Смыслы в советской культуре Опции

[Tapa]

Вадиму, Умнику и всем, кто хочет присоединиться к разговору.
Итак, было предложение о кино говорить отдельно. Нет вопросов. Развивать дальше тему советского кино на ветке «разрушителей» - неверно, поскольку, хотя она появилась там отнюдь не случайно, но тут же стала обрастать животрепещущими для каждого подробностями. То есть приобрела характер самозначимой и «перетягивает на себя одеяло». Только предлагаю чуть шире сформулировать - «Смыслы в советской культуре».
И еще. Мне кажется, тема чрезвычайно важна - не для того, чтобы обмениваться впечатлениями по любимым и нелюбимым фильмам, а чтобы понять, как именно произошло со страной то, что произошло.
Может быть, отношение к самому факту произошедшего, как к трагедии своей страны и собственной трагедии - единственное, что нас объединяет. А все остальное: культурные предпочтения, идеологические пристрастия, жизненный опыт (профессиональный, социальный, экзистенциальный), тип эмоционального восприятия - скорее разделяет. Или, точнее, затрудняет диалог.
Но я уверена, что при всех трудностях диалога, он может быть продуктивным.

[MMM]

Питерский зритель пишет, что массовый читатель для Цветаевой, возможно, еще не родился. Не знаю. Не-массовый у нее был всегда, а массовый... Это все же не Агния Барто.
Восприятие поэзии, на мой взгляд, вещь очень и очень индивидуальная. У меня, например, практически нет любимых поэтов, но есть любимые стихи самых разных авторов. При этом кто-то из этих авторов массового читателя имеет, а кто-то нет, но для меня это совершенно не важно.
Взгляды на поэзию и ее роль тоже имеют весьма широкий диапазон. С одной стороны, Маяковский, «ассенизатор и водовоз, Революцией мобилизованный и призванный», а с другой - испанец Леон Фелипе:

Разберите стихи на слова,
Отбросьте бубенчики рифм,
Ритм и размер,
Даже мысли отбросьте.
Провейте слова на ветру.
Если все же останется что-то,
Это
И будет поэзия.

А между ними - сальвадорец Роке Дальтон:

Поэт восторгается блеском луны,
Нюхает трогательную маргаритку,
Пьет нектар вдохновения из чужого бокала,
Порхает по небу с палитрой и кистью,
Пиликает на педерастической скрипке -
Покуда ему не расквасили морду
О каменную стену казармы.

Что касается Бродского, вокруг которого тут ломались копья, то он мне, как и Олегу Бородкину, которого я уже цитировал, «абсолютно не противен», но в двух подаренных мне сборниках его стихов лично для себя я не нашел ничего, поскольку для меня важно не только качество стихосложения, но и то, что «кроме этого».
Кстати, о Цветаевой тот же Бородкин написал следующее:
ЦВЕТАЕВА
чем вешаться в Елабуге проклятой
и удобрять собою эту глушь,
сидела бы себе в Париже,
дура!
несла бы гениальнейшую чушь.

Оставляя на совести автора «дуру», должен заметить, что «гениальнейшая чушь» сама по себе - небезынтересное определение.
А на другом полюсе - «Священная война», которая нелегко далась ансамблю Александрова перед первым ее исполнением на Белорусском вокзале перед уходящими на фронт солдатами. Высота Смыслов и накал песни таковы, что исполнителей просто клинило, у многих перехватывало дыхание. Пришлось специально сказать людям, что это не просто песня, что ее исполнение - Боевая Задача.
Нечто сходное случилось с песней о Днепре, которую ансамбль Юго-Западного фронта получил уже после отхода с Днепра. И когда доходили до слов «Ой, Днипро, Днипро, ты течешь вдали, и волна твоя, как слеза...» - у людей перехватывало горло, многие плакали. И снова приходилось говорить им, что эта песня - Боевая Задача...
А в 1983-м упомянутый мною Мэтр в московском журнале объяснял мне, что ее автора не следует считать поэтом.