь, например, систему образования, как и ей подобные. Институциональные системы становятся носителями смыслов через постановку целей и выбор средств из достижения. Собственно, как и у индивида, его мотивация преломляется в цель, а цель соотнесена с мотивацией. Мотивация – проявление ценностной установки. Выбор цели и средств формирует мотивацию. Если навязываемы цели и средства расходятся с ценностными установками индивида, то они расходятся и с его глубинными мотивациями. Тогда и возникает разрыв, утреннее напряжение. Можно обдумывать причины и суть этого явления, можно заливать его выпивкой, можно выплеснуть в неадекватные действия (асоциальные в том числе). В общем, это предмет социологии и социальной психологии. Это ситуация, в которой мы живем. Противник должен «дожать» наши смыслы, он это отлично понимает, поскольку его задача - ликвидировать исторический субъект, занимавший в недалеком прошлом шестую часть Земли. Конечно, возможны варианты. Вдруг мы еще потребуемся в качестве пушечного мяса в борьбе с Востоком? Но конечной цели это, разуется, не отменяет.
В условиях, когда «озабоченные экзистенциальными проблемами» не согласны с намерениями архитекторов, возможно ли смысловая борьба? Об этом ведь вопрос? О том, дрыгаем ли мы ногами в молоке, или бултыхаемся в воде без всякой надежды, или, еще хуже, в соляной кислоте. Если «озабоченные» не могут воздействовать на социальные структуры, для этого нужно было бы взять власть в свои руки, то, что остается? Наверное, многое возможно, включая политическую борьбу в оставленных пределах, проникая в социальные институты и используя их для реанимации смыслов (что доступно Кургиняну на телеэкране, далеко не многим). Но в общем-то не институциализированные пути трансляции смыслов должны быть средствами «озабоченных». Здесь всего лишь мнение, но полагаю, что люди даже в нынешних условиях в значительной массе способны отозваться на реанимацию смыслов. Сами в себе их поддержать не могут, может спрятаны глубоко, чтобы не мешали. Но совсем забыть невозможно в силу социальной природы человека, ему нужна идентификация, он должен с кем-то и с чем-то себя отождествлять. У каждого есть родители и по факту есть национальность, даже если она стерта в паспорте. С кем и с чем может отождествить себя человек «этой страны»? Думаю, что даже хорошо устроившиеся с собственностью и жизнью на западе, не обольщают себя мыслью, что они европейцы. Как и простые труженики, нашедшие себе приют в эмиграции. Собственно, это социальный фактор, порождающий надежду, а не субъективные психологические переживания наших граждан. Вопрос о том, кто ты таков, в особенности обострится при осознании, что ситуация подходит к крайности, к вопросу о жизни или смерти, т.е. при появлении чувства баранов, ведомых в «заданном направлении». Этому чувству нужно дать мысль, нужно оформить смыслы своей культуры в формах, адекватных текущему моменту. Может в этом суть «катакомбной жизни», не в разрыве с социумом, а в глубоком погружении в себя, в мир смыслов, спасительных для общества и русской культуры. Полагаю, мы все-таки «в молоке». Поэтому, полагаю, есть основания для осторожного оптимизма. Не того оптимизма, который полагается на «переформатирование» цивилизации, а того, который рассчитывает, что она проснется исполненной сил.

[Ratan]

Снова к вопросу, сохранилась ли сегодня связь прошлого и настоящего? Человек прошлого – сохранился ли он в настоящем хотя бы в какой-то своей ипостаси, чтобы мы могли апеллировать к его солидарному чувству, как это делал В.С. Соловьев в своих усилиях построения человеческого всеединства, построения, начинаемого в сфере сознания? Тема, которую трудно исчерпать. Но об одной вариации темы речь уже шла, это проблема трансвременного интеллектуального диалога, прерванного мобилизационный марксизмом довоенного советского времени и окончательно задавленного удушающими объятиями первого идеолога, контролировавшего идеологический сектор от Сталина до Горбачева. Суть моей позиции довольна проста. Советский период был реализацией ценностных (смысловых) установок русской аграрной культуры, формировавшейся веками. Но советский вариант реализации ценностей солидаризма не нашел необходимого для культуры рационального обоснования на ее «верхнем этаже» через соответствующую гуманитаристику, т.е. через соответствующую концепцию культуры, ее роли в общественном устройстве, наконец, через антропологию, способную давать обоснование доминантам культуры. В нашем случае адекватная антропология должна была дать обоснование солидарному чувству как фундаментальному «родовому» признаку человека. В конце концов, есть простое, может слишком простое, основание. Человек живет в созданной им культурной оболочке, которая может поддерживаться и воспроизводиться только солидарными усилиями, как, например, ирригационные сооружения Китая или древних цивилизаций, поддержание которых требовало соответствующих форм социального объединения, включая государство. Впрочем, это лишь внешняя необходимость кооперации, взаимопомощи и солидарности. Более глубокая и более фундаментальная причина – поддержание и продление жизни в ее социально-культурных формах. Ответственность за жизнь, принимающая космический масштаб – вот глубинный фактор неизбежного и необходимого солидаризма. Отношения внутривидовой солидарности есть и в животном мире. Они дополняют отношения конкуренции и ставят для последних соответствующие границы. Можно было бы оптимистически утверждать, что отношения солидарности - необходимое условие жизни, понимаемой как земной и космический феномен. Социальная жизнь усилила принципы солидарных взаимоотношений и придала им культурную форму. И всякая культура, рассчитывающая в перспективе выжить, должна принимать в себя в той или иной форме этот жизнеутверждающий принцип. Если она хочет умереть (или убить другие культуры), она его подавляет, что мы и наблюдаем в процессах «глобализации».
До сегодняшнего дня отечественная мысль в долгу перед своим обществом. В долгу за то, что не хочет осмысливать константы своей культуры, среди которых чувство всемирной человеческой солидарности является наиболее фундаментальным и о котором многократно сказано на языке русской литературы, публицистики, русского искусства и русской философии. Солидарное чувство и делание добра суть ипостаси одного и того же. Если сегодня об этом забыто, то под давлением обезумевшего эгоизма властвующих кланов, готовых «опустить» человечество ради своих амбициозных целей. И «работа» с людьми строится сегодня на антропологии вожделеющего человека, все еще прячущейся под просвещенческую концепцию свободного индивида. Это «свободный» индивид, освобожденный от чувств, связывающих его с человеком и человечеством. Идейное противостояние этому наступлению должно начинаться с мировоззренческого фундамента. Не помню, кто из советских бардов издевательски пропел, «я всегда во все светлое верил, например, в наш савейский народ…». Но вот эта вера и нужна сегодня, но не как идеализирующая вера народников, но как мировоззренческая вера в солидарного человека, обоснованная историей, культурным опытом, теоретическими поисками в сфере гуманитарного знания и обществоведения. Это все о том же. В свое время христианство «спасло» западный мир, как не раз уже повторил С.Е. Но чем оно его спасло? Ответ по-моему недвусмысленный – этикой солидарного человека. Все люди братья, несть ни эллина ни иудея перед этой вселенской истиной. Так что и сегодня необходимо спасаться теплым солидарным чувством, несущим жизнь, но не смерть. Но сегодня оно требует иных средств для проникновения в сознание и мир чувствования людей, а поиск таких средств – задача «катакомбников», берующих на себя задачи нового «научного христианства».
В этом контексте должна осмысливаться также и советская история.

Итак, первый вопрос – связь советского и коммунистического.
Второй вопрос – связь коммунизма и Маркса. А также коммунизма и Ленина.

Это цитата из ответов Кургиняна. Действительно, осмысление сути советского сегодня по-прежнему задача первостепенная. Хотя, мне кажется, ответ в целом уже дан. Солидарная культура русского общества использовала социальный проект, предложенный Марксом. И весь последующий процесс социального строительства был процессом соединения этого проекта с культурными и социальными реалиями России. Разделить их уже нельзя, но можно осмыслить их соединение и дать адекватную оценку совершившегося. А тот антисоветизм, который проник и в среду «почвенников», лишь подогревается марксистским проникновением в советизм. Фактически же он происходит совсем из другого источника, именно, из элитарного отвержения народной культуры и народного чувства. Большевизм был едва ли не единственным политическим течением в России, которое не только не отвергло народное чувство, но оперлось на него со всеми плюсами и минусами такого действия. Конечно, можно искать в марксизме причину антисоветского чувства, но это уже по части доктора З. Фрейда.
Есть ли сегодня солидарный человек прошлого и можно ли обратиться к его чувству и его мыслям? Вопрос еще и в том, был ли он в прошлом? Но сегодня актуально в личностном воплощении его найти трудно. Он присутствует скорее как виртуальный образ культуры, проблема в том, живуч этот призрак или он развеется под напором социальных ветров настоящего. Скорее всего в массе нынешний человек способен отозваться на солидарное чувство и общее дело. В конце концов, для основателя христианства ситуация в ветхозаветном (по образу мысли) Израиле и в римской империи в целом была не менее сложной, может быть даже более сложной. За нами в конце концов советский солидарный период, память о котором еще не изгладилась и едва ли ее удастся изгладить и изгадить полностью.

[Лёвин]

Суть моей позиции довольна проста. Советский период был реализацией ценностных (смысловых) установок русской аграрной культуры, формировавшейся веками. Но советский вариант реализации ценностей солидаризма не нашел необходимого для культуры рационального обоснования на ее «верхнем этаже» через соответствующую гуманитаристику, т.е. через соответствующую концепцию культуры, ее роли в общественном устройстве, наконец, через антропологию, способную давать обоснование доминантам культуры. В нашем случае адекватная антропология должна была дать обоснование солидарному чувству как фундаментальному «родовому» признаку человека.

Как всегда, с удовольствием прочитал пост. Без излишеств по поводу того, что со многим согласен, сразу изложу, что для меня несколько некомфортно то, что в Вашем изложении солидарность (солидарное чувство) приобретает некое самодовлеющее значение. Если оно фундаментальный родовой признак, то как вообще возможен спободный индивид, человек-атом? И потом чувство сложно сообщить другому. Ну буду я солидарен с другим, а он не захочет солидаризироваться со мной. Я к тому, что самому солидаризму требуется обоснование высшего порядка, объясняющее, почему следует отбросить блага индивидуальной свободы во имя солидарности.

У Сергея Георгиевича Кара-Мурзы где-то выражена мысль, что выбор между семьей и рынком - по большому счету не может иметь оснований. То есть это выбор исключительно ценностный, или, иными словами, - вопрос вкуса. Почему-то кажется, такой подход годиться только как временное практическое решение, основанное на надежде, что большинству семья все же приятней. А если нет? А если да, но рыночное меньшинство довольно внушительное?

Мое соображение в этом вопросе тоже несложно: солидарность требует обоснования. И пока единственное приемлемое вижу исключительно в философии Федорова, почему и ношусь с ней как с писаной торбой.

[Ratan]

'Лёвин' date='22.3.2010, 14:03' post='12070']

для меня несколько некомфортно то, что в Вашем изложении солидарность (солидарное чувство) приобретает некое самодовлеющее значение. Если оно фундаментальный родовой признак, то как вообще возможен спободный индивид, человек-атом? И потом чувство сложно сообщить другому. Ну буду я солидарен с другим, а он не захочет солидаризироваться со мной. Я к тому, что самому солидаризму требуется обоснование высшего порядка, объясняющее, почему следует отбросить блага индивидуальной свободы во имя солидарности.

Не знаю что сложнее, ставить вопросы или отвечать на них. Мне и то и другое сложно. Одна из причин – размытость термина «солидарность». Его употребление многозначно. Вот, например, Вы ставите вопрос, я буду солидарен, а «другой» мне не ответит. Что толку от моего чувства солидарности?
Но здесь я бы хотел сказать, что в том понимании, которое я хочу придать термину, солидарность отнюдь не межличная любовь. Да, зазноба Вам не ответит, и чувства Ваши прекраснодушные останутся при Вас. Так я здесь веду речь не о межличностной солидарности, группирующей людей по их взаимной комплиментарности. Речь идет о некоей поведенческой установке, пронизывающей культуру, а не отдельную личность (или личности). Простой и понятный пример, распятие Христа. Этот жертвенный поступок принесен на алтарь солидарного человеческого чувства, идея которого проста - все люди братья. Любите друг друга. Это объединение не социальное, оно есть объединение в сознании, в мире ценностей, влекущее за собой определенное поведение. Это было жизнеутверждающее и спасительное мирочувствование (и мировоззрение) в то время и в тех исторических обстоятельствах. Привитие (внушение) людям братского чувства. Как оно реализуется в социальной среде – это вопрос конкретных социальных и исторических обстоятельств. Однозначной связи между солидарным чувством и социальным устройством нет. Но определенная связь есть. Солидарное общество отвергнет принцип межличностной борьбы и тотальной конкуренции за преимущества в жизни, в конечном счете – принцип конкуренции за жизнь, как способ социального устройства. Чтобы принять такой принцип, нужно было разорвать отношения названной солидарности, что началось в Возрождении, продолжилось в Реформации и завершилось в Просвещение. Общество конкуренции в принципе не может быть обществом солидарным, в нем господствует сильный. Хотя кланы сильных могут группироваться, кооперировать, т.е. быть солидарными в достигаемых ими целей. Так что речь у меня идет о чувстве, которое можно было бы назвать всечеловеческой солидарностью, солидарностью людей в вопросе сохранения и продления жизни (уже по Федорову). Может показаться утопией, но утопией не является. Без солидарных отношений жизнь человеческих сообществ состояться не может (даже взявших на вооружение принцип конкуренции), Характер солидарных отношений, степень их развития определяют мирочувствование сообщества и влияют на социальные отношения в нем. Например, в чем укорененность солидарного чувства в русском человека? В том, что его жизнь должна быть наполнена жизнеутверждающим чувством (он по этому поводу рефлексии не имеет), а такое чувство формируется через отношение с другими людьми, через участие в общем деле. Это на уровне устоявшейся культурно обусловленной психологии. Его лишили сегодня этого взаимодействия с людьми на социальном и идеальном уровнях и жизнь стала пустой. Крестьянин, лишенный общины в виде колхоза, лишился стимулов к труду, стимулов не только материальных. Фермером не становится, правда стать таковым по социально-экономическим условиях практически невозможно. Во всех успешных случаях наверняка есть дополнительная подпитка и лишь в исключительных – личный энтузиазм. Т.е. еще раз, солидарное чувство в моем смысле пронизывает культуру, формирует ее мирочувствование. Проявляется это через делание добра. Главное, что исчезло сегодня в насаждаемом у нас обществе индивидуалистов – Добро. Оно выброшено на славку, заменено денежным успехом. Ради чего? Круто прожить и никакого смысла. И т.д. Всмотримся в русскую культуру и ее образцы? Чем она дышит? Этим самым солидарным человеческим чувством, которым определяется что есть добро и что есть зло. Совсем не факт, что социальные отношения всякий раз были пронизаны добром, отношение барина у крепостному едва ли добром назовешь, но и здесь находились линии согласия на основе именно солидарного чувства. Оно вообще-то отменяет месть, эту любимую тема сегодняшнего искусства. Советский период продлевал жизнь этой культуры и этого чувства, поскольку выстраивал социальную действительность в соответствии с ним, и это главный культурно-исторический аргумент в его защиту. Промышленные успехи делали и делают также и другие. Но смысл, которым были окрашены наши успехи – это смысл, задаваемый идеей справедливости и человеческого братства. В послевоенной пропаганде именно эта установка была центральной и выраженной не косвенно, но прямо как преимущество советского строя. Об этом забыли со времени Хрущева.
Противопоставление человека-атома человеку солидарному вполне уместно. Но никаких комплиментов человеку-атому, эгоисту, «бегущему от свободы» (это по Фромму), делать не нужно. Это уже последствия последних десятилетий деформирования мировоззрения. Солидарный человек более свободен, недели человек-атом. Напомню Достоевского, его слова, что христианство, делая человека ответственным, делает его свободным. Надо ли убеждать, что общество человеков-атомов сегодня становится обществом тотального контроля. Оставлено одно измерение «свободы» - свобода деградировать. Так что нет никакого сомнения в выборе антропологической модели. Разговор о солидарной культуре сам собой выбьет почву из под ног демагогии «свободного индивида». Я уже писал по этому поводу. Это всего лишь мировоззренческий миф для утверждения общества наживы, успешно решившего свою задачу, но питавшегося ресурсами Земли (включая ресурс культурный и человеческий), которые теперь уже поделены. Остается только воевать. Нашу культуру модель индивида атома не только не спасет, но заведомо погубит. Спасаться нечем, тем более, что кроме ядреных зарядов ничегошеньки уже не осталось (разве лишь культурно-исторический багаж). Еще раз, солидарность не отбрасывает благ личной свободы, наоборот, открывает ей путь. Просто она делает жизнь ответственной, а жизнь по сути своей есть усилие. Жизнь в культуре есть жизнь в культуре, а жизнь в «свободе» есть путь к деградации и вымиранию, что на мой взгляд подтверждает история.. В том числе современная. Хотим включиться в эту ускоренную деградацию (точнее, уже включены как сырьевой материал, продлевающий жизнь господствующим группам) – принимаем идея атомарного индивида. Но тогда уместно сразу саван прикупить.

У Сергея Георгиевича Кара-Мурзы где-то выражена мысль, что выбор между семьей и рынком - по большому счету не может иметь оснований. То есть это выбор исключительно ценностный, или, иными словами, - вопрос вкуса.

Этак можно договориться, что выбор между жизнью и смертью не имеет оснований. Нам нужно искать основание для выбора жизни перед смерью? С.Г. много постмодернистов начитался, наверное, оттуда у него эта зараза. Лечиться нужно, Русская культура лечит и русская общественная мысль (в сфере теории). А мы все хотим увидеть себя западными глазами и часто радуемся, что это удалось. Сегодня солидарный дух русской культуры изгнан повсюду, из СМИ, из культуры (не Бабкина же ее носитель), из общественного сознания. Здесь уже нужно уметь сказать слово так, чтобы на тебя не посмотрели как на человека бестактного или еще хуже, как на дурака. Но слово появляется только через погружение в свое собственное прошлое и отвратительное настоящее. Уход в прошлое не позиция, он нужен для действия в настоящем.

Я к тому, что самому солидаризму требуется обоснование высшего порядка, объясняющее, почему следует отбросить блага индивидуальной свободы во имя солидарности.

На мой взгляд, это есть сегодня подлинная задача антропологии. Обосновать реальным социогенезом, а также реальной историей «родовые» (культурно-исторические, разумеется) признаки человека, т.е. те, от которых неотделима жизнь этого культурно-биологического вида. Солидарное чувство всегда сопровождало человека на всех этапах социогенеза и исторического развития. Концептуально это читается у Соловьева, но религиозное обоснование человеческого всеединства сегодня не будет эффективным. Нужна научная антропология. На чем она должна обосновываться? Это уже специальный разговор, хотя некоторые принципы высказать можно при случае. Еще раз замечу, нет никаких благ в индивидуальной свободе, понятой как некая трансценденталистская догма. Вот сегодня наш российский человек свободен, спасайся сам как можешь. И так ему говорит власть. Каждый и спасается как может, они ведь все свободны. Но общество обречено. Если Вы говорите о политической свободе, так это отдельный сюжет. Но там, по-моему, оптимизма в отношении свободы еще меньше. Конечно, определенные условия социальной свободы как предпосылка реализации человеческого потенциала и развития общества необходимы. И общество исторически может открывать или сковывать эту свободы. Но к концепции индивида-атома это никакого отношения не имеет. Это индивид-атом уже сам загнан в социально-культурные резервации, а если он этим доволен по причине сытости, так он видимо того и стоит.
Длинно получилось, вопросы обычно формулируются короче. Если бы пространность дополнялась убедительность, было бы замечательно. Но логика в убеждении не решающий фактор. Пристрастность важнее.
Кстати, давайте вместе поищем всместе адекватный язык, если концептуальная мысль понятна.

[Ratan]

Дополнение.
Хотел бы пояснить свое понимание вопроса о свободе индивида. Она сегодня есть некая священная корова мировоззрения, которую нельзя беспокоить. Но я-то как раз и хочу ее побеспокоить. Это не значит, что я против свободы как некоей социальной категории. Свобода не миф, она должна присутствовать в социальном устройстве и, я бы сказал, присутствовала всегда. Ж.Руссо нас просто дурачит, когда заявляет в первой строчке своего трактата, что человек рождается свободным, но повсюду он в оковах. В действительности человек рождается в социальной среде и умирает в этой социальной среде. Но называть ли ее оковами? Если она есть оковы, то свобода реализуется только в пустоте, там никаких оков.
Человек органический (системный) элемент социальной среды, ее часть и вне таковой вообще не существует. Поэтому и свобода должна быть понята как определенная характеристика взаимоотношений человека и общества, как та степень автономии индивида, которая возникает естественным путем в ходе развития общества, которая обществу необходима для его воспроизводства и которая, как я уже заметил, всегда имела место в своих исторических формах. Эти формы должны быть предметом исследования, которым нужно специально заниматься.
Но я решительно против придания этой категории метафизического смысла, вроде бы свобода изначальная родовая черта человека, та самая метафизическая священная корова, вокруг которой вертится вся жизнь человека, и в которой соответственно и заключен это самый высший смысл человеческого существования. Абсурд казалось бы очевидный, ведь не индивид, но сообщество субъект социогенеза и истории. Тем не менее, метафизический миф «свободного индивида» был прочно вколочен в сознание еще на заре становления европейского модерна и является морковкой, которую до сих пор держат перед мордой обывательского осла (кстати, античной демократии такой миф был не нужен и она его не изобретала). Но не будем считать обывателя за глупого профана. Если он ведется на эту морковку, то есть нечто, устраивающего его в этом «преследовании морковки».
Можно найти ряд исторических смыслов этого мифа свободы, или лучше сказать, ряд исторических значений, которые обретал «метафизический миф свободы» в тех или иных исторических условиях. Понятно, что для их раскрытия нужно писать не в жанре форумной переписки. В рамках же этого жанра хочу указать на одно важное значение, обретенное мифом свободы в настоящее время.
Предварительно замечу следующее. Мировоззренческие категории сознания – это своеобразные айсберги, их большая часть подгружена в неосознанную сферу мирочувствования (подсознательного), которая держит их на поверхности сознания. Тогда вопрос, что за объект, называемый свободой, плавает в мирочувствовании обывателя? Обычно выражают просто и коротко, жить как хочется. Здесь, разумеется, возникают вопросы, а что человек хочет и должен хотеть по своей природе?
Известная нам антропология свободного индивида сказала, что свободному человеку не хочется ложиться на амбразуру, ему хочется удовольствий, а не страданий. От страданий он избавляется, а к удовольствиям стремится. Чем больше удовольствий, тем лучше, тем ближе человек к самому себе. Не поверите? Доказывать не буду, но в качестве примера указываю на трактат Л.Валлы об истинном благе. Он в решении этого вопроса однозначен. Можно сказать, ну что там Лоренца Валла, 15 век, итальянское кватроченто. Мы ведь живем в 21 веке. Я же спрошу, а что изменилось в этом представлении о смысле жизни в западном обществе? Ориентируясь на западный мир, нам сегодня твердят о свободе «зарабатывания», не спросив нас, нужна ли нам эта свобода. Замечу, никто не говорит о субъективных и объективных условиях, ограничивающий этот процесс зарабатывания, словно социальна среда то же самое, что и природная. Вышел, и собирай бананы, а если не вышел и не собрал, или вышел и не собрал, пеняй на себя, все в равных условиях. Ясно же ведь, что это ложь довольно гнусная (обман доверившихся, за который полагается самое жесткое наказание – по Данте). Если социальная среда – пустыня, на бананы рассчитывать не приходится. Ну, олигархи, думаю не обманываются, но президент ясно руководствует этой парадигмой, обращаясь к населению. Думать плохо о первом лице я не могу…
В конце концов, зачем зарабатывать? А чтобы жить, как хочу. Понятно, сразу выясняется, что нет денег – нет свободы (жить как хочу не получится, разве если только ничего не хотеть). Впрочем, нет нужды всякий раз указывать на эти «дырки», Конструкция дырявая изначально, но все-таки… Есть привлекательность «морковки», которую мы так любим. Она в обещании поступать как мне хочется, жить как мне хочется, чтобы никто этому не мешал. Я свободен!!! Мне ни до кого нет дела (ну, за исключением подружки), и они меня не «достают»!!! Ура!!! Это хорошо кричать на отпуске у моря, когда вокруг сервис, желательно первоклассный и не дорогой, вроде как подарок природы. В общем, хорошо жить так, как мне хочется – максимизировать удовольствия.
Вообще-то реализация мифа абсолютной свободы означал бы допустимость и социальное равенство всех форм поведения, тогда и педофилов принимайте как людей, стремящихся к максимуму удовольствия. Такое принять нельзя, есть формы поведения, недопустимые, разрушающие общество. Например, нынешнего обывателя никто и не допустит к пониманию социальных процессов и управлению ими. Но политика – отдельная статья, не стану комментировать. Более важно указать, что государство (!!!) а не личная инициатива свободного индивид защищает его права и его безопасность. Оно не считает (вместе с нашим обожателем свободы) ряд форм поведения социально допустимыми (их много во всяком государстве, но ограничимся криминальным поведением), устанавливая тем самым границы поведенческого произвола. Что же остается от свободы? Остается «право» стремиться к максимуму удовольствия, это право «свободное общество» не только не подавляет, но поддерживает и поощряет. Оно защищает это «священное право», это ражение идеала свободы. Это и есть по сути подводная часть айсберга «свобода». Реально это право осуществляет в рамках многих подчас жестких и антигуманных ограничений, но, в конце концов… каждый может стать миллионером (вот миллиардером далеко не каждый, нужен еще особый пропуск). Если таковым не стал, пеняй на себя. Ты в свободном обществе людей свободно ищущих успеха.
Важно в моем рассуждении вот что. Ограничение в обществе на формы поведения, которые не могут быть какими угодно, даже если проносят кому-то удовольствие, не могут достигаться исключительно правом. Право – минимальная норма нравственности, утверждал В.Соловьев, и был по сути прав. Правом невозможно отрегулировать все отношения, ювенальная юстиция, например, только разрушает семью, и это в «правовом обществе». Тем более она разрушительна в обществе традиционном. Нравственное ограничение важнее и эффективнее правового, Когда в советском автобусе вешали слоган «совесть пассажира – лучший контроллер», то были не далеки от истины. Нравственность защищает общество от поведенческого произвола не менее (полагаю – более) эффективно, чем право. Вслух мало кто скажет, что нравственность посягает на свободу. Постмодерн стал об этом говорить почти вслух, потому как, если пространство свободы нельзя расширить, ограничивая область права (общество эгоистических индивидов быстро съест себя, если убрать право), то область свободы можно расширять за счет нравственности. Долой стыд, даешь культуру низа. Меньше нравственности – больше удовольствий. В общем, идеал свободы, которому придает привлекательный образ концепция свободного индивида, эта абстракция просвещенческого сознания, сводится к свободе негативной (никому не обязан, живу как хочу) и к идеалу правовой защищенности. Полиция (государство) защищает мой кошелек, мой дом, супермаркеты, в которые я хожу и т.д. Если в городе разгулялась бандитская мафия, то свободы в нем нет, обыватель апеллирует к государству, которое должно защитить его свободу.
Но, если без иронии. Конечно, миф свободного индивида нужен был для ликвидации общественных структур, замешанных на отношениях солидаризма, и для внесения принципа каждый за себя. Король и церковь – узурпаторы свободы (Руссо и иные), заодно и крестьянская община тоже узурпатор. Не дает человеку быть свободным предпринимателем. Хотя в тысячный раз можно с недоумением спросить, а зачем быть предпринимателем (в рыночно-капиталистическом смысле)? Как пишет М.Салинс, архаическая община собирателей жила счастливо без предпринимательской инициативы. И где был урожденный свободный атомарный индивид? Но пока люди не свободны друг от друга, они не могут быть товаром на рынке рабочей силы. Конечно, мыслители Просвещения об этом специфическом товаре в общем-то не думали, их больше беспокоили король и церковь. Но ведь не о крестьянине же они думали, когда писали трактаты о свободе. Творился мировоззренческий миф, выполнялся социально-мировоззренческий заказ, возникший в контексте общественного развития Европы. Сегодня же большинство граждан свободного мирка верят в миф свободы как в гарантию собственного кошелка и своего благополучия. Не более того. Даже если тиски тотального контроля сожмутся до ангсоца Г.Орвела, они скорее всего будут продолжать верить в миф свободы, поскольку есть более бедные, стало быть мнее свободные.
Что же касается капитализма и свободы. Ф.Бродель – довольно тонкий историк. А в чем его версия капитализма. В том, что капитализм рождается как верхний этаж над рыночной экономикой. Ради чего? Чтобы исказить рыночные отношения в свою пользу. Изначально он стремится к монополии, и если тотальной монополии нет, так это по той же причине, что он не может и не желает рубить сук, на котором сидит. Он устанавливает свободу и равенство перед деньгами. Деньги всех и все уравнивают. Они же мерило свободы. Впрочем, обо всем этом есть у Маркса. И не без основания.
И все-таки, я далек от мысли полной дискредитации этого мифа. Т.е. миф остается мифом, но он способствовал становлению промышленного общества, в котором стали возможными более гуманные формы жизни. Во всяком случае, миф историченски оправданный именно для запада и западной культуры, но не более того. Придание ему всечеловеческого значения – плод западной трехвековой пропаганды. Кстати, когда утверждался этот миф (18 век), запад достиг максимума в торговле рабами, по Броделю годовая продажа – около 8 мл. Это, разумеется, живые, сколько погибло при «усушке-утруске», никто не знает.
Можно (и, наверное, должно) приветствовать «свободы белого человека», установившиеся в европейском модерне. Вот и Соловьев указывал, что в этом прогрессивном обществе условия жизни человека более гуманны. И в смысле политических свобод, и в правовой защищенности и в плане бытовых условий и успехов медицины и т.п. Добавим к этому и определенное освобождение личной инициативы, которое стимулировалось на только денежным интересом. Вообще, лучше чем крепостное право, с его дикими вывертами как в Европе, так и в России. Но это все не является следствием и, тем более, воплощением мифических естественных прав. Это европейский капитализм, европейский модерн. Сугубо европейский вариант развития, никому боле ненужный, если не ставить своей задачей продать свое Отечество за прелести европейской цивилизации. И миф «свободного индивида», рожденный в Европе, нужно ей же и оставить. Свобода, полученная обывателем, негативна, об этой негативной свободе и бегстве от нее написал Э.Фромм. Тут нечего добавить. И если бы не европейская много вековая христианская культура, сохраняющая принципы человеческой солидарности и этим ограничивающая горизонты названного мифа, дело было бы гораздо хуже. Америка как общество не имела европейской истории, в ней и сам миф опошлен. Зато «рай для нищих и шутов..». Впрочем, оплот западного империализма и пренебрежительные оценки неуместны, это я от эмоций. У этого «рая» есть свой прочных каркас.
Надеюсь, мы с Вам хотим видеть совсем другого свободного индивида, ну, хотя бы того раскованного человека (пусть тоже мифического), который был явлен в советском искусстве. Целеустремленный, с большой исторической целью, добрый, справедливый, способный к труду, к сверх усилиям ради высокой цели. Это не обыватель, держащийся за свой «свободный» кошелек. Это действительно образ свободного человека. В чем еще свобода, как не в свободе творить добро. Творить добро, значить продлевать жизнь. А условия для таких деяний дает общество солидарное. Какой стимул к творчеству, если он не для людей? Деньги нанимают людей, но творческого импульса не создают. Конечно, и в этом случае может возникнуть мотивация к сверхусилию, если за деньгами стоит более значимая цель, самоутверждение власть, к примеру. Даже в христианской теологии различали свободу и свободу воли. Воля влечет куда либо по случайным влечениям. А свобода – способность выбирать лучшее, в христианской теологии – высшее, путь к богу. Скажем вслед за Федоровым и Соловьевым, что свобода – путь добра и продления жизни. Это свобода солидарного человека и солидарного общества. Такая концепция свободы нам нужна. И перед ней померкнет атомарный индивид, старающийся раздуться «с вола» и даже до вселенских масштабов.