капитализм и проект модерн, капитализм в прошлом и настоящем Опции

[Ratan]

В Манифесте, принятом на летней школе, дана картина социально-политической реальности, складывающейся сегодня. Понимание современ-ной ситуации требует наряду со всем прочим глубоких теоретических зна-ний, на каком бы уровне они не излагались. В частности, вновь и в встает во-прос о сущности и исторической роли капитализма. Цитата из Манифеста: С.4. «Для того, чтобы получить честный и глубокий ответ на этот вопрос, нужна новая аналитика капитализма, которая существенным образом переосмыслит все, что связано с его прошлым и позволить заглянуть в его будущее».
Полагаю, что будет полезно обсудить наше понимание этих вопросов. Здесь полезны усилия всех заинтересованных лиц на форуме, но хотел бы в осо-бенности пригласить профессиональных обществоведов для разговора по существу.
В качестве первого шага к такой дискуссии предлагаю собственные замеча-ния по поставленному вопросу.
На мой взгляд, интригующая тема для понимания современной ситуации за-ключается в вопросе о соотношении капитализма и проекта «модерн». Как сказано в Манифесте, проект модерн стал средством легитимизации капита-лизма в западном обществе, а отказ от этого проекта делает не лигитимным капитализм как таковой. Обсуждение темы, заявленной в этой ветке, требует разговора о том, что такое капитализм и как рождался проект модерн. Я бы поставил вопрос так: является ли проект модерн продуктом и заслугой капи-тализма, или же проект модерн и капитализм встретились на историческом перекрестке и поддержали друг друга, пока их пути не разошлись, пока внутренняя логика развития капитализма не заставила его отказаться от проекта модерн и обратиться по сути к проекту, который более всего похож на фашизм. Я склоняюсь именно к такому видению вопроса. Но прежде всего о сути капитализма.
По Марксу капитализм возникает с необходимостью как определенная ста-дия в развитии общества. Известно, что развитие общества К.Маркс пред-ставлял в духе исторического материализма как некий естественноисториче-ский процесс развития производительных сил. Капитализм предстает в таком случае (на начало 19 века) как высшая стадия развития производительных сил, на которой общественный характер производства вступает в противоре-чие с частной собственности на средства производства. Разрешить это проти-воречие должно коммунистическое движение, вырастающее столь же есте-ственным и необходимым образом внутри капитализма (он рождает своего могильщика). Устранение частной собственности на средства производства и ликвидации эксплуатации человека человеком должно стать результатом мировой коммунистического (социалистической) революции. Тем самым должно быть преодолено отчуждение человека не только от средств произ-водства, но и от своей человеческой сущности (творчество), возникающее в рамках капитализма.
Марксистская теория одномерна, она исходит из того, что есть развитие про-изводительных сил, рождающее капитализм в условиях частной собственно-сти и товарного производства. Структура общества и его динамика поставле-ны в зависимость от этого простого фактора, что делает теорию простой и понятной. Но эта простота обманчива. Русская общественная мысль, а в Рос-сии многие были увлечены марксизмом, подвергла критике эту одномер-ность, основанием которой оказалась и одномерная модель человека, кото-рым движет исключительно материальный интерес. Во всяком случае, в об-щественный процесс люди и классы вступают именно как носители опреде-ленных материальных интересов. Русская философская мысль не согласилась с таким пониманием истории, противопоставив ей видение истории, основанное на видении нравственных мотиваций в поведении и действиях людей.
Что нового привнес М.Вебер в понимание капитализма? Целый ряд черт, ко-торые можно обсудить. Но важнейшая мысль Вебера в том, что капитализму соответствует некий «дух», некое культурное начало, выражением которого на стадии его становления является трудовая этика протестантизма. Есть мо-тивации нематериального (сакрального) характера, которые способствовали рождению «духа капитализма», и вне этого духа не сформировался бы капи-тализм как некая общественная система. Этот дух и его становление пред-стают также как своеобразная рациональность, формирующаяся именно в западном обществе. В этом плане капитализм предстает как новая рацио-нальность, какой не было (каковая не доминировала) в феодальном общест-ве.
Можно ли соединить подход Маркса и подход Вебера? Конечно, они не складываются арифметически или как некие пазлы. Их сложение может оз-начать соединение культурно-исторического анализа сущности обществен-ных систем с анализом развития хозяйственной деятельности в человеческих обществах. Вне предметно-технического, т.е. хозяйственного, развития нет человеческой истории. Но мотивации, которые бросают людей в историче-ский процесс никак не могут быть сведены к сугубо материальным побужде-ниям.
Анализ современно капитализма должен принять во внимание большую ис-торическую работу Ф.Броделя, который оппонирует и Марксу и Веберу. Во всяком случае, нам сегодня важно ответить на вопрос, что есть проект мо-дерн и как он связан с капитализмом. А ответ на этот вопрос требует вхожде-ния как в сущность капитализма и его историю, так и в процесс развития ев-ропейской цивилизации в которой собственно родился и укоренился капи-талистический проект.

[Ratan]

Проблеск 7.
Термины «община» и «общинное сознание» вызывают по большей части отрицательные эмоции у русских интеллектуалов как апелляция к архаике, к крестьянскому миру России прошлого. Но крестьянский «мир» есть одна из социальных форм территориальной общины, историческая важность которой в том, что она стала местом рождения и местом воспроизводства того мирочувствования, которое позднее Ф. Достоевский (и не один он) назвал духом всемирности, всечеловечности, отзывающейся на оттенки переживания и смысловые оттенки других культур, даже если они сами теряют способность их переживать. «Маленькие трагедии» Пушкина блестяще показывают эту способность русской культуры, ее всемирность, ее всечеловеческую отзывчивость. Это не результат биогенетического отбора, это один из продуктов социогенеза, включающегося в эволюционный процесс на стороне делания Добра, т.е. на стороне жизни. Такой тип мирочувствования с необходимостью рождался и рождается не только в России. Но именно здесь социальная форма территориальной поземельной общины создала наиболее благоприятные условия для его прорастания и укрепления. Этот дух, это тип мирочувствования не был устранен княжеской дружиной, создававшей русское государство. Дружина была вынуждена проникаться этим духом, чему помогла христианизация. Христианство было прочтено на Руси в контексте ее общинного сознания, оно и укрепило этот тип мирочувствования. Христианство стало ментальным (культурным) посредником между властью и землей. При его посредстве дух общины и ее мирочувствование растекались по всему обществу и в рамках открывавшихся ему исторических возможностей. Через веру соединялись общество и власть. Этого не мог ни понять, ни почувствовать Петр 1, это стало слишком тонкой материей для Романовых в конце 17 века (к тому же у Петра были перед глазами европейские образцы взаимоотношения церкви, общества и государства). Но… дух парит где хочет. Дух общины, ее мирочувствование если не парили, то присутствовали в русском обществе и государстве в оболочке православной веры, для культивирования которой существовал институт церкви. В этом треугольнике (церковь, соответственно, вера, - общество, - власть) с конца 17 века накапливались проблемы, подстегнутые технологическим развитием и задачей вхождения в промышленную стадию истории. В таком контексте важно увидеть революцию в России в начале 19 века и ее поражение в конце века.
Победа революции большевиков и социалистическое строительство в СССР в их внутреннем культурно-историческом значении были победой общечеловеческого начала русской культуры на новом этапе истории России. При всей противоречивой сложности процесса и внутренней борьбе можно говорить об его утверждении как системного принципа. Это прочувствовали наиболее тонкие поэтические натуры в лице В.В. Маяковского, в лице глубокого философско-поэтического творчества А. Блока, в лице неповторимой, идущей от матери-земли лирики С. Есенина («я ль не деревенский, я ли вам не близкий…»). Трагическая судьба этих поэтов свидетельство сложной судьбы «русской идеи», невольно принявшей в этот сложный период форму идеи марксистской. Речь идет не о политической или даже философско-мировозренческой форме русской культуры, но о сущностном начале продолжившем существование в реальных отношениях большинства людей (народа), в их быту, в их психологии, в искусстве, в исторической памяти, которую стали возвращать еще в 30-ые годы, в их представлениях о смысле жизни. Почва, на которой строился социалистический проект, определяла содержательные контуры проекта. Марксизм сыграл в том процессе положительную роль тем, что направил Россию на некапиталистический, т.е. не западный путь развития. Разумеется, важен был вопрос о христианстве и христианской церкви в этом строительстве. Интернациональное марксистское руководство новой России не только стояло на позиции атеизма, но и, вероятнее всего, на принципиальном неприятии православного христианства многими деятелями международного коммунистического движения, вошедшими в руководство новой России на первых этапах борьбы. РПЦ также изначально не приняло большевизм, объявив его своим врагом. Но, как указывалось, религия сама по себе не создает этоса, она выражает и закрепляет. На первых порах идею христианского братства замещала конкретная и актуальная идея братства угнетаемых народов, идея освобождения от эксплуатации, поддержанная открытием социальных лифтов для большой массы населения. Здесь уместно вспомнить крамольную мысль В.С. Соловьева, окончательно поссорившую его с русской церковью. Философ заявил, что христианское дело могут совершать люди, не считающие себя христианами: «Большинство людей, производящих и производивших этот прогресс, не признают себя христианами. Но если христиане по имени изменяли делу Христову и чуть не погубили его, если бы только оно могло погибнуть, то почему не христиане по имени, словами отрекающиеся от Христа, не могут послужить делу Христову?». Христианская апелляция руководителя страны к советскому обществу через слова «братья и сестры» в начале войны было свидетельство понимания им того, что марксистская теория не содержит в себе способности обращаться к историческому мирочувствованию народа, к мирочувствованию его культуры. Для такого обращения нужны другие слова, укорененные в православном лексиконе.
В поражении советского проекта решающую роль сыграла ментальная составляющая, т.е. отсутствие культурного, цивилизационного самосознания, вне которого невозможно историческое движение и адекватная стратегическая реакция на мировое развитие. На эту сторону дела указывали некоторые мыслители в ходе реализации советского проекта. В частности, Бердяев в своем размышлении о сущности «русского коммунизма» предсказывал, что «советская власть скорее пойдет на восстановление капитализма в экономической жизни, чем на свободу религиозной совести, свободу философской мысли, свободу творить духовную культуру».
Образование и воспитание интеллектуальной и политической элиты советского периода не было лишено прикосновения к русскому мироощущению через изучение истории и более всего, через литературу и искусство, дававшие образы русского человека, вовлеченного в текущие события советского периода. Но теоретическое сознание собственного культурно типа не было развито. В этих условиях возникла возможность отказа от советского некапиталистического пути, его осуждение и попытка его замена новым социальным проектом. Таким проектом могла быть либо русская монархия и сословное общество прошлого (проект неосуществимый, пригодный лишь для разрушительной идейной работы против «совдепии»), либо проект западного потребительского общества. Этот проект был реально осуществимым и движение к нему было начато в недолгую эпоху Н.С. Хрущева. Он заменил русскую историческую идею человеческого братства, продолжение реализации которой требовало прежде всего интеллектуального обновления, на идею потребительского «гуляш-коммунизма». Не имеет значения было ли названное «освобождающее» действие осознанным или бессознательным, возникшим в эпоху отчаянной борьбы наследников империи, по своем беспринципной жестокости не уступавшей княжеским и боярским распрям далекого прошлого. Анализ этого процесса и сил, принявших в нем участие, вне нашей компетенции. Важен итог: в стране началась реализации проекта потребительского общества западного типа путем встраивания в его глобальное пространство. Проект, ведущий к неизбежному исчезновению России как исторического субъекта.
Обращение к социогенетическому содержанию человеческой истории ведет к пониманию масштабности развертывающегося конфликта. Это больше, чем конфликт интересов конкурирующих сторон. Он порожден общественным развитием последних трех веков и носит экзистенциальный (метафизический) характер. В нем проявлется столкновения двух эволюционных путей, один их которых прочерчен цивилизацией эгоистического индивидуализма, другой – формирующейся цивилизацией человеческого спасения, выраставшей на почве видового всечеловеческого сознания, решающего проблему «вид-индивид» в интересах жизни и развития культурно-биологического вида «человек». Этим определяется роль России, в эволюции которой формировались основания всечеловеческой программы. Говоря словами В.С. Соловьева, это то, что Бог задумал о России. Говоря же терминами человеческой эволюции, социогенез поставил ее на это всечеловеческое место независимо от того, что она сам думала о себе. Она выполняет эту роль спасая саму себя. Даже если ей покровительствует Бог, как полагает человек истинно верующий, результат действий зависит исключительно от нее самой.
Европейский индивидуализм как противостояние общему (видовому) имеет свою логику развития, реализованную в его истории. Свои крайние и разрушительные формы он приобрел на промышленной стадии развития, когда открылись принципиально новые возможности. Он обнаружил себя в частности в расизме, подогретом отчасти протестантским представлением о касте предопределенных к спасению. Во всяком случае, логика эгоистического индивидуализма рано или поздно требует разделения на высших и низших по тому или иному признаку. В античном мире оно встречается в виде противопоставления цивилизованных и варваров, римлян и граждан покоренных провинций. Но в эпоху модерна оно принимает новое качество. Разделение на высших и низших получает в Европе антропологическое обоснование не только в ницшеанской концепции сверхчеловека. Важно, что общество, строящее в рамках смысловой эгоизма и эгоистического успеха, нельзя представлять как некую флуктуацию, как результат временного отклонения в поведении отдельных индивидов или социальных групп. Выстраиваются все необходимые структуры такого общества, его идеология, ее социальные отношения, в которых при «всеобщем равенстве» есть более равные и менее равные. Формируется свой тип личности, в котором насилие предстает как универсальное средство решения конфликтов. Появляются утонченные теоретики зла, а разделение на право имеющих и тварей дрожащих становится фундаментальной концептуальной установкой, позволяющей полностью расчеловечивать противника, представляющего другой тип культуры и другой тип личности. В массовом обществе потребления личность крайне упрощается. Такое общество становится антропологическим материалом, из которого вербуются все необходимые для него типы, например, патологические насильники и палачи недавнего рейха, строившие утонченные теории для «право имеющих» на право полного забвения и умерщвления человечности в «тварях дрожащих». Формируется инстинкт господства и структуры его поддерживающие. Организованное зло обретает свою социальную структуру, способную к воспроизводству.
В последние два столетия потребительский идеал представал как привлекательная внешняя форма мира, альтернативного идее человечества братства. Привлекательность этой формы для индивидов также может быть предметом философско-психологического анализа. Жизнь как праздник, максимально свободный от усилия и ответственности (детский бессознательный идеал) для которого рождается человек. Этот идеал реализуется в броской показной форме как гламурная жизни творцов культуры массовой и бессмысленной, развлекательной, создающей атмосферу бесшабашной гулянки в нашем телевизоре. Но есть высокий уровень богатства и роскоши, характерный для потребительского общества, пробуждающий чувство перехода в ранг господ с пробуждением соответствующих инстинктов. Почему общество соблазнилось на рекламный образ потребительского общества? Кроме естественной для обывателя индивидуальной привлекательности идеала беззаботной обеспеченной жизни существовали причины на уровне общественных норм мышления, на уровне общественного сознания. Главная из них заключалась в отсутствии у общества самоидентифицирущего сознания, позволяющего на когнитивном уровне видеть связь его основных мотиваций с фундаментальными культурно-генетическими основаниями его исторического существования. Бытовая, можно сказать обрядовая сторона жизни оторвалась от фундаментальных смыслов. В русской литературе проявление этого порока, который был отмечен Хомяковым еще для процесса принятия христианства на Руси, можно видеть, например, в характерном образе Родиона Раскольникова, получившего христианское воспитание на уровне индивидуального поведения, но легко введенного в соблазн несложной теорией о разных категориях людей, якобы явленных в истории (Наполеон) и определяющих ее. Человек, проникнутый христианским чувством, но не сознающий его отношение к истории, становится жертвой заблуждения и совершает поступок, ломающий его судьбу. Непонимание собственного культурного типа и его отношения к истории оказалось почвой, на которой вырос потребительский соблазн советского человека. Последствия нового выбора катастрофические, неизбежность катастрофы ее была очевидна не многим. Характерно, что для закрепления пути распада была проведена образовательная реформа, открывшая путь воспитанию мирочувствования потребительского человека массы и практически закрывшая трансляцию собственного культурного типа. Отсутствие мер по ее сворачиванию свидетельствует о непонимании властью обсуждаемой здесь проблемы. Принятые в ходе реальных событий полумеры ее не решают.
Становление видовой программы культурно-биологического вида «человек» (выражаясь академически) и соответствующего антропологического образа (для «славянофилов и Соловьева это был образ Христа) совершается в ходе мировой истории. В этот процесс вовлечена не только Россия. Ее история, ее неустранимые (атрибутивные) ментальные установки делают ее «точкой сборки» процесса противостояния собирательному злу, принявшему характер зла абсолютного. Разумеется, исполнение той роли требует прежде всего ментального возвращения к себе. Лидировать можно лишь созданием соответствующего образа жизни, воплощенного в реальных социальных отношений соответствующего проекта. Оно должно идти двумя путями: возвращением к образно-эстетической сфере собственной культуры, транслирующей ее фундаментальные корневые переживания, и средствами когнитивными, средствами социально-философской теории, обращенной к решению глобальной задачи. Такой путь возможен в рамках социального проекта, способного не только сохранить свой культурный тип в новых условиях нового технологического вызова, как и вызова альтернативного социального проекта. Должен ли тот проект назваться проектом развития человека, проектом строительства всемирной (глобальной) цивилизации, проектом многополярного мира и т.п., не столь важно. Важно внутренне наполнение этого проекта.
Возращение к себе, возвращение к жизни из потребительского мрака культурно-исторической смерти не может не быть болезненным. Он требует отказа от потребительского идеала, все еще поддерживаемого многими СМИ, деятелями культуры и т.п. Война (СВО) оказывает здесь отрезвляющее действие, которому общество еще пассивно сопротивляется. Ностальгия по СССР, причиной которой всегда являлось ощущение исторической правильности выбора пути всечеловеческого объединения, должна превратиться в реальные действия по выработке нового социального проекта, решающего главную задачу России в новых исторических условиях. Вопрос лишь в форме отказа от движения в мир потребления и способе восстановления объединительной «русской идеи». Православная вера, выполняющая сегодня историческую роль русской самоидентификации, не сможет ее исполнить вне светского сознания. Необходима общественная теории, открывающей возможности не только для выбора личной нравственной позиции, но и для выбора, большего по значению, нежели простое воспроизводство традиции. На этом пути возможны осознанные стратегические решения. Разумеется, новый исторический проект с необходимость требует изменений в организации материальных условий жизни общества, прежде всего в организации производящей хозяйственной деятельности общества. Практически это вопрос о социальной ответственности собственников, ведущих хозяйство. В свое время В.С. Соловьев утверждал, что названная сфера не может быть свободна от общественной меры нравственности, что собственность сама по себе не является источником зла. Проблема в том, как используется собственность. Общество индивидуалистов провозгласило, что смысл ведения хозяйства в достижении личного материального успеха, личных преимуществ, определяющих положение человека в обществе. Как показала история, этот путь, привлекательной для индивида в определенных условиях, оказывается социальным проектом организованного зла, ведущим к человеческой катастрофе.
Впрочем, вопросов много, они выходят за пределы компетенции автора, который имел своей целью привлечь внимание к особенностями социогенетического процесса, проявляющимся в современном общественном развитии.