Антропология и обретение Смысла Опции

[Ratan]

Это попытка постановки проблемы, навеянная разговором о постмодерне.
В текстах С.Е.Кургиняна постоянно всплывает мысль о самоидентичности и обретении субъектности как условии политического (и не только политического) действия. Этот процесс предстает также как обретение Смысла. Здесь написание «смысла» с большой бу-квы имеет в виду подчеркнуть, что речь идет о смыслах стратегических, генеральных (ме-тафизических) и т.п., т.е. о смыслах, определяющих жизненный путь исторического субъ-екта, если речь идет об обществе, или жизненную стратегию личности, если речь идет о человеке. Эта мысль представлена в текстах в прямой и косвенной форме. Я воспользу-юсь цитатой, в которой она выражена прямо: «Между тем, подлинная власть не носит ве-щественного характера. Миром правит невещественное. Так это происходит везде. И нам не удастся отгородиться от этого. Не будет здесь царства своего Смысла – здесь будет царство чужого Смысла. Или царство Антисмысла. Последнее даже более вероятно… Ближайшие 25 лет распадутся на три периода. Первый – осознание роли Смыслов. Второй – выработка Смыслов. Третий – переход от смыслообновления и смыслоконсолидации к переменам…» http://www.kurginyan.ru/publ.shtml?cmd=art...=10&id=1940
Если актуальный политический анализ выводит на «метафизические» вопросы обретения смысла, то есть резон обсудить, как это совершается в человеческой истории.
Общий тезис заключается в том, что всякая культура имеет свое представление о человеке и смысле его существования, и в этом плане можно говорить об антропологическом на-полнении культурных смыслов и об антропологии как сфере знаний и представлений (пе-реживаний). В этом контексте под антропологией понимается не только набор теоретиче-ских представлений о человеке, но, как уже отмечено, некий интегральный образно-понятийный концепт, образующий по сути фундамент культуры. Это представление о че-ловеке (эта антропология) оживает в искусстве во всех его формах и вообще во всем, что касается человеческих переживаний и поступков человека и социальных групп в опреде-ленной культуре. Указанное соотношение прослеживается во всех культурах и на всех этапах ее развития. Например, эволюция культуры античного греческого полиса предстает как движение от мифа к Логосу, т.е. к концепции человека, соотнесенного с реальность через мышление и познание. Осмысленное и рациональное действие становится в ней культурным образцом уже на ранней стадии становления (рационализация мифа). Рацио-нальным ядром формирующейся культуры становится философия, в которой проблема человека внятно сформулирована в философии Сократа, сократических школ и в после-дующем ее развитии. Учение Конфуция обращено к человеку, к этике его поведения и со-держит в себе образ благородного мужа, задающий модель поведения человека элиты. Христианство создало образ солидарного человека (все люди братья), ставшего этическим основанием христианских общин, и принципы поведения человека христианской веры (нет больше той любви, как если кто отдаст жизнь свою за другие своея) благодаря кон-цепции единого бога, сотворившего мир и человека. И т.п. Создание образа человека все-гда включает в себя представление об его взаимоотношении с внешним миром (космосом, природой, Небом и пр.) и принципы таких взаимоотношений неотделимы от самой антро-пологической модели. Европейское Просвещение сконструировало антропологию, в кото-рой человек есть свободный индивид с его естественными правами, появление которой решающим образом предопределено европейской реформацией. Наконец, постмодерн как культурная программа в определенных отношениях опирается на антропологию эпохи модерна (самодостаточный индивид), но вносит в нее принципиальные качественные из-менения, проводимые под лозунгом борьбы с рационализмом Просвещения за новую ра-циональность.
В таком контексте постановка вопроса о противостоянии постмодерну и об альтернатив-ном историческом проекте как проекте развития, должна в глубоком культурном фунда-мента опираться на антропологию (образ человека), адекватный новому повороту исто-рии. Понятно, что необходимый антропологический образ могут выразить в философии и культуре определенные люди, но родить его может только так или иная культура или не-кий культурный синтез. В повестке дня вопрос: какой должна быть модель человека спо-собная заместить антропологические представления постмодерна?
1.Антропология европейского просвещения базируется на концепции атомарного челове-ка (индивида). Она рождена европейской культурой в результате своеобразной «мутации», происходившей в период Возрождение-Просвещение. Свое рациональное оформление эта антропология получила в философии эпохи Просвещения. Альтернативное мироощуще-ние базируется на образе «солидарного человека», т.е. идее человеческого единения, вы-званного не столько материальной потребностью (глобальный рынок), но самим понима-нием жизни и отношением к жизни. В основе такого отношения к жизни лежит идея че-ловеческого братства, вытекающего из самого факта существования людей. Итак, проти-востояние постмодерну в сфере духа, в сфере метафизики должно опереться на антропо-логигию солидарного человека, выраженную в самосознании общества (философия), а также выраженную всеми иными средствами культуры.
2.Какая культура (какие культуры) были и могут быть местом рождения такой метафизи-ки человека? Вообще-то, все традиционные культуры в той или иной мере альтернативны постмодерну (и европейскому модерну с его идеей нации), но не все культуры смогли адаптировать идею солидарного человека и человечества для уровня индустриального развития. Это смогла сделать русская культура в силу исторических обстоятельств (так Бог замыслил о России, мог бы сказать В.С.Соловьев) и в силу глубокого внутреннего со-лидаристского потенциала, накопленного многовековым развитием. Без какого-либо рус-ского шовинизма следовало бы сознавать, что Россия то историческое культурно-историческое место, где должен был произойти и происходил культурный синтез, способ-ный выплавить адекватную антропологию и соответствующее ей мировоззрение. Оглядка на интеллектуальный опыт запада здесь совершенно необходима, но именно оглядка, обеспечивающая собственное историческое движение.
3.На сегодня опыт русской культуры в этом плане не востребован ни практически, ни ин-теллектуально, что является крупным провалом интеллектуальной работы сегодняшнего дня (точнее, «провалом» можно назвать отсутствие интенсивной интеллектуальной рабо-ты в обсуждаемом здесь направлении). Между тем, солидаристское «всечеловеческое» чувство пронизывает всю историю русской культуры, включая, несомненно, советский период. Материал здесь богатый, я приведу скромный и рядовой пример проявления тако-го чувства всего лишь как иллюстрацию. Всем известная хорошая советская песня «Вечер на рейде», и я спрашиваю иногда своих коллег: могла ли в американском обществе (или в европейском) родиться такая простая и проникновенная словами и музыкой песня о «дружбе большой, о службе морской…»? Может и могла, может и есть что-то подобное, но все равно названный мною советский прецедент корнями уходит в солидаристское чувство русского человека.
4.Где и как должна выстраиваться антропология человеческой солидарности в современ-ных условиях? С одной стороны, она явлена православным религиозным сознанием. Од-нако оно может быть историческим основанием, а не актуальным проектом. Модерн заме-нил веру знанием, наукой. Обратное движение уже невозможно без отступления и архаи-зации (чему, на мой взгляд, способствует сегодня руководство РПЦ). Необходима рацио-нальная (научная по форме) антропологическая концепция, раскрывающая солидаристкую природу человека. Опять-таки, определенные шаги в построении такой модели были сде-ланы в русской дореволюционной (до 1917 года) философии. Практически мы там не встретим идею «свободного индивида» (я не говорю о европейских подражателях вроде Б.Н.Чичерина). От анархиста Бакунина, писавшего о солидарности в животном и челове-ческом мире, до В.С.Соловьева с его «Оправданием Добра», являющимся по сути апофео-зом солидаристской антропологии в русской философии (и потому вызвавшей принципи-альное неприятие со стороны Б.Н.Чичерина). Более того, В.С.Соловьев утверждает идею, что общество (государство) есть собирательный орган делания добра. Такой постановки вопроса мы не найдем в западной философии, она прямо противоположна гоббсовскому естественному состоянию общества как борьбы всех против всех.
5.Рационализация солидаристской антропологии не может опираться только на философ-ские сочинения, она должна включить в себя также опыт «культурной антропологии», эт-нографии, археологии и естественно-научной антропологии. Проще сказать, она должна быть интегральным синтезом научного знания и философского метода. Такая работа прак-тически не начата, и такая работа, по моему убеждению, может быть сделана только в России на ее культурном основании (во всяком случае, она необходима историческому будущему России). Причина здесь в том, что «солидарстская антропология» не может быть чисто теоретической интеллектуальной конструкцией. Она должна опираться на культурный опыт, вырастать из соответствующего культурно-исторического слоя. Всякие рациональные конструкции антропологического плана определенным образом соотнесены с жизнью народа (народов). Например, утверждение Н.Ф.Федорова, что «добро есть про-дление жизни живущим и возвращение ее умершим» в рационально-рассудочной культу-ре запада будет понято совсем иначе, чем в православном мироощущении русского фило-софа. Нужен культурный контекест.
6.Еще раз. Если актуальный политический анализ приводит нас к тому, что мы оказывает-ся перед границей, разделяющей метафизическую реальность (реальность культурно-исторических смыслов) и актуальную действительность, то необходимо перейти эту гра-ницу и открыть дверь в «метафизику». Это необходимо для поиска фундаментальных средств анализа и, что еще более важно, для решения задачи синтеза тех смысловых кон-струкций, на которые должна опереться концепция истории, альтернативная политиче-скому постмодерну.

[Dimkos]

Но была и есть в нашем красном проекте другая важная проблема – вопрос о личности в «обществе делания добра».

У того же Соловьева противопоставления общества и личности, как раз-таки и нет.

[Ratan]

У того же Соловьева противопоставления общества и личности, как раз-таки и нет.

Еще раз к проблеме личность и общество в ее конкретном воплощении. Да, у Соловьева нет противопоставления личности и общества, поскольку общество у него собирательная личность, а личность – концентрация общества. Но для нашей проблемы возникает такой вопрос. Если советская личность оказалась у нас непрочной, неспособной защитить совет-ский строй (его принципы при неизбежном реформировании социальной оболочки), то, стало быть, в чем-то общество было не достроено. Недостроенность общества отразилось и на характеристиках личности. А объяснить последнее нужно через социальный процесс, а не через субъективные всплески волевых решений отдельных лиц.
Если пользоваться аналогией с развитием организма, то возникает интересная ситуация. Геном человека транслируется каждой клеткой организма. Клетки разные, они специали-зированы, но принадлежность некоторому организму идентифицируется по генетическо-му коду. Наверное, нечто подобное должно иметь место и в обществе. В сознании (или в психике, если брать также и иррациональную составляющую сознания) каждого человека должен быть заложен культурный геном. Он закладывается как принятие некой системы ценностей, проявляющихся через доминантные мотивации человека. Эти ценности фор-мируют личность соответствующей культуры. Люди находятся в разных социальных группах. Они, так сказать, специализированы, но идентифицируются по культурному ге-ному, который в себе несут. Этот геном обеспечивает единство ценностей и единство по-ведения, социально разного, но объединяющего людей через характер ценностей и моти-ваций.
Еще одна тема в этом сюжете. Усвоение ценностей, так сказать, впечатывание их в созна-ние идет двумя скоординированными путями. Одни путь – чувственно образный через весь комплекс образов, несущих культурные смыслы. Искусство здесь на передней линии. Внимание к социалистическому искусству, формирование советского искусства – это бы-ло важной заботой Сталина и его руководства. Другой путь – когнитивный, через осозна-ние ценностей, через их теоретическое обоснование, через восприятие своей истории как существования общества во времени, разные состояния которого связываются в единое целое единством ценностей. Эта компонента также необходима всем, но уровень понима-ния будет неизбежно неодинаковым. Теоретическое, историческое фактологическое п иное рациональное обоснование культурных доминант, связующих общество, требуется прежде всего тем, кто по своему положению должен осознанно совершать социально зна-чимые действия. Назовем условно этой слой элитой общества. Средством передачи такого рода знаний является прежде всего система образования. А также все иные системы науч-ных исследований, пропаганды и распространения знаний. Такие системы, и весьма не-плохие, имелись в СССР. Достаточно вспомнить популярную серию, издававшеюся АН СССР в области естествознания, истории науки и техники, биографическую серию ЖЗЛ и т.п.
Но вот об элите, носителе культурного генома. Строго говоря, элита это не те, кто в Крем-ле, или, по меньшей мере, не только те, кто в Кремле. Здесь уместно вспомнить точку зре-ния Ортеги-и-Гассета в его «восстании масс». Человек массы может быть в любой соци-альной группе, вплоть до академиков. Симметрично – люди элиты должны быть во всех социальных группах. Это ученые, инженеры, рабочие, крестьяне, торговцы, предпринима-тели (в СССР отсутствовали, а нелегальные входили у криминальные группы) и т.д. Свой-ство элиты – ответственность, служение, самоограничение. Ответственность перед собой, перед историей, перед обществом, т.е. ответственность за ту систему ценностей, которая скрепляет общество. Присутствие элиты во всех социальных группах обеспечивает свое-образный сетевой контроль за воспроизводством ценностных и мотивационных устано-вок.
Наконец, воспроизводство культурных доминант обеспечивается социальной структурой общества, тем типом социальных взаимоотношений, который в нем сложился. Все средст-ва воспроизводства доминантных мотиваций поддерживаются социальными отношениями либо между ними возникает конфликт. Конфликт может возникать как из-за деформации в сознании и поведении людей, так и из-за деформации социальных отношений, перестаю-щих играть роль опоры для доминантных ценностей. В нашем случае обе составляющие играли свою роль. Разрушение ментальной компоненты советского человека была обес-печена не только вбрасыванием «программного вируса» в ходе холодной войны за созна-ние. Этому разрушению способствовал целый ряд социальных мер, проводивших раскол между ценностными приоритетами общества и реальной практикой социальных отноше-ний. О некоторых из них уже шла речь ранее. Одна из таких «диверсий», если оценивать ее социальный практический результат – политика социального выравнивания, в ходе ко-торой были смята иерархия квалифицированного и неквалифицированного труда, шло обесценение труда инженера и ученого, обесценивание труда квалифицированного рабо-чего и т.д. Квалифицированный рабочий – эта рабочая элита, оказалась в своеобразных ножницах между идейными установками и реальной практикой. Неквалифицированные же легко трансформировались в капризных неудовлетворенных обывателей. Социальные механизмы воспроизводства элиты были нарушены. Воспроизводство личности было на-рушено двумя фронтами наступления: идеологическим через замену идеальных ценностей обещанием кормушки (коммунизм – это много сала и колбасы), социальным – через те или иные акты социальной политики. Понятно, что во всем этом (воспроизводство лично-сти и реальные акты управления) власти принадлежит особая роль. Политическая органи-зация, власть – особое средство самоорганизации общества. На ней особая ответствен-ность, разделяемая в общем случае со своими ведомыми. Вообще-то оно так и случилось, ответственность за распад СССР несут и верхи и низы, соблазнившиеся обещанной кор-мушкой. Но у каждого свой путь к общему результату.

[Ratan]

'Ratan' date='4.1.2010, 18:43' post='10432']

Политическая организация, власть – особое средство самоорганизации общества. На ней особая ответственность, разделяемая в общем случае со своими ведомыми.

Будем по-прежнему принимать, что личность воспроизводится во всех социальных слоях подобно тому, как воспроизводится геном во всех специализированных клетках организ-ма. Это аналогия на тему передачи генетической информации. Но не более того. Общест-во специфическая живая система, люди в ней - не клетки.
В позднем СССР были нарушены механизмы воспроизводства личности, причем, еще раз подчеркну, это нарушение не сводится к пропагандистским воздействиям на сознание. Та-ким воздействиям нужны подкрепления в полном соответствии с бихевиористкой психо-логической теорией, играющей роль теоретического основания (или одного из таких ос-нований) при построении психологических практик воздействия на поведение. Подкреп-ления должны создаваться и воспроизводиться в практике общественных отношений, и ряд действий (например, «социальное выравнивание») порождало такие замечательные подкрепления. В этом свете было бы весьма полезным исследование социальной политики хрущевского и брежневского СССР без какой-либо конспирологии, просто ради объек-тивной оценки внутриполитических решений и действий правительства. Объективной в смысле понимания тех дальних следствий социального плана, которые они с необходи-мость влекли. Был проведен целый ряд решений, весьма спорных по своим последствиям. Одно из очевидных – решение в области развития цифровых вычислительных машин, и вообще странное нежелание руководства обсуждать вопросы научно-технического про-гресса. И т.п.
В нашем контексте этим поднимается вопрос о личности и власти, т.е. о том, транслирует-ся ли личность с ее идеальными установками во власть (должна ли транслироваться) и, если транслируется, то как. Другими словами – это вопрос о властной элите и ее воспро-изводстве, о трансляции соответствующего личностного начала во властные группы. Этим должна заниматься элитология, но не только она. Здесь по ходу необходимо отме-тить, что элитарные слои (группы) должны формироваться во всех стратах социального целого, например, слой квалифицированных и передовых рабочих в рабочей среде. Точно также среди интеллигенции, военных, в научно-инженерной среде и т.п. Осознанно или бессознательно в сталинский период проводилась разносторонняя поддержка таких соци-альных «элитарных» групп.
Властная элита также должна воспроизводится как некая социальная группа, объединяе-мая мирочувствованием и ценностными установками, трансформируемыми в цели. При-частность к этой элите (как, впрочем, и ко всякой элитарной группе) хранится и передает-ся не только через текущий социальный статус, но также через традиции групповые и се-мейные. Эта многоплановая тема не может быть здесь предметом обсуждения. Нам важно обратиться к формированию советской элиты, происходившему почти на пустом месте. У того народного большинства «макаровых и нагульновых», которые входили во власть, не было навыков и ощущения принадлежности к властной элите и ее этосу. От прежних элит оставались осколки, примкнувшие к новому строительству или, наоборот, затаившиеся в своей ненависти к нему. Не было «аристократии новой идеи», не было «народной аристо-кратии», способной поддерживать чувство долга и чувство ответственности по отноше-нию к «красной идее». Мобилизационное развитие в этих условиях просто не могло про-исходить без издержек. Но не о них речь. Речь о том, что для рождения «аристократии красной идеи» нужны определенные условия, нужно время, нужна проверка временем. И прежде всего нужна сама идея.
Конечно, идея была явлена в разных ракурсах и для разных социальных групп. Но она бы-ла явлена прежде всего в образных формах, тем более, что сама действительность давала обильный материал для ее лепки. Этим материалом была вся революционная борьба 19 века, октябрьская революция, гражданская война и энтузиазм мобилизационного строи-тельства государства рабочих и крестьян. Но для воспроизводства личности нового обще-ства, для воспроизводства этой личности в групповой и индивидуальной персоне властной элиты необходимо нечто большее. Нужен дух идеального (любимая тема Кургиняна), нужна метафизика, обращенная вглубь истории, истории своей и истории человечества. Приобщение к этому духу, даваемое в прошлом воспитанием и образованием, на первых этапах социалистического строительства было подавлено марксистским энтузиазмом большинства новых руководителей-интеллектуалов так называемой «ленинской гвардии», думаю, не разделавшей фундаментальные и часто не высказанные установки своего вож-дя. Лишь в тридцатые годы начинается поворот к своей истории, поворот несколько запо-здалый, но совершенно необходимый. Однако сам факт отказа от «энтузиазма отрицания», имевшего свою психологическую основу и проходившего под лозунгом «весь мир наси-лья мы разрушим», еще не выстраивает необходимые компоненты в сфере сознания. Нужна была большая работа по рационализации и интеллектуальному фундированию «метафизики духа», метафизики красного проекта. Она должна была соединить прошлое с настоящими, восстановить непрерывность внутренней жизни общества, непрерывность истории, непрерывность традиции, разрушенной революцией, перевернувшей все общест-во. Здесь-то и нужен был «транстемпоральный диалог» русской культуры, русской обще-ственной мысли, восстанавливающий связь времен. Довольно очевидно, что по идеологи-ческим условиям предвоенной индустриализации общество не располагало ни физиче-ским, ни психологическим временем на такой диалог. Он стал возможным только после победы и завершения послевоенного восстановления (или уже в ходе такового). Почему он не состояли – это широкое поле для размышлений.
Нам важно, что интеллектуальное, духовное, метафизическое ядро для трансляции новой личности во властную элиту не было сформировано. В точке бифуркации (смерть Стали-на) исторический выбор социально-исторической траектории оказался фатальным. А без такого ядра, передаваемого воспитанием и образованием, охватывающим, разумеется, все общество, а не узкие элитарные группы, невозможно сформировать «советскую аристо-кратию» как элиту, ответственную за красный проект. Без такого ядра люди, не имеющие глубокой культурной традиции, легко омещаниваются. Вместо элиты формируется оме-щанивающаяся бюрократия. Этот процесс, так сказать, естественный, чуткая поэтическая душа немедленно отреагировала на него («опутали революцию обывательщины нити…»).
В общем, наверное можно утверждать, что социальные механизмы трансляции культур-ного ядра советского человека не успели сложится «доверху» и не прошли испытание временем. В мобилизационный период болезнетворные альтернативы подавлялись, но в период «мирного сосуществования» произошло обратное: болезни активизировались, а иммунная система была подавлена. Вместо осмысления культурного ядра, соединяющего «красную историю» с прошлым, М.А. Сусловым было осуществлено омертвление крас-ных смыслов с помощью препарированной и омертвленной марксистской догмы. Увы, только власть могла в послевоенной ситуации открыть или перекрыть путь к «метафизи-ческому» синтезу прошлого и настоящего, поскольку мобилизационный период вынудил саму власть поставить идейную жизнь общества под полный контроль. Снятие контроля не может происходить без собственного проекта оживления духовной жизни общества. Такого проекта либо не было, либо он был спрятан под сукно. Это уже борьба внутри вла-стных групп. Лишь государственнический инстинкт мог воспрепятствовать тому омертв-лению советской идеи, которого добился главный идеолог Хрущева-Брежнева. Возможно, такой инстинкт был у Хрущева, но уже в каком-то безнадежно деформированном виде. Чтобы в «точке бифуркации» толкнуть страну на спасительный путь развития нужно было уже далеко не слабое воздействие, но «внутренняя революция». Для такой революции внутри властной элиты сил, похоже, не было. Они уже ощущали государство как свое го-сударство, а не как государство рабочих и крестьян. Если и произошла внутренняя рево-люция, то революция партийной бюрократии, замещавшей контроль идеи своим собст-венным контролем.
Но интересна и в некотором смысле непостижима (трансцендентальна) жизнь культурных генов властных и околовластных элитных групп. Остатки (потомки) таких структур со-единились в борьбе с красным проектом. Хотя технологии борьбы с советской реально-стью были не ими придуманы, мотивационный инстинкт, налитый ненавистью к личности советского типа, проявившийся как ненависть к «совку», объединил их в исполнении пар-титуры, написанной забугорными специалистами. В историческом плане здесь интересна природа этой самой ненависти, изливающейся сегодня на советскую историю.

[Ratan]

В историческом плане здесь интересна природа этой самой ненависти, изливающейся сегодня на советскую историю.

Однажды Paix сравнила нынешнюю ситуацию с внутренним распадом Римской империи. Я отнес это замечание исключительно к России и не согласился с ним. На мой взгляд, аналогия более уместна по отношению к западному миру, периферией которого оказалась сегодня Россия. Однако регресс и распад имеют некоторые универсальные черты, и это может быть предметом разговора в контексте антропологии. Разрушение общества и разрушение личности есть единый процесс. В Римской империи кризис идеального выразился в распаде элиты, в ее безудержном гедонизме, принявшем извращенные формы. Разрушение личности называют иногда одним из факторов распада той империи. Во всяком случае, без здоровой личности нет здорового общества, а здоровая личность всегда носитель идеального, неких высших смыслов, воплощающихся в поведении человека. При распаде общества прекращается (нарушается) воспроизводство личности, иначе говоря, начинает воспроизводиться человек распада. Человек нашей нынешней правящей элиты, по большей части знающей лишь хватательный рефлекс и болезненно реагирующий на любую постановку вопроса о служении обществу, есть продукт этого процесса. В прошлом распад римской империи состоялся, но жизнь не остановилась. Явился новый человек, новая личность, несущая в себе идею всеобщего (солидарного) человечества. Они (идея и человек) стали не только метафизическим основанием для жизни после языческой империи, но и ее человеческим и идеальным материалом. Возможно ли что-то подобное сегодня? Во всяком случае, что-то подобное необходимо.
Такой ход мысли можно рассматривать как преамбулу к обсуждению вопроса о том, как живут смыслы в социуме, и какова роль элиты в их трансляции. Конкретно, речь о характерном «смысловом процессе» нашего времени. С одной стороны, ближайшей нашей опорной точкой является «красный проект», ничего, способного его заместить, на смысловом горизонте не просматривается. С другой стороны, ненависть к красному проекту изливается практически всеми социальными структурами, причастными власти и не причастными к ней. Можно ли видеть корни этой ненависти только в текущей ситуации мародерского разграбления? Несомненно, что нынешний мародерский энтузиазм в принципе несовместим с красной идеей. Этот мародерский энтузиазм Но ведь общество не состоит из одних только успешных «приватизаторов». Есть в этом процессе что-то «метафизическое», я имею в виду внутреннюю жизнь социума, в каком-то смысле его историческую преемственность, идущую через элитарные группы.
Есть ли исторические корни ненависти к красному (советскому) проекту? Помнится один эпизод, промелькнувший два года назад на телевидении. «Демократический журналист» Шеремет говорил о Лукашенко, победившем на очередных выборах в Беларуси. Колхозник, - произносил он с возмущением в адрес президента, что теперь из-за этого колхозника я коренной минчанин должен покидать Минск? Какой-то другой безымянный оппонент Лукашенко прямо прокричал в камеру «быдло». Это в адрес все того же Лукашенко. Голытьба, взявшая власть, все еще возмущает некоторых образованных людей из прошлого советского общества.
Раньше уже шла речь, что для создания новой элиты, элиты «красного проекта», не было времени и адекватных условий. Что же могло соткаться в этой пустоте, какой «Коровьев» должен был явиться оторопевшему обществу? В этом пункте уместно поставить вопрос о жизни смыслов, об их трансляции в культуре даже после того, как исчезла социальная группа – носитель этих смыслов. Речь идет о мироощущении дворянства имперской России дореволюционного прошлого и сопряженных с ними смыслах. В прошлом в одном во многом общем культурном поле России жили два народа: тягловое крестьянство и дворянство. В крестьянскую общину, в ее внутреннюю жизнь мало кто заглядывал. Экономист Чаянов да профессор Энгельгардт, переехавший жить в деревню. В остальном в нее заглядывала только статистика. А ведь ноги и тело русской революции вырастают из простонародья, из этого крестьянского мира, жившего по преимуществу в деревне, да из разночинных жителей города. В отличие от них судьба дворянства и дворянской аристократии привлекала внимание русского общества в 19 веке. Помнится в этой связи школьная программа по литературе, разговор о лишнем человеке в лице Онегина или Печорина. Положим, это был упрощенный социологизм, но есть в нем определенное здравое зерно. Поставим вопрос так: способно ли было русской дворянство 19 века выработать новый исторический проект для России, именно, проект развития? А развитие это ввиду вызова, брошенного европейской цивилизацией, могло быть только развитием в сторону промышленной стадии, в сторону индустриализации. Ответ очевидный не только сегодня, он был достаточно очевидным и в то далекое время. Нет, не могло. Отсюда «лишний человек», это проступающая потеря связи со временем. Правда был у прецедент и в другом обществе. Английская знать соединилась объединялась с торгово-промышленным классом, что способствовало становлению английского капитализма и колониализма, обеспечившим промышленную революции в Англии в 18 веке. Но наш (немец, вообще-то) Штольц нашего Обломова не переубедил. Наш «лишний человек» всего лишь симптом надвигающегося времени и неспособности элитарного дворянского слоя ответить на вызов. Зато жило барство – эта ипостась вырождавшегося дворянства. Отсюда и его реакция на революцию 1917 года как на революцию быдла, которую дворянскому сознанию, за исключением его небольшой ответственной части, принять было невозможно. Не от того ли адмирал Колчак посылал карательные отряды в сибирские деревни? Говорить-то с народом он не умел.
Вот этот дух живет сегодня в стане белого патриотизма, в этой специфической русской партии, о которой писал С.Е. Кургинян. Действительно, прислушаемся к их языку. Есть ли у них понятие развитие и концепция развития, есть ли у них хоть какие-то кроки социального проекта будущего? Понятие «прогресс» у них не популярно, если не предано анафеме. Прогресс для них миф европейского сознания, а реальный прогресс, основанный на этом мифе, вроде бы никогда и не существовал. Развитие, что это такое? Это понятие относительное, для одних развитие – для других регресс, и наоборот. А ведь вопрос здесь не в определении понятий как таковых, вопрос в ментальности, бегущей от идеи развития и от идеи социального проекта будущего. Если и есть какой-то внутренний не всегда сознаваемый проект, так это проект аграрной и по возможности крепостнической России. Не эта ли ментальная установка вдохновляла Шафаревича, когда он писал свою статью в газету «Завтра» и указал нам, что земля спасет русского человека. Вот он (русский человек) потянется к земле и наступит благодать. Возможно, эта благодать будет заключаться в переезде барина в родовую усадьбу. Какой-нибудь Михалков будет пинать модным ботинком не метателей тухлых яиц, а своих крепостных? Фантазия, конечно, неосуществимая, но она гиперболизирует ментальную установку, о которой идет речь. Суть же в том, что голова, повернутая в прошлое и не желающая принять неизбежность красного проекта, может видеть лишь давно умерший проект барский. В этом своеобразная жизнь культурных смыслов в истории народа, в данном случае – нашего народа. В одном из сообщений Bang весьма верно отметил, что отношение нынешней властвующей элиты к народу есть отношение феодальное. Феодал мнение народа не спрашивает, он оглашает свою волю. Опять-таки, а какой тип социальных отношений может воспроизвести властный слой, отвернувшийся от «красного проекта»? Либерально-европейский? Это называется, держи карман шире. Во-первых, нужно еще разобраться с типом взаимоотношений власти и народа на западе. Он может и разный в разных политических единицах европейского сообщества, но тенденция общая есть. Но не сейчас с этим разбираться, важнее, во-вторых, признать, что Россия не Европа, и даже не в смысле книг Паршева. Не было у нас того, что формировало характер европейского народа. Из-за этого П.Я. Чаадаев даже вычеркнул нас из Истории и представил нас чем-то вроде чистого листа, на котором провидение еще должно начертать свои письмена. Не соглашаясь с Чаадаевым, мы должны признать, что у нас было что-то, формировавшее характер и ментальные установки. Но это «что-то» не европейского разлива. Оно формировало народную толщу, об отношении к которой речь уже шла.
Здесь же уместно вспомнить о наших нынешних попах, вновь гордо шагающих пузом вперед. В общем, без эмоций: церковь, отвернувшаяся от красного проекта, отвернулась от своего народа. Ей остается также, как и нынешнему «классу 0,5», рассчитывать на слияние с западом, на возможность устроиться на западе, торганув верой своего народа. Возможно, слишком резкое предположение, на которое можно обидеться и оскорбиться. Но поставим вопрос так: в ситуации «Ч», при выборе между Россией и Европой, что выберет РПЦ. Должна ли она ответить на этот вопрос и отвечает ли она уже своими практическими действиями? Есть резон подумать.
Если предполагать, что ход событий в чем-то будет напоминать историю прошлого, распад римской империи и становление христианского мира, то уместно припомнить, что новая вера родилась в низах и опору находила прежде всего у них. У нас есть одна «низовая правда» - советский проект. Он есть отправная точка. Обработку этого проекта как перспективы будущего России и проекта для всего мира будут делать, разумеется, люди образованные в глубоком смысле этого слова, а в смысле фрагментарного образования сегодняшнего дня. Но их мирочувствование будет неотделимо от мирочувствования той народной правды, которая явила себя однажды через советский проект.
Впрочем и политическая элита, желающая спасения России (а этого вроде бы хочет нынешний диумвират), тоже может начать плавный поворот. Начать его не так сложно. Просто поставить вопрос не о коррупции чиновника (это сражение с ветряными мельницами, если не изъять ее социальные основание), а об ответственности бизнеса. Бизнес должен служить обществу, служить народу и государству, а не личному обогащению. И шаг за шагом заставлять бизнес, и не только бизнес, но самих себя и всю бюрократию служить своему обществу своему народу. Трудно, конечно, но зато гарантирована массовая народная поддержка. А сделанный шаг с необходимостью повлечет и другие шаги, опыт прошлого заставит востребовать.