капитализм и проект модерн, капитализм в прошлом и настоящем Опции

[Ratan]

В Манифесте, принятом на летней школе, дана картина социально-политической реальности, складывающейся сегодня. Понимание современ-ной ситуации требует наряду со всем прочим глубоких теоретических зна-ний, на каком бы уровне они не излагались. В частности, вновь и в встает во-прос о сущности и исторической роли капитализма. Цитата из Манифеста: С.4. «Для того, чтобы получить честный и глубокий ответ на этот вопрос, нужна новая аналитика капитализма, которая существенным образом переосмыслит все, что связано с его прошлым и позволить заглянуть в его будущее».
Полагаю, что будет полезно обсудить наше понимание этих вопросов. Здесь полезны усилия всех заинтересованных лиц на форуме, но хотел бы в осо-бенности пригласить профессиональных обществоведов для разговора по существу.
В качестве первого шага к такой дискуссии предлагаю собственные замеча-ния по поставленному вопросу.
На мой взгляд, интригующая тема для понимания современной ситуации за-ключается в вопросе о соотношении капитализма и проекта «модерн». Как сказано в Манифесте, проект модерн стал средством легитимизации капита-лизма в западном обществе, а отказ от этого проекта делает не лигитимным капитализм как таковой. Обсуждение темы, заявленной в этой ветке, требует разговора о том, что такое капитализм и как рождался проект модерн. Я бы поставил вопрос так: является ли проект модерн продуктом и заслугой капи-тализма, или же проект модерн и капитализм встретились на историческом перекрестке и поддержали друг друга, пока их пути не разошлись, пока внутренняя логика развития капитализма не заставила его отказаться от проекта модерн и обратиться по сути к проекту, который более всего похож на фашизм. Я склоняюсь именно к такому видению вопроса. Но прежде всего о сути капитализма.
По Марксу капитализм возникает с необходимостью как определенная ста-дия в развитии общества. Известно, что развитие общества К.Маркс пред-ставлял в духе исторического материализма как некий естественноисториче-ский процесс развития производительных сил. Капитализм предстает в таком случае (на начало 19 века) как высшая стадия развития производительных сил, на которой общественный характер производства вступает в противоре-чие с частной собственности на средства производства. Разрешить это проти-воречие должно коммунистическое движение, вырастающее столь же есте-ственным и необходимым образом внутри капитализма (он рождает своего могильщика). Устранение частной собственности на средства производства и ликвидации эксплуатации человека человеком должно стать результатом мировой коммунистического (социалистической) революции. Тем самым должно быть преодолено отчуждение человека не только от средств произ-водства, но и от своей человеческой сущности (творчество), возникающее в рамках капитализма.
Марксистская теория одномерна, она исходит из того, что есть развитие про-изводительных сил, рождающее капитализм в условиях частной собственно-сти и товарного производства. Структура общества и его динамика поставле-ны в зависимость от этого простого фактора, что делает теорию простой и понятной. Но эта простота обманчива. Русская общественная мысль, а в Рос-сии многие были увлечены марксизмом, подвергла критике эту одномер-ность, основанием которой оказалась и одномерная модель человека, кото-рым движет исключительно материальный интерес. Во всяком случае, в об-щественный процесс люди и классы вступают именно как носители опреде-ленных материальных интересов. Русская философская мысль не согласилась с таким пониманием истории, противопоставив ей видение истории, основанное на видении нравственных мотиваций в поведении и действиях людей.
Что нового привнес М.Вебер в понимание капитализма? Целый ряд черт, ко-торые можно обсудить. Но важнейшая мысль Вебера в том, что капитализму соответствует некий «дух», некое культурное начало, выражением которого на стадии его становления является трудовая этика протестантизма. Есть мо-тивации нематериального (сакрального) характера, которые способствовали рождению «духа капитализма», и вне этого духа не сформировался бы капи-тализм как некая общественная система. Этот дух и его становление пред-стают также как своеобразная рациональность, формирующаяся именно в западном обществе. В этом плане капитализм предстает как новая рацио-нальность, какой не было (каковая не доминировала) в феодальном общест-ве.
Можно ли соединить подход Маркса и подход Вебера? Конечно, они не складываются арифметически или как некие пазлы. Их сложение может оз-начать соединение культурно-исторического анализа сущности обществен-ных систем с анализом развития хозяйственной деятельности в человеческих обществах. Вне предметно-технического, т.е. хозяйственного, развития нет человеческой истории. Но мотивации, которые бросают людей в историче-ский процесс никак не могут быть сведены к сугубо материальным побужде-ниям.
Анализ современно капитализма должен принять во внимание большую ис-торическую работу Ф.Броделя, который оппонирует и Марксу и Веберу. Во всяком случае, нам сегодня важно ответить на вопрос, что есть проект мо-дерн и как он связан с капитализмом. А ответ на этот вопрос требует вхожде-ния как в сущность капитализма и его историю, так и в процесс развития ев-ропейской цивилизации в которой собственно родился и укоренился капи-талистический проект.

[Ratan]

Обществоведение-7.
Двести лет вырабатывался этот главный тип
нашего общества под непременным, еще
двести лет тому указанным принципом: ни за что
и никогда не быть самим собою, взять другое лицо,
а свое навсегда оплевать, всегда стыдиться себя
и никогда не походить на себя – и результаты вышили
самые полные
(Ф.М. Достоевский. Дневник писателя)

Русский писатель окажется прав, если даже соотнести его слова с нынешним временем. Мы «обретаем себя», напяливая на свой лик европейскую маску. В этих условиях слова о патриотизме и славе России пахнут лицемерием. Наши успехи приходили к нам в борьбе с Европой, борьбе, не нами начатой, не нами объявленной. Но, если потеряно свое лицо, то очень хочется оказаться не просто европейцем, но европейцем подлинным, хранящим нетленные европейские ценности буржуазной эпохи. Такое поведение может вызывать только ярость Европы, которая в бешенстве от мысли, что русский варвар учить ее носить европейский фрак. По мне если уж и вызывать ярость Европы, так только противопоставив ей свое собственной лицо, которое в конце концов окажется гораздо привлекательнее лица лицемерной буржуазной демократии. Не можем. Почему?
Начнем с главного. То, что в предшествующих сообщениях, само по себе не ново. О признаках русской культуры и русского сознания начали публично писать и говорить еще старшие славянофилы. Можно повторять раз за разом эти уроки, но они не убеждают образованный класс, из которого вербуется политическая элита и еще более – ее интеллектуальная обслуга. Воспитательницей А.С. Пушкина была его няня Арина Родионовна. Она сделала его русским человеком, она внесла в душу поэта архетипические образы русской культуры. Пережитые еще в детстве, они породили отношение к жизни и к русской истории, отнюдь не сахарной. Но, приняв ценности народа, поэт принял и его историю без остатка и с Петром первым и с пугачевским бунтом. Между тем, как писал В.В. Розанов, только у окончившего русскую гимназию и русский университет вырабатывается прочная ментальная установка – «проклятая Россия». Это свидетельство давнего и не преодоленного советским временем разрыва элиты и народа. Когда Ф.М. Достоевский в своих «дневниках» укорял русское общество, то он говорил об образованном классе России, но не о народе. Народ и дворянство, народ и интеллигенция были крайне далеки друг от друга. Этот разрыв есть форма воспроизводства разделённости элиты и народа в целом. Можно огорчаться или возмущаться тем фактом, что русский студент оканчивает университет с убеждением «проклятая Россия», то не только социально-политические обстоятельства тому виной. Есть важная фундаментальная причина, создающая пустоту в сознании, заполняемую «просвещением европейским». Она заключается в отсутствии фундаментальных постулатов сознания, соответствующих природе русской цивилизации, в то время как такие основания есть в культуре восточной, например, в конфуцианстве. Они несомненно имеются в культуре европейской, интеллектуальное иго которой нами до сих пор не преодолено. Иначе говоря, мы возвращаемся к изначальной задаче построения собственного обществоведения, адекватного цивилизации, которая до сих пор совершает исторические дела, но не может дать им адекватного историософского освещения. Разумеется, собственная культурно-историческая рефлексия не означает изоляционизма или отказа от европейского просвещения. Позиция по этому вопросу была ясно выражена еще И.В. Киреевским. Речь идет о рациональной составляющей русской культуры, т.е. о теоретических основаниях ее миропонимания. Эти фундаментальные построения, рассмотренные по частям различными русскими философами, должны быть приведены в систему миропонимания, причем не сугубо национального (этнического), но цивилизационного миропонимания, имеющего всечеловеческое значение.
Вкладом в мировую культуру и в мировую историю принято считать прежде всего философскую рефлексию Востока и Европы. Таким же по масштабу, т.е. имеющим всечеловеческую, но более перспективную значимость, является самосознание русской цивилизации, альтернативной прежде всего европейскому мирочувствованию и миропониманию. Такое положение соответствует сути и логике философских учений. которые всегда претендуют быть образцами всечеловеческого знания, хотя порождаются культурами соответствующих цивилизаций.
Фундаментальную роль в этих основных мировоззрениях имеет представление о человеке, которое в древних учениях начинало разворачиваться через этику. Для русской цивилизации, как это уже указывалось ранее, в основе ее мирочувствования и миропонимания лежит представление о человеке как существе солидарном. На этой основе строятся все учения славянофилов и концепция всеединства В.С. Соловьева. Разумеется, представления о всечеловеческом родстве и тем самым о всечеловеческой солидарности не могут не входить в той или иной форме в самосознание других культур. Но для русской культуры эти солидаристское мирочувствование являются доминантными, определяющими всей строй мыслей и переживаний. Поэтому здесь необходима теоретическая концепция, способная представить основания и роль солидаристских отношений в жизни человека и общества. До определенного исторического рубежа эту функцию выполняла религиозное христианское мировоззрение. Однако этап, отмечаемый вхождением в промышленную фазу развития, требует светского сознания, опирающегося на научный метод, причем не только в сфере познания природы, но и в понимании общества и человека. Попытка синтеза веры и разума в православном христианском контексте была предпринята В.С. Соловьевым, она не была принята нашей церковью. Впрочем, РПЦ похоже никогда не демонстрировала способность вести диалог со светским сознанием, оставляя за собой своеобразную мировоззренческую монополию. Но сегодня, как и сто лет назад, потребность в светской (научной) концепции человека, обосновывающей его солидаристскую природу, была крайне необходима России как чувства всечеловеческого родства, о котором ярко писал не один Ф.М. Достоевский. Какой же должна быть философская (научная) концепция солидарного человека, на что она должна опираться?
Сегодня, как следует из достигнутого уровня человеческого познания, есть только один путь построения научной антропологии, и это путь эволюционной теории, путь исследования антропосоциогенеза. Для последовательного выстраивания соответствующей теории многое сделано естественнонаучной антропологией, культурной антропологией, этнологией и рядом других сфер знания. Огромная эволюционная пропасть отделяет обезьяноподобного предка человека от его современного состояния. Все стадии и соответствующие эволюционные изменения могут прослеживать различные гуманитарные и естественные науки, среди которых особое место заняло в настоящее время генетика. Но главный фактор, отличающий культурного (исторического) человека от начального состояния эволюционировавших гоминид, заключается в том, что поведение человека, практически вся его активность программируется культурой. В отличие от человека поведение животных, в том числе и высших позвоночных, каким бы сложным и разнообразным они ни было, определяется генетическим наследуемыми видовыми программами. Культура есть барьер, разделяющий животное состояние гоминидного предка и историческое состояние современного человека. Антропогенез должен объяснить этот переход, объяснить появление культуры как необходимого и безусловного фактора человеческой жизни.
Современная этология и эволюционная биология называют культурным небиологическое наследование навыков и поведения в целом. Отметим в этой связи, что негенетическая передача поведенческого опыта возможна только в сообществе, что сразу ставит под сомнение концепцию самодостаточного индивида. Но пока нас интересует принципиальный вопрос возникновения культуры, и мы должны заключить, что культура как совокупность символических программ поведения может формироваться и транслироваться только в сообществе. Собственно, с этим фактически соглашаются сторонники геннокультурной коэволюции, поскольку очевидно, что трансляция культурных навыков возможна лишь при тесной коммуникации особей. Однако при этом происхождение тех или иных культурных навыков оказывается в геннокультурной теории результатом случайных мутаций поведения особи, в том числе возникающий и при давлении внешних обстоятельств. Вопрос о происхождении культуры как закономерном результате эволюции сообществ не ставится вообще. В западном мировоззрении «цензор самодостаточного индивида» включается всегда и везде в рамках даже не политизированных академических исследований.
Центральным пунктом солидарстской гуманитарстики является положение о том, что субъектом социогенеза (социоантропогенза. соответственно) является сообщество, а не особь, не индивид. В этом пункте происходит преодоление мифологической концепции самодостаточного индивида и расставание с ней. Обращение к эволюционирующим гоминидным сообществам позволяет вскрыть главные эволюционные факторы, породившие человеческую историю. Один из этих необходимых факторов является становление предметной деятельности в гоминидных сообществах.
О деятельности и ее становлении должен быть особый разговор. С одной стороны, необходимо согласится с марксисткой установкой на решающую роль предметной деятельности в становлении человеческой истории. С другой стороны, марксизм «технологически односторонен» в понимании появления и сути предметной деятельности, стремясь из материальных потребностей человека и факта предметного преобразования природной среды вывести всю историю человечества. Нам важно отметить. что деятельность предстает как эволюционно новая форма активности гоминид, ее становление не сводится к «использованию палки» некой обезьяноподобной особью. Деятельность складывается как эволюционно новая форма активности сообщества, а не гоминидной особи как таковой. Она смогла сформироваться вместе с эволюцией сообщества, открывающей возможность трансляции культурных навыков, принятие их в структуру активности сообщества и превращение такого рода активности в основное средство взаимоотношения с природной средой. Для этого было необходимо определенное психическое развитие, на чем настаивал в частности Б.Ф. Поршнев. Так или иначе, деятельность формируется вместе и благодаря множеству системных обстоятельств, проявившихся в эволюции гоминидных сообществ. Она есть культурная форма активности, открывшая новую траекторию для развития высших биологических сообществ. Ее проникновение в сообщество или, иначе, ассимиляция сообществами деятельной формы активности, изменяет всю организацию сообществ и поведение особей внутри них. Иначе говоря, деятельность формируется вместе с формированием нового поведения, которое по необходимости оказывается культурным, т.е. не наследуемым биогенетически. В этом пункте вскрывается односторонность теории уповающей исключительно на предметно-деятельную активность в объяснении жизни общества. Категорию деятельность необходимо соединить с категорией «поведение» играющей столь же фундаментальную роль в генезисе человеческого общества.
Если предметная деятельность сообществ явилась эволюционно новой формой активности гоминидных предков человека, то новые (культурные) формы его поведения в сообществе (как и сообщества в целом) используют и развивают те естественные средства организации индивидуального поведения, которые сложились в ходе биологической эволюции высших млекопитающих. Здесь мы укажем лишь на исключительно важное развитие психики гоминид. Сфера психики сделала возможным символическое поведение, т.е. поведение, организуемое средствами культуры. Если на начальных этапах психического развития животных психические процессы восприятия дополняются реакциями психического возбуждения и торможения, то развитие психических процессов в гоминидных сообществах порождает большое разнообразие эмоционально-психических состояний, обеспечивающих как коммуникацию между особями гоминидных сообществ, так и сложные эмоциональные состояний (переживания), обеспечивающие управление сложным многофакторным поведением в сообществе. Психика гоминид делает возможным становление второй сигнальной системы. Значения символов на начальной стадии культурогенеза расшифровываются через те переживания, которые с ними связаны, а сами переживания получены в рамках коллективного ритуального действия, закрепляющего соответствующие смыслы. Собственно, рождение культуры, обращенной к миру нашей психики, совершается в ходе закрепления нового поведения, формирующегося в сообществах, переступивших эволюционно-деятельную черту. Мир символических значений, так или иначе соотнесенных с реальной жизнью сообщества, формирует мир переживаний особи (индивида) и, тем самым, программирует поведение человека.
Бесспорно, есть свои тонкости в формирование высшей психики человека. В частности, целесообразность деятельности является начальной точкой формирования рассудочной рациональности, которая затем в тех или иных формах переносится на управление поведением. соединяясь с миром человеческих переживаний. Человеческие переживания определяются миром смыслов, они создают внутренний мир человека, соединяющий его с миром внешним. Эмоциональные переживаний и мир логики определенным образом соединяются в психике человека, здесь начало для исследования сознания и бессознательного (неосознанного) в поведении человека.
Антропология солидарного человека может быть и должна быть поставлена на научную основу, системное оформление которой дает философия, т.е. должным образом выстроенная философская антропология в союзе в культурной антропологией. Здесь опорный пункт мирочувствования и миропонимания, альтернативного западной европейской антропологии и всему мировидению, построенному на концепции самодостаточного индивида. Названное мировидение рассыпается при столкновении с очевидностью солидарной природы человека, ибо то. что можно здесь назвать солидарной природой есть культурно-историческая установка, объединяющего человечество как культурно-исторический вид. Они изначальна, она сущностно необходима человечеству как условие его жизни на земле.
Установка на человеческую солидарность выражается прежде всего в этике. Поскольку высшие ценности поведения, т.е. ценности сохранения и продления жизни человеческого вида, рождаются, проявляются и вообще имеют свой смысл только в отношениях между людьми, то мир высших (духовных) ценностей по сути своей есть мир переживаний солидарного человека. Везде, где одерживает победу эгоизм индивида или той или иной эгоистической социальной группы, рождаются антиценности. Они выступает либо в форме агрессии и насилия «высших» над «низшими», либо эта направленность против высшей человеческой природы проявляется в примитивном гедонизме, превращающем людей в простейшие живые автоматы. Собственно, логику этого размена человеческого достоинства на «радость» упрощенного гедонизм Ф.М. Достоевский описал в известной легенде о «Великом инквизиторе». Этика жизни, этика делания добра (В.С. Соловьев) рождается в рамках солидаристского мирочувствования, которое в той или иной форме присутствует всех исторических жизнеутверждающих культурах. На закате античного мира эту этику подхватила и закрепила христианская вера. Сегодня нужно светское сознание, способное дать опору солидарстскому мирочувствованию. Богатый исторический опыт следования этому типу сознания представлен культурой и историей России. Более того, в русской философии есть опыт осмысления солидаристского мирочувствования. Приведение его в систему даст теоретическое основание мировоззрению. способному противостоять тотальной экспансии запада. Именно этого слова, осуждающего эгоизм как разрушительную силу и утверждающего личность, способную нести идею всечеловеческого родства, ждет мир от России.
Через обращение к антропосоциогенезу может быть выстроен прочный мировоззренческий фундамент концепции солидарного человека. концепции всечеловеческого родства. В свете этой концепции могут быть сведены в единую систему достижения русской общественной мысли, сформирована мировоззренческая база для нового исторического проекта, продолжающего историю России, более того, продолжающего историю человечества. Собственная мировоззренческая база является необходимым условием не только продления жизни исторического субъекта, каковым является Россия и русская цивилизация. Она с неизбежность проявит свое общечеловеческое значение и явится тем словом, которого, пафосно выражаясь, мир ждет от России. Но совершенно нелепо вести борьбу с западной цивилизацией на ее смысловом поле и, что еще нелепее, вести эту борьбу защищая ценности западной цивилизации от нее самой, от деструктивных процессов в ней самой. Это несомненный путь историософского и геостратегического поражения, которое в логике своей должно повторить поражение СССР. Последнее было обусловлено фундаментальной внутренней слабостью советского общества, именно тем, что его поздняя (послевоенная) элита оказалась неспособной стимулировать общество к адекватной рефлексии своих цивилизационных основ. Точно также нынешняя политическая элита демонстрирует полное пренебрежение обществоведением, полное пренебрежение историософией, основания которой по одному из философских учений нынешнего великого соседа заключаются в способности различать высшие исторические смыслы (слышать голос Неба), уважать деяния великих и слова мудрых. Узкий прагматизм текущего дня закрывает смысловой горизонт историософии, которую религиозная вера заместить не может. Остается уповать, что великие на то и велики, чтобы смотреть вдаль через ограду актуальных событий текущего дня.
P.S. Рывок, на который нацеливает общества его первый руководитель, не состоится без кардинальный мировоззренческой перестройки. Без таких усилий невозможна необходимая мобилизационная мотивация. В то же время весь капиталистический мир должен объединится, что он и делает, в борьбе с Россией, желающей занять место ведущей капиталистической державы с человеческим (европейским) лицом. Лишь обретя свое лицо, мы можем рассчитывать на себя как исторический субъект, способный объединять силы, противостоящие озлобленному глобальному эгоизму.
P.P.S. Желающие более подробно ознакомиться с упомянутыми здесь представлениями о социогенезе могут воспользоваться ссылкой
http://window.edu.ru/resource/479/78479/files/v1.pdf

[Ratan]

Поток сознания на вечную тему тему «грозящая катастрофа"
1. В прошлом марксистскую версию понимания истории выражали короткой формулой «бытие определяет сознание». Под бытием имелось в виду не то, что предполагает философская метафизика (онтология), а материальная, телесная, чувственно доступная жизнь социума и индивида.. В рамках такого понимания сущности общественной жизни ее доминантой оказывалось материальное производство. Взятое вместе с присущими ему производственными отношениями, оно превращалось в базис общественно-экономической формации. Вся сфера общественного (и индивидуального) сознания в конечном счете оказывалась надстройкой, необходимой базису.
У марксизма есть бесспорная заслуга. Она в том, что он ввел в рассмотрение исторического процесса производственную деятельность человека, точнее, общественно-организованную производственную деятельность. Вместе с ней определенный вес в движении истории и в ее рассмотрении приобретали общественные группы, вовлеченные в этот общественно-организованный процесс, и отношения между ними.
Всякое серьезное открытие всегда вызывает энтузиазм, выливающийся в естественное желание переосмыслить историю, объяснить целое с открывающейся новой точки зрения. Так поступил и К. Маркс, сделавший главным предметом своей творческой жизни политэкономию капитализма, которая должна была стать своеобразным талмудом материалистической историософии. В этом случае исследование капитализма превращалось в конкретизацию той исторической динамики, образ которой сложилась в представлении основателя нового учения. Цельность и своеобразный монизм учения Маркса облегчили его признание и популярность. Как политэкономическое учение оно вскрывало действительные экономические процессы, характерные для капиталистического производства и даже для капиталистического общества, поскольку в марксово исследование невольно вошла этическая оценка этих общественных отношений.
Однако историософское содержание марксизма изначально односторонне и, можно сказать, в принципе порочно. Принципиальная слабость теории обусловлена сведением природы человека к материальному существу, удовлетворяющему материальные потребности, хотя история человечества убедительно показывает, что там, где «материя торжествует над духом», открывается историческая бездна. История поздней римской империи показала это со всей очевидностью, современная западная цивилизация во многом воспроизводит этот процесс дегенерации в условиях промышленного общества. Этот последовательный материализм марксизма, это сведение человеческой природы к материальным началам есть его ахиллесова пята. В общем виде она проявляется как непонимание роли культуры в человеческой истории. В указанном отношении марксизм исправить нельзя. Можно искать в нем гуманистические начала, внесенные отблесками просвещенческих идей об освобождении человека, но теорию Маркса нельзя исправить, дополняя ее неким новым гуманизмом. Как говорил классик, марксизм подобен цельной глыбе гранита, его невозможно дополнять, не разрушая, что собственно и показали разные попытки модернизации марксизма в 20 веке. Сделанное им можно и нужно использовать, но использовать в рамках построения новой обществоведческой теории, новой историософии, которая не может игнорировать исторические достижений общественной мысли.
Сегодня марксизм не способен выполнить роль исторического путеводителя. Он хорош как историческое разоблачение капитализма и как инструмент анализа его экономической системы. Здесь и должна быть поставлена точка. Новый взгляд на будущее человечества должен созревать в тех культурах и у тех народов, которые могут предложить миру альтернативу европейскому капитализму. Может ли русская история и русская культура «открыть» этот исторический путь, сказать свое слово о будущем и для будущего? Несомненно. Потому она так нелюбима коллективным западом. Но, чтобы сказать это слово, нужно обрести способность его произнести.
2. Русская некапиталистическая альтернатива явила себя в советском строе жизни. Однако советское строительство наткнулось на давнюю болезнь русского общества, именно, на разрыв элиты и народа, точнее, отсутствие элиты, адекватной культурно-исторической природе России и соответствующей ее роли в историческом процессе. Конечно, во все исторические периоды рождались люди, обладавшие «историческим зрением», Но оно не стало необходимым качеством политического класса, и оно не появится до той поры, пока в недрах элиты или вне ее не сложится соответствующая мировоззренческая рефлексия, способная формировать необходимые формы сознания. Отсутствие такового стало причиной вырождения советского политического класса, поскольку «народное происхождение» его представителей само по себе не гарантирует тех качеств, которые ему необходимы. Сегодня отношения власти и общества таковы, что власть менее всего расположена к катализации процесса соединение элиты и народа, создания условий воспроизводства элиты для цивилизации, политическими лидерами которой они фактически являются.
В России, расставшейся в лице ее лидеров с коммунистическим мировоззрением, идет строительство буржуазного общества, формирование плутократии и всей социальной иерархии, принимающей осознанно или неосознанно мировоззрение плутократии и помогающей ей в этом «буржуазном строительстве». Это строительство является буржуазным лишь по форме, по внешнему виду, но далеко не по внутреннему содержанию (вечный псевдоморфизм, в котором упрекал Россию О. Шпенглер), поскольку Россия не Европа и в ней нет европейских культурных оснований, на которых сложилась современная европейская цивилизация. Есть, как и в прошлом, лишь подражание им, выдаваемое за европейскость, прикрывающую обновленный образ русского барства и торжества феодальной (теперь «демократической») бюрократии. Этот социальный процесс находит частичную поддержку в различных социальных группах, во всяком случае, той (большой или малой) их частью, которая принимает философию личного успеха как ценность, противопоставленную общественному долгу. Значительная часть интеллигенции также «находит свое место» в обслуживании нового социального порядка, занимая в нем соответствующее место. В полном соответствии с «ренессансом» феодального мирочувствования под демократической оболочкой этот процесс поддержан православной церковью, фактически оправдывающей формулу нынешнего социального строительства: «будущее России есть капитализм плюс православие». Формула абсурдная, поскольку капитализм не сводится к частной собственности и свободному предпринимательству, но есть определенная система ценностей, принимаемая обществом. Причем система не совместимая с ортодоксальным христианством, поскольку в ней на место идеи любви и всечеловеческого братства поставлена идея личного эгоизма и вытекающей из него борьбы всех против всех.
В России выстраивается общество тотальной несправедливости, пока еще прикрываемой памятью о социальных гарантиях прошлого и всплесками советского патриотизма (яркий пример – «бессмертный полк»), поддерживающими эту память, хотя под шум футбольных стадионов начато циничное уничтожение названных социальных остаток советского прошлого. Идеологической основой всех правительственных реформаций заявляется вера в свободное предпринимательство и конкуренцию (борьбу всех против всех). Конечно, наше либеральное в своей основе правительство не смущает ни память о «лихих» 90-ых, ни фактическая беспомощность государства против тотального воровства. Жульничество большое и малое, торжество тотального глумливого обмана как необходимого условия личного успеха, вопиющим образцом которого является «строительные пирамиды» и обманутые дольщики, а также полная неспособность государства справиться с этими явлениями. Оно и не может с ними справиться, поскольку они стали доминантными мотиваторами «предпринимательской инициативы». Политическая элита не стремится к осознанию социального процесса, она увлеченно куется свое классовое счастье, хотя ее отдельные представители могут воображать, что они куют счастье для народа. Отметим еще раз, Россия в прошлом не знала капитализма как общественной системы, и в «буржуазном строительстве» она в «демократических формах» воспроизводит феодальное прошлое во взаимоотношении власти и народа.
Характерным показателем этого процесса является возрождаемое социально-политическое положение церкви. Вопрос о роли РПЦ в общественных процессах в России нельзя обойти молчанием, тем более, что он явно замалчивается в силу сложившихся общественно-политических обстоятельств. Заметим, что вопрос об РПЦ и вопрос н роли православия в промышленном обществе России связаны друг с другом, но не тождественны. Роль православия должна обсуждать в контексте вопроса о роли религиозного сознания в промышленном обществе, которое является светским по необходимости и по своей сути. Здесь речь идет о роли церкви как общественного института, как организации, действующей в обществе и в государстве как его ипостаси. В прошлом непосредственная специфическая деятельность церкви состояла в том, что она духовного окормляла православный народ российской державы. Благодаря этому она обретала определенный статус в общественной структуре и в общественном сознании. Было время, когда в ее недрах родилась историософская формула «Москва – третий Рим, другому не бывати», давшая смысл строительству как Московской Руси, так и Русской империи в целом. Можно считать, что де-факто отказ от этой формулы приходится на время реформ Путра 1, когда церковь превратилась по сути в государственное ведомство, сотрудничающее с властью и с помощью власти поддерживающей свой авторитет. О способе поддержания этого авторитета резко писал убежденный православный славянофил И.С. Аксаков, к авторитету которого обращался В.С. Соловьев: «В России не свободна только русская совесть… Оттого и коснеет религиозная мысль, оттого и водворяется мерзость запустения на месте святе, и мертвенность духа заступает жизнь духа, и меч духовный – слово – ржавеет, упраздненный мечом государственным, и у ограды церковной стоят не грозные ангелы Божий, охраняющие ее входы и выходы, а жандармы и карательные надзиратели, как орудия государственной власти, - эти стражи нашего русского душеспасения, охранители догматов русской православной Церкви, блюстители и руководители русской совести».
В 19-ом веке церковь, как принято считать, духовно хлопотала о народе. Но была ли она вместе с народом? Вопрос этот достаточно деликатный и требует особого рассмотрения, хотя можно отметить, что она не отметилась как сторонница отмены крепостного права, митрополит Филарет не сочувствовал великой реформе и только после ее совершения изменил свой взгляд. Во всяком случае, мы не знаем великих подвигов православной церкви в борьбе с крепостным правом. Ситуация прошлого в том, что для церкви народ - паства, для власти – трудовой ресурс. На этой основе сложился в свое время ее социальный статус, обеспечиваемый прочной спайкой с властью. Собственно, основа конфликта В.С. Соловьева с церковью не сводится к тому, что русский философ хотел видеть в католиках союзников по делу всеединства. Суть его в том, что В.С. Соловьев хотел деятельного участия русской православной церкви в социально-историческом процессе, цель которого в духовном преображении мира, в создание социально здания, в котором эта цель достигнута. И видел при этом полную неспособность РПЦ к деятельному и подвижническому одухотворению общества в духе провозглашаемого им всеединства..
Историческое движение к промышленной фазе развития обострило в 19-ом веке потребность в светском сознании. Ответом на этот социально-исторический запрос стало появление интеллигенции, т.е. социальной группы, образовательной базой которой была европейская естественно-научная и общественная мысль. Социальный состав этой группы был достаточно разнородным, важно, что по своему положению она должна была быть предстать мыслящей частью общества, обеспечивающий его внутренний диалог, в том числе совершенно необходимый диалог с обществом светской и религиозной власти. В первом случае речь должна была идти о преобразовании социальных и политических институтов общества, во втором – о сути и роли религиозного сознания в меняющих исторических условиях.
Характерна реакция как властной элиты, так и православного клира на светскую мысль, которая в целом была востребован обществом. Властные верхи относились весьма настороженно к этому просвещению, видя в нем угрозу собственному положению, для чего были свои основания. Церковь в лице ее руководителей и теологов занимала точно такую же позицию. Светские тексты этого периода проходили двойную цензуру, т.е. цензуру светского и церковного ведомства. Диалог со светским религиозным сознанием, обращенным среди прочего к пониманию роли религиозной веры в новых условиях, к взаимоотношению церкви и общества, к рациональной оценке оснований религиозной веры в новых условиях не состоялся в силу позиции православного клира России, который вместе со светской властью занял позицию охранительную и крайне реакционную. Характер взаимоотношений церкви и светского критического сознания достаточно наглядно показывают события с Л.Н. Толстым и В.С. Соловьевым, принципиально разными критиками тогдашней церкви. Собственно, такую же картину мы наблюдаем и сегодня. В частности, издание академического собрания сочинений наиболее видного русского философа В.С. Соловьева было остановлено, как частным порядком утверждают отдельные знающие люди, усилиями руководителей РПЦ. Для светского сознания труды русского философа никакой угрозы не представляют.
Нет нужды доказывать, что попытка превращения церкви в доминантный идеологический институт, освящающий отношения власти и народа в современном общественном процессе, представляет собой строительство на песке, способное воспроизвести кризис взаимоотношения общества и власти, который привел к февральской революции 1917 года. Полный отказ от опыта советского строительства, на котором де-факто настаивает власть, принимающая при всем при том «бессмертный полк», по своей логике должен вести к повторению проблемных ситуаций прошлого в новых обстоятельствах, более драматических и более угрожающих. Индустриальное общество требует развитых форм светского сознания, требует соответствующей общественной теории, способной выразить коренные ценностные установки общества. Марксизм не решил последней задачи, но нынешние действия власти, способствующие укреплению религиозной веры как ведущего фактора общественного сознания, создает ситуацию, ведущую к полному отказу от светского обществоведения и погружению общества во мрак.