Смыслы в советской культуре Опции

[Tapa]

Вадиму, Умнику и всем, кто хочет присоединиться к разговору.
Итак, было предложение о кино говорить отдельно. Нет вопросов. Развивать дальше тему советского кино на ветке «разрушителей» - неверно, поскольку, хотя она появилась там отнюдь не случайно, но тут же стала обрастать животрепещущими для каждого подробностями. То есть приобрела характер самозначимой и «перетягивает на себя одеяло». Только предлагаю чуть шире сформулировать - «Смыслы в советской культуре».
И еще. Мне кажется, тема чрезвычайно важна - не для того, чтобы обмениваться впечатлениями по любимым и нелюбимым фильмам, а чтобы понять, как именно произошло со страной то, что произошло.
Может быть, отношение к самому факту произошедшего, как к трагедии своей страны и собственной трагедии - единственное, что нас объединяет. А все остальное: культурные предпочтения, идеологические пристрастия, жизненный опыт (профессиональный, социальный, экзистенциальный), тип эмоционального восприятия - скорее разделяет. Или, точнее, затрудняет диалог.
Но я уверена, что при всех трудностях диалога, он может быть продуктивным.

[Валерий Рокотов]

НАЛИВАЙ!


В памятные закатные годы советская культура напоминала прилавок винного магазина. Перед глазами ряды бутылок с красным и белым, наверху, под мигающей лампочкой - запыленные коньяки, под ногами, в грязных тарных ящиках - бормотуха. Бывало, топчешься в смутных желаниях и не можешь определиться. Вроде и того охота, и этого, но денег мало и здоровья не хватит на все.
Из красного имелось сухое - это советская классика, десертное -кинобоевики, юбилейные романы и пьесы, ну и «чернила» пошлые - ярмарочный лубок.
Белое было как сухим, благородного сорта - культурный посев Михаила Булгакова, так и сладким столовым - агитки, рожденные воспаленным антисоветским умом.
Была, конечно же, водка. Это творения почвенников, родниковый продукт: Белов, Распутин и другие задумчивые творцы из гущи народной. Был кагор, вино церковное - творчество Ильи Глазунова. И не надо говорить, что Глазунов - это мадера белая высокоградусная. Это кагор - магистральное православие, где большевики это сила бесовская.
Шампанского было, помнится, хоть залейся - «Юнона и Авось», Набоков, «Аквариум», театр Виктюка, «Соломенная шляпка» и все, что ярко сверкало гранями пофигизма. При этом все развлекухи шипучие были в разной ценовой категории - для эстетов и для лохов.
В особом ряду стояли благородные марочные вина из дореволюционных запасов, разные по цвету и крепости - русская классика, опора сознания. По соседству горделиво и отстраненно толпились вина из-за границы, сухие и сладкие. Это западный культурный прорыв: Ремарк, Феллини, «Эммануэль» на кассетах.
Имелась наливка, тягучая и приятно пьянящая - Стругацкие. Ну и разные настойки горькие от перцовки до мухоморовки - диссидентское творчество от Александра Солженицына до Ерофеева Вити.
Как-то отдельно и одиноко стоял скромный «мерзавчик» с пахучей жидкостью - Венедикт Ерофеев, кумир пьющей интеллигенции.
В то далекое время эстеты, как правило, потребляли коньяк - Тарковского, Параджанова, Питера Брука. Народ попроще лакал портвейн - истории об одиночестве, мужской неверности, женской доле, рассказанные безымянными авторами.
В общем, ассортимент имелся богатый, на любой вкус. Выпьешь, бывало, красного и вспомнишь, ради чего все начиналось. Кровавое воскресенье помянешь, военные поражения и Гришку Распутина. И как-то остро поймешь, что большевики были правы, поскольку угнетали же, суки, народ!
Хлебнешь белого и затоскуешь по чему-то ясному, правильному, по какой-то нормальной жизни. Нехотя вспомнишь про счастье былое, а вслед за этим - про красный террор, лагеря и колхозы, и вот уже закрадывается в душу справедливая мысль: вырезали же, суки, генофонд!
Потом вздрогнешь. Получается, что и там суки, и здесь. Как со всем этим жить? Выход один - смешивать. Откушаешь красного и тут же белым запьешь, или наоборот, и сразу хорошо делается - чувствуешь, как и снаружи, и изнутри розовеешь. Прямо на глазах оба конца счастливо соединились, и все устаканилось. И сразу поднялось настроение, и пробудилась уверенность в завтрашнем дне. Тут ведь сколько ни пей, не упадешь - имперский стержень удержит.
Шампанское утверждало в мысли, что жизнь коротка. От него хотелось лишнее из головы выбросить и «раскумариться наглушняк».
Благородные марочные вина пробуждали чувство стыдливости - будто ты стоишь на мощном фундаменте, но сам ростом-то невысок. Заграничное, дешевое или дорогое, счастливей тебя не делало - все это было умно и мило, но не про нас. Наливка «стругацкая» вызывала приливы странного смеха и высокомерия. Казалось, что ты значительно умнее других. От настоек диссидентских хотелось выть. «Мерзавчик» наполнял странной надеждой. Вокруг, свинство, конечно, неописуемое, но сам же ты не такой - ты внутренне лучше. Коньяк, как правило, дарил встречу с прекрасным. Сидишь, бывало, в кинотеатре и наслаждаешься. Двое в зале - ты и Тарковский, остальные давно ушли. Картина кончилась, а вы с режиссером еще долго рядом идете и разговариваете - о душе и ее странных метаниях. Портвейн порождал мысли о том, что в жизни все как-то неправильно, что все и у всех через жопу.
В общем, кто чем хотел, тем и грелся, и каждому было по-своему хорошо. Бывало, человек только рот откроет, и сразу видно, чего бухнул. В расчете на убежденных трезвенников работал только Театр на досках. Но поскольку страна сильно пьющая, широкие массы обтекали его стороной. У нас вообще непьющих не любят, и ясно, почему. Ребята эти в трудных вопросах без бутылки разобраться хотят, а это как-то не принято. Душа же томиться и сказок просит. Поэтому давай, наливай!