Социогенез Опции

[Ratan]

'kurinn' date='12.3.2011, 11:56' post='42047']
Мне кажется, что нужно сразу понимать, что метафизической достроенности быть не может. Это динамический, итерационный процесс, подобный противостоянию «меча и щита». Метафизика не замыкает идеологию в целостность, а лишь противопоставляет щит, мечу метафизического нападения. На мобилизационном этапе это удалось, а потом – нет.

Мы можем метафизику по-разному разуметь. Термины ведь не сверялись. Но достроенность или недостроенность на мой взгляд выражается в адекватности или неадекватности принимаемых "метафизических" оснований, а не в вее заершенность. Историчеакая динамика всегда предполагает завершенность для определенного этапа, но не на все времена.
Но адекватности чему? Не идеологии, я с этим не соглашусь. Основание всему начала нравственные, я лично придерживаюсь этолй позиции. Но нравственным принципам в конечном счете все выверяется, в том числе и метафизика. Метафизика подпирает непосредственно именно нравственное наполнение культуры. И на этой базе прорастает в ее другие структурные единицы. Христиансткая метафизика подпирала главную идею - все люди братья, имея в виду определенным образом понятое братство. историософия (или социальная философия) К.Маркса подпирала (обосновывала) идею братства,но братства специфического, именно, пролетарского. Оказалось, нет в природе такого братства. Национально-культурная идентификация сильнее пролетарской. Вот и неадекватность метафизики соответствующей форме сознания,что и сделало возможным некую форму сознания развалить.

[Ratan]

Поэтому еще раз, вопрос принципиальный, где искать новую метафизику, чем она должна быть? Этот вопрос предлагается здесь к обсуждению.

Сегодня во все обостряющейся социальной ситуации в России и во всем мире желание действовать превалирует над невозмутимым философским рассуждениям. Наверное, прав был Конфуций, когда говорил, что философ должен устраниться от дел в период, когда потерян путь. Но он должен выходить вперед, когда этот путь найден и вести по этому пути. Возможно, он был прав для своего времени, но никак не для нынешнего, когда угрожающая ситуация растекается по всем уголкам планеты. И эта ситуация стала возможной после распада СССР и благодаря случившемуся распаду. Поиск пути не может быть отложен. Как деятельная активность не может ждать указания пути от мудрецов, так и сами мудрецы не могут отстраняться от деятельного участия, от участия мыслью и участия поступком. Впрочем, поступок был совсем не чужд восточному учителю, и этой стороне его жизни можно подражать. Но обращаться нужно сегодня не к Конфуцию, правильнее сказать, не только к Конфуцию. Но прежде всего к опыту поиска собственного пути Россией, русским обществом, русской цивилизацией. В ее опыте должно найти те конечные основания жизненных действий, которые в своем общем виде могут быть названы возвышающей метафизикой. Поэтому еще раз о том, что мы должны понимать под метафизикой в нашем случае.
В конечном счете, речь идет о представлениях высшего, т.е. не меркантильного характера, определяющих поведение человека. Речь идет о реальности, с которой соединяется человек и через соединение с которой он получает себе жизненную опору, получает то, что называют истиной высшего порядка. Эта истина что-то говорит человеку о нем самом, иначе она не могла бы определять его поведение. Для человека родового общества в ходе его эволюционного развития такую истину давал миф. Почему? Потому, что он открывал ему другой мир, мир трансцендентальный, мир, который и был назван поздними исследователями миром метафизическим. Есть другая реальность, утверждал миф. Эта реальность духов, предков человека, духов леса, поля, воды, наконец, стихий неба и земли, представляемых как некие высшие трансцендентные силы. Сварог в славянской мифологии, бог неба и вседержитель. Свентвовит как его ипостась или как самостоятельный повелитель мира тепла и света, волей которого начинается новый жизненный цикл после наступления тьмы. Перун – повелитель молний, покровитель воинов, благодетель земледельца, своими молниями разрывающий тучи и посылающий влагу на сухие поля. А где влага – там жизнь. Живший у моря Фалес утверждал, что начало всему – влага. Тем более так важна влага для тех, кто пашет землю.
Трансцендентный мир мог быть злым или добрым, в нем есть разные персонажи. Ящур (Кащей) властитель поземного царства похищает жизнь, и делает это даже не по злобе, это его роль в гармонии Космоса. Космосу причастен человек, в Космосе он продлевает жизнь. И этим определяется роль мифа о Космосе, через Космос человек причастен жизни как феномену, через все эти трансцендентальные реалии Космоса чувствует он свою причастность главному – продлению жизни. В конце концов, жизнь – вот главная категория нашего существа, ставшего разумным. И смысл жизни человека только в одном – в продлении жизни или в сознательном отказе от нее. Но отказ от жизни не заложен в эволюционном процессе, создавшем человека. В нем заложено стремление жить. Ощущать жизнь, ощущать ее как можно более полно и продлевать жизнь – вот и весь смысл нашего существования. Но тогда и всякая метафизика служит либо продлению жизни, либо ее ликвидации. И если стремление к смерти природой не запрограммировано (не верьте Фрейду, он сам продукт умирающей культуры), то стремление к смерти имеет сугубо культурное происхождение и всегда есть признак какого-то органического поражения жизни.
Но важно главное – метафизика должна служить жизни, приобщая человека к этому главному феномену. Через метафизику получает человек позитивные программы на поддержание жизни в отличие от естественных программ, поддерживающих жизнь других живых существ на Земле. Метафизика нужна человеку, ибо он существо разумное, реагирующее на смыслы, а не на биологические раздражители. В общем, без метафизики нет человека, ибо метафизика и есть культура, записывающая в своих кодах главные принципы поведения, поддерживающего жизнь.
И в этом пункте возникает центральный вопрос: что значит для человека поддержание жизни. Хорошо ответили на этот вопрос Федоров и Соловьев. Жизнь есть делание Добра, а добро есть сохранение жизни живущих и возвращение ее умершим. И как утверждает Соловьев, добро (именно в указанном смысле, а не как филантропия и дарение копеек нищим, хотя это тоже добро в его простых формах) органически присуще человеку. Действительно, если ему органически присуще жить, то органически присуще делать добро, ибо делание добра и есть продление жизни.
Попробуем принять этот тезис и дать ему рациональную интерпретацию. Собственно, В.С.Соловьев опирается на истину, сказанную апостолом Павлом (а до него, кажется, Тертуллианом), что и язычники могут творить добро, ибо душа человека по природе своей христианка и стремится к добру. В общем, коротко нужно сказать следующее. Жизнь поддерживается и продлевается коллективными усилиями людей. И не просто усилиями, но организованными усилиями людей. Биологически всякая особь запрограммирована на жизнь и ее продление, но особь живет в сообществе, и вне продления жизни сообщества нет продления жизни человеческой особи, человеческого индивида. «Русский крест» прямое выражение этого обстоятельства. Распад и умирание сообщества ведет к вымиранию человеческих индивидов, обусловленному множеством факторов, не все из которых даже могут быть осознаны. Простая истина заключается в том, что наша жизнь есть продление жизни сообщества, или, иначе, продление жизни сообщества есть условие продления жизни индивида. В социогенезе сообщество генетически первично, только в сообществе возникает культура, только в сообществе возникают смысловые программы поведения. Биологические сообщества живут по генетическим видовым программам, но человеческие – по культурным. Отсюда и неизбежный принцип жизни сообществ – солидарность его членов, исключающая внутривидовую конкуренцию на выживание. Только совместное выживание есть условия продления жизни. А оно требует солидарности членов сообщества и метафизики (культурного наполнения), выражающей ценность жизни и указывающих на средства ее поддержания. «Метафизика» всегда присоединяет индивида к целому и дает смысл его существованию («единица ноль, единица – вздор…»). Поэтому прав Соловьев и его предшественники, указывавшие на то, что душа по природе своей христианка и стремится делать добро. Сам инстинкт жизни сообщества находит свое этическое выражение в делании добра. Индивидуальный инстинкт жизни может вступать в противоречие с названным правилом, но правило для того и существует, чтобы преодолевать его нарушения. Раковая клетка действует по «инстинкту» собственного существования. Но она разрушает организм и себя вместе с ним.
Можно определенно утверждать, что «метафизика» может быть двух типов: жизнеутверждающая и жизнеотрицающая (интересно, что метафизика жизнеотрицающая утверждает исключительное право индивида на жизнь, а метафизика жизнеутверждающая ставит жизнь индивида под определенные условия, но это отдельная тема). Жизнеотрицающая метафизика не требует смерти индивида, скорее она требует смерти общества ради тех или иных гедонистических, честолюбивых или иных «тимократических» побуждений человеческой особи. А метафизика жизнеутверждающая требует от индивида служения, ответственности и подчинения авторитету высшего начала. Без этого нет сообщества и нет жизни.
Приняв эти соображения можно поискать, как возникают метафизика жизни и метафизика смерти, как они выражают себя, как проникают в сознание индивида.

[Копатыч]

Я другое имел в виду. Троцкий о "военном коммунизме":
"Нужно, однако, признать, что, по первоначальному замыслу, он преследовал более широкие цели. Советское правительство надеялось и стремилось непосредственно развить методы регламентации в систему планового хозяйства, в области распределения, как и в сфере производства. Другими словами: от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно, но без нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму. Принятая в марте 1919 года программа большевистской партии гласила: "В области распределения задача советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов". "
Когда большевики теоретизировали, планируя "от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно, но без нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму", они в рамках марксизма это делали?

Сообщение отредактировал Копатыч - 10.3.2013, 18:34

[Ratan]

Я другое имел в виду. Троцкий о "военном коммунизме":
"Нужно, однако, признать, что, по первоначальному замыслу, он преследовал более широкие цели. Советское правительство надеялось и стремилось непосредственно развить методы регламентации в систему планового хозяйства, в области распределения, как и в сфере производства. Другими словами: от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно, но без нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму. Принятая в марте 1919 года программа большевистской партии гласила: "В области распределения задача советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов". "
Когда большевики теоретизировали, планируя "от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно, но без нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму", они в рамках марксизма это делали?

Я полагаю, что социальные процессы всегда многофакторны. Цели, которые ставят политики, далеко не всегда извлекаются из теории. Скорее теория привлекается для оправдания целей. В ходе революции и социалистических преобразований выдвигались разные цели, иногда несовместимые. Но всегда они подкреплялись марксистской теорией. Троцкизм есть некая политическая ветвь, цели которой требуют отдельного анализа. Вопрос здесь - какой социализм был нужен Троцкизму и почему? Чем двигалась революционная страсть Троцкого? и пр. В общем, решения политиков нужно оценивать как реализацию некоторых текущих целей в конкретных ситуациях. А по стратегическим целям троцкизм и большевизм ленинско-сталинский решительно разошлись. В общем, конкретные политические события нельзя напрямую привязывать к теории, в частности, к марксизму. Суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет... И конечно, Троцкий не был другом пробуждающихся народно-коммунистических сил. Видимо был другом иных политических установок. В руской революции оказалось много разных деятелей по понятным причинам. Оставить без внимания процессы в России никакие серьезные политические силы не могли. Но я хотел сказать. что марксизм мог сыграть и сыграл позитивную роль на ряде этапов, но на перспективу это теория не может быть "указующим перстом". Она против капитализма, тем только и хороша. Как историософия крайне однобока. Нужен поиск альтернативы, в этом я убежден. Вера в человеческое братство, в его необходимость должна быть подкреплена новым взглядом на человека и человечество. видимо, не религиозным. Вера как переживание идеи, идеальной цели никуда не уходит. Но она должна опереться на нечто такое в человеке. что делает ее непреложной. На это "нечто такое" и должна указать теория.

[Ratan]

Вера в человеческое братство, в его необходимость должна быть подкреплена новым взглядом на человека и человечество. видимо, не религиозным. Вера как переживание идеи, идеальной цели никуда не уходит. Но она должна опереться на нечто такое в человеке. что делает ее непреложной. На это "нечто такое" и должна указать теория.

Чем должно определяться сегодня отношение к марксизму? Два фактора являются на мой взгляд решающими. Один заключается в признании шага, который сделал марксизм в 19 веке. Этот шаг – включение в Историю предметной деятельности человека. Не хлебом единым жив человек, сказано в Новом Завете. Но и без хлеба человек не живет. Н.С. Булгаков после увлечения марксизмом произнес простую формулу: основная функция хозяйственной деятельности есть воспроизводство материальных условий жизни общества, человека. Действительно, «без хлеба» человек не живет, и К. Маркс вписывает это обстоятельство в историософию. Но слишком материалистично, настолько материалистично, что в Истории не осталось что места «слову божию». Но, как сказал русский писатель, без смысла (без смысла высокого) человек скорее умертвит себя, даже если вокруг него будут хлебы. И потому приходится вспомнить о втором факторе, смысле человеческого существования. Напомнить этот смысл, более того, дать ему (смыслу) новую форму, заново обратить человека к его человеческой сути – вот ключевая задача текущего момента. Один раз эта задача была выполнена подвигом смертного, назвавшего себя богом в земной ипостаси (нет больше той любви, как если кто отдаст душу свою за други своея). Но история не повторяется. Судьба Чавеса, оставившего после себя память именно своей этикой, нравственной позицией человека, взявшего на себя роль вождя, дает остро почувствовать то, чего не хватает сегодня. Миру не хватает этики добра. Но этой этики марксизм не дает, в принципе дать не может (в нем нет ни грана этики). И должно быть что-то сказано о человеке, нечто такое, что вновь позволит поверить, что душа человека по природе своей христианка и стремиться творить добро. Добро необходимо оправдать, и оправдать его как выражение природы человека. Если это может сделать антропология, то это такое учение о человека должно быть учением о природе Добра в человеке. Добра выводимого не из религиозного благоговения, а из постижения Жизни. Делание Добра как условие сохранения и продления жизни, как необходимого условия существования культурной формы жизни, которая и есть человеческая жизнь. А если и есть дух истории, то он, полагаю, есть дух Жизни. Добро в истории человека – задача, которую по-своему ставил еще Соловьев.

[Ratan]

Чем должно определяться сегодня отношение к марксизму?

Для возвращения к «русскому коммунизму», т.е. к пути развития, осно-ванному на человеческих ценностях (добро, справедливость по совести, порядочность и пр. и пр.) необходимо понимание и преодоление причин поражения СССР. Сегодня уже достаточно очевидно, что идейно-историческая и геополитическая капитуляция СССР была организована ее правящей элитой. Что она при этом думала, теперь уже не столь важно. Важен результат. И остается при этом принципиальной важности вопрос: как такое стало возможным? Как стало возможным, что элита втянула на путь предательства и сам народ, не сумевший осознать суть происходящих событий и потерявший способность сделать исторический выбор. Сделанный же де-факто выбор опустил его до уровня примитивного обывателя, забывшего о своем историческом и человеческом достоинстве. К. Марксу принадлежит высказывание, что идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами. Получается, что коммунистическая идея не стала в СССР материальной силой, она не овладела ни массами, ни элитой.
Странное заключение? Действительно, в определенных границах – странное. Ведь были же люди, преданные идее социальной справедливости, выносимой из этики «русского коммунизма» и подкрепленной марксистской теорией уничтожения отношений эксплуатации человека человеком. Павка Корчагин – литературный персонаж Н.А. Островского был срисован с жизни. Тем не менее, таких людей не оказалось в период перестройки, во всяком случае, не оказалось в необходимом хотя бы минимальном количестве. Так в чем же дело? Почему дело Павки Корчагина умерло, почему восторжествовал не Мальчиш-Кибальчиш, но торжествует Мальчиш-Плохиш? Сегодня указание на конкретные персоны, организовавшие предательство СССР, не может дать ни истины, ни утешения. Гораздо важнее понять, почему стал возможным такой ход событий.
Полагаю, что нельзя оставить без внимания нечто принципиальное и фундаментальное в обществе, подвергшееся разложению. Вновь процитирую не однажды мною повторенную фразу В.С. Соловьева: «Для всех, кто признает какой-нибудь смысл в истории человечества, не подлежит сомнению, что историческая жизнь народов определяется прежде всего их основными убеждениями, их общим мировоззрением». Это мировоззрение бывает разным, как бывают разными общества, и тогда принято говорить о культурных архетипах, определяющих этику общества, определяющих человеческие отношения, осуществляемые в той или иной социальной структуре. Определенный культурный архетип лежал и должен был лежать также и в основе человеческих отношений в СССР. Каков он, распался ли он окончательно, вот вопрос, который должен нас интересовать.
В свое время Данилевский Н.Я. ввел представление о культурно-историческом типе, характерными чертами которого он называл экономические (хозяйственные) отношения, политические (государственные), культурные и религиозные. Не обсуждая сложного вопроса о роли религиозного со-знания в рамках культурного типа, можно отметить, что всякое общественное сознание содержит в себе нечто, которое можно назвать верой. Вера в бога или вера в человека, в идею коммунизма и т.п. Не обязательно, чтобы это была религиозная вера. В индивидуальном и общественном сознании всегда должно существовать убеждение, основанное не столько на формальных логических аргументах, но в гораздо большей степени исходящее из некой «душевной привязанности», из некоего эмоционально-психического образа, принимаемого людьми. Добро нельзя объяснить логически и формализовать, хотя в каждом конкретном случае совершается такая работа. Оно должно быть прочувствовано на прецедентах, только так оно входит во внутренний психический мир человека и в мир культуры, объединяющей общество. Фундаментальные «переживательные архетипы» имеют место в любой культуре. И есть нечто объединительное во всякой культуре, основанное на подобных переживаниях (коллективное бессознательное К. Юнга из этой сферы). Неудивительно, что Данилевский Н.Я. остро поставил вопрос о том, что культурные типы не переносятся на чужую почву. Базовые единицы культур либо продолжают свое существование вместе с сообществом, принимая новые фенотипические формы, либо погибают вместе с обществом. Это, так сказать, «трансцендентальная» сторона культуры, ее « метафизика», ее генотипическое начало.
Живущий в культуре поведенческий генотип и переживание этого генотипа требуют рациональной или религиозной поддержки через картину мира и человека. В.С. Соловьев не мыслил мировоззрение солидарного человечества вне христианства, т.е. вне религиозной основы. Но в жизни общества, в особенности современного промышленного и постиндустриального общества, доминантную роль играет научно-рациональное обоснование мировоззрения. Аграрное общество удовлетворяла вера, точнее, христианская вера. Она создавала картину мира и картину человека, которые принималась всем обществом от крестьянина до феодального элитария. Разумеется, кре-стьянин не осваивал теологию, но таковая была необходима элите, ибо рациональное действие, совершаемое в обществе, может оказаться фанатичной нелепостью, если вера не окормлена Разумом. Проблема Разума и Веры всегда была актуальной в католицизме, она была не менее актуальна и в православии. Но русская православная церковь избегала свободного обсуждения оснований веры, и де-факто принималось тот вариант решения проблемы, который вольно или невольно несла православная догматика. Однако промышленное общество не живет и не может жить религиозной верой. Этические основания этого общества и в Европе и у нас получали свое рациональное основание через науку и рациональную философию. Под наукой здесь имеется в виду не только естествознание, но и наука гуманитарная, прежде всего - наука о человеке. Конечно, религиозная вера сохраняется и в промышленном обществе, давая определенное основание индивидуально-му этическому самосознанию, а также соединяя людей через причастность к той или иной конфессии. Но самосознание промышленного общества как целого, мировоззрение и идеология его элиты требуют рационального обоснования. На знании такого рода, всегда окрашенном культурным архетипом общества, взращивается элита современного общества, и такое знание не только средство обоснования тех или иных политических действий. Оно есть одновременно основа этического самосознания, основа исторической самоидентификации и основа для понимания общественных событий и управления ими. Идеология и мировоззрение западного общества до сих пор опираются на идеи, проработанные европейским Просвещением. От-бросив религиозное сознание, Просвещение оперлось на европейский культурный тип, явленный еще в античном мире, с которым оно связало детство европейской цивилизации.
Фундаментальной компонентной в сознании западного общества, подпирающей переживание им своего культурного типа, является предложенная Просвещением антропология, т.е. представление о человеке как самодостаточном индивиде. А что было фундаментом мировоззрения советского общества? Что было той теоретической основой, которая должна была соединяться с этикой, принятой обществом, и быть средством самоидентифи-кации советского человека, важнее всего, человека элиты, призванного служить обществу? Ответ известен. Таким рациональным обоснованием идео-логии и мировоззрения советского общества был марксизм. Сегодня можно говорить о том, что марксизм был догматизирован и искажен. Отчасти это верно, хотя возникает вопрос, где он не искажен? Здесь нельзя не признать, что независимо от разного рода догматизаций и искажений у марксизма есть черты, которые нельзя стереть никакой догматизацией. Одна из них в том, что в марксизме нет ни грана этики (В.И. Ленин). Конечно, позиция Маркса этически окрашена, конечно, он против эксплуатации человека человеком, ибо эта эксплуатация есть несправедливость, а справедливость и несправедливость суть понятия этики. С этих понятий начинает Платон свой диалог «Государство», и он имеет в виду при этом не денежный вопрос, а вопрос нравственный. Но что говорит о справедливости марксистская историософская и социологическая концепция? Только одно, что буржуазия несправедливо присваивает себе прибавочный продукт, ограничивая тем самым вопрос о справедливости материальной сферой. И более ничего. Этика, наука, мораль, вера – все это надстройка, вырастающие из базиса. Фундаментальные категории этического сознания сведены к материально-производственным отношениям и навязываются господствующим классом. Этим Маркс словно повторяет определение софиста Фразимаха в упомяну-том сочинении Платона. Фразимах говорит простую вещь: справедливость есть то, что выгодно сильнейшему. Похоже, это коррелирует с утверждением Маркса о классовой природе морали. Морали всечеловеческой, на которую опиралось общинное сознание «русского коммунизма», у Маркса нет и в помине (ее должен создать классовый инстинкт пролетариата, классовое со-знание должно быть его опорой). Но в таком случае возникает вопрос: как марксистская теория могла фундировать этику советского человека? Видимо, никак. В советском обществе происходило следующее: этику этого общества формировала традиционная культура, а рациональной опоры этическим архетипам сознания фактически не выстраивалось. Религиозное обоснование этики было отброшено, а марксистская опора была эразцем такого обоснования, дававшим иллюзорное обоснование основным архетипическим ценностям.
Западное общество, так боявшееся русского коммунизма, почему-то совсем не боится марксизма, хотя, как утверждал К. Маркс, он запустил в его голову самый страшный снаряд. Отчего же этот снаряд влетел разрушитель-ным взрывом в стан капитализма? Как случилось, что капитализм обезвредил этот «страшный снаряд»? Ответ скрывается в той концепции человека и общества, которая принята марксизмом. Известно, что человек в марксист-кой теории предстает как существо деятельное. Это несомненный плюс названной теории, который, соединяясь с эволюционной концепцией социо- и культурогенеза мог бы дать начало новой гуманистической антропологии. Однако в марксизме указание на деятельную природу сводится к тому, что предметно-деятельным путем человек удовлетворяет свои материальные потребности. Это тоже верно, ибо развитие общества неотделимо от развития его деятельных средств, т.е. технологического и технического оснащения трудовых процессов. Проблема в том, что представление о человеке и общество сведено в марксизме к материальному производству, к деятельности по удовлетворению материальных потребностей. О существовании других потребностей и способе их удовлетворения исторический материализм ни-чего не утверждает. Но если существо социальных процессов сведено к удовлетворению материальных потребностей человеческого индивида, совершаемому в условиях общественного разделения труда, то антропология марксизма скатывается к идее человека-потребителя. Не на пустом же месте родилась идея позднего советского социализма (начиная с Хрущева-Суслова), заключавшаяся в стремлении ко все более полному удовлетворению потребностей советского человека. Материальных потребностей, поскольку разговоры о духовных потребностях остались разговорами, а материальные расширились и заполнили весь горизонт сознания советского человека перестроечной эпохи.
У либерализма и марксизма оказались точки встречи и согласия. Эти две точки в том, что 1)экономика и экономические проблемы оказываются первичными и фундаментальными для решения всех жизненных вопросов (курс валют – главная жизненная проблема) и 2)экономика (а с нею вместе и вся жизнь) служат удовлетворению все возрастающих материальных потребностей, т.е. человек есть прежде всего потребитель материальных продуктов, а уж потом существо духовное, религиозное, нравственное и т.п. Это и делает «страшный снаряд» не столь страшным. Однако в области манипулирования потребностями и «удовлетворения таковых» советскому социализму было не угнаться за капитализмом по простой причине. Когда социализм поставил себе такие задачи, то он потерял свое качество, уравниваясь с плохим капитализмом.
Марксизм не спас СССР, он не дал ему фундаментальной основы для того, что В.С. Соловьев назвал основными убеждениями и общим мировоззрением народа. И не мог дать, ибо основные убеждения народа формируются историей, а не теорией. Теория дает рациональный фундамент этим ос-новным убеждениям, но для этого она должна сочетаться с историческим развитием общества, с культурно-исторической идентификацией народа. Однако марксизм есть европейское учение, он пропитан «европейским духом» и даже его принципиальный протест против капитализма опирается на европейско-гегельянскую рациональную модель истории. А жизнь каждой исторической культуры уникальна, и синтез этих уникальных культур может происходить только на основе всечеловеческих ценностей. Обращаясь же к нашей советской истории, мы должны ясно сознавать, что советский путь это русский исторический путь. По этой причине у Запада такая фобия к русскому коммунизму, соединяющая страх и ненависть. Это нужно уразуметь, тогда понятно станет, что не Маркс основа нашего советского общества, что Маркс и марксизм имеют к нему внешнее историческое касательство. Историческая же слабость СССР заключается в том, что советское время по разным причинам не позволило дать полное историческое и теоретическое осознание и обоснование этого факта. Идеологи СССР удерживали этот призрачный фундамент до того момента, пока не пришло время опрокинуть всю постройку. Сегодня нет пролетариата, осознавшего свою историческую миссию могильщика буржуазии, могильщика капитализма. Так что же еще искать неизведанного в этой социально-философской теории, исхоженной вдоль и попе-рек? СССР мог служить соблазнительным примером для европейского «пролетариата», но не потому, что реализовал теорию марксизма, а потому что нес человеческие ценности, выросшие на русской почве.
Мы потерпели поражение в войне смыслов. Мы хотим повторить этот путь?
Стремительное развитие «сути времени» вызывает восхищение. Но движение, ставящее амбициозную задачу «возврата» в СССР 2.0, не должно пренебрегать строительство «большого нарратива», говоря словами нынешней западной философии, т.е. выстраиванием рациональной базы для «основных убеждений и общего мировоззрения». Это большая и сложная работа, но без такой работы нельзя рассчитывать на стратегический выигрыш при всех тактических успехах движения. Для будущей политической партии необходимо строительство нового исторически оправданного «большого нарратива». Иначе придется вечно ссориться с догматиками КПРФ по вопросам интерпретации марксизма, и в этих спорах увязнет такое строительство.
Последнее, почему эти заметки оказались в ветке «социогенез»? По той причине, что нужно не просто обращение к истории и духу России и русской общественной мысли. Сегодня такого обращения просто нет, нельзя же считать таковым истерику спецнационалистов, ратующих за Россию для рус-ских. Необходимо показать всечеловеческое содержание русской культуры, превращающее ее в фундамент основных убеждений и общего мировоззрения для всего человечества. Сегодня нет другой культуры, способной на ре-шении подобной задачи. Да, есть в конфуцианстве всечеловеческое «жэнь», но китайская история шла все-таки не по конфуцианству. Показать всемирно-историческое и всечеловеческое значение ценностей (этических ценностей, прежде всего) советского периода можно лишь в рамках обществознания и антропологии, замещающей антропологию самодостаточного индивида ев-ропейского Просвещения. Нужна фундаментальная теория человека, не со-единенная непосредственно со спецификой той или иной культуры, так сказать, антропология всечеловеческая, дающая основание таким же всечеловеческим убеждениям, которые обретаю конкретные культурные формы в ходе исторического процесса. Антропология солидарного человека, выводимая из социогенеза, один из шагов для построения теоретической плат-формы человеческого всеединства и обоснования всечеловеческих ценностей.